История Биафры

До сих пор полковник Адекунле действовал только в местах проживания этнических меньшинств. Он никогда не бывал в Иболенде, тогда как две другие нигерийские дивизии никогда не действовали вне этой территории, за исключением Первой Дивизии, которая провела кампанию по захвату провинции Огоджи. Поэтому, несмотря на огромный перевес в вооружении, Адекунле пришлось действовать с осторожностью.

Это вовсе не означало, что сражения были более легкими на землях этнических меньшинств, чем в Иболенде, или что большинство вождей племенных меньшинств не оставались верны Биафре. Но на этих землях было легче найти диссидентов, готовых к сотрудничеству — либо по искреннему убеждению, либо из желания получить какие-то выгоды; и эти нигерийские агенты проделали огромную работу, проведя нигерийские войска и открыв им тайные тропы, которые были известны только местным жителям.

Было также легче заслать в эти районы, за несколько недель до начала вторжения, множество агентов, которых специально доставили из общин национальных меньшинств в Лагосе. Однако некоторые из этих агентов сбежали сразу же, как только оказались снова среди своего народа, и рассказали о тех огромных суммах, которые были ассигнованы на подкуп местных вождей, об агентах-провокаторах, возбуждавших ненависть к Ибо и об угрозе жестокой расправы, в случае если местное население сохранит лояльность по отношению к Биафре, когда произойдет намеченное вторжение.

В некоторых районах подобные приемы оказались успешны, хотя мало что из обещанного было когда-нибудь выполнено, а поведение нигерийской солдатни быстро разбивало все иллюзии. Насилие обычно шло двумя волнами. Первыми появлялись боевые части федералистов, стрелявшие во все, что попадалось на глаза, не разбирая племени, разрушая и грабя имущество, не различая, кто его владелец. Озверение солдатни было обычно прямо пропорционально их потерям при взятии той или иной позиции. Так что там, где город сдавался легко, без единого выстрела, и население быстро становилось пронигерийским в результате резкого изменения в соотношении сил, иногда случались краткие периоды дружбы между пехотой и местным населением. В землях Ибо этого никогда не случалось, но ведь там ни у кого и не было особых сомнений в том, что уж их-то участь, во всяком случае, решена.

После того как пехота уходила дальше, в город вступали второсортные части гарнизона, и буквально в течение нескольких недель местное население осознавало, что «Единая Нигерия»    было прекрасным лозунгом, но крайне непривлекательной действительностью, когда это влекло за собой кажущуюся бесконечной оккупацию солдатни, которой никто не мешал думать, что в оккупированной Биафре все было их собственностью. Вот почему к концу 1968 года самой питательной средой в стране для нарождающейся партизанской войны были именно те места проживания этнических меньшинств, которые дольше всего оставались под оккупацией.

В июле Адекунле был готов начать вторжение в земли Ибо. Он разработал план «О. А. У.»:   план быстрого взятия Оверри, Абы и Умуахьи. Несколько опьяненный чувством своей собственной значительности и серьезно заблуждаясь по поводу своей компетентности, Адекунле широко разрекламировал свои намерения быстро покончить с Биафрой. Его все более и более странное поведение вызвало поток жалоб, и генерал Говон был неоднократно вынужден извиняться от его имени. Однако Абекунле явно мог обвести Говона вокруг пальца, когда хотел чего-то добиться, так что он остался во главе Третьей Дивизии и продолжал строить свое королевство для одного.

К концу июля его войска продвинулись от Порт-Харкорта, по дороге на Оверри, до Умуахьи в 23 милях от Оверри. Полковник Оджукву, который хотел в это время поехать в Аддис-Абебу, но не мог допустить, чтобы Оверри пал в его отсутствие, приказал Штейнеру и его десантникам оставить Авку и перебазироваться в Оверри.

К тому времени стало ясно, что Штейнера вполне устраивало командовать бригадой и заниматься оперативным планированием, в котором он отлично разбирался, оставив само ведение боев Уильямсу. У этого тощего, родившегося в Уэльсе южноафриканца, который сам радостно признавался, что он наполовину сумасшедший, была такая привычка показывать, что он неуязвим для пуль: стоя среди огня, когда вокруг падали убитые, он размахивал тростью и выкрикивал ругательства по адресу нигерийских пулеметчиков, что приводило их в исступленную ярость.

Но биафрские десантники подражали этому бравадо и «парни Тэффи»    приобрели репутацию лихих бойцов. Во всяком случае, нигерийские пленные признавали, что их пехота была далеко не в восторге, когда оказывалась на фронте против десантников. Это страшно нравилось Штейнеру и Уильямсу. К этому времени к ним присоединилось еще трое новоприбывших: толстый шотландец, тощий, тихий, но крайне опасный корсиканец и красивый молодой родезиец, которого звали Джонни Эразмус — не интеллектуал, но маг и волшебник во всем, что касалось взрывчатых веществ. Южнее Оверри, неподалеку от Умуахьи, Штейнер задействовал Эразмуса в работах по сооружению кольца препятствий на пути нигерийцев. Через три дня, повалив 200 деревьев, вырыв колодцы, поставив мины, связав между собой мины-сюрпризы, устроив огненные арки, блиндажи и втиснув во все, что можно, гранаты со снятыми чеками, Эразмус заявил, что нигерийцам или надо оставаться в Умуахье, или использовать парашютный десант. Они и вправду никогда не смогли прорваться через эту полосу препятствий; они обошли ее с флангов и ударили с тыла.

Оставив пехоту биафрцев за этой линией Мажино, Штейнер послал Уильямса и 500 десантников в обход, и 4 августа они ударили по штабу нигерийского батальона, но не в Умуахье, а в соседней деревне Аму Нелу. За час Уильямс уничтожил штаб, захватил большое количество снаряжения, оружия и боеприпасов, оставив на дороге более ста убитых нигерийцев, и ушел вовремя, чтобы поспеть к завтраку. Реакция нигерийцев не заставила себя ждать. Через линию фронта в расположение биафрской пехоты были посланы парламентарии с предложением о местном перемирии.

Не прошло и недели, как десантников пришлось перебросить снова, на этот раз к Окпуале (на полдороге из Оверри в Абу). Нигерийцы тоже двигались с юга к этому пересечению дорог, так что шотландец и корсиканец были откомандированы, чтобы остановить это продвижение. Последовал ряд ожесточенных стычек, в которых оба они были ранены, однако совместные усилия десантников и пехоты остановили нигерийцев у Окупали (до того момента, пока не был взят Аба).

Этот город, с юга и запада, как щитом, прикрытый излучиной реки Имо, считался вне опасности нападения. Это был самый большой из оставшихся городов, который теперь был переполнен не только беженцами первой волны, но и теми, кто бежал из Порт-Харкорта. Это был также административный центр Биафры. Здесь через Имо было целых два моста: один в Имо Ривер Таун, на главной дороге из Абы в Порт-Харкорт, другой — в Аваде, дальше на запад. Первый мост был взорван, второй оставался цел, но был заминирован. Нигерийцы выбрали мост в Аваде. Когда они появились на противоложном берегу, биафрцы взорвали мины, но они были плохо заложены. Это была одна из самых серьезных ошибок, допущенных в этой войне. Мост рухнул, но газопровод, в нескольких ярдах от него, уцелел. Вдоль этого газопровода шел узкий рабочий мостик, и биафрцы, у которых кончились боеприпасы, беспомощно смотрели, как нигерийцы начали гуськом, по одному переходить реку. Это было 17 августа. Туда послали Уильямса и 700 его солдат, но они сумели подойти только к утру 19-го. А к этому времени нигерийцы уже переправили три своих батальона.

В течение двух дней десантники пытались отбить предмостное укрепление, но пока два нигерийских батальона сдерживали их в миле от воды, третий продвинулся на юг и занял северную сторону другого моста. Видя, что все усилия бесполезны, Уильямс отошел назад по дороге на Порт-Харкорт. 6 дней биафрская 12 Дивизия при поддержке десантников Уильямса, число которых теперь возросло до тысячи, отражала все атаки, пока основная масса нигерийцев не пересекла Имо пешком. Шла лихорадочная работа (по слухам, в ней принимали участие советские инженеры) по восстановлению моста через Имо, для того чтобы переправить тяжелое снаряжение.

На главном направлении Уильямс не считал нигерийцев слишком уж опасными, до тех пор пока у них нет бронетехники и артиллерии, хотя они во много раз превосходили биафрцев по количеству винтовок, снарядов и мин. 24 августа мост был восстановлен, и по нему прошла ударная колонна. Последовавший за этим бой был самым кровавым за всю войну. Уильямс, не желая ждать в обороне, бросил в атаку тысячу своих десантников. Такое нахальство застало нигерийцев врасплох. Те три их бригады, о которых уже шла речь, входили в состав главной колонны, передвигавшейся по основной дороге, и намеревались беспрепятственно достичь Абы и, сломив сопротивление биафрцев, двинуться на Умуахью. В течение трех дней Уильямс и Эразмус вели в бой против цвета нигерийской армии меньше тысячи молодых биафрцев, сжимавших в руках винтовки с цилиндрическим затвором. У них не было ни базук, ни артиллерии, только несколько минометов. Нигерийцы обрушили на них шквал снарядов и мин, ввели в бой пять бронемашин, обстреливали из базук. Пулеметная и винтовочная стрельба не замолкала ни на минуту в течение 72 часов. Основным же

оружием обороны были «огбунигве»    — дьявольские мины, изобретенные биафрцами. Эта мина представляет собой квадратный в сечении клин, начиненный с узкого конца динамитом, тогда как все остальное пространство заполнялось камнями, гвоздями, металлической стружкой и кусками железа. Основанием мина крепится к стволу дерева, который поглощает отдачу, а отверстие в форме воронки, прикрытое клееной фанерой, обращено в сторону дороги, по которой подходит неприятель. Взрывают эту мину при помощи веревки, причем подрывнику рекомендуется отойти на довольно приличное расстояние. Взрываясь, «огбунигве»    поражает все в секторе 90° перед собой, с максимальным убойным расстоянием более чем 200 ярдов. Такое устройство, срабатывая на близком расстоянии, обычно уничтожает до роты солдат и останавливает тех, кто идет за ними следом.

Нигерийцы шли по дороге в полный рост, не делая даже попыток как-то замаскироваться, с боевым кличем «Оше-бей».   Они как-то странно раскачивались из стороны в сторону, и Уильямс, который некоторое время воевал в Конго, взглянул и сказал: «Они до ушей накачались наркотиками».  

Эразмус начал взрывать огбунигве почти прямой наводкой. Нигерийцы валились, как скошенная кукуруза. Оставшиеся в живых раскачивались и шли дальше. В первый день Эразмус взорвал более 40 огбунигве. У одной нигерийской бронемашины разорвало шины, и она вышла из боя. У биафрцев кончались боеприпасы, но основная нигерийская бригада была уничтожена. Они засыпали противотанковые рвы, задерживавшие их продвижение, с помощью лопат, причем одна команда сменяла другую, по мере того, как первая команда теряла людей. Дорогу преграждали поваленные многотонные деревья, нигерийцы сами убирали их с пути, и команда, выполнявшая эту работу, была буквально разорвана на куски взрывом спрятанной под стволом мины.

По мере того, как передовая бригада нигерийцев перестраивалась, Уильямс призвал своих измученных солдат воспользоваться неразберихой и атаковать. Они отбили назад те три мили, которые потеряли за этот день, и вернулись на начальную позицию. В ожидании следующего дня, измученные солдаты уснули, Эразмус готовил новые мины-ловушки, а Уильямс вернулся в Абу за боеприпасами. Однако самолеты с боеприпасами не прилетели. Произведенный в подполковники Штейнер, который перенес свой штаб в Абу, сначала воззвал к командующему армией, а потом и к полковнику Оджукву. Боеприпасов не было. Уильямс вернулся на фронт. На 25 августа, воскресенье, у его людей было по два патрона на человека.

В воскресенье повторилось то же самое, что было в субботу, за ними последовал понедельник. Потом шесть дней царило спокойствие. Впоследствии рассказывали, что Адекунле заполнил своими ранеными солдатами из колонны, наступавшей на Абу, все госпитали Калабара, Порт-Харкорта, Бенина и даже Лагоса. А сколько убитых так никогда и не ушло с этой дороги никто никогда не считал, хотя Уильямс называл цифру, близкую к двум с половиной тысячам человек.

Зализав раны, Третья Дивизия снова двинулась в наступление на Абу, но на этот раз не по главной дороге. Они ударили по десантникам с правого фланга, который сломался, когда на него двинулись бронемашины. Аба был взят 4 сентября, но не с фронта, а с фланга. Штейнеру удалось уйти вместе с горсткой поваров, вооруженных автоматами. Полковник Ашузи едва не столкнулся нос к носу с нигерийским «Саладином»,   когда тот заворачивал за угол. Уильямс все еще находился в 6 милях к югу, удерживая ось наступления, а за его спиной был взят город Аба. Он отвел своих солдат по проселочным дорогам.

Полковник Оджукву приказал десантникам вернуться в базовый лагерь, набрать свежее пополнение, провести переформировку и доукомплектование. Из тех трех тысяч, которые девять недель назад ушли к Авке, от Абы и Окпуалы вернулась только тысяча. В середине сентября Штейнер уехал в отпуск на две недели, и Уильямс принял командование.

Штурм Абы 24 августа послужил сигналом к «окончательному штурму Иболенда»,   который, как было когда-то заявлено британскому парламенту, «никогда не состоится».   Пришли в движение все сектора: на юге от Икот Экпене, который уже шесть раз переходил из рук в руки, до Оверри; на севере Харуна сделал еще одну попытку прорваться из Оничи на соединение со своими людьми в Абагане, тогда как 1-я Дивизия бросила все свои силы против демилитаризованной взлетно-посадочной полосы Красного Креста в Обилагу. Обилагу пал 23 сентября.

11 сентября нигерийцы предприняли стремительную атаку с кораблей по реке Ораши к городу Огуга, расположенному на берегу озера неподалеку от аэродрома Ули. Солдаты на лодках незамеченными пересекли озеро и высадились на берег. В Огуте все еще оставалось много людей, и там началась резня. После бегства жителей город был разграблен, а со Среднего Запада через Нигер переправилось еще большее количество нигерийцев. Разгневанный полковник Оджукву собрал командиров и приказал в 48 часов отбить Огугу. Он сам руководил операцией, непосредственное командование которой осуществлял полковник Ашузи. Биафрцы снова вошли в город, а нигерийцы отступили к реке, оставив за собой несколько сотен убитых, включая и их командира.

Но у этого сражения оказался и побочный результат. Часть войск Биафры, использованных на этом направлении, была снята с правого фланга у Умукпу, и 13 сентября нигерийский патруль после разведки боем на фланге обнаружил слабое место. Нигерийцы, атаковав, обошли по флангу обороняющиеся части, вышли к Обинзе, в 10 милях южнее Оверри. Оттуда 18 сентября они, вслед за бронемашинами, ворвались в город.

На севере Первая Дивизия выдвинулась к Обилагу и заняла город Окигви, который никто не оборонял, т. к. это был центр Красного Креста по распределению гуманитарной помощи, доставлявшейся в соседний Обилагу. Здесь нигерийцы отличились тем, что застрелили пару престарелых английских миссионеров, господина и госпожу Сэвори, и двух шведов, работников Красного Креста. Это случилось 1 октября.

С этого времени ситуация начала меняться. Поставщик оружия, который так подвел биафрцев под Абой и Оверри, был отставлен и начал действовать новый воздушный мост из Либервиля (Габон). Полеты осуществляли летчики-англичане, южноафриканцы, родезийцы и французы. Получив больше средств, полковник Одукву получил и выход на более широкий европейский рынок оружия, так что оно начало поступать в больших количествах, биафрцы начали контратаковать.

Штейнер вернулся из отпуска, но все еще не мог побороть усталость. Назначенный командиром вновь сформированной Десантно-диверсионной дивизии, он явно был не на высоте поставленной задачи, поскольку страдал нервным истощением, душевной болезнью, которая сопровождалась манией величия в сочетании с манией преследования. Его поведение становилось все более и более недисциплинированным, до тех пор пока он не отдал своим людям приказ конфисковать три джипа, принадлежавших Красному Кресту, для его личных нужд.

Вызванный для дачи объяснений, он предпочел выразить полковнику Оджукву свой протест и у того не осталось иного выбора как предложить Штейнеру уехать. Вместе с ним уехали и те шесть офицеров, которых он привез с собой после отпуска. Уильямс вновь стал исполнять обязанности командующего, а потом передал дивизию биафрцу. Однако, в качестве командира он провел еще два боя. Между 10 и 12 ноября одна из трех бригад Дивизии предприняла ряд атак на Оничу, и хотя это и не закончилось взятием города, однако почти на половину сократило протяженность нигерийских позиций и сняло угрозу прорыва. Эти атаки могли бы продолжаться, если бы нигерийцы не перешли в наступление от Авки, для захвата деревень Агази и Аголо, а это ставило под угрозу самые центральные районы Биафры. Десантники, при поддержке двух батальонов биафрской пехоты, отразили это нападение. Нигерийцы, потерпев поражение, отступили к Авке.

В ноябре и декабре дела повсюду обстояли так же. В большинстве секторов биафрцы контратаковали, особенно у Абы и Оверри. В Абе полковник Тимоти Онуатуегву отбросил федеральные войска назад к окраинам города, затем перебросил своих людей на правый и левый фланги. У Оверри полковник Джон Калу отбил 150 кв. миль территории вокруг города и начал его осаду.

Это простое перечисление событий, произошедших за 18 месяцев, может произвести впечатление, что продвижение нигерийцев в Биафру было гладким и непрерывным. Это совсем не так. За исключением некоторых случаев, когда нигерийским войскам удавалось легко продвигаться вперед, они с боем брали каждый фут земли. Зачастую объекты бывали захвачены только после третьей или четвертой попытки. Иногда нигерийцы застревали где-то на несколько месяцев. Их расход боеприпасов, по самым сдержанным оценкам, доходил до многих сотен боекомплектов, а потери составляли многие десятки тысяч человек.

Кроме того, нигерийцы не сумели взять под контроль и обеспечить управление тем, что они захватили. Избегая отходить далеко от главных дорог и городов, избегая буша, который занимает более 90 % страны, нигерийцы могли только проводить линии на карте, что имело мало отношения к реальной обстановке. Назначенные ими администраторы, сидя в городах, боролись за власть с администрацией Биафры, чье местопребывание было в буше, на прилегающих к городам территориях, и зачастую их распоряжениям подчинялась большая часть этой территории и массы сельского населения.

Секрет жизненности Биафры отчасти — в лидерстве Оджукву, но в гораздо большей степени — в самом народе Биафры. Ни лидер, ни армия не могли бы воевать без постоянной полной поддержки народа. Поддержка снизу должна быть обеспечена до того, как армия сможет сделать большее, чем оказать видимость сопротивления. Народ помогал чем мог. Бедные деревни пускали шапки по кругу, богачи снимали с заграничных счетов доллары и фунты. Портные шили форму из занавесей, сапожники превращали в сапоги полосы брезента. Фермеры привозили ямс, касаву, рис, коз, кур и яйца. Приходили вооруженные топорами бушмены. Водители такси и владельцы рыночных фургонов перевозили солдат, священники и учителя отдавали свои велосипеды.

Были и предатели, и мошенники, и дезертиры, и вымогатели — такие люди всплывают на поверхность в любой войне. Но в народе не было ни одного бунта, демонстрации или восстания. По мере того, как они видели, как разоряют их землю, убивают сородичей, в их душах зарождались два чувства: чувство национальной принадлежности и чувство ненависти к нигерийцам. То, что возникло как догадка, переросло в полнейшую убежденность: они никогда не смогут жить рядом с нигерийцами. Отсюда происходит главная политическая реалия нынешней ситуации: Биафра никем не может быть уничтожена, пока полностью не уничтожен ее народ, народ, который ее создал. Потому что даже при условии полной оккупации, раньше или позже, вместе с полковником Оджукву или без него, но Биафра восстанет снова.

Роль британского правительства

Как уже отмечалось, традиционные интересы Британии в Нигерии не имели ничего общего с благом народа этой страны, и ничего в этом отношении не изменилось. Действительный интерес к ней проявлял узкий круг британских политиков, чиновников и предпринимателей, и был этот интерес чисто империалистическим. Политика была направлена на поддержание порядка и законности, взимание налогов на оплату колониальной администрации, поощрение производства сырья для британской промышленности и обеспечение потребительского рынка для продажи товаров, производимых этой промышленностью. После предоставления независимости, исполнение первых двух функций было передано избранным и достаточно дружественно настроенным аборигенам, тогда как две последние, как и раньше, оставались в руках британцев. Для тех, кто в самой Великобритании каким-то образом был связан с Нигерией, эта страна, как и все прочие страны, была не землей, на которой жили реальные люди, а просто рынком. Любые тенденции внутри Нигерии, которые, казалось, могли нанести вред рынку, должны были быть пресечены, а желание Биафры отделиться от остальной страны подпадало именно под эту категорию.

В оценке политики Британского правительства в целом по вопросу нигерийско-биафрской войны, существуют два направления. Одни заявляют, что эта политика была просто полным отсутствием какой-либо политики, безнадежно отсталой смесью глупости, апатии, безразличия, бездушия и невежества в высших эшелонах власти. Другие утверждали, что политика эта была выработана с самого начала, и это была политика полной поддержки не народа Нигерии, а того режима, который в данный момент находился у власти в Лагосе, что долгое время тщательно скрывалось от общественности; и что глупость политиков, а также невежество и апатия широких кругов общественности и людей, контролирующих средства массовой информации, использовались либо для проведения, либо для сокрытия этой политики. По мере того, как все большее количество документов открывается для изучения, становится все ясней, что факты скорее подтверждают правоту тех, кто придерживался второй точки зрения. То, что британское правительство частным образом желало, чтобы единая Нигерия просуществовала как можно дольше, грехом не является. Но случилось так, что в своем желании иметь единую экономическую единицу — вне зависимости от того, каких страданий это стоило народу этой страны — путем грубейшего вмешательства во внутреннюю политику этой страны, британское правительство сделало выбор и стало союзником не народа и его чаяний, а мелкой клики военных мятежников. То, что эта клика показала себя во всех отношениях не выражающей мнение широких масс Нигерии, вовсе не изменило британскую политику «поддержки»,   а просто довело ее до того предела, когда она безвыходно сплелась с самим фактом выживания нынешнего нигерийского режима, так что Британия стала — публично — сообщницей во всем, что этот режим может сделать.

Наутро после переворота 29 июля 1966 года стало ясно, что советники британского правительства сочли законность этого режима достаточно сомнительной, так что потребовалось решение на самом высоком уровне, стоит ли вообще признавать его. Все это резко отличалось от первого переворота в январе 1966 года, который провалился, но привел к тому, что генерала Иронси, через посредничество Кабинета, попросили остаться и взять на себя управление страной. 25 января британский министр по делам Содружества, Артур Боттомли, сказал в Палате Общин, что британское правительство даже не считает необходимым формально признавать генерала Иронси.

Но в июле, когда у правительства Говона не было даже и видимости законности, и участники частично удавшегося переворота контролировали только столицу и две из четырех областей страны, британское правительство заняло совершенно иную позицию. Еще неизвестно, когда именно и по каким причинам было решено признать Говона, но это произошло не ранее ноября 1966 года, когда назначенный Говоном на пост Верховного комиссара Нигерии в Лондоне, быстро продвигавшийся по службе бригадный генерал Огундипе вручил верительные грамоты при дворе Ее Величества. И что совсем уж странно, Палата Общин была информирована о том, что Британия решила полностью признать режим Говона, не ранее 20 декабря. В феврале 1967 года сэр Дэвид Хант приступил в Лагосе к исполнению обязанностей Верховного Комиссара в Нигерии. Ранее оговоренная политика при его содействии переросла в безоговорочную поддержку Говона.

Нет сомнений в том, что силой, которая стояла за выработкой британской политики в Нигерии, с июля 1966 года были не политики, а старшие чиновники Верховного комиссариата в Лагосе и Министерстве по делам Содружества в Лондоне, которые их консультировали. Тогдашний Министр по делам Содружества, господин Боттомли (хотя те, кто его знали, и говорили о нем, как о весьма душевном человеке) очевидно, мало что знал о сложившемся положении; его преемник Херберт Боуден не сумел прославиться своей способностью быстро понять суть проблемы, а его преемник, Джордж Томсон, как публично, так и частным образом, давал понять, что больше всего он заинтересован в усилиях по разрешению гораздо шире разрекламированной родезийской проблемы. Ни один из этих троих никогда не был поддержан — ни в Палате Общин, ни в Палате Лордов — кем-нибудь из помощников министра достаточно заметного уровня, а те, кто знал, что происходит за кулисами Уайтхолла, не были удивлены, узнав, что определение политики по нигерийскому вопросу, письменные ответы министров на вопросы в Палате и очень важные брифинги аккредитованных журналистов полностью входили в обязанности государственных чиновников, о многих из которых было известно, что они считали, что любая ситуация, сложностью превосходящая ту, когда требуется вскочить в автобус, находится выше интеллектуального уровня профессиональных политиков. К несчастью эти чиновники со временем продемонстрировали, что и они сами могут привнести во все, что имеет касательство к данному вопросу, только смесь невежества, ложной информации, предрассудков, цинизма, а иногда и традиционного для британских нижних классов презрения ко всем африканцам, и в особенности к африканцам чрезмерно самоуверенным. Именно из этого попурри непроходимой глупости, которая позднее приобрела легкий привкус злобы, и родилась поддержка Британией африканской военной хунты и ее военной политики, а также соучастие Британии в самом кровавом эпизоде в истории Содружества. На путь поддержки Говона Британию завлек ее тогдашний Верховный Комиссар в Лагосе сэр Френсис Камминг-Брюс. Впоследствии он сказал профессору Эни Нджоку, ректору университета в Нсукке и главе делегации Восточной Области на Конституционной Конференции, что когда ему стало ясно, что Говон в своем выступлении по радио 1 августа 1966 года намеревался объявить о роспуске Нигерийской Федерации, он все-таки убедил его вычеркнуть эти слова и заменить их другими. Таким образом, — сказал сэр Френсис профессору, — он спас единство Нигерии. Месяцем позже он уехал из Нигерии. Однако похоже, что его поступок направил Британию тем курсом, от которого становилось все труднее отклониться, даже при том, что для этого и не предпринималось никаких реальных усилий.

В последующие месяцы представилось, по крайней мере, две возможности, когда британский Верховный Комиссар, будь он готов еще раз использовать то несомненное влияние, которым он был наделен в силу своего звания, мог бы предотвратить катастрофу. Первый случай представился после заседаний Конституционной Конференции, когда стало ясно, что большинство нигерийцев — снизу до верху — было настроено в пользу свободной конфедерации со слабым центральным правительством; а второй — тогда, когда военные губернаторы Областей на встрече в Абури также пришли к подобному выводу и поставили свои подписи под резолюцией.

Нет никаких свидетельств того, что в каждом из этих случаев представитель британского правительства сразу же предложил, что именно этого курса и следует придерживаться. Напротив, есть указания на то, что в каждом случае англичанин вместо того, чтобы посоветовать Говону прислушаться к пожеланиям нигерийского народа, побуждал его пригрозить применением силы, в том случае, если он не сможет получить согласия на тот образ действия, который полагали необходимым он сам и его старшие чиновники. По иронии судьбы свободная конфедерация в Нигерии предоставила бы Британии все те преимущества единого рынка, которому она (исходя из своих собственных интересов), так покровительствовала, поскольку четыре уже существующих региональных департамента торговли были настолько автономны, что даже в то время образовывали нечто вроде конфедерации в области экономики. А случилось же то, что ежегодному британскому товарообороту в 170 миллионов фунтов был нанесен непоправимый ущерб.

Самое снисходительное объяснение, какое только можно отыскать для решения Верховного Комиссариата поддержать Говона против всех и вся, включая и его собственный народ, и убедить Уайтхолл сделать то же самое, заключается в том, что британские представители в стране разделяли воззрения Говона на то, что нигерийская армия способна быстро расправиться с любым несогласием, и, следовательно, нет необходимости принимать всерьез оппозицию режиму. В лучшем случае подобный оптимизм был результатом недостаточной информированности, в худшем — просто цинизмом.

Работа любого посла состоит из трех составных частей: поддерживать как можно более дружественные отношения между страной, которую он представляет, и страной, в которой он аккредитован, как на официальном, так и на неофициальном уровнях; заботиться об охране жизни, безопасности и собственности и соблюдении интересов своих соотечественников в стране своей аккредитации; снабжать свое собственное правительство постоянной и достоверной информацией о состоянии дел во всех областях в стране своего пребывания. Кажется, никогда не было точно определено, какая из трех задач является приоритетной, однако выполнение первых двух может быть наиболее сильно затронуто политикой, проводимой собственным правительством посла по отношению к стране его пребывания, а эта политика складывается под влиянием той информации, которой снабжает правительство посол. Поэтому, хотя посол и не может определять политику, редко когда его рекомендации не учитываются при ее выработке.

В случае перемены политического курса, посла, как правило, отзывают домой для консультаций, и его доклад о положении — политическом, экономическом и социальном — в стране его аккредитации обычно выслушивается с большим, а иногда и решающим интересом. Следовательно, информационный аспект работы посла может рассматриваться как наиважнейший среди всех его обязанностей. Таким образом, неправильная информация является не только признаком плохого дипломата, но может также привести политику его страны к катастрофе.

Для британского Верховного Комиссара в Нигерии составление соответствующих действительности докладов о том, что происходит в стране, не должно было представлять никаких трудностей. В Нигерии находится огромное количество бизнесменов, чиновников, торговцев, журналистов, путешественников, миссионеров, докторов, учителей, профессоров и инженеров. Это такое сообщество, за плечами которого — сотни лет опыта и глубокое понимание страны. Кроме того, в каждой из Областей есть и представитель Верховного Комиссара.

Если судить по тому, что до начала войны Говон говорил о «быстрой полицейской операции»,   то он, очевидно, вполне искренне полагал, что нигерийская армия сумеет уладить дело со вспышкой недовольства в Восточной Области за несколько дней. То, что он был плохо осведомлен, удивления не вызывает. Все властители в Африке окружены льстецами, подхалимами и оппортунистами, которым выгодно говорить человеку у власти только то, что, по их мнению, он хотел бы услышать. Однако и британский Верховный Комиссар, кажется, разделял эту эйфорию. Из частных бесед с журналистами в Лагосе становилось ясно, что и британские официальные лица были совершенно уверены, что война, если она и начнется, будет быстрой и почти бескровной, что полковник Оджукву будет убит, а Восток самое большее через несколько недель снова станет частью Нигерии.

Чиновникам, журналистам и светским людям, которые постоянно подновляли совместные иллюзии в круговой социальной содомии дипломатических коктейлей и приемов, удалось убедить в этом самих себя, безо всякой связи с тем, что на самом деле происходило в Восточной Области.

Вполне можно понять то, что Говон и его советники могли быть введены в заблуждение, но не то, что британский Верховный Комиссар допустил ошибку. Потому что сэр Дэвид Хант, к счастью, имел в Восточной Области проницательного и хорошо информированного представителя по имени Джеймс Паркер. У господина Паркера был широчайший круг знакомств с людьми всех национальностей и всех социальных уровней по всей Восточной Области. Его американский коллега консул Роберт Барнард сказал о нем: «Джим постоянно держит руку на пульсе этого района.»    Паркер достаточно хорошо знал и страну, и людей, вовлеченных в конфликт, чтобы понять, что чувство обиды, а также способность и решимость народа защитить себя, если придется, делали ситуацию гораздо более опасной, чем готовы были признать в Лагосе.

Из других источников в Представительстве Британского Верховного Комиссара в Энугу стало известно, что Паркер снова и снова направлял свою информацию и свои предупреждения Верховному Комиссару. Журналисты в Лагосе потом рассказывали, что эти предостережения с Востока или просто выбрасывались из докладов Верховного Комиссара, или перед отсылкой их в Лондон снабжались ироническими дополнениями. Кроме того, сэр Дэвид публично во время различных неофициальных поездок пренебрежительно отзывался о своем подчиненном в Энугу, как о «белом Ибо».  

Это стремление унизить любого — даже независимых репортеров — кто указывал на ошибочность официальной оценки происходящего, стало в дальнейшем основой тактики Верховного Комиссариата и Министерства по делам Содружества по отвлечению внимания от проблемы Нигерия — Биафра.

Ко времени начала войны, как это становится ясно теперь, когда оглядываешься на прошлое, британские чиновники наконец решили, что следует избрать политику безоговорочной поддержки режима Говона. И то, что эта поддержка в первые недели войны не имела видимого практического характера, объяснялось только тем, что Нигерия, как предполагалось, не нуждалась в помощи, чтобы раздавить Биафру. Когда стало ясно, что подобная помощь понадобится, последовал краткий период колебаний, потому что политики, не слишком заинтересованные в какой-то непонятной войне в африканском буше, задавали своим советникам вопрос: «Уверены ли вы?».  

Чиновники благополучно одержали победу, и с того момента помощь Говону пошла во все возрастающих количествах и все более разнообразная. Отражением отношения британского народа к «их»    Содружеству, опосредованном в прессе, и мнениях членов Парламента, является то, что в течение почти года не задавалось никаких вопросов по поводу этой политики. Именно так — до той поры, пока ее результаты не дали генералу Говону возможности умертвить почти 200 тысяч граждан этого Содружества. Только тогда, когда политика эта была твердо поставлена под сомнение, официальная маска на мгновение соскользнула, и стало ясно различимо то, что было сотворено от имени британского народа. Общественное мнение реагировало бурно, но было уже поздно. Правительственная политика к этому моменту уже настолько закоснела, что даже хотя все основы, на которых она изначально была построена, и все последующие их обоснования — все это приобрело крайне дурную славу, однако репутация политиков, в частности премьер-министра, оказалась теснейшим образом связана с уничтожением Биафры — во что бы то ни стало.

Отвращение биафрцев возбудил не сам по себе тот факт, что британское правительство решило поддержать Говона. Причиной было то лицемерие, с каким это было проделано. В течение 12 месяцев делалось все возможное, чтобы скрыть сведения о происходящем от парламентариев, прессы и народа. В парламентских ответах на вопросы и те, кто задавал эти вопросы, и вся Палата периодически вводились в заблуждение: представитель правительства намеренно заявлял им, что британское правительство остается нейтральным, и только потом признал, что таковым оно никогда не было и не будет. С каменным выражением лица отрицалось, что поставки оружия Нигерии превысили довоенный уровень, тогда как этот уровень стремительно возрос во много раз. Министры противоречили сами себе, меняли свои взгляды, колебались и увиливали, и все эти 10 месяцев доверчивая Палата кивала в удовлетворении.

Пока все это продолжалось, продолжались и поставки оружия. Секретность, которой они были окружены, служит свидетельством некоторой неуверенности виновников этой политики в том, что можно ожидать от британского народа, если факты когда-нибудь выплывут наружу.

Снаряды и патроны под покровом ночи на закрытых грузовиках перевозились в аэропорт Гетуик, где грузовикам был разрешен проезд по рулежной дорожке (случай почти беспрецедентный для международного аэропорта), с тем, чтобы разгрузиться у секретного отсека на дальнем конце летного поля. Эта история потом была разглашена одним репортером, когда один из таких самолетов остановился на Мальте для дозаправки. Большая часть закупок для нигерийского правительства была проведена через «Кроун Эдженс»    в Милбенк, Лондон; и не все оружие, закупленное этими традиционными для стран Содружества агентами, поступило с Британских островов.

При покупке оружия самым важным документом является экспортная лицензия, которая обычно выдается только после предъявления сертификата о конечном потребителе, в котором указывается конечное назначение груза, для того, чтобы исключить возможность попадания груза в другие руки. Поэтому сертификат, выписанный в одной стране, может быть действителен для закупки, осуществленной в любом другом месте, даже если корабль, перевозящий оружие, не делает остановки в портах страны, которая выдала лицензию. При условии, что продавец предъявляет лицензию и сертификат, а его правительство не имеет возражений, сделка может состояться. Поэтому оружие, в частности минометы, артиллерийские снаряды и бронемашины, шло в Нигерию со складов Британской Рейнской Армии в Антверпене (Бельгия).

Целью данной главы не является перечисление каждой ставшей известной партии оружия, посланной в Нигерию из Британии или через британские службы.[15] Известные партии оружия зарегистрированы, и их вполне можно отследить, в основном по подшивкам газет. Настойчивые сообщения о постоянных подпольных поставках оружия британским правительством нигерийскому режиму, обычно под покровом тайны и с грифом «совершенно секретно»,   впервые появились 9 августа 1967 года, уже через 33 дня после начала войны, и с тех пор продолжали появляться постоянно, пока эти поставки не стали настолько открытыми, что перестали быть новостью. Но объяснило их британское правительство очень интересно.

Первые шесть месяцев были для правительства чудесным и легким периодом: задавалось мало вопросов и даже еще меньшее число людей, их задававших, было полностью осведомлено по данной проблеме. Но 29 января 1968 года лорд Брокуэй в палате Лордов задал вопрос министру по делам Содружества лорду Шеперду. После обычного в таких случаях ответа, что в обязанности правительства не входит контроль за каждой партией оружия, предназначающейся иностранным государствам, лорд Брокуэй напомнил Шеперду, что ранее правительство заявило, что «только оружие и запасные части к нему по ранее заключенным контрактам»    будут поставляться в Нигерию. Шеперд ответил, что ничего об этом не знает, однако продолжал: «Хотя мы и сожалеем о трагической гражданской войне в Нигерии, мы все еще в значительной степени поставляем Нигерии ее военное снаряжение».   [16]

Это было через 100 дней после того, как нигерийский командующий в Асабе использовал свою долю «в значительной степени всего военного снаряжения»    для того, чтобы отдать приказ об уничтожении всех Ибо мужского пола старше 10 лет.

После неподготовленного ответа Шеперда тайное в Лондоне стало явным, и теперь правительство больше старалось оправдать отправку оружия в Лагос, чем отрицать ее. Но показательный обман в том, что касалось объемов этих поставок, продолжался. Парламенту неоднократно заявлялось, что продолжались только «традиционные»,   как по типу, так и по количеству оружия, поставки, однако 16 мая 1968 года Гарольд Вильсон сказал в Палате Общин:

«Мы продолжили поставки. Я имею в виду не правительство, а то, что мы разрешили продолжать поставки оружия частным производителям в этой стране, точно на такой же основе, что и раньше, но специальных поставок на нужды войны не было».   [17]

Это было крайне интересное заявление, потому что Нигерия с гордостью объявила, что может увеличить численность своей армии от 8 тысяч человек на начало войны примерно до 80 тысяч человек. Не говоря уж о потребном для этого количестве оружия, использование нигерийцами боеприпасов было настолько расточительным, что журналисты, приехавшие из Вьетнама, были просто ошарашены тем, как они повсюду разбрасывали патроны. Из-за этого потребность в постоянном доукомплектовании патронами намного превышала довоенные поставки из Британии. И в-третьих, что касается вопросов о частных производителях, упомянутых господином Вильсоном. Автор в течение всей весны 1968 года видел сотни нигерийских гильз от снарядов, на которых была четкая маркировка «О. К. Правительство. — Взрывчатка. — Министерство обороны/армия»,   и на которых так же четко была проставлена по бокам дата производства — ноябрь 1967 года.

В конце концов признали, что британские поставки оружия Нигерии возросли «из-за эскалации военных действий»,   но даже если припертые к стене политики мало-помалу позволили Парламенту, прессе и общественности понять, что поставки оружия шли в весьма крупных размерах, то даже и тогда поддерживалась видимость того, что они по различным причинам оправданы. Может быть стоит рассмотреть выдвинутые правительством причины и постараться свести их в некое подобие целого.

Главной выдвинутой причиной является то, что Британия была традиционным поставщиком оружия Нигерии, и что прекращение этих поставок вошло бы в противоречие с нейтралитетом и принесло одностороннюю пользу Биафре. Это не соответствует истине. В качестве первого нигерийского Генерального квартирмейстера полковник Оджукву в точности знал, какие заказы он размещал в Британии в бытность свою у должности, и какие из них он отменил. Он знал, на период вплоть до даты независимости Биафры, очень точно, какие закупки были уже сделаны, а какие находились в стадии рассмотрения. На пресс-конференции 28 апреля 1968 года он высказал свою точку зрения. Характерно то, что она так никогда и не была опровергнута Лагосом, и никто из тех, кто в дальнейшем занимал должность Генерального Квартирмейстера Нигерийской армии, никогда не утверждал противного. А заявил Оджукву то, что между 1964 и 1966 годами единственная партия военного оборудования, поставленного в тогдашнюю Нигерию из Британии, включала в себя 12 танков «Феррет»    и 2 бронемашины «Саладин»,   с дальнейшим заказом еще четырех, чья поставка ожидалась в 1966 году.

Он сказал, что знает, что Нигерия приостановила закупку винтовок и пулеметов в Британии, подписав в 1964 году контракт с германской фирмой Фрица Вернера на строительство завода по производству военного снаряжения в Кадуне (Вернер закрыл предприятие сразу же после начала войны, чтобы не производить патроны для гражданской войны). Он заявил, что Нигерия покупала безоткатные орудия в Америке, автоматы и винтовки в Италии, легкие пулеметы в Германии, 105-мм «Ховитцеры»    в Италии, 81-мм минометы в Израиле, сапоги и другое снаряжение в Германии.

К июлю 1966 года, когда был убит генерал Иронси, Британия была уже настолько вытеснена с рынка, как традиционный поставщик, что Нигерия зависела от нее только в закупках церемониальной формы и бронемашин. Есть твердая цифра общей стоимости военной помощи, полученной Нигерией от Британии в 1965-66 финансовом году. По заявлению Артура Боттомли (2 марта 1966 года в Палате Общин) она равняется 68 тысячам фунтов.[18] Однако, 12 июня 1968 года министр иностранных дел Майкл Стюарт заявил в Палате: «Было бы во всяком случае ошибкой с нашей стороны прекратить поставки федеральному правительству именно с момента раскола… За этот период поставки из Британии составляли около 75 % всего оружия, получаемого Нигерией из различных источников».   [19]

В ходе этих же дебатов Стюарт сказал, что вплоть до прихода к власти генерала Говона Нигерия «была в большой степени зависима от нас… во всех своих оборонных усилиях».   [20]

На деле же главной оборонной закупкой Нигерии в 1966 году был голландский сторожевой корабль, а летчиков для ее находящейся в эмбриональном состоянии авиации готовили западные немцы на самолетах «Дорнье».   Проценты господина Стюарта становятся еще более таинственными, когда вспоминаешь, что в мае 1967 года в Нигерию было отправлено 50 французских бронемашин «Панар»,   о которых уже говорилось. Если покупку сторожевого корабля, самолетов и бронемашин можно рассматривать как часть тех 25 % оружия, закупленного вне Британии, тогда приходящиеся на долю Британии 75 % должны составлять огромное количество оружия; однако абсолютная уверенность Говона в том, что он может покончить с Биафрой за несколько дней, делает совершенно невероятным то, что он мог разместить такие огромные заказы. Конечно же, приведенные в доказательство цифры относятся к состоянию дел на довоенный период.

22 июля 1968 года Джордж Томсон сказал в Палате, что на долю Британии в нигерийских закупках оружия на данный момент, после 12 месяцев войны, приходится только 15 % от их общего количества.[21] Эти цифры вводят в заблуждение, потому что в них отражена только стоимость. К этому времени Нигерия закупила в СССР очень дорогие истребители и бомбардировщики, которые обслуживали советские техники, а летали на них египетские пилоты (их потом сменили восточные немцы). Цифра эта тоже не показывает, идет ли речь только об оружии, поступившем с Британских островов, или следует включить сюда и оружие со складов Рейнской армии в Антверпене. И тем более осталось неизвестно, были ли суммы, о которых идет речь, номинальной стоимостью или только первым взносом.

Даже если то, о чем сказал Томсон, правда, то его же собственные коллеги ему противоречат. Десятью месяцами раньше лорд Шеперд заявил, что Британия поставляла Нигерии «почти все ее военное снаряжение»,   тогда как неутомимый Верховный Комиссар сэр Дэвид Хант сказал слушателям в Кадуне 22 января 1968 года, что «большое количество оружия, которое находится в руках федеральных сил, привезено из Британии».   [22]

И так все продолжалось и продолжалось. Довод о «традиционном поставщике»    приводился снова и снова, хотя давным давно было доказано, что Британия таковым не является, и что объемы, о которых идет речь, возросли как бы за несколько часов, если считать, что они оставались на довоенном уровне. Ссылка на «поддержание уровня существующих поставок»,   как по видам, так и по количеству оружия, также была ложью.

Это было первое оправдание. Вторым послужило то, что Британия должна была поддерживать правительство дружественной страны. Это еще один способ ввести в заблуждение. Не существует, ни с моральной, ни с юридической точки зрения — и никогда не существовало — обязанности поставлять оружие кому бы то ни было во время войны. И обычно любая страна, решая продавать или нет оружие стране, ведущей войну, должна прежде всего ответить на два вопроса: находится ли это решение в соответствии с политикой страны-просительницы, которая привела эту страну к такому состоянию, что ей потребовались все эти орудия войны; затем: полностью ли она уверена в том, как это оружие может быть использовано в случае поставки.

Так что вопрос о поставке Нигерии оружия для продолжения войны против Биафры любому должен дать повод для опасений. Предпосылки этой войны описаны в предыдущих главах. Уже буквально через несколько недель после начала войны поведение нигерийской пехоты на Среднем Западе — чему есть множество свидетельств — показало, что любое данное им оружие будет скорее всего без колебаний использовано против гражданского населения.

Кроме того, не является ли необычным тот факт, что более порядочные страны отказываются продавать оружие (даже то, которое необходимо в целях обороны в мирное время) стране, внутреннюю политику которой поставщик не одобряет. Так, когда Британия при правительстве консерваторов была готова продать военные корабли Испании, Гарольд Вильсон вскочил на ноги с криком: «Никаких кораблей для фашистов!»,   и так как его избрание было не за горами, то испанцы отказались от сделки.

Позднее лейбористское правительство наложило эмбарго на продажу оружия Южной Африке. Хотя мало кому нравился апартеид, даже непоколебимые сторонники лейбористов не предложили использовать боевые корабли и бомбардировщики против бунтующих африканцев.

Приводился довод, и вполне искренне, что тот, кто поставляет оружие какой-то стране, поддерживает и укрепляет режим у власти в этой стране, и если не нравится этот режим и то, что он делает внутри страны, то не следует его укреплять. Единственный логический вывод, который можно сделать из того, что Британия и правительство Вильсона продолжают продавать оружие Нигерии, заключается в том, что это правительство одобряет то, чем занимается режим Говона. Обо всем этом рассказано (по свидетельствам очевидцев) в последней главе этой книги.

Третьим оправданием служило то, что если Британия и не будет продавать Нигерии оружие, то это сделает кто-нибудь другой. В плане практическом это нереально. Те, кто продавал Нигерии оружие за наличный расчет без доставки покупателю, один за другим выходили из игры, по мере того, как они и их народы начинали понимать, для чего используется это оружие. Чехословакия, Голландия, Италия и Бельгия решили прекратить поставки.

В Бельгии был быстро проведен закон, по которому запрещалось даже выполнение давних задолжностей по старым контрактам. Предположение о том, что СССР будет автоматически поставлять все то, что недопоставила Британия, мог разбить вдребезги любой эксперт по вооружениям. Калибры всех типов оружия, которое используется в СССР, отличаются от калибров Британии и НАТО. Обычно эти калибры на 1 мм больше, чем размеры, принятые в НАТО, так что их войска могут использовать захваченные западные боеприпасы, тогда как войска НАТО не могут использовать боеприпасы, состоящие на вооружении стран Варшавского Договора. Именно поэтому СССР не мог продавать Нигерии свои боеприпасы для использования их в натовском оружии. Смена типов боеприпасов означала бы переход к совершенно иному типу вооружений для 80-тысячной армии. Дело весьма дорогостоящее. На самом же деле, поскольку нигерийцы оказались перед перспективой покупать оружие на черном рынке, так же как и биафрцы, то возникла вероятность того, что, в случае отказа Британии поставлять оружие, Нигерия будет вынуждена сесть за стол мирных переговоров и теперь уже со вполне осмысленными предложениями. К этому времени Британия и СССР стали единственными поставщиками, и появился шанс, что соглашение между ними может послужить основой для полного запрета поставок оружия, на что полковник Оджукву был заранее согласен. Однако, подобной попытки даже не было сделано, может быть потому, что это должно было послужить не доводом, а просто объяснением для дураков.

Что касается моральных последствий соучастия, то граф Корк-и-Оррери в своем выступлении в Палате Лордов 27 августа 1968 г. сказал:

«Это то же самое, что сказать — ведь если кто-то собирается в любом случае поставлять оружие, то почему бы не мы? Однако, если вы не будете настаивать на том, что цель, для которой будет использоваться это оружие, не является сама по себе злом, а я не представляю, как вы сможете это сделать, то тогда это не тот довод, который может привести уважаемое правительство. Потому что это классическое самооправдание торговцев с черного рынка, грабителей, торговцев наркотиками… всадить 9-мм пулю в живот африканцу это гнусный поступок, что бы вы об этом ни думали, и если мы посылаем эти пули из Англии, зная, что они могут быть использованы подобным образом, то особая часть общего греха принадлежит нам, и она не уменьшается и не увеличивается от того, что существует вероятность, что если не мы продадим эти пули, то это сделает кто-то другой».   [23]

Четвертое и последнее оправдание поставок оружия заключалось в том, что в противном случае Британия могла бы утратить все свое влияние в Лагосе. Этот довод был высказан только 12 июня 1968 года во время дебатов в Палате Общин, но с тех пор к нему прибегали все чаще и чаще. Это такой же избитый довод, как и три предыдущих. Во время дебатов господин Стюарт заверил Палату в том, что если нигерийская армия предпримет решающий штурм земель Ибо, или же в случае любых «неоправданных жертв»,   британское правительство будет вынуждено пойти на большее, чем просто пересмотр своей политики. Обещания были бессмысленны. То влияние, которого, как предполагалось, добьется Британия, поставляя оружие, либо никогда не использовалось, либо никогда и не существовало. В любом случае режим Говона ни на йоту не отошел от своей политики полного уничтожения Биафры и ее народа, и никаких серьезных попыток со стороны Британии склонить их к перемене курса сделано не было.

23 августа 1968 года должным образом началось решающее наступление на земли Ибо: на всех фронтах и превосходящими силами. Из района бассейна реки Имо поступило сообщение очевидца-иностранца о жестоких убийствах тысяч Ибо — жителей деревень, в соответствии с приказом полковника Адекунле стрелять во все, что двигается. «Пересмотра»    политики не последовало. Инертный парламент получил от правительства еще один презрительный нагоняй, поскольку правительство к тому времени, очевидно, пришло к окончательному мнению, что обе Палаты — и Общин, и Лордов — существуют только для того, чтобы быть обманутыми.

Таково было положение с торговлей оружием в том виде, как она существовала до дебатов 27 августа 1968 года. Они до некоторой степени изменили ситуацию настолько, что именно в этот день правительство Вильсона окончательно сбросило маску ложного участия и обеспокоенности и продемонстрировало то, что на самом деле являлось его действительной политикой.

Но уже даже тогда стало ясно, что у британского правительства нет ни малейшего намерения как-то воспрепятствовать проведению военной политики Говона, а к концу декабря 1968 года последствия этой политики стали настолько серьезны, что в том, что касается человеческих жизней Британское правительство должно теперь нести равную ответственность, как абсолютный соучастник всего, что суд истории сможет выявить, как преступления нигерийского режима.

Поставки оружия были только одним из способов, каким британское правительство демонстрировало свою полную поддержку режима Говона. В качестве побочного занятия правительственные службы стали для Нигерии чем-то вроде мощной рекламной организации по связям с общественностью. Иностранным дипломатам рассылались крайне пристрастные сводки; однако многие верили в то, что они соответствуют фактам и беспристрастно составлены. Корреспондентов ежедневно подробно осведомляли о нигерийской точке зрения, усердно подбрасывая ложные сведения. Утечки такой мифической информации как, например, о «крупной французской помощи Биафре»,   были организованы для тех журналистов, которые были неспособны лично проверить, соответствуют ли факты действительности.

Членам Парламента и другим важным лицам, которые хотели поехать в Биафру, чтобы лично увидеть происходящее, чинили всяческие препятствия, тогда как тем, кто желал посетить Нигерию, было оказано всяческое содействие. В барах и клубах, на заседаниях комиссий и на приемах «лагосскую линию»    с энтузиазмом и по заказу всячески проталкивали. Не жалели никаких усилий для того, чтобы представить позицию Нигерии, как единственно правильную, и любым возможным способом очернить дело Биафры, что не исключало и убийств общественных деятелей. Эта кампания оказалась довольно действенной. Очень многих влиятельных, но плохо информированных по этому вопросу людей убедили принять лагосскую пропаганду за чистую монету, не вдаваться слишком далеко в изучение истории вопроса и распространять дальше ту информацию, в которую они, возможно, верили сами.

Что касается технической помощи, предоставленной нигерийцам, то и здесь британское правительство было не более сговорчивым или откровенным, чем в вопросе вооружений. Неоднократно опровергалось то, что какой-либо британский военный персонал воюет на стороне нигерийцев, но вскоре стало известно, что нигерийскому правительству «в учебных целях»    были направлены британские технические кадры. Вполне возможно, что все эти люди не служили в армии Ее Величества на момент их посылки в Нигерию, поскольку ранее ушли в отставку с действительной службы, однако их наем на контрактной основе был осуществлен с ведома и согласия британского правительства. Хотя прикомандирование бывших морских и армейских советников к иностранным правительствам и правительствам стран Содружества для обучения войск является в мирное время общепринятой практикой, во время войны такие договоренности обычно пересматриваются.

Стало известно, да и не было сделано никаких попыток опровергнуть этот факт, что бывшие офицеры Королевского флота постоянно руководили и руководят блокадными операциями нигерийского флота. Они действуют при полной поддержке британского правительства. Именно блокада привела к тому, что в Биафре начался голод, в результате которого за 12 месяцев 1968 года по некоторым оценкам умерло около миллиона человек. Частичная блокада, которая обычно не распространяется на проходящие нейтральную инспекцию суда с грузами гуманитарной помощи для детей, с таким же успехом отвечала бы военным целям Нигерии. Однако полная блокада и возникший в ее результате голод не были неизбежным производным войны, а преднамеренно использовались как оружие против гражданского населения.

Сэр Дэвид Хант, среди множества сделанных им заявлений, подтверждающих его полную и безоговорочную поддержку деяний режима Говона и открытую личную враждебность к Биафре и ее лидеру, признал, что с самого начала военных действий «тесные связи между британской и нигерийской армиями и флотами поддерживались и укреплялись».   [24]

Кроме всего вышеизложенного, правительство Вильсона оказало режиму Говона решающую поддержку на политической и дипломатической арене. К тому моменту, когда Биафра сама заявила о своей независимости, у Британии было три варианта выбора. Первое — признать новое государство; это означало бы просто оформление уже существовавшего на деле (с 1 августа 1966 года) разделения страны, произошедшего в тот момент, когда Говон возглавил группу армейских мятежников, а Оджукву отказался признать законность его власти. Но как вариант политики такая возможность не рассматривалась, и нет причин винить за это правительство.

Второе — заявить и твердо придерживаться политики нейтралитета в помыслах, словах и деяниях. В то время это не вызвало бы противодействия ни одной из сторон в предстоящем конфликте, потому что Оджукву принял бы подобную беспристрастность, как проявление честности (в том случае, если он все-таки попытался бы остаться верным широко разрекламированному мифу о нейтралитете Великобритании, так долго, как только возможно, просто потому, что он хотел в это верить), и потому, что Говон был уверен в своей быстрой победе.

Третье — объявить и оказывать полную моральную, политическую и военную поддержку режиму Говона. И снова Оджукву хотя и пожалел бы о подобном решении, но знал бы, что Британия, по крайней мере, плывет под своим настоящим флагом.

А правительство Вильсона решило следовать по третьему пути, но заявить, что выбрало второй. Поступив подобным образом и целый год всем рассказывая эту сказку, оно обдурило британский Парламент и народ, а также многие другие правительства, в частности Канады, США и скандинавских стран, которые, в конце концов, начали проявлять беспокойство и хотели установления мира в этом регионе с помощью взаимоприемлемого и беспристрастного посредника.

Все еще трудно определить те причины, по которым Британия решила полностью поддержать Лагос. Предысторию конфликта они должны были знать очень хорошо; даже если рассматривать ее с самой что ни на есть профедеральной точки зрения, то и тогда все «почему»    и «для чего»    этого дела показывали, что в отношении морали в нем было, может быть, шесть «почему»    и почти полторы дюжины «для чего»;   гражданские конфликты всегда запутанны, кровавы и редко разрешимы военными способами.

В дальнейшем приводились различные причины, но ни одна из них не выдерживала объективной оценки. Говорили, что Британия при любых обстоятельствах должна поддерживать правительство страны, входящей в Содружество перед лицом бунта, восстания или раскола. Это не так. Британия всегда имела полное право рассматривать любое событие по существу. Даже в те времена, когда Южная Африка была членом Содружества, Британия навряд ли поддержала бы любыми способами ее правительство в его борьбе с восстаниями банту, простив резню на расовой почве и убийство 30 тысяч банту.

Другая причина, взятая непосредственно из нигерийской пропаганды, это то, что Ибо Биафры силой заставили упирающееся меньшинство не-Ибо присоединиться к отделению от Нигерии, против их воли, затем, чтобы захватить в свои руки все нефтяные богатства Восточной Области. Все непосредственные свидетельства подтверждают, что этнические меньшинства полностью участвовали в процессе принятия решения о выходе из состава Нигерии и восприняли его с таким же энтузиазмом как и Ибо. Что касается нефти, то нигерийская пропаганда утверждала, что 97,3 % нефтяного производства Нигерии приходятся на не-Ибо территории. К счастью, нефтяная статистика, как главных нефтяных компаний, так и нигерийского правительства, вполне доступна для изучения.[25] На декабрь месяц 1966 года из общей нефтедобычи Нигерии 36,5 % приходились на Средний Запад, который не был частью Биафры. В нефтедобыче Биафры, за тот же период, по данным Лагоса, 50 % приходятся на провинцию Аба (чисто ибовская территория), 20 % — на округ Ахоада (с большинством населения Ибо) и 30 % на округ Огони и Олоибири (район проживания огони-иджавов).

Кроме того, все очевидцы, побывавшие в тех местах в период, предшествовавший принятию решения о разрыве с Нигерией, говорили потом, что не нефть была его главной причиной.

Наиболее часто упоминаемая причина, в которую верит большинство людей, это то, что любое отделение плохо само по себе, потому что за ним неизбежно последует цепная реакция сепаратистских движений по всей Африке. Исправно размахивают призраком «балканизации»,   «дезинтеграции»    и «отката к трайбализму»,   которого пугаются даже обычно здравомыслящие люди.

Дэвид Уильямс, издатель журнала «Западная Африка»    и один из самых известных авторов, пишущих по этому вопросу, 27 октября 1968 года в газете «Дейли Миррор»    писал: «Все-таки федеральные силы в конце концов победят, и если эта часть света не должна стать мозаикой мелких, обанкротившихся, постоянно воюющих государств — они должны победить.»

Хотя подобные утверждения, отражающие точку зрения правительства Вильсона, раздавались достаточно часто, их явно никогда не подвергали особому сомнению. А тем более не требовалось им и подтверждение. Высказано ложное предположение, которое, тем не менее, считается соответствующим истине. Однако факты тезиса не подтверждают.