Помоги проекту - поделись книгой:
— Да, конечно, — говоря, я немножко отошел в сторону. — А чего это вы нас не разбудили?
— Ну… — смутилась мама. — Жалко было… Чем занимаетесь?
— Да так, ничем. Отдыхаем.
— А, ну молодцы. Отдыхайте. Я к обеду домой вернусь, что-нибудь вкусненькое приготовлю. Хухры-мухры[1]?
Та-ак… Совсем с ней плохо. Она с нами по-древнеегипетски пять лет не разговаривала.
— Хухер-мухер, ардажер[2], — ответил я таким голосом, каким беседуют с тяжелобольными, и отключился.
А когда сунул мобильник в карман и вернулся, то оказалось, что все кардинально изменилось. Пролетарий и интеллигент стояли, смущенно потупившись, а люди в окружавшей их толпе ласково улыбались друг другу.
— Вот теперь верю, теперь мы — нормальные, это уж точно, — сказал пролетарий.
— Как славно! — воскликнул интеллигент. — Как все-таки славно, что мы смогли избавиться от разъедавшей наши души вражды! А ведь еще минуту назад мы готовы были нанести друг другу самые тяжкие телесные повреждения!
— Вот что, дружище, — смущенно сказал пролетарий, — пойдем-ка со мной. Тут неподалеку есть кафе-мороженое. С детства в таких не бывал, а теперь вот захотелось. Угощаю всех.
Очередь встретила это предложение овациями.
— Почему бы и нет? Пойдемте! — воскликнул интеллигент. — Не вижу оснований отвергать приглашение такого прекрасного человека. Не пить же, действительно, вредное для здоровья пиво. То ли дело — пломбир со взбитыми сливками.
Взявшись за руки, они двинулись прочь, а за ними потянулись и остальные. Мы же со Стасом стояли совершенно убитые.
— Почему?! — наконец заорал Стас. — Что с ними случилось?!
— Я-то откуда знаю? — откликнулся я мрачно и сел на скамейку.
— Знаешь, что я думаю? — сказал Стас, садясь рядом. — Я думаю, у этой болезни длинный инкубационный период. Как у свинки, например. Может, мы с тобой уже тоже заразились, но подобреем позже.
— И что, у них у всех одновременно инкубационный период закончился?
— Да, ерунда какая-то получается, — согласился Стас. — Значит, все-таки что-то происходит именно в момент подобрения… Какое-то воздействие. Облучение, что ли…
— Если облучение, — сказал я, — то возникают два вопроса: что это за облучение и почему оно не берет нас.
— Облучение… Обучение… — повторял Стас, слегка покачиваясь. — Мобильник дает какое-то облучение, но если бы дело было в нем, все бы уже сто лет назад подобрели…
— Постой! — воскликнул я. — А ведь когда они подобрели, я как раз с мамой по телефону разговаривал!
— Что-то в этом есть… Что-то есть… — пробормотал Стас.
И вдруг меня осенило.
— Песенка! — заорал я и даже вскочил на ноги.
— Какая еще песенка? — снизу вверх уставился на меня Стас.
— Про «кис-кис»! Песенка Леокадии! Она же везде! Она и на английском есть! И в «Терминаторе» этом уродском на титрах как раз она шла, непонятно с какой стати!
— Точно, — прошептал Стас. — Точно. Костя, ты — гений.
Мы замолчали и двинулись в сторону дома. Не знаю уж, о чем думал Стас, а я думал о том, что моя догадка выглядит очень убедительно. Эта песенка уже несколько дней крутится по всем радиостанциям на двух языках, и клип — по всем каналам.
Я даже расстроился. Песни у Леокадии, конечно, тупые — самые что ни на есть попсовые, но голос приятный, и на мордочку она миленькая… На вид — лет шестнадцать, только это обман, конечно. Как-то мы со Стасом об этом разговорились, и я ему сказал:
— Стас, она — старуха, я тебе точно говорю! Это все вранье и спецэффекты.
— С чего ты взял? — насупился он. Ему-то она нравится еще больше.
— Да уж слишком профессионально танцует. Какая там Бритни Спирс, там Волочкова отдыхает. А что она на компьютере «подчищена», так этого никто даже не скрывает. Вспомни, как у нее цвет глаз все время меняется!
Но Стас мне в тот раз, по-моему, не поверил.
Мы вошли в наш двор и снова уселись на скамейку. Выходит, в эту песенку заложена какая-то программа, типа двадцать пятого кадра? Тогда ясно, почему алкаши так долго держались: радио не слушают, телевизор не смотрят, а если смотрят, то только футбол и уголовную хронику… Додумать я не успел, потому что Стас тихонько ткнул меня в бок:
— Есть возможность проверить.
Когда я увидел, кто к нам приближается, то сразу понял, что он задумал. Шла соседская бабка, которую мы в детстве прозвали Горгоной. Уже тогда даже самые отчаянные пацаны боялись ее дразнить, потому что она и палкой могла огреть, и кирпичом запустить. Сколько себя помню, ни разу не слышал, чтобы она говорила спокойно, без ругани.
Немного волнуясь, я достал из кармана телефон, нашел опцию «звуки», там — «вызов» и нажал на «ввод».
запел звонкий, почти детский голосок Леокадии, и я выставил трубу перед собой.
Горгона остановилась как вкопанная.
Горгона повернулась к нам. «Будет нам сейчас сюрприз, — подумал я мрачно, — будет и кис-кис, будет и мяу…» Но старуха молчала. На короткий миг в ее глазах мелькнул настоящий ужас. Потом они вдруг остекленели, как у куклы. Потом исказился, обнажая золоченые челюсти, рот:
— Ага! Хулиганите, — констатировала она голосом Бабы Яги, искоса смерила нас взглядом и стала копаться в своей чудовищной торбе. — «Сникерс» хотите?
Мы, признаться, несколько растерялись и не нашли, что ответить. Наконец она выудила помятый батончик, сдула с него какой-то мусор и, щурясь на один глаз, добавила:
— Шоколадочку американскую?
— Нет, спасибо, бабушка, — сказал я, чувствуя, как волосы у меня встают дыбом.
Мы разом поднялись со скамейки и быстрым шагом двинулись к подъезду.
— Не хотите, как хотите! — крикнула Горгона нам в спину. — Сама съем, не побрезгую!
— Уф-ф, — выдохнул Стас на лестнице. — Ужас. Мне так страшно никогда в жизни не было.
— Мне тоже, — признался я.
— Но заметь, — сказал он. — Мы-то — не добреем!
— Не добреем, — согласился я. И тут же засомневался: — А точно?
— Точно, точно, — сказал Стас. — Хочешь, я тебе по башке дам?
— Нет, не стоит, — покачал я головой. — И так верю.
— А знаешь что? — встрепенулся Стас. — А ведь в мире, получается, еще довольно много нормальных людей осталось!
— С чего это ты решил?
— Раз все из-за песенок, то ведь есть глухие! Они-то Леокадию не слышат!
Нет, все-таки Стас у меня — голова! Мы поднялись домой, я машинально включил телевизор, и мы буквально прилипли к экрану, потому что там шла чрезвычайная пресс-конференция правительства, и она как будто продолжила наш разговор. Хотя и не сразу.
За длинным столом Кремлевского дворца во главе с премьером сидели министры с ноутбуками.
— Итак, подведем некоторые итоги, — сказал премьер. — Рыболовецкий флот упраздняем, никто не против?
Министры не отозвались, что-то дружно обсуждая между собой. Тук-тук-тук — постучал премьер по столу, и те притихли.
— Мы сюда работать пришли или что? — спросил он строго. — Тех, кто пришел поболтать, мы сюда больше не позовем. Повторяю вопрос. Рыболовецкий флот упраздняем, потому что рыбку жалко, так? Тут нет возражений?
Министры дружно замотали головами.
— Отлично. Люблю, когда согласованно. Что дальше? Внешний долг нам простили, и мы всем тоже все простили, тут ясно… С массовыми требованиями опасных преступников заменить им срок на высшую меру мы тоже вроде разобрались. Пусть сами что хотят, то с собой и делают, никто этим специально заниматься не будет. Что еще? Наркодилеры мешками раздают наркотики… Тут тоже ничего страшного: все равно никто не берет, потому что они вредные. Что еще?
— Еще верующие, — подсказал один из министров. — Уговаривают случайных прохожих предать их мученической смерти.
— Не все, я надеюсь? — уточнил премьер.
— Только некоторые, — подобострастно кивнул министр.
— Вот и слава богу, — двусмысленно сказал премьер. — Я думаю, беды большой в этом нет, потому что никто их слушать не станет.
— Так жалко же их. Они плачут, в ногах валяются… Некоторые все-таки не выдерживают, берут какую-нибудь штуковину потяжелей…
— Хорошо, хорошо, я поговорю с патриархом… — нетерпеливо кивнул премьер, перебирая бумажки. — Вот! — воскликнул он, держа одну. — Добычу нефти, газа и угля однозначно прекращаем, да? Хватит нам уже истощать недра планеты. Так?
— А где деньги будем брать? — робко спросил кто-то из журналистов.
— Деньги?! — воскликнул премьер так, словно его спросили о какой-то безделице. — Ну, если понадобятся, где-нибудь, наверное, уж возьмем. У олигархов, например. Мне только сегодня двое звонили, взять уговаривали! Что у нас там дальше по списку?
Мы со Стасом ошалело уставились друг на друга.
— Конец мировой экономике! — сказал Стас. — Хана!
Мы снова вперились в экран. Что-то мы пропустили, потому что разговор перекинулся как раз на глухих.
— …Что значит «не слышат»? — строго спросил премьер, отзываясь на чью-то невнятную реплику. — Не слышат — заставим. В смысле… Э-э… Попросим. Я консультировался с медиками и ответственно заявляю, что процент по-настоящему глухих людей крайне низок. Большинство так называемых глухих являются слабослышащими. Улавливаете разницу? Слабо, но слышащими.
— Господин премьер, — обратился к нему сухощавый и подтянутый человек, кажется, министр иностранных дел. — А есть ли принципиальная разница между глухими и слабослышащими, если последние слышат настолько слабо, что нас они не слышат вовсе?
— Я, конечно, не специалист, — кокетливо прищурился премьер, — но передовая отечественная наука, господин министр, не стоит на месте. Да что там говорить о новейших достижениях, если у нас на вооружении давным-давно имеется элементарный ме-га-фон. Подходишь к такому, извините, слабослышащему, подставляешь ему к уху мегафон и говоришь все, что он должен услышать.
— А если он не хочет?
— То есть как не хочет? Гражданский долг, по-моему, еще никто не отменял. А тех, кто не понимает значение этих слов, мы должны, как вы уже, наверное, догадались, мочить… Э-э… Ну, не в том, конечно, смысле, мочить, а как бы вам это объяснить… Э-э…
— Водичкой, — подсказал кто-то.
— Вот именно, — кивнул премьер благодарно. — Чтобы в себя пришли.
— Газета «Правда и истина», — раздался женский голос. — Господин премьер-министр, но будет ли такой подход действенным? Разве мокрый глухой менее глухой, чем сухой?
— Очень верное замечание, — отозвался тот. — Более того. Возможно, интересы государства требуют сегодня даже большей жесткости, чем всем нам хотелось бы. Возможно, мочить следует не в прямом смысле, а, так сказать, в переносном… Ну а менее ли глухой мокрый, чем глухой сухой, это, знаете ли, вопрос скорее философский, чем насущный. Но я обязательно предложу разобраться с ним президенту.
— Ничего не понял! — потряс головой Стас.
— Думаешь, он сам понял? — отозвался я. — Он же специально запутывает. У него работа такая — делать вид, что все под контролем. А то паника начнется.
— Кстати, — продолжал премьер, — а как у нас там обстоит дело со слуховыми аппаратами? Доложите, Красномордин, — обратился он к полному, похожему на шкаф мужчине с соответствующим цветом лица.
— Так не носят же! — вскочил тот. — У нас же как? Надо как надо, а все как один!
— Спасибо, — скептически произнес премьер. — Вы у нас известный мастер афоризма.
Раздались жидкие овации, смешки и гул голосов.
— Слушай, они что, вместо того чтобы бороться с подобрением, думают, как глухих подобрить?! — спросил меня Стас. Я пожал плечами и предположил:
— Просто они сами уже добренькие, вот им и кажется, что это нормально.
Стас сделал большие глаза. Тем временем премьер постучал по столу и осадил весельчаков:
— Дома наговоритесь! У кого еще имеются соображения по существу вопроса?
— Позвольте мне, — поднялся моложавый улыбчивый человек, похожий на индейца.
— Пожалуйста, пожалуйста, господин Втайгу.
— Господин председатель правительства, мне кажется, более важной проблемой является не то, как заставить глухих слушать, а определиться, ЧТО они должны услышать, чтобы перестать быть такими нехорошими.
— Костя! — воскликнул Стас. — И про Леокадию они, выходит, тоже не знают!
Поделиться книгой: