Помоги проекту - поделись книгой:
Публика, несущая службу в стрелецких полках, была, надо сказать, весьма разнообразной. Первоначально стрельцы-пищальники набирались из свободного посадского и сельского населения. В дальнейшем военная служба стрельцов стала пожизненной и даже наследственной. Стрельцы подразделялись на выборных (позднее – московских) и городовых в различных городах России. Московские стрельцы охраняли Кремль, несли караульную службу и принимали участие в военных действиях. Городовые стрельцы несли гарнизонную и пограничную службу и выполняли всякие другие поручения местной власти. Подчинялись они Стрелецкому приказу, а во время войны – военачальникам-воеводам. Стрельцы были единообразно обмундированы, обучены и вооружены.
Та к как архив Стрелецкого указа не сохранился, погибнув при пожаре во времена Анны Иоанновны, сведений о снаряжении и одежде стрельцов сохранилось не очень много. Но в целом ясно, что одежда их не сильно отличалась от той, что носили в те годы жители столицы, а защитное снаряжение было таким же, как и у всадников поместной конницы. Краткие упоминания об одежде и вооружении стрельцов можно обнаружить в записках иностранных путешественников, посещавших Московию в то время. Так, английский купец Д. Горсей, гость царя Ивана Грозного, писал, что московские стрельцы «очень опрятно одеты в бархатные, разноцветные шелковые и стамедные (шерстяные.
В современных исследованиях приводится следующее описание обмундирования стрельцов во второй половине XVII в.: «Шапка – бархатная, с довольно высоким колпаком, и почти всегда с меховой опушкой, у стрельцов овчинной, а у начальных людей скорее соболиной. Верхний кафтан – восточноевропейского типа, с двумя небольшими разрезами по бокам на полах. Длина их выше щиколоток. Застегивался справа налево, пуговицы овальные (шарообразные) или круглые, петлицы из золотого или серебряного шнура с кистями на концах или из плоского галуна. На груди произвольное число петлиц, а на боковых разрезах – от одной до трех. Предположительно с 1672 г. сам кафтан имел небольшой стоячий воротник, до того, по всей видимости, отложной, “шалькой”... Нижний кафтан – зипун. То же, что и верхний, но короче, и в любом случае без мехового подбоя. Порты – достаточно узкие в коленях и длиной до середины голени. Сапоги кожаные, в основном желтого цвета, до колен, с каблуками, форма носка разнообразная. Перчатки у стрельцов коричневой кожи, с мягкими крагами; у начальных людей встречались и с жесткими крагами, украшенными вышивкой галуном и бахромой. Кушак из цветной ткани, у начальных людей с золотым шитьем и бахромой...»
Была у стрельцов и походная одежда, которая называлась «носильным кафтаном», из сермяжной ткани серого, черного или коричневого цвета, без нашивок на груди. Главным отличием начальных людей, т. е. офицеров, от рядовых служил подбитый мехом верхний кафтан. Кроме того, их выделяло шитое жемчугом изображение короны на шапке и посох. Высшей военно-административной единицей стрелецкого войска был «прибор», позднее поименованный «приказом», а с 1681 г. – «полком». Во главе приказов стояли стрелецкие головы (во главе полков – полковники), назначавшиеся из дворян правительством. Приказы (полки) подразделялись на сотни и десятки, были конными («стремянными») и пешими. Селились стрельцы отдельными слободами, получая из казны денежное и хлебное жалованье. В ряде мест на Руси служилые стрельцы наделялись вместо жалованья землей, отводимой им в совместное пользование для всей слободы. К концу XVI в. насчитывалось 20– 25 тыс. стрельцов, а в 1681 г. уже – 55 тыс., в том числе 22,5 тыс. московских.
Занятие ремеслами и торговлей приводило к значительному имущественному неравенству среди стрельцов, и сближению их по роду занятий с посадским населением. У «пашенных» стрельцов даже намечалось некоторое сближение с крестьянством на основе почти схожих трудовых будней. Впрочем, пахарями стрельцы были лишь в мирное время. Стрелецкое войско показало свою боеспособность не только при осаде Казани в 1552 г., но и в Ливонской войне, отражении польско-шведской интервенции в начале XVII в., а также в других военных столкновениях с Польшей и Крымом. Однако во 2-й половине XVII в. оно стало все более обнаруживать свою отсталость по сравнению с солдатскими, рейтарскими и прочими полками. Тяжелая служба, постоянные задержки выдачи жалованья, злоупотребления местной власти и стрелецкого начальства обусловили участие рядовых стрельцов в крестьянских войнах. Та к было и в начале XVII в., и в 1670–1671 гг. (восстание под руководством С. Разина), и во время прокатившихся по Руси городских восстаний (Московское восстание 1682 г., Стрелецкое восстание 1698 г. и Астраханское восстание 1705–1706 гг.). Вместе с тем сословные интересы (если стрельцов можно было назвать сословием) удерживали основные их силы на государевой стороне.
В конце XVII в. московские стрельцы стали играть все более активную роль в борьбе за власть придворных группировок, поддерживая глашатаев раскола и враждебно относясь к иноземным нововведениям в быту и службе. После падения кратковременной власти Софьи Алексеевны в 1689 г. Петр направил немалые усилия на то, чтобы постепенно ограничить военную и придворную роль стрелецкого войска. Восемь московских стрелецких полков были выведены из столицы на «вечное житье» в Белгород, Севск и Киев. После знаменитого Стрелецкого восстания 1698 г. и волнений стрельцов в Азове Петр I распорядился расформировать стрелецкое войско. Но под влиянием событий в жизни русской армии после поражения под Нарвой в 1700 г. петровские военачальники прекратили его расформирование. Отчасти эта остановка принесла положительные плоды, выразившиеся в том, что хотя бы на время походов армия не была искусственно ослаблена. Боеспособные стрелецкие полки участвовали в важнейших военных действиях Северной войны и Прутском походе 1711 г. Постепенно они влились в ряды новой армии и были поглощены регулярным войском. В тылу тем временем проходило упразднение городовых стрельцов. Однако процесс ликвидации всего стрелецкого войска завершился только в 1720-е гг., хотя в качестве «служилых людей старых служб» городовые стрельцы сохранились в ряде мест почти до конца XVIII в.
Храм же стрельцов царского Стремянного полка (при государевом стремени) стал предвестником гвардейских полковых храмов, создававшихся в соответствующих масштабах в XIX в. в Петербурге. Бог судил ему быть разобранным при большевиках. В 1932 г. его разрушили вместе с фундаментами. Разборку Николы Стрелецкого против Боровицких ворот Кремля в 1932 г. городские власти обосновали необходимостью прокладки метро открытым способом прямо по храму, хотя имелась возможность провести трассу подземки рядом, например, по Волхонке. В 1932 г. был также окончательно ликвидирован и двор-погост с древним воинским кладбищем. Похоже, настоятельные усилия снести «Николу» были умышленными: ведь за полгода до этого богоборцы взорвали рядом храм Христа Спасителя только потому, что сами же задумали поставить на его месте (и нигде более?!) Дворец Советов.
В процессе расширения музея Шилова уже в наши дни гибнут остатки храмового ансамбля снесенной большевиками церкви. По проекту будет снесено соседнее с галереей здание – двухэтажный дом притча церкви Николы Стрелецкого, на месте которого возникнет если не подземная автостоянка с развлекательным комплексом, то, по крайней мере, филиал Шиловского музея. Это вдвойне оскорбительно православному человеку, ибо, повторимся, именно там в старину располагался прицерковный погост, бывший второй после самого храма особенной святыней. Разоренное 70 лет назад Николо-Стрелецкое кладбище, сохранившееся к тому времени на 60%, еще с XVI–XVII вв. было плотно забито в 5–6 слоев костями умерших или погибших в битвах стрельцов царских Стремянных полков (в XVIII в. кладбища вообще были вынесены за город). Поэтому место, где некогда находилось кладбище при Николе Стрелецком, является ныне безмолвным мемориальным памятником России – воинским, историческим и археологическим. Если такой памятник уничтожили во вред нашему народу, то он должен быть восстановлен. В Николе Стрелецком, в отличие от других церквей, могли бы круглый год особо поминаться все русские воины, погибшие как в дни побед, так и в лихолетье поражений и бедствий, когда погибших бывало гораздо больше.
Судя по имеющимся опорным документам, описям, рисункам, поздним фотографиям, Никола Стрелецкий был почти типичным «огненным» храмом Москвы XVII в. Главным в таком храме был его верх: огневидные кокошники, огнеподобные главы – символы огненных небесных сил. Но у каждого «огненного» храма имелись отличия. Были они и у Николы Стрелецкого. К основным из них следует отнести второй ряд кокошников в виде мандорл с золотым лучистым солнцем в каждой мандорле (символ Бога). Для «солнц» имеется натурный аналог – «полусолнца» с лучами в наличниках окон храма Св. Троицы в Останкине. Архитекторы утверждают, что Никола Стрелецкий композиционно «держал» третий угол Кремля. Говоря о мистическом значении месторасположения храма, нельзя не вспомнить о том, что до октябрьского переворота в этих местах присутствовал символ «треугольной композиции». Попробуем объяснить, что же это было такое. Как уже говорилось, до большевистского переворота причт храма Василия Блаженного ухаживал за лампадой при надвратной иконе Спаса на Спасских воротах Кремля, причт Казанского собора – за лампадой при надвратной иконе св. Николы Можайского на Никольских воротах; причт Николы Стрелецкого – за лампадой при иконе св. Иоанна Предтечи на Боровицких воротах. «Живые» огоньки лампад были, конечно, малы, но велик был их святой символ: три благодатных огня на углах треугольного Кремля символизировали саму Живоначальную Троицу. Стараниями большевиков символ был уничтожен и не восстановлен до сих пор – нет ни надвратных икон, ни лампад под ними. Более того, нет и причта у храма Василия Блаженного, нет храма Николы Стрелецкого и его причта; возродили, правда, Казанский собор. Теперь же требуется возродить Св. Николу Стрелецкого. Не исключается, что следующий шаг для возрождения метафизического смысла этого благодатного треугольника храмов будет сделан с возвращением храма Василия Блаженного как церкви.
Однако не всем власть имущим сейчас понятно, зачем нужно восстанавливать прежнюю «священную треугольную символику» московского центра. Это важно не только с мистической стороны дела, хотя и про нее не следует забывать. В связи с этим уместно объяснить читателю, о чем идет речь.
Исстари златоглавая Москва являлась символом Золотого Небесного Града, созданного Творцом. Символ этот был проявлен градоподобным храмом-престолом Святой Троицы на Рву (Покрова на Рву, Василия Блаженного) и сотнями «огненных храмов» по всему городу, а также 12-ю воротами Скородома, по аналогии с 12 воротами Небесного Града. Согласно православной традиции, любой храм и его престол, а также кладбище при нем охраняет особый ангел. И он не уйдет от них до Судного дня, даже если храм насильно разрушат, ликвидируют престол и уберут намогильные кресты над останками христиан.
Потому-то не лишне напомнить, что ангелы-хранители, возможно, и ныне присутствуют на местах всех разрушенных храмов и разоренных погостов древней Москвы, а сам священный город просто «населен» такими ангелами. Потому о каждом месте погубленных большевиками святынь нам следует помнить об этом – и мыслить особым образом. Исходя из этого, можно предположить, что на месте храма Св. Николы Стрелецкого против Боровицких ворот Кремля буквально витает образ не просто ангела-хранителя, но ангела-воина из небесного воинства Михаила Архангела; ощутить его по-настоящему способен только лишь какой-нибудь подлинный духовидец. И грозный небесный страж не уйдет со своего поста до Судного дня, даже если забытый людьми погост древних Стремянных полков отдадут ныне под строительство музея, торговых заведений, новых небоскребов или дополнительного корпуса музея художника Шилова. Особо следует помнить о том, что судьба возводимых над погубленными русскими святынями доходных «объектов» и их насельников может оказаться непредсказуемой и незавидной.
Арбатский фантом, или Мимо пустыря на месте церкви Николы Явленного на Арбате во имя Покрова Пресвятой Богородицы
Арбат в народе называли «улицей трех Никол» или «улицей святителя Николая» – по церквям Николы на Песках, Николы в Плотниках и Николы Явленного. Эта улица, давно утерявшая былое очарование старины, диковато застыла в потоке времени в ожидании грядущих перемен, ежегодно теряя немногие связывающие ее со старым временем памятники архитектуры. Началось это уже довольно давно, пожалуй, с потери одного из стародавних храмов, выстроенном в XVI столетии в этом малонаселенном месте Москвы, именовавшимся тогда Полем. Об арбатских окрестностях трогательно вспоминал в эмиграции писатель Борис Зайцев. «Образ юности отошедшей, жизни шумной и вольной, ласковой сутолоки, любви, надежд, успехов и меланхолий, веселья и стремления – это ты, Арбат. В цветах и в музыке, бокалах и сиянье жемчугов, под звон ножей, тарелок веселится шумная Москва, ни о чем не гадающая, нынче живущая, завтра сходящая, полумиллионная, сытая и ветром подбитая, талантливая и распущенная. Сквозь мглу и вой метели невозбранно проплывает седенький извозчик в санках вытертых, на лошаденке дмитровской, звенигородской, как корабль нехитрый, но и верный. Священники звонят в церквах Арбата – Никола Плотник, Никола на Песках и Никола Явленный – спокойные и важные, звоном малиновым, в ризах парчовых, вековечных, венчавшие и хоронившие тузов, и знать, и бедноту. Привыкшие к молебнам, требам, к истовому пению. Гудят колокола, поют хоры, гремит трамвай, солнце восходит, солнце заходит; звезды вонзаются и над Арбатом таинственный свой путь ведут. И жизнь грядет, и все как будто чинно, все так крепко, и серьезно, и зажиточно, благонамеренно. Строят дома – сотни квартир с газом и электричеством, льют свежий асфальт, и белят стены, и возятся, и пьют, и накопляют, ходят в церковь, и венчаются, и любятся, и умирают между трех обличий одного Святителя – Николы Плотника, Николы на Песках и Николая Чудотворца».
Никола Явленный был типичным посадским храмом годуновской эпохи со всеми ее приметами. Луковичная глава – позднейшая, как и придел – возникла около середины XVII в. Профессор Петр Иванович Страхов рассказывал студентам, хорошо запомнившим это с его слов, что помнил эту церковь еще в те времена, когда она имела каменную ограду с башенками. Всем своим тогдашним видом она походила на монастырь. Близость этой церкви к знаменитой Иоанновой слободе дала повод Страхову к догадкам, что она могла быть свидетельницей иноческой набожности «грозного царя».
Кому-кому, а Петру Ивановичу Страхову было просто нельзя не поверить. Сей ученый муж был известен на Москве не только как переводчик и воспитанник университета, но и как профессор по опытной физике, инспектор студентов, а впоследствии и ректор Университета (1805–1807). По поручению знаменитого масона Новикова он перевел известную книгу Сен-Мартена «О заблуждениях и истине, или Воззвание человеческого рода ко всеобщему началу знания», пользовавшуюся большим уважением среди русских мистиков. Перевел он также сочинение Бартелеми «Путешествие младшего Анахарсиса по Греции» (1803–1809) и курс физики Брассона (1803)...
При землеройных работах подле этой церкви, проводившихся в 1846 г., археологами было открыто множество человеческих останков. Судя по ряду прямых и косвенных признаков, в числе погребенных возле храма оказалось немало захоронений именитых москвичей. Старые москвичи рассказывали, что по воспоминаниям их прародителей на Арбате жили и очевидцы приездов в этот храм императрицы Елизаветы Петровны. Поговаривали, что приезжала она туда на панихиды, проводившиеся по ее просьбе над гробницей Василия Болящего, скончавшегося 7 ноября 1727 г. и погребенного в трапезе. Свою благосклонность храму государыня являла не раз, и один из ее даров стал образ во имя Ахтырской Божией Матери. 15 июля Святая Церковь совершает празднество в честь Ахтырской иконы Божией Матери. Эта икона явилась в 1739 г. в городе Ахтырке Харьковской епархии священнику Покровской церкви отцу Даниилу. Образ Богоматери был найден им на своем огороде, в траве. Священник внес потемневшую от времени икону в дом. В один из праздников, как повествует о том предание, икона засветилась необычным светом. Явление это повторялось много раз. Однажды Божия Матерь явилась во сне отцу Даниилу и велела очистить икону, омыв ее водой. Проснувшись, священник поспешил исполнить повеление. Воду он собрал в сосуд с намерением вылить ее в реку. Но во сне ему явилась Богородица и повелела воду не выливать, а исцелять ею людей, страдающих от недугов. Священник имел дочь, болевшую лихорадкой. Проснувшись, он дал ей испить этой воды, и дочь его выздоровела в то же мгновение. Это было первое из многочисленных чудесных исцелений, которые были дарованы верующим благодатной силой, исходящей от иконы.
Если говорить о точном месторасположении церкви, то нужно обязательно обозначить, что стояла она на углу Старого Арбата и Серебряного переулка. Архитекторы называли ее образцом типичного посадского храма эпохи Бориса Годунова со всеми ее характерными приметами. Здесь, думается, уместно сказать несколько слов об архитектуре того периода. Утонченная и аристократичная архитектура этого периода часто называется «годуновской», так становление этого стиля совпадает с годами правления, а потом и царствования Бориса Годунова. При нем строительство приобрело статус государственной задачи; образованный в 1584 г. Каменный приказ стал одним из самых важных государственных учреждений. Годуновское зодчество возрождает тип пятиглавого крестовокупольного храма, но были распространены и бесстолпные церкви, завершенные горкой кокошников или шатром. В большинстве случаев стройный четверик церкви поднят на подклет и окружен с трех сторон галереей-гульбищем. К четверику, завершая восточные членения галерей, примыкают симметричные приделы, придающие восточному фасаду пирамидальность. Это сохраняло излюбленный для московской архитектуры оттенок центричности. Обработка верха пирамидой кокошников – чисто московская, но традиционные для Москвы килевидные очертания самих кокошников исчезли (встречаются они теперь лишь у кокошников в основании барабана) – предпочтение отдавалось плавным полукружиям. Тонкая, ясная и простая профилировка выполненных из кирпича карнизов, тяг и обрамлений кокошников, пилястровая аркатура, охватывающая барабаны глав, пилястры на фасадах, стройные пропорции объемов придавали этим церквям необычайную легкость и изящество. При этом широкие трехчастные антаблементы и высокий цоколь говорили о значимости сооружения. В интерьерах бесстолпных храмов лопатки часто заменялись арочными нишами. В целом годуновский стиль активно применял ордерные формы, используемые Алевизом Новым в архитектуре Архангельского собора. Из московских храмов годуновского периода можно назвать Малый (Старый) собор Донского монастыря (1591–1593), церковь Троицы в Хорошеве (1596–1598), церковь Николы Явленного на Арбате (1593; не сохранилась).
Личность Алевиза Нового во многом определила архитектурное лицо эпохи. По разным источникам, Алоизио Ламберти да Монтаньяна происходил из Милана или Венеции. Из его произведений на родине известно лишь надгробие Томазины Граумонте в церкви Св. Андрея в Ферраре; по-видимому, остальное не сохранилось или не идентифицировано. В 1500 г. он был приглашен послами Ивана III, Дмитрием Ралевым и Митрофаном Карачаровым, в Россию. В то время царь обязывал своих послов во всех посещаемых ими странах разыскивать искусных зодчих и прочих мастеров и приглашать их для работы в Москве. В Москву Алевиз попал не сразу. Больше года он вместе с послами провел при дворе крымского хана Менгли-Гирея и за 15 месяцев выстроил для него Бахчисарайский дворец. От него сохранился лишь каменный портал с богатой резьбой. На портале даже сохранилась дата сооружения – 1503 г. В июне 1503 г. ханом было написано письмо Ивану III, где первый сообщает о том, что «нонеча слава Богу, на свои руки взял есми Дмитрия Ларева да Митрофана Федорова Карачарова; и мастеры твои иуня месяца к нам приехав и челом ударили». Заболоцкий, посол Ивана III при ханском дворе, точнее сообщает время приезда посольства: «за две недели до Петрова Заговенья», то есть не позже начала июня. Русские послы и итальянцы пробыли у Менгли-Гирея до сентября 1504 г. и были отпущены в Москву только после настоятельных требований Ивана III. По прибытии ко двору Ивана III Алевиз Новый (это прозвание отличало его от работавшего в Москве ранее Алевиза Старого), или Фрязин (фрязинами в XIV–XV вв. на Руси называли генуэзцев и венецианцев, а потом и всех итальянцев), приступает к строительству второго по величине кремлевского собора – Архангельского. Строительство заняло четыре сезона – с 1505 по 1508 г. После окончания строительства под его руководством выкапываются пруды и глубокий, выложенный белым камнем ров шириной 34 и глубиной 10 метров, сделавший Кремль неприступным. Этот ров шел от Неглинки вдоль Красной площади к Москве-реке и был засыпан только в XIX в. Именно от этого рва происходит одно из названий храма Василия Блаженного – собор Покрова на Рву. Некоторыми исследователями, впрочем, руководство строительства этого рва Алевизом Новым ставится под сомнение. Алевиз строит не только в Кремле, его деятельность простирается дальше в город. С 1514 по 1519 г. он построил 11 церквей в разных частях города. Некоторые из них сохранились – например, церковь Владимира в Старых Садех (Старосадский пер., 11, в перестроенном виде); храм Усекновения главы Иоанна Предтечи под Бором (Черниговский пер., 2/4); церковь Петра Митрополита в Высокопетровском монастыре (Петровка, 28), церковь Рождества Богородицы в Старом Симонове (ул. Восточная, 6). Также, возможно, участвовал Алевиз и в постройке Теремного дворца в Кремле и церкви Иоанна Лествичника, которая позже вошла в нижний ярус колокольни Ивана Великого. По летописным сведениям, во время взрыва на пороховом заводе, носившем название «Алевизова двора» (организованного Алевизом Старым), возможно, в числе многих погиб и Алевиз Новый.
Кстати говоря, новый стиль, привнесенный Алевизом в русскую архитектуру и получивший наивысшее развитие в культовых сооружениях, проник и в «городовое строение». К сожалению, гражданских зданий этой эпохи почти не сохранилось. Вероятно, стройные башни стен Белого города, возведенных в 1591 г. первым известным русским «градодельцем» Федором Конем, имели те же элементы декора, которые сохранились в построенных им же стенах Смоленска (1596–1602) – филенчатые пилястры и тонко проработанные профили в обрамлении ворот и завершений башен. Из всех кремлевских гражданских сооружений годуновского стиля уцелела – да и то в перестроенном виде – Золотая Царицына палата. Впрочем, в основе своей она – сооружение более древнее (рубежа XV–XVI вв.), возможно, построенное Алевизом. Почти бесследно исчезли Борисов городок в Подмосковье (уникальная загородная усадьба-замок), Запасной дворец и комплекс приказов в Кремле, каменные мосты и плотины. Золотая Царицына палата, а также фрагменты богато обработанных каменных профилей, найденных археологами, говорят о том, что в кремлевских дворцах развивались принесенные итальянцами ренессансные формы.
С храмом Николы Явленного связано имя знаменитого славянофила Хомякова, и адрес нанимаемого, съемного жилья «против церкви Николы Явленного» – не просто мимолетная страница его биографии. Духовником Хомякова был протоиерей церкви Николы Явленного Павел Игнатьевич Беневоленский (1800–1865). Позже он станет профессором логики и психологии Московской духовной академии. Родственник Хомякова, Владимир Иванович Хитрово вспоминал Пасху 1843 г. Тогда Хомяковы и их родные были в церкви у Николы Явленного на Арбате: «...До начала заутрени А. Ст. (Хомяков.
Любопытно отметить, что в романе Льва Толстого «Война и мир» Пьер Безухов именно на этом месте намеревался застрелить ехавшего по Арбату Наполеона.
Храм Николы Явленного, относящийся к XVII в., со второй половины 1830-х гг. и до 1860 г. активно перестраивался. Семья Хомяковых (и, в частности, мать Алексея Степановича, Мария Алексеевна) была хорошо известна своей деятельностью, связанной с храмостроительством и пожертвованными на это денежными вкладами. Из чего нельзя исключать участия этой семьи в благоустройстве храма Николы Явленного: ведь когда церковь была снесена в 1846 г., на ее месте закипело строительство нового храма. В конце многих перестроек храм представлял собой большое однокупольное четырехстолпное здание в псевдорусском стиле. В 1885 г. слева был устроен новый придел Кирилла и Мефодия. Шатровая колокольня осталась древняя, времен 2-й половины XVII в., являя собой один из лучших образцов московских шатровых колоколен.
Шатровые колокольни – один из характерных и очень узнаваемых элементов русской архитектуры XVII в. История возникновения этой типологии остается практически неизученной. Единственная версия, часто бытовавшая в советских изданиях, представляла ее как «глубоко национальную», «самобытную» форму, восходящую к гипотетическим деревянным шатрам через вероятное посредство каменных шатровых храмов XVI в. Форма венчания шатровых храмов считалась «перенесенной» на колокольни в процессе саморазвития русского зодчества. В течение последних десятилетий теория происхождения каменных шатровых храмов от деревянных подверглась развернутой и обоснованной критике. Формы шатровых колоколен середины века убеждают нас в том, что и наиболее яркая их представительница – кремлевская звонница – была не единственным прототипом форм этой любимой в XVII столетии типологии. Источником значительной части характерных приемов, известных по шатровым колокольням XVII в., должны были, по идее, стать другие памятники. Среди сохранившихся построек на эту роль претендует одна – это верхняя часть Спасской башни Московского Кремля, предположительно связанная с работой «часовых дел мастера» англичанина Христофора Галовея, построенная практически одновременно с Филаретовой звонницей, в 1624/25 гг., и затем исправленная после пожара при участии того же мастера. Восприятие и адаптация шатровой колокольни в русском зодчестве – тема отдельного исследования. По-видимому, оно происходит в памятниках середины 1630-х гг. Здесь надо назвать несохранившуюся колокольню Троице-Сергиева монастыря и храмы московского Китай-города: Казанский собор на Красной площади, церковь Всех Святых на Кулишках, церковь Троицы в Никитниках.
Великолепный храм Николы Явленного с шатровой колокольней был закрыт не ранее 1929 г., сломан в 1931 г. Сохранился, правда, по крайней мере, фрагмент кладки колокольни.
Глава третья
Прогулки от городского центра
О св. Георгии, св. вмчц. Татиане и архитекторе Жолтовском, или Мысли на месте церкви Св. Георгия на Красной Горке (XVII в.)
А знаете ли вы, что святой великомученик Георгий Победоносец – один из самых почитаемых на Руси святых – является к тому же и небесным покровителем Москвы? В его честь в нашем городе было воздвигнуто множество храмов – задолго до того времени, как фигура поражающего змия всадника стала неотъемлемой частью московского герба. Многие из этих храмов пережили черные времена разрушений и даже сохранились до наших дней, иные же навсегда оказались разрушенными в миновавшие годы советской власти. Прежде чем перейти к описанию одного из наиболее известного храма, созданного в честь великомученика, напомним читателю о том, кем был в своей земной жизни св. Георгий. Согласно агиографическим данным, родился он в ливанском городе Бейрут (Берит) на побережье Восточного Средиземноморья в конце III века н. э. в местной аристократической и благочестивой семье. Его домашнее воспитание протекало в соответствии с христианской традицией, ибо родители его, исповедовавшие христианство, постарались передать своему сыну искру истинной веры, которую тот воспринял с юных лет и пронес впоследствии через всю свою жизнь, до самой мученической кончины. Как многие знатные дети тех лет, Георгий поступил на военную службу и, невзирая на все тяготы военных походов, достойным образом нес свой крест, верой и правдой служа императору Диоклетиану, известному ревнителю угасающего римского язычества и небывало яростному противнику христианства. Как известно из древней истории, именно при этом римском правителе повсеместно на просторах его необъятной империи начались жесточайшие гонения на исповедников Христа. Император Диоклетиан как-то раз обратил внимание на успехи молодого, сильного и безупречно храброго воина. Это стало причиной того, что юный Георгий был зачислен в императорскую стражу и даже стал любимцем кесаря.
Как-то раз Георгий стал невольным очевидцем вершимого неправедного суда над христианами, вынесшего им смертный приговор за исповедание истинной веры. В этом событии он уловил предвестье собственной судьбы, ибо рано или поздно и ему придется совершить свой выбор – остаться христианином или спасти жизнь и отступиться от веры. Для него не существовало выбора, ибо сердцем своим он исповедовал Христа, а значит, стремился к жизни вечной и готовился утратить жизнь временную. И тогда, поспешив завершить все бренные, земные дела, он освободил своих рабов и роздал принадлежащее ему имущество нуждавшимся, а затем и сам явился к императору Диоклетиану. Встретившись лицом к лицу с грозным тираном, Георгий открыл тому, что исповедует христианскую веру, и, обличив злодеяния кесаря, осудил его приказ о преследовании христиан. Разгневанный Диоклетиан повелел страже заточить воина в темницу и жесточайше пытать, добиваясь от него полного отречения от Христа. Но ни жестокие пытки, ни увещевания доброхотов не привели к ожидаемому императором результату. Георгий был непоколебим, за что гонитель христиан повелел приговорить его к смерти через усекновение головы мечом.
Святой Георгий был казнен в Никомидии в 303 г., не дожив до полных 30 лет. Его святые мощи упокоились в палестинском городе Лидда, в посвященном ему храме. Голова его была отвезена в другой храм, воздвигнутый в Риме в честь святого, находившийся в городской черте. И уже после смерти великомученика произошло знаменитое Чудо св. Георгия о змие, которое не только распространило прославление святого, но и определило всю последующую иконографию его образа. Именно она стала прообразом последующего изображения святого на московском гербе – святого всадника изображают на белом коне с копьем в руках, поражающим змия. Согласно священному преданию, на родине святого Георгия в озере близ Бейрута действительно появился некогда гигантский змей. Он представлял огромную опасность для местных жителей, так как они стали постоянно приносить ему человеческие жертвы по жребию, юношу или девушку, дабы «задобрить» чудовище и утолить его голод, как это делалось в древние языческие времена. И вот однажды жребий пал на дочь самого правителя Бейрута. Мистический ужас объял его, но, будучи не в силах противостоять требованию горожан, он покорно предоставил ее для принесения очередной жертвы. Горожане отвели девушку на берег озера и привязали к одиноко стоявшему там дереву. И когда змей вылез из воды, на его пути к жертве вдруг появился «светлый юноша» на белом коне и метким ударом копья сразил его наповал. Таким образом св. Георгий – а это был именно он – не только спас девушку и местных жителей от беды, но и положил конец возникшим на краткое время страшным языческим жертвоприношениям. Засвидетельствовав чудесное спасение Бейрута, местные жители не только возликовали о собственном спасении от кровавой ветхозаветной привычки, но и обратились, уверовав, в христианскую веру.
Святой Георгий традиционно считается на Руси покровителем воинства, а также домашнего скота и защитником от хищников. Именно в его весенний праздник русские люди впервые выгоняли скотину в поле после долгой зимовки. А вот осенний, ноябрьский праздник святого стал известен в русской истории как знаменитый «Юрьев день», празднуемый 26 ноября по старому стилю. В средние века он был последней надеждой крестьянства на перемену собственной участи, ибо именно в это время в течение двух недель (по неделе до и после Юрьева дня) им разрешалось по собственной воле переходить от одного помещика к другому – в пору, когда на бескрайних просторах Руси в конце ноября уже устанавливался крепкий санный путь, облегчавший передвижения. В 90-х гг. XVI в. это правило было законодательно отменено, чем окончательно (до самого 1861 г.) был закреплен юридически феномен крепостного права. Именно в то время на свет явилось крылатое выражение: «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!», отразившее всю глубину разочарования крестьянина от произошедшей по воле верховной власти роковой перемены, уничтожившей остатки его гражданских свобод.
В старой, ветхой Москве было известно несколько храмов, освященных некогда во имя св. Георгия. Часть из них уцелела, дотянув до нашего времени; они возвышают свои главы на Псковской горке в Китай-городе, на Варварке, в Замоскворечье и в Лучниках на Лубянке. Та к называемая Лубянская церковь уже в наши дни открылась настолько в обезображенном виде, что в середине 1990-х гг., когда этот храм вернули Московской патриархии, многим скептически настроенным людям просто не верилось, что любезно возвращенные властью руины вообще когда-либо возможно восстановить в их прежнем великолепии. Восстановление оказалось сложной, но вполне выполнимой задачей; с другой стороны, утверждать, что отреставрированный храм в точности воссоздает атмосферу былой Москвы «сорока сороков», увы, не приходится.
Москвичи помнят, что в лихие годы сразу после падения СССР была выстроена новая Георгиевская церковь на Поклонной горе, явившая собой новое направление в церковной архитектуре, но это – отдельная тема, выходящая за рамки нашего повествования.
В центре старой Москвы существовал некогда и целый монастырь, посвященный святому Георгию, – в одноименном переулке между улицами Тверской и Большой Дмитровкой. До наших дней там дожила только красивая стена старинной обители, а на месте снесенного большевиками монастыря было построено типовое здание средней школы. Много и разрушенных приходских Георгиевских церквей оказалось на Всполье в районе Бронной и Спиридоновки, в Хамовниках и на Красной Горке, а также на Моховой. Эта последняя церковь, стоявшая по соседству с главным зданием Московского университета на Моховой, была всегда тесным образом связана с его судьбой. Название местности – Моховая – произошло, как говорили, от стоявших в окрестностях лавок, в которых торговали сухим мхом для конопачения деревянных московских домов. Или же тут просто было болотце, обильно поросшее мхом. Церковь же располагалась рядом с гостиницей «Националь» – как раз на том самом месте, где ныне непоколебимо возвышается «сталинский» дом № 6.
Существует упоминание о том, что сия церковь еще в духовной грамоте великого князя Василия Темного от 1462 г. значилась каменной. Вместе с тем до сих пор живо предание о том, что она была основана матерью первого царя из династии Романовых, Михаила Федоровича, принявшей впоследствии постриг под именем Марфы. Допустимо, что упомянутая каменная церковь сгорела дотла, а усилиями инокини Марфы было организовано строительство на ее месте новой, деревянной. Подтверждение этого предположения можно отыскать в летописи, где описывается пожар 1493 г. в Первопрестольной. В частности, там утверждается, что буйно разгоревшийся арбатский пожар постепенно перекинулся на «Неглину к каменной церкви к Егорию святому». В 1629 г. описывающие события московского пожара тех лет источники сообщают, что в ходе этого бедствия «церква Георгия Страстотерпца на Горке древяна» сгорела, что только утверждает нас в мысли о первоначальном материале, использованном в строительстве этого храма. Нужно сказать, что он был построен на возвышенности, где, по всей вероятности, весной справляли народные праздники на Красную Горку – отсюда и произошло название этой местности на берегу Неглинки. Праздновали в ту пору, как и сейчас, весело – с хороводами, играми, гуляньями. По народному поверью считалось, что поженившиеся на Красную Горку будут счастливы всю жизнь. А поскольку праздник этот был весенний, в первое воскресенье после Пасхи, то по традиции его отмечали там, где было много тепла и солнца. Деревянная церковь вновь сгорела в 1620-х гг., и тогда уже сами прихожане своими силами выстроили на том же месте полноценный каменный храм. Произошло это не сразу, и потребовалось целых пять лет, чтобы завершить начатое строительство. После того храм украшали и благоустраивали уже местные, именитые и состоятельные домовладельцы, жившие в этом привилегированном районе старой Москвы.
На втором этаже Георгиевского храма при участии князей Барятинских освятили придел во имя св. Архистратига Михаила. Именно в нем в 1817 г. временно открылась домовая церковь Московского университета, и тогда придел этот был переосвящен во имя св. мученицы Татианы. История ее такова. Святая мученица Татиана родилась в знатной римской семье – ее отец трижды избирался консулом. Он был тайным христианином и воспитал дочь преданной Богу и церкви. Достигнув совершеннолетия, Татиана не стала выходить замуж и все свои силы отдала церкви. Она была поставлена диаконисой в одном из римских храмов и служила Богу, в посте и молитве ухаживая за больными и помогая нуждающимся людям. Праведность свою Татиане предстояло увенчать венцом мученичества. Когда Римом начал править 16-летний Александр Север (222–235), вся власть сосредоточилась в руках злейшего врага и гонителя христиан Ульпиана. Кровь христианская полилась рекой. Схвачена была и диакониса Татиана. Когда ее привели в храм Аполлона, чтобы заставить принести жертву идолу, святая помолилась – и внезапно произошло землетрясение, идола разнесло на куски, а часть храма обрушилась и придавила жрецов и многих язычников. Бес, обитавший в идоле, с воплем бежал от того места, при этом все видели пронесшуюся по воздуху тень. Тогда возмущенные язычники стали бить святую деву, выкололи ей глаза, но она терпела все мужественно, молясь за своих мучителей, чтобы Господь открыл им духовные очи. И Господь внял молитве Татианы. Палачам открылось, что четыре Ангела окружили святую и отводили от нее удары, и им слышен был глас с небес, обращенный к святой мученице. Все они, восемь человек, уверовали во Христа и пали к ногам святой Татианы, прося отпустить им их грех против нее. За исповедание себя христианами они были подвергнуты пыткам и казнены, приняв крещение кровью. На другой день святую Татиану вновь предали мучениям: ее обнажили, били, стали резать бритвами ее тело, и тогда из ран вместо крови истекло молоко и в воздухе разлилось благоухание. Мучители изнемогли и заявили, что кто-то невидимый бьет их самих железными палками; девять из них тут же умерли. Святую бросили в темницу, где она молилась всю ночь и с Ангелами воспевала хвалы Господу. Настало новое утро, и Татиану вновь привели на суд. Пораженные мучители увидели, что после стольких страшных мучений она явилась совершенно здоровой и еще более сияющей и прекрасной, чем прежде. Ее стали уговаривать принести жертву богине Диане. Святая сделала вид, что согласна, и ее привели к капищу. Святая Татиана перекрестилась и стала молиться. Вдруг раздался оглушительный удар грома, и молния испепелила идола, жертвы и жрецов. Мученицу снова жестоко истязали, а на ночь опять бросили в темницу, и снова к ней явились Ангелы Божии и исцелили ее раны. На следующий день святую Татиану привели в цирк и выпустили на нее голодного льва; зверь не коснулся святой и стал кротко лизать ее ноги. Льва хотели загнать обратно в клетку, и тут он растерзал одного из мучителей. Татиану бросили в огонь, но и огонь не повредил мученице. Язычники, думая, что она чародейка, остригли ей волосы, чтобы лишить ее волшебной силы, и заперли в храме Зевса. Но силы Божией нельзя отнять. На третий день жрецы пришли в окружении толпы, готовясь принести жертвы. Отворив храм, они увидели поверженного в прах идола и святую мученицу Татиану, радостно призывающую имя Господа Иисуса Христа. Все пытки были истощены; ей вынесли смертный приговор, и мужественная страдалица была усечена мечом. Вместе с ней, как христианин, был казнен и отец святой Татианы, открывший ей истины веры Христовой.
Прихожанам церкви Св. Мученицы Татианы Московского университета пришлось, говоря образно, перейти под омофор Святого Георгия, так как их собственная церковь, изначально находившаяся в левом крыле главного здания на Моховой, сгорела в ходе знаменитого пожара 1812 г. В новоосвященном Татианинском приделе Георгиевского храма студенты Московского университета присягали великому князю Константину Павловичу, а потом его брату Николаю I в декабре 1825 г. Та м же в Татьянин день, 25 января 1831 г., совершился благодарственный молебен во избавление от эпидемии холеры в Москве. Преосвященный Дионисий отслужил в храме литургию, после чего присутствовавшие на ней московские студенты подняли местные иконы и образ св. мученицы Татианы и перенесли их в большую университетскую аудиторию, где был совершен благодарственный молебен и провозглашено многолетие государю императору Николаю Павловичу и всему августейшему дому. После этого комнаты студентов, столовая и аудитории университета были окроплены святой водой.
По отзывам современников, богослужения в обычном приходском Георгиевском храме признавались неудобными для большинства университетских прихожан из-за крутой лестницы с большими ступенями, ведущей к дверям храма, расположенного на возвышенности, и далеко не все пожилые люди могли преодолевать это пусть незначительное, но весьма утомлявшее их расстояние. Особенно трудным становился подъем в зимнее время, когда широкие плоскости ступеней обледеневали, превращаясь в непреодолимое препятствие даже для молодых и физически крепких людей. Вполне понятно, что совершать в это время года отпевания становилось почти невозможным делом. В довершение к этому второй этаж церкви Св. Георгия почти не отапливался, отчего там нельзя было проводить богослужения в холодное время года, а ведь именно на эту пору и приходился главный университетский и престольный январский праздник, именуемый Татьяниным днем. Помещение придела второго этажа было очень маленьким для проведения многолюдных университетских торжеств, и иерей Георгиевской церкви, отец Захарий Яковлев, взявший на себя труд исполнять обязанности университетского священника, приходил по большим праздникам в главный корпус университета, вмещавший в себя большое количество желающих попасть на богослужение. Та м же о. Захарий отправлял и великопостные службы. Узнав про стесненность университетских прихожан в дни проведения великопостных служб, император Николай I в 1832 г. выкупил на личные средства соседнюю усадьбу Пашковых на Моховой, расположенную между улицами Воздвиженкой и Большой Никитской, передав ее Московскому университету. Знатоки архитектуры утверждают, что этот усадебный ансамбль был спроектирован и возведен самим Василием Баженовым. В наши дни там расположен так называемый аудиторный корпус МГУ. А тогда, в 1837 г., в его левом флигеле была открыта новая домовая церковь Московского университета, действующая там и поныне. Именно с той поры Георгиевская церковь вновь стала обыкновенной приходской. Только в ранние советские годы история вновь объединила ее со зданием Московского университета, когда домовая церковь студентов оказалась закрытой большевиками в первые дни их воцарения в Москве. В январе 1920 г. иереи Георгиевского храма совершали службу в день великомученицы Татианы, что совпало со столь же тайным празднованием 165-летнего юбилея самого Московского университета. Да и первые университетские богослужения после закрытия его собственной церкви вновь проводились в Георгиевском храме на Моховой.
Прошло немногим более 15 лет после того, как большевики захватили власть в России, и наступило то, что должно было произойти и что уже произошло со многими московскими храмами. В апреле 1932 г. Московский совет просил у Всесоюзного центрального исполнительного комитета разрешения снести Георгиевскую церковь и построить на ее месте новый жилой дом для постоянно прибывающей в Москву провинциальной советской бюрократии и всякого рода советских «выдвиженцев». Советские архитекторы подрядились спроектировать здание в неком новом архитектурном стиле, созвучном социалистической эпохе. Разумеется, что разрешение на это было получено без особого промедления, и уже в 1934 г. по проекту популярного советского архитектора И.В. Жолтовского на месте снесенного храма на Моховой был возведен многоэтажный дом, ставший самым первым в Москве образцом пресловутого «сталинского ампира», приходящего на смену конструктивизму 1920-х гг. Для декоративного оформления здания Жолтовский использовал хорошо усвоенные им еще со студенческой скамьи элементы классической ордерной архитектуры, от которой некогда отказался властитель дум тогдашних советских архитекторов и теоретик конструктивизма Ле Корбюзье. Современному молодому читателю, далекому от века классической советской архитектуры, стоит, пожалуй, рассказать немного о том, как сложилась судьба мэтра советской архитектуры.
Иван Владиславович Жолтовский родился 27 ноября 1867 г. в белорусском городе Пинске. В возрасте 20 лет он поступил в Петербургскую Академию художеств, где проучился 11 лет. Столь долгий срок учения был связан главным образом с тем, что параллельно с учебой Жолтовский работал у ряда крупных петербургских архитекторов. После окончания академии в 1898 г. он начал преподавать в Строгановском училище, затем на архитектурном факультете Свободных художественных мастерских, позднее – во ВХУТЕМАСе, везде внедряя традиционные формы преподавания, основанные на изучении классического наследия. Пристрастие к антично-ренессансной традиции определило все творчество Жолтовского. Италию он исходил пешком, побывав там 26 раз. Совершенное владение итальянским языком позволило ему перевести 4 книги об архитектуре Андреа Палладио – его любимейшего мастера, постройками которого он неоднократно вдохновлялся. Всю свою жизнь Жолтовский разрабатывал «метод логической тектоники». Среди его построек – особняк армянского купца Тарасова на Спиридоновке, а также жилые дома на Моховой и Большой Калужской улицах, на Смоленской площади, московский ипподром, здание Госбанка на Неглинной. Жолтовский был подлинно московским архитектором, хотя его постройки есть и в других городах. Переселившись в Москву сразу после окончания Академии художеств, он жил здесь до самой смерти, последовавшей в 1959 г. Точная оценка творчества Жолтовского содержалась в словах его конкурента Щусева: «Трудно найти мастера, который так тонко понял бы классику».
В 1923 г. Жолтовский уехал в Италию, где построил на выставке в Милане советский павильон, а когда спустя три года вернулся в Москву, то обнаружил, что маятник архитектурной жизни резко качнулся в сторону «левых» течений. За время его отсутствия организационно оформились и стали достаточно авторитетными АСНОВА и ОСА. В первые ряды выдвинулись зодчие, многие из которых еще вчера были его учениками, а теперь, казалось, стремились опровергнуть любые истины, совсем eщe недавно безоговорочно принимавшиеся как аксиомы. Жолтовский оказался словно на распутье. В 1926–1927 гг. он сделал три проекта, которые свидетельствуют о сложных творческих исканиях мастера. Речь идет о здании Госбанка на Неглинной, о котельной МОГЭСа на Раушской набережной и о Доме Советов в Махачкале. Эти сооружения позволяют говорить о том, что мастер пробовал свои силы в разных творческих направлениях. Особенно интересен в этой связи Госбанк. В здании банка зодчий органично соединил внешне, казалось бы, совершенно несовместимые в рамки одной стилистической традиции не укладывающиеся решения: классически выверенный каменный ордерный фасад, выходящий на Неглинную, и громадный стеклянный витраж, «упакованный» в сетку сот металлического каркаса на фасаде явно делового, утилитарного здания, каким выглядит банк со стороны переулка. Таким образом, художественно-образное решение, соответствующее объемно-пространственной композиции, способствует созданию представления о гармонично сосуществующих двух зданиях, объединенных общей функцией. В здании котельной МОГЭСа Жолтовский еще дальше продвинулся по пути художественного освоения новых архитектурных форм. Он вовсе отказался от ордерной системы и ренессансного декора, однако сохранил принципы гармонизации, присущие классической архитектуре. Впервые в своей практике, столкнувшись с новыми для классической традиции материалами – металлом и стеклом, – он нашел им принципиально новое применение. Сплошь стеклянная стена фасада решена группами сильно выступающих вперед граненых эркеров и воспринимается не как ограждающая плоскость, инертная «выгородка» в пространстве, а как упругая оболочка, самостоятельно формирующая облик сооружения.
В 1931 г. Жолтовский по приглашению организаторов участвовал во Всесоюзном конкурсе на проект Дворца Советов. Несмотря на обвинения в ретроспективизме, высказываемые в печати, проект Жолтовского был настолько убедительным, что удостоился одной из трех высших премий, наряду с работами Б. Иофана и американского архитектора Г. Гамильтона. Более того, несомненно, его проект был одним из тех, который повлиял на формулирование дальнейших задач проектирования Дворца. С именем Жолтовского в первую очередь связывается установка на «историзм» как методологическую основу архитектурного творчества, ему приписывается едва ли не решающая роль в той творческой перестройке, которую претерпела советская архитектура в начале 1930-х гг. и в которой по сложившейся традиции значительное место отводится конкурсу на Дворец Советов. И все-таки предпочтение было отдано не проекту Жолтовского, а проекту Дворца Иофана.
В 1932 г. Жолтовскому было присвоено звание заслуженного деятеля науки и искусства РСФСР. В это время зодчий был занят проектированием и строительством жилого дома на Моховой. Это сооружение вызвало массу откликов в печати. Его то называли гвоздем майской архитектурной выставки 1934 г., то хвалили, то ругали, то называли образцом, то чуть ли не требовали снести. Вот что писал Щусев: «Дом, построенный Жолтовским на Моховой, называют гвоздем выставки и сезона и сравнивают его красоту с красотой павловского гренадера, который ходит в кирасе по улицам современной Москвы. Дом Жолтовского будто бы является сколком архитектуры XVI века, хотя следовало бы знать, что в XVI веке была принята иная система конструкции для сооружения зданий. Конструкция дома Жолтовского ближе к современной. Большие стеклянные поверхности и колонны, которые поддерживают стены здания, делают дом современным. Научная критика должна отметить, что Жолтовским применена современная, а не архаическая конструкция дома... Это – архитектурная работа, которая подобна написанию в музыке специального этюда на ту или иную тему... Жолтовский когда-то мне говорил: “Я выступаю с классикой на Моховой, и если провалюсь, то провалю принципы классики...” Эта постройка является большим завоеванием современной архитектуры». Обаяние облика дома на Моховой с его тщательно прорисованными и не менее тщательно выполненными деталями, его монументальность, так отвечавшая веяниям времени, и в то же время пластическое богатство фасадов стали примером для подражания. Нельзя не отметить и еще одну особенность – кажущуюся для непосвященного легкость удачи, легкость открытия новых путей в архитектуре. Многим казалось, что достаточно изучить классические образцы для того, чтобы раскрылись тайны создания истинных произведений архитектуры. Интересно в связи с этим привести высказывание одного из учеников Жолтовского: «Конечно, такой дом мог построить только один Иван Владиславович Жолтовский. Даже мы, его ближайшие ученики, не в силах такой вещи одолеть».
В 1933 г. были созданы архитектурно-планировочные мастерские Моссовета. Жолтовский возглавил мастерскую № 1, которая строила свою работу «на базе глубокого изучения культурного наследия – лучших образцов классической архитектуры, критически их осваивая и стремясь к максимальному повышению общего культурного уровня и уровня работ мастерской». Эти слова на долгие годы определили творческую направленность работы как самого Жолтовского, так и его школы. Завистливые собратья по советскому архитектурному цеху писали, что произведение Жолтовского, возведенное на месте снесенного храма Св. Георгия, было исполнено в хорошо известной манере итальянского стиля «Палладио», называя между собой его творение тривиальным «сталинским ампиром», ядовито добавляя про «ампир во время чумы». Современные знатоки архитектуры в период развенчания советского прошлого щедро делились с изумленной публикой, лично не видевшей дома, скрупулезно собранными ими слухами о небывалом комфорте дома Жолтовского. Сообщалось и о неких шлифованных (!) деталях фасада, и о поразившей скудное воображение повествователей «небывалой» лепнине на потолках квартир партийцев, и о широкой плитке дубового паркета, и полированных входных дверях, чьи вертикальные ручки сверху и снизу венчали массивные бронзовые шишки. Особое негодование ниспровергателей советской жизни вызывал сам факт того, что во многих, если не всех квартирах этого дома имелись отдельные комнаты для домработниц и прочей домашней прислуги. До чего же дремуч и дик был сей бытописатель, публично удивлявшийся столь обыкновенным вещам с точки зрения тогдашних технологий планирования, строительства и отделки жилья! Но оставим это на совести оных и закончим рассказ об истории уничтоженного Георгиевского храма. Уже в наши дни, в день праздника Святого Георгия, 6 мая 1995 г., на крыше Татианинской церкви МГУ, что на Моховой, впервые после большевистского переворота был вновь водружен большой деревянный крест. Он теперь хорошо виден с Манежной площади.
На Курьих Ножках, или В поисках рыжебородого Малюты. Местность возле церкви Похвалы Пресвятой Богородицы в Башмаках
Не сохранившаяся до наших дней единственная московская церковь, освященная некогда во имя праздника Похвалы Богородицы, стояла на Волхонке, на Алексеевском холме близ храма Христа Спасителя. Знаменитая московская Волхонка получила свое название в XVIII в. по стоявшему на ней кабаку «Волхонка», находившемуся в 1760-х гг. в доме князя Волконского, сохранившимся до наших дней под № 8. Само же название стало устойчивым лишь с середины XIX в. Прежнее именование улицы – Малая Чертольская – возникло по названию оврага и ручья Черторый, до пределов которого она и доходила; эти границы в наши дни пролегают у Кропоткинских ворот. Издревле возле нынешней станции метро «Кропоткинская» (ранее «Дворец Советов») был глубокий овраг, прозванный Черторый: как говорили в народе, его «черт рыл». По оврагу Черторыем назывался текущий по нему ручей, а вся окрестная местность – Чертольем, улица Волхонка – Малой Чертольской, Пречистенка (Кропоткинская) – Большой Чертольской. (Название Чертольский переулок нового происхождения – он назывался Царицынским, а в 1922 г. его переименовали в Чертольский в память древнего Чертолья.) По Большой Чертольской улице проходила дорога в Новодевичий монастырь, где главным храмом был собор во имя иконы Смоленской Богоматери – Пречистой Девы Марии. Царь Алексей Михайлович, часто ездивший по Чертольской улице на богомолье в Новодевичий монастырь к чудотворной Смоленской иконе Богоматери «Пречистой и Пресвятой Богородицы», повелел дьякам заменить название Чертольская, ассоциировавшееся у богобоязненного царя с нечистым, на Пречистенская, что и было сделано почти незамедлительно. Мысль царя и обоснование переименования были понятны и приняты москвичами, и город признал этот акт почти единогласно. Произошло это событие в 1658 г. Церковь, нареченная во имя праздника Похвалы Богородицы, уютно вписывалась в ту местность, где ее возвели, и простояла там до тех самых ненастных лет, когда безбожные большевики не отдали приказание о ее сносе. К слову сказать, история праздника Похвалы Богородицы, едва ли им ведомая, достойна того, чтобы уделить ей место в нашем повествовании.
В далеком от нас 625 г. к столице Византийской империи подошли войска персов. Император Ираклий с войсками вышел навстречу. Сам Константинополь остался незащищенным. Персы подошли к столице с моря, что повергло жителей в панику. Народ искал защиты в храмах, умоляя Господа и Его Пречистую Матерь о спасении. Патриарх Сергий вынес чудотворный образ Богоматери, именуемый Одигитрией (Водительницей), на городскую стену и омочил край богородичного омофора в водах пролива. Тотчас же на Эгейском море поднялась страшная буря, разметавшая и потопившая флот персиян. В память о чудесном избавлении в Константинополе был установлен праздник, названный «Похвалой Богородицы». Из Царьграда он перешел в другие города Византийской империи, став в XI в. всеобщим для Восточной Церкви. Праздник Похвалы Богородицы совершается в субботу пятой недели Великого Поста, готовя души верующих к главному христианскому празднику – Пасхе. Храм же во имя Похвалы Пресвятой Богородицы оставил свой след в истории Москвы еще и тем, что подарил Первопрестольной замечательное, но давно забытое старомосковское название местности «Башмачки» – по фамилии перестроившего храм в конце XVII в. думного дворянина Башмакова.
Первая деревянная церковь Похвалы на этом месте упоминается в исторических документах еще в 1475 г. – задолго до основания здесь монастыря. Алексеевский монастырь располагался на территории нынешнего Зачатьевского монастыря. Археологи утверждают, что ранние слои, предшествующие времени его строительства, не прослежены. По преданию, монастырь был основан митрополитом Алексеем. В списке построек Алевиза Нового от 1514 г. упоминается некая «церковь Алексея святый Человек Божей в девичи монастыре за Черторый». В деревянной же церкви Похвалы находилась чудотворная икона св. Николая, так что по чтимому образу иногда даже всю церковь именовали Никольской. От этой иконы произошло одно из древних названий московской церкви Похвалы – «старая проща». Дело в том, что в старину человека, исцелившегося от чудотворной иконы, называли
Деревянная церковь сгорела в 1629 г.; спустя какое-то время она была вновь отстроена, но уже из камня. В самом конце XVII столетия думный дворянин и печатник Дементий Минич Башмаков на свои средства и на пожертвование, завещанное подьячим Шандиным (для постройки нового здания подьячий Алексей Шандин, прежний прихожанин сгоревшей церкви, завещал значительную по тем временам сумму – 200 руб.), перестроил ее в том основном образе, в котором она и дожила до революции. Сам устроитель церковного здания Башмаков, чьи годы рождения и смерти неизвестны даже в наши просвещенные дни, считался известным государственным деятелем России 2-й половины XVII в. Дьяк с 1665 г., думный дьяк с 1676 г. и печатник (хранитель государственной печати) с 1688 г., Башмаков был еще и думным дворянином. Название «думные дворяне» употреблялось со 2-й половины XVI в. До этого они назывались «дети боярские думные», «дворяне у государя в думе», «дворяне, которые живут у государя с бояры». Думные дворяне участвовали в заседаниях Боярской думы, в работе ее комиссий, управляли приказами, выполняли придворные и военные обязанности, назначались воеводами в города. Некоторые из думных дворян дослуживались до чина окольничего и боярина. В XVI в. думные дворяне чаще всего принадлежали к родовитым фамилиям, и число их было невелико. В XVII в. с укреплением экономического и политического положения дворян и дальнейшей централизацией государственного управления число думных дворян увеличилось за счет неродовитых дворян и детей дьяков. Думные дворяне наряду с думными дьяками были опорой царской власти в борьбе с боярской аристократией в Боярской думе. В 1655–1700 гг. имя Башмакова упоминается в качестве служащего целых 16 приказов: Разрядного, Посольского, Большого дворца, Сыскного и др. При Алексее Михайловиче в 1658–1664 гг. этот разносторонний человек возглавлял даже Приказ тайных дел, где участвовал в следствии над участниками Московского восстания 1662 г. В 1672 г. Башмаков ненадолго перешел в дипломатическое ведомство и был отправлен с посольством в Польшу. Последний раз имя дьяка Башмакова упоминается в источниках в 1700 г.
Однако вернемся к храму и постараемся мысленно попытаться воссоздать его внешний вид. Высокий, пятиглавый, «старинной готической архитектуры и с готической архитектуры колокольней», как описывал его любитель ветхой древности; «в нем был не традиционный для большинства русских и московских церквей пятиярусный иконостас, а иконостас в шесть ярусов». Храмоздатель Дементий Башмаков, скончавшийся в 1705 г., был похоронен в приходе церкви Похвалы вместе с матерью и дочерью. И не только он один. С местными захоронениями связана одна из самых интересных и таинственных загадок не только этого храма, но и всей русской истории. Речь идет о могиле Малюты Скуратова. Как известно, Григорий Лукьянович (Малюта) Скуратов-Бельский погиб в бою при штурме ливонской крепости. По приказу царя тело Скуратова было отвезено в Иосифо-Волоцкий монастырь в Волоколамске. Родственники Малюты продолжали пользоваться царскими милостями, а вдова даже получала пожизненную пенсию, что было знаком исключительной царской милости в то время.
Московские предания связывали с именем главного опричника соседнюю улицу Берсеневку на противоположном берегу Москвы-реки. Красные палаты думного дьяка Аверкия Кириллова по ошибке долгое время считали домом Скуратова. Но Кирилловские палаты (на нынешней Берсеневской набережной в доме под номером 20) являются лишь характерным образцом крупной городской усадьбы XVII столетия. Они, как и церковь Николая Чудотворца, а также служебные постройки вдоль набережной составляют единый архитектурный комплекс. Основой расположенного на берегу Москвы-реки архитектурного ансамбля являются две одновременные и соединенные между собой постройки XVII в., возникшие на двух смежных владениях, одно из которых изначально было церковным. Это – нередкая для прежней Москвы ситуация, когда дом богатого прихожанина, на чьи средства рядом возводилась приходская церковь, был соединен с ней переходом. Одновременность палат и храма, их близкое и благодаря единому заказчику соотнесенное друг с другом расположение определили комплексность этих зданий, сохранившуюся до наших дней (отсюда распространенное в литературе название ансамбля «усадьба Аверкия Кириллова»). В начале XVI в. владение, перешедшее в казну, было подарено «государеву садовнику» Кириллу. Ныне существующий ансамбль жилых палат и церкви в основном создан в 1656–1657 гг., когда усадьбой владел внук Кирилла, «московский гость» Аверкий Кириллов, возведенный царским указом в думные дьяки. Композиция ансамбля – главный дом в глубине усадебного участка, церковь, размещенная к юго-востоку от палат, на своем владении имевшая прежде кладбище для прихожан и службы вдоль реки на обоих участках, – возникла, вероятно, еще до XVII в. Въезды на оба владения были со стороны дороги, ведущей от брода на юг. Строительство при Аверкии Кириллове велось с учетом традиционной схемы и с использованием ранее существовавших здесь каменных сооружений. Согласно некоторым источникам и преданиям, владение, где стоят палаты, ранее принадлежало боярам Беклемишевым. Последний владелец из этого рода – известный деятель конца XV в. Н.В. Берсень-Беклемишев – был казнен по приказу своего сюзерена «за непригожие речи о великом князе и его матери». По-видимому, его имя закрепилось в названии урочища и современной набережной.
В конце XVII в. на церковном участке вдоль набережной появляются каменные строения с надвратной колокольней. В 1703–1711 гг. перестраивается главный дом усадьбы. Его северный фасад становится более нарядным, и в целом комплекс со стороны реки приобретает подчеркнуто импозантный характер, поскольку в это время река начинает осознаваться как городская магистраль. В XVIII в., когда в главном доме разместились учреждения Сената, переход между палатами и церковью был разобран. С 1858 по 1917 г. дом принадлежал Московскому археологическому обществу. Палаты – главный дом усадьбы Кирилловых – возведены на основе более древнего сооружения, ориентировочно датируемого рубежом XV–XVI вв. Первоначальное здание представляло собой вытянутый с востока на запад прямоугольник («брус»). Над белокаменным подклетом – «казной» – с поперечными «сенями» и четырьмя выходившими в них боковыми помещениями возвышалась, вероятно, деревянная надстройка. Как правило, такие подклеты «переживали» несколько надстроек, сгоравших в пожарах: «казну» подправляли, а над нею возводили новые срубы. При одном из обновлений, предположительно в первой четверти XVII в., подклет подвергся некоторой переделке; правда, белокаменную кладку в значительной мере сохранили, разобрав ее до фундамента лишь в юго-восточной части, где площадь помещения была увеличена; однако здание приобрело иной абрис плана – близкий к «глаголю». В 1656–1657 гг. над старым подклетом возвели два кирпичных этажа, повторивших его асимметричную конфигурацию и принцип планировки. Завершение работ отмечено своеобразным «закладным» камнем – резным белокаменным замком в центре свода юго-восточной палаты второго, парадного, этажа. По сложившейся традиции эту главную, приемную палату отличали не только вместительность и убранство, но также изображение креста на своде (отсюда название «крестовая»). Здесь резной крест, расположенный в центре замка, оформленного в виде круглого картуша, охватывает вязь надписи, содержащей дату постройки. Та к сформировалась основа существующего здания.
Помещения во всех ярусах – сводчатые. В северо-западном углу сеней подклета – вход на внутристенную лестницу, соединявшую подклет со вторым этажом. Возможно, что изначально к палатам примыкали наружные крыльца, ведущие к сеням второго этажа; в таком случае парадное крыльцо было с юга. Крыльца существовали и у торцов здания. В 1690-х гг. с востока было выстроено новое Красное крыльцо, составной частью вошедшее в узкий, на всю высоту дома объем, выступавший ризалитом на северном фасаде, и каменный, на двух арках переход от дома к церкви (не сохранился). Одновременно с запада возвели пристройку с ризалитом, симметричным таковому, расположенному с восточной стороны. (Для сведения читателя, мало знакомого с архитектурной лексикой, поясним, что ризалит – часть здания, выступающая за основную линию фасада во всю его высоту. Различают средние, боковые и угловые ризалиты, а также симметричные по отношению к центральной оси здания.) Тогда же была заново украшена и отремонтирована юго-восточная (крестовая) палата на парадном втором этаже. В это время над третьим этажом существовал четвертый, летний (как полагают, деревянный) этаж, вокруг которого располагались белокаменное гульбище (фрагменты его уцелели) и «висячий сад»; возможно, тогда же поставили каменное крыльцо с юга, устроив при нем ретирады (не сохранилось). Сложный венчающий карниз дома, междуэтажные тяги, лопатки, пышные наличники окон, кувшинообразные столбы парадного крыльца, применение белого камня и полихромных изразцов в наружном декоре, резьба и роспись, сохранившаяся на своде юго-восточной палаты, – весь этот набор деталей и приемов делает здание нарядным и пластически насыщенным.
Наружный декор первоначально, видимо, дополнялся росписью; ее фрагменты были обнаружены на южном фасаде. В 1703– 1711 гг. дом перестраивался. Хозяином усадьбы в ту пору был дьяк Оружейной палаты А.Ф. Курбатов, женившийся на вдове Я.А. Кириллова. Он являлся главой московского магистрата и фактически возглавлял строительство Арсенала. В это время к средней части северного фасада был пристроен ризалит, увенчанный «теремком» (последний явился как бы частью четвертого, не сохранившегося деревянного этажа). «Теремок» был перекрыт деревянным сводом (восстановлен реставрацией с изменением конструктивного решения). Пристройка с богато декорированной венчающей частью (по сторонам «теремка» располагаются белокаменные волюты и рельефные изображения цветов и фруктов), с наличниками окон третьего этажа, увенчанными лучковыми фронтонами с раковинами в тимпанах и прочим белокаменным декором, принадлежит уже петровской архитектуре. Особенно интересен портал входа с мощным козырьком на фигурных консолях и лестницей перед ним, которая, как показали исследования, первоначально имела пятигранное очертание плана. С момента пристройки ризалита главным стал фасад дома, обращенный к реке. Эта местность, вобравшая в себя несколько пластов старомосковской жизни, вновь заставляет нас обратиться к раздумьям о том, как вошло в ее историю имя знаменитого опричника. Домысливая жизнь Малюты Скуратова, многие любители русской старины писали о подземных ходах, ведущих в Кремль, о многочисленных подвалах с пыточными тисками, о зарытых сокровищах и таинственных погребениях – серебряные монеты времен Ивана Грозного и человеческие скелеты были действительно обнаружены на Берсеневке еще в 1906 г. при строительстве там электростанции.
Поделиться книгой: