Помоги проекту - поделись книгой:
— Не сразу, сэр. Поскольку троим джентльменам приходилось хранить молчание, последовала пантомима, которую я мог интерпретировать только как горячий диспут о том, кто из них должен выпустить тридцатишестидюймовую стрелу. В итоге спор был решен жеребьевкой с помощью подбрасывания монет. По огорченным лицам сэра Генри и синьора Равиоли было очевидно, что выбор пал на юного джентльмена. Должен отметить, сэр, что десятый виконт никак не мог натянуть до уха тетиву сорокафунтового лука. В противном случае задняя часть тела Колина Мак-Холстера понесла бы непоправимый ущерб. Но при этом юный джентльмен с силой и опытом, замечательными для девятилетнего возраста, пустил стрелу точно в цель.
— Он мой внук! — с гордостью произнес конгрессмен Харви, но тут же спохватился, топнул ногой и обратился к Бенсону и Мастерсу: — Вы оба знаете Генри. Просто объясните, что заставляет старого хрыча вести себя подобным образом? Это не риторический вопрос — я действительно хочу это знать.
— Папа, — тихо заговорила Вирджиния.
— Не вмешивайся, Джинни!
— Но, папа, ведь это ты купил Томми лук.
— Да, но я не учил его стрелять людям в…
— И полагаю, папа, ты сам никогда не совершал никаких глупых поступков просто потому, что тебе этого хотелось?
— В детстве и даже в молодости, — честно признал конгрессмен Харви, — я делал много вещей, которые не одобряет мое зрелое суждение. Но я не делаю их теперь. А этот злобный упырь, который достаточно стар, чтобы быть моим отцом, продолжает безумствовать, словно Генрих VIII.[34] — Он снова обратился к Бенсону и Мастерсу: — Не возражаю, если кто-нибудь объяснит мне причину.
На сей раз Бенсон кашлянул, прикрыв рот ладонью.
— Думаю, сэр, что на сэра Генри могла отчасти повлиять выбранная им песня.
— При чем тут песня?
— Десятый виконт, сэр, появился у французского окна Серого кабинета с луком в руке, когда сэр Генри как раз закончил долгую репетицию одного концертного номера.
— Ну?
— Счастлив информировать вас, сэр, — продолжал сияющий Бенсон, — что музыкальный вкус сэра Генри не полностью ограничен произведениями вульгарного или даже сомнительного свойства. Он включает еще две категории. Одна из них сентиментальные песни типа «Энни Лори» или «Когда улыбаются ирландские глаза», а другая — застольные и походные песни энергичного, приподнятого характера.
— Простите, но я все еще не понимаю вас.
— Сэр Генри репетировал номер под названием «Песня о луке» или, может быть, «Лук, изготовленный в Англии».
— Одну минуту! — остановил его отец Вирджинии.
В зеленых глазах на упрямом актерском лице неожиданно мелькнули озорные искорки. К изумлению Мастерса, конгрессмен Харви громко запел:
— Забудьте эту ерунду! — тотчас же опомнился он. — Не знаю, где я ее подобрал. Должно быть, в книге. Ох уж эти книги!
Если даже физиономия Г. М. выразила удивление, то Вирджиния и ее муж выглядели попросту ошарашенными. Мистер Харви сразу это заметил.
— Поймите, я ничего не имею против книг как таковых! Я всего лишь говорю, что патриотичному американцу в наш стремительный век прогресса хватает времени лишь на информацию о текущих событиях. Сегодня, Джинни, существуют средства образования, неизвестные не только моему, но даже твоему поколению. Я имею в виду, что при успехах, достигнутых кинематографом и телевидением…
— Ты имеешь в виду, сынок, — прервал Г. М., — что мы приближаемся к золотому веку, когда можно будет только пялиться на экран и вовсе не пользоваться мозгами?
Мистер Харви упер кулаки в бока:
— Твоя слабость к избитым остротам, Генри, столь же велика, как к обветшалым и порочным принципам монархии. Король! Скажи на милость, какой смысл иметь короля?
— Понимаешь, сынок…
— Нет, не отвечай. На это нет ответа, и я не то хотел сказать. Где вы, старший инспектор?
— Здесь, сэр! Позади вас.
— Ну так вот. Однажды я слышал, как этот старый хрыч произносил речь в Соединенных Штатах. Надеюсь, вы понимаете, что я далек от того, чтобы выносить суждение, которое мог бы назвать несправедливым?
— Конечно, мистер Харви.
— В зале не было слышно ни кашля, ни шороха, хотя он нарушал все ораторские принципы, рассказывая анекдоты, от которых должна была покраснеть любая истинная леди. Но это было не самое худшее. Ему хватило наглости процитировать не менее двух фраз по-латыни. По-латыни!
Слушатели недоуменно посмотрели друг на друга. Было очевидно, что масштаб совершенного преступления им не вполне ясен.
— Ну и что? — воинственно осведомился синьор Равиоли.
— Ну и что? — ошеломленно повторил конгрессмен Харви.
— Да. Римляне говорить только по-латыни, прежде чем научиться по-итальянски. Что из того?
— Приводить латинские цитаты — снобизм и дурной вкус. Это свидетельствует о высокомерном отношении к единственной персоне на земле, которая имеет значение, — среднему, маленькому, обычному человеку. Знает ли такой человек хоть слово по-латыни? Нет! Мешает это ему? Нет! Счастлив сообщить, что латынь умирает даже в наших самых реакционных, поросших мхом колледжах. Ее следует запретить! Любой человек, который хотя бы знает латынь, tempus edax rerum, tuque, invidiosa Vetustas, omnia destruitis,[35] должен быть расстрелян!
Итак, леди и джен… старший инспектор, каков истинный идеал, перед которым мы все должны робко склониться? Могу сказать, не боясь возражений, что это как раз средний, маленький, обычный человек! И он будет им всегда, независимо от того, куда бы факел цивилизации ни отбрасывал свой ослепительный свет!
Конгрессмен Харви уже собирался машинально произнести «Благодарю за внимание», когда в его мозг проникли слова, которые он слышал или думал, что слышал, только что.
— Джинни, — осведомился он, — что ты сейчас сказала?
Глава 9
Ситуация достигла такого накала, что все встали, за исключением Г. М., а некоторые даже ощетинились. Только Вирджиния выглядела невинной, как цветок, который в таком саду мог побудить к цитате из «Мод».[36]
— Сказала что, папа? — отозвалась она.
— Отвечай «да» или «нет». Ты сказала: «К черту среднего человека»?
— Папа, я ведь твоя дочь. Можешь представить меня говорящей такое?
— Искренне надеюсь, что ты этого не говорила, Джинни. Но боюсь, что могла сказать. Хотя это не твоя вина. Все дело в тлетворном британском влиянии. Вот что превратило тебя из прекрасной американской девушки, которую я знал…
— Погодите! — Том Брейс шагнул вперед. — Что вы подразумеваете под тлетворным британским влиянием?
— То, что сказал! И более того, молодой человек…
— Папа! Том! Пожалуйста! — взмолилась Вирджиния, становясь между ними. — Настоящий детектив из Скотленд-Ярда собирается решить нашу проблему, проведя ночь в Дубовой комнате! Иногда я просто не могу понять вас обоих! Почему вы не можете беседовать, как подобает двум благоразумным и сдержанным американцам или англичанам, вместо того чтобы топать ногами и рвать на себе волосы, как пара темпераментных итал… — Вирджиния испуганно оборвала себя на полуслове. — Синьор Равиоли, я очень сожалею!..
Но синьор Равиоли нисколько не выглядел оскорбленным.
— Я сказать вам кое-что, мисс, — радостно произнес он. — Прежде чем пытаться понять других, почему не попытаться понять себя?
— Понять себя?
— Ну да! Вы думать, только итальянцы, французы или испанцы выходить из себя, а англичане и американцы никогда? Ба! Сэр Генри стоить шесть итальянцев!
Том Брейс и Уильям Т. Харви посмотрели друг на друга.
— Том, — заметил последний, — может быть, в словах синьора Равиоли что-то есть.
— Слушайте, сэр, я не имел в виду…
— В то же время, — продолжал конгрессмен Харви, взмахнув рукой, — я утверждаю, что в самом воздухе этой страны есть нечто коварное и разрушительное. Например, нигде в мире вы не найдете более уравновешенного человека, чем я. И все же я ощутил это влияние менее получаса назад, когда сошел с поезда в Грейт-Юборо. Иначе мне бы и в голову не пришло так говорить с леди!
— Говорить с… — Вирджиния склонила голову набок, пристально глядя на отца. — Папа, — очень тихо спросила она, — ты опять намерен спутаться с какой-то бабенкой?
— Вирджиния!
— О боже! Я знаю, чего можно ожидать, когда ты называешь меня Вирджиния!
— С бабенкой! — Конгрессмен Харви являл собой картину оскорбленного достоинства. — Право, Вирджиния, я думал, у тебя больше уважения к твоему бедному старому отцу!
— Но…
— Я расскажу об этом инциденте любому беспристрастному человеку из присутствующих! Где старший инспектор? Где Бенсон?
Два голоса заверили его, что их обладатели не ушли далеко.
— Я просто шел со станции, — продолжал мистер Харви, — к гаражу, где можно взять такси, — и проходил мимо одного из заведений, где не подают спиртное. Кажется, в этой стране их называют отелями для трезвенников. Это место называлось…
— «Синий нос», — подсказал Том.
— Нет-нет, мой мальчик. «Синяя лампа». Я проходил мимо, думая о том, как расправиться с этим старым упырем, который в данный момент корчит такие нахальные рожи, когда из отеля вышла дочь богов, мечта, видение! Я не шучу! Это была величавая блондинка с румяными щеками и розовыми губами…
— Одну минуту, папа! — Глаза Вирджинии больше не были сонными. — Сэр Генри!
— Да, куколка? Поверьте, я не пропустил ни единого слова.
— Я думаю о той женщине, сэр Генри. Не стану говорить, кто это, кроме того, что ее фамилия начинается с буквы «Ч». Скажите, она величавая блондинка с румяными щеками и розовыми губами?
— Угу, — отозвался Г. М.
— О боже!
— О чем вы там шушукаетесь? — спросил озадаченный мистер Харви. — Чья фамилия начинается с буквы «Ч»?
— Не важно, папа. Продолжай.
Вирджинии с самого начала следовало осознать, что ее отец, подобно ее мужу и старшему инспектору Мастерсу, пребывает в душевном расстройстве и не является в полном смысле слова самим собой. Хотя необходимо признать, что Уильям Т. Харви выглядел возвышенной и украшенной версией собственной персоны.
— Не знаю, что на меня нашло, — продолжал конгрессмен Харви, удивленный и в то же время польщенный всеобщим вниманием. — Но я не смог сдержаться. «Мадам, — сказал я, — надеюсь, вы простите эти слова незнакомцу с дурными манерами, но с благими намерениями. Я искал вас всю жизнь!» Она остановилась и удивленно спросила: «Искали меня?» — «Да, — ответил я и добавил (если мой зять засмеется, я сверну ему шею!): — Лицо, которое отправило в плавание тысячу кораблей и сожгло упирающиеся в небо башни Трои!»
Должно быть, женщина сразу поняла, что я говорю искренне, и какой-то момент я мог поклясться, что ей это нравится. Но нет! Все знают, что англичанки холодны как лед! Она тут же закрылась, как устрица, и сказала: «Простите, сэр, но я не увлекаюсь поэзией. Меня интересуют только плоды интеллекта».
Здесь конгрессмен издал стон, как пытаемый на дыбе.
— Лучше бы я оставил все как есть! Я должен был снять шляпу… — отметим, что шляпы на нем не было, — и удалиться. Но нет! Я сказал…
— Да, папа? — поторопила Вирджиния. — Что ты сказал?
— Нет, этого достаточно! Впервые за годы я был по-настоящему серьезен. Но я зазевался, и мяч пролетел мимо. Забудьте об этом!
— Пожалуйста, папа! Что ты сказал?
Мистер Харви был не в силах контролировать свои эмоции.
— «Мадам, — сказал я, — к дьяволу ваш интеллект! Вы самое прекрасное создание, какое я когда-либо видел!»
— И что дальше?
— А ты как думаешь, Джинни? Как могла поступить холодная англичанка? Не то чтобы она была не права, так как мои манеры были ужасающими. Она просто отошла. А когда она обернулась…
— Значит, она обернулась?
— Да, дважды! — простонал мистер Харви, в отчаянии воздевая руки. — Вероятно, хотела снова меня осадить. Будь я в Америке… но я не был там! Я говорил искренне — и сам все испортил.
— Слушай, папа. Я должна сказать тебе кое-что.
— Нет. Джинни, я запрещаю. Если у тебя осталась хоть капля уважения к чувствам твоего бедного старого отца. Ни слова больше. Не знаю, почему я унизил себя, рассказав об этом. Буду вам признателен… — к нему вернулось достоинство, — если вы в дальнейшем воздержитесь от упоминаний об этой истории.
Последовало молчание. Мистер Харви стоял, погруженный в раздумье.
Но синьор Равиоли с трудом удерживался от того, чтобы не внести предложение. Только сердитый взгляд сэра Генри Мерривейла заставлял его молчать.
— В таком случае, Билл, — со вздохом заговорил Г. М., — мы уважим твое желание. Все же жаль, что ты не узнал имя этой женщины. Если она остановилась в «Синей лампе», мы легко…
— Конечно! — подхватил синьор Равиоли. — Это та самая злобная баба, которая хотеть засадить сэра Генри в тюрьма!
— Ради бога, ш-ш!
— Но ведь это она?
— Вы собираетесь заткнуться или нет?
К счастью, Уильям Т. Харви был слишком терзаем муками совести, чтобы прислушиваться. Кроме того, он снова уставился на синьора Равиоли, как будто стараясь что-то вспомнить.
— Прошу прощения, но не видел ли я вас где-то раньше? Подобно многим, я часто хвастаюсь, что никогда не забываю лица. — Конгрессмен Харви слегка усмехнулся. — Но это было не в Англии, а, по-моему, где-то в Питтсбурге или неподалеку от него.
— Вполне возможно, — сразу согласился синьор Равиоли. — Я работать в Питтсбург двадцать — двадцать пять лет назад. Выучить там английский.
Для сэра Генри Мерривейла это было новостью.
Поделиться книгой: