Давайте напишем что-нибудь

– Збрм… Змрб…

– Змбрафль, – отчеканивает Редингот, словно он родился в этом городе и умер в нем.

А Марта тем временем уже читает лозунги, потеряв всякий интерес к названию и даже не попытавшись его воспроизвести (кстати, и правильно: что значит Имя – тем более в художественном произведении!) Ее завораживает лозунг, соизмеряющий ценность матери с ценностью Абсолютно Правильной Окружности из спичек. Она читает его снова и снова и вдруг очень серьезно произносит:

– Мне внезапно вспомнилось, что я, лепя из хлеба голубей и голубиц, постоянно думала о построении Абсолютно Правильной Окружности из спичек. Мысль эта не давала мне покоя ни днем, ни ночью.

– Еще бы! – восклицает Редингот и с уважением спрашивает: – А Вы и ночью тоже лепили?

– Лепила… – признается Марта, краснея.

– Молодец! – тоже краснея, говорит Редингот.

Так Редингот понимает Марту, Марта – Редингота, мы с вами – их обоих… и заодно – друг друга. Да и вообще все сразу понимают всех сразу, что чрезвычайно приятно и замечательно.

И маячит впереди высоченное здание строго-настрого прямоугольной формы, и располагается в нем, скорее всего, Оргкомитет Умственных Игрищ: Оргкомитет для столь серьезного мероприятия нужен обязательно.

У входа в здание стояли двое гостеприимных мужчин: один из них хохотал, другой рыдал – вместе они должны были, видимо, изображать противоречивые чувства по поводу самóй возможности построения Абсолютно Правильной Окружности из спичек.

Внимание Марты и Редингота привлек, разумеется, рыдавший. Чуткая Марта погладила его по голове:

– Не надо так убиваться, дорогой Вы наш! Мы построим Окружность, уверяю Вас.

Но рыдавший грубо оттолкнул Марту и спокойно сказал, прервав рыдания:

– Напрасно Вы суетесь не в свое, а в общее дело. – При последнем слове («дело») он сильно ударил замешкавшегося Редингота по зубам.

Это не могло не покоробить Марту и Редингота, но они и виду не подали, а преспокойно вошли в здание – и только внутри Марта вытерла Рединготу кровь с подбородка.

Вестибюль напоминал ванную комнату: стены его были выложены кафелем, причем голубым. Каждую плитку украшала маленькая камбала, избранная из всех рыб, наверное, потому, что камбала больше всего напоминает окружность, – так, во всяком случае, поняла это Марта и сказала:

– Камбалы нарисованы столь искусно, что хочется кричать. – И она на самом деле пронзительно закричала.

Через ванный вестибюль следовало проходить в зал регистрации гостей, о чем в огромном объявлении на одной из стен так прямо и сообщалось: «Через ванный вестибюль – в зал регистрации гостей». У Марты и Редингота не было оснований поступить иначе. Вскоре они очутились перед маленьким круглым человечком, который сидел за столом и являл собой наглядный пример того, как сама природа создает окружности из материала, совсем непригодного для подобных целей.

– Вас зарегистрировать как кого?

Вопрос живой окружности поставил их в тупик.

– А как кого тут можно? – поинтересовался Редингот.

– Как кого угодно, – вяло отозвалась окружность. – Мы не оказываем давления на личность. Только что, например, мы зарегистрировали одного из гостей как Цветущую Ветвь Миндального Дерева.

– Почему?

– Так он отрекомендовался. И был прав. Или… Вы имеете что-нибудь против его самооценки? – Живая окружность подозрительно вгляделась сначала в Редингота, а потом в Марту.

– Упаси Боже! – воскликнули те, морщась от недавнего горького опыта, как от хинина-перорально. – Мы не вмешиваемся не в свои, а в общие дела.

– И правильно делаете, – успокоилась окружность. – Кстати, тот, о ком идет речь, попросил, чтобы его использовали для украшения обихода, пока собрание еще не началось. Во-о-он он в конце зала на столе стоит, видите?

В указанном направлении некто – действительно с огромной убедительностью – выдавал себя за цветущую ветвь миндального дерева.

Тогда Редингот захотел, чтобы его зарегистрировали Шестым Вальсом Шопена – Марту же, по ее просьбе, записали Ионической Капителью. Сразу после этого – по причине их теперь уже полной определенности – Рединготом и Мартой перестали заниматься, а занялись теми, в ком определенности к настоящему моменту еще недоставало.

Шестой Вальс Шопена под руку с Ионической Капителью отправились гулять по зданию, бросив чемодан прямо посередине конференц-зала, находившегося рядом с залом регистрации. Они бродили и все больше влюблялись в идею построения Абсолютно Правильной Окружности из спичек. В одной из многих комнат они увидели карту бесподобных размеров, на которой жирным пунктиром, отдаленно напоминающим аккуратно разложенные спички-мутанты, была обозначена эта самая Правильная Окружность. Марта и Редингот установили, что линия Окружности пройдет через такие страны, как Англия (около нее на карте стоял маленький красный флажок, из чего следовало, будто все мы в данный момент находимся именно в этой стране, мда…), Бельгия, Франция, Швейцария, Италия (а именно: Сицилия), дальше Средиземным морем, потом Ливия, Египет, Судан, Эфиопия, через Красное море, затем Йемен, довольно большой кусок Индийского океана, Индонезия, Малайзия, Южно-Китайское море, Филиппины, далее долго по Тихому океану до самой северной оконечности необъятной родины автора настоящего художественного произведения, наконец – Северный Ледовитый океан, а там уж – через Гренландию – снова Англия, у границы которой намекал на окончание пути еще один маленький красный флажок.

– По-моему, Окружность недостаточно велика, чтобы получиться правильной, – озаботился Редингот. – Западное полушарие – за исключением Гренландии – вообще не охвачено! Да и восточное охвачено далеко не полностью. – Тут он пальцем начал чертить на карте гипотетически бóльшую Окружность, в то время как Марта отнюдь не разделяла его озабоченности, а имела собственную: ее, напротив, ошарашивала грандиозность замысла устроителей Умственных Игрищ и сильно пугала перспектива прокладывать Окружность по таким участкам, как все водные (особенно Тихий океан, а еще особеннее – Северный Ледовитый), и Гренландия.

И Марта, в свою очередь, поделилась этой озабоченностью с Рединготом, который, почти не слушая ее, отвечал, что лично он за водные участки в принципе спокоен, так как спички в воде не тонут. А работать в условиях Крайнего Севера Рединготу, по его словам, представлялось наиболее почетным.

От такого ответа у Марты сильно закружилась голова, а в сердце родилась молитва о том, чтобы им с Рединготом выпал жребий полегче… если, конечно, жребий у них общий! Марту вполне устроила бы европейская часть Окружности, на худой конец – восточноафриканская, а больше, кажется, никакая. И уж во всяком случае – не океаны…

Редингот между тем, все еще чертя пальцем по карте, по-прежнему лелеял идею увеличения Окружности.

– Такую Окружность, как изображена здесь, – с жаром провозглашал он, – строить совершенно бессмысленно: она заведомо будет лишь относительно правильной. Нам же необходима Абсолютно Правильная Окружность из спичек. – Тут Редингот подозрительно взглянул на Марту и спросил: – Вас, Марта, может быть, вообще уже не заботит, насколько правильной будет Окружность?

Марта поспешила заверить Редингота, что правильность Окружности – ее основная забота, и Редингот полностью успокоился.

Конференц-зал, отведенный под жеребьевку, оказался настолько заполнен лучшими умами человечества и их чемоданами, что, когда Редингот – просто из любопытства – с галерки, где только и остался душный клочок пространства для них с Мартой, швырнул в зал яблоко, яблоку этому определенно негде было упасть – и оно в недоумении зависло в спертом присутствующими воздухе. Впрочем, один из присутствующих – сухопарый старик с большим, как у акулы, ртом – немедленно схватил это алевшее прямо возле его бескровных губ яблоко и просто-таки сожрал его на весь конференц-зал.

Неожиданно Бог весть откуда раздался голос, кажется, Председателя Умственных Игрищ: должно быть, то была приветственная речь.

Процитируем данную приветственную речь точно – то есть во всем ее безобразии:

«Дорогие собравшиеся!

От имени человечества я приветствую его лучшие умы и выражаю им благодарность за согласие принять участие в очередных Умственных Игрищах. С каждым годом нас, страстно желающих построить Абсолютно Правильную Окружность из спичек, становится все больше. Однако, к сожалению, Абсолютно Правильная Окружность – пока мечта. Так что проку от нее мало. Но заверяю вас: как только эта мечта станет реальностью, проку от нее будет много, ибо каждый из живущих сможет, взглянув на эту прекрасную реальность, сказать: “Я видел Абсолютно Правильную Окружность из спичек, ура!” Может ли быть награда выше этой?

Да, Абсолютно Правильную Окружность из спичек построить трудно. Более того, ее вообще практически невозможно построить. Но – оставим пессимистические настроения. Воспарим!»

Услышавшие призыв поняли его буквально. Все, кто был крылат, воспарили. Сделалось темно: летавшие заслоняли свет. Те, кто остался сидеть, заверещали – должно быть, от страха – на разные голоса, соскочили с мест и принялись метаться по залу. Между тем воспарившие – в силу их многочисленности – начали сталкиваться в воздухе и от этого падать на головы метавшихся.

Стали иметься жертвы.

Находчивому Рединготу, который чуть ли не раньше других взмыл под потолок, нацепив бледно-желтые свои крылья и схватив Марту в охапку, удалось высадить ногой оконную раму. Он прижал Марту к груди и вылетел с ней на улицу в образовавшийся проем.

– Мы как влюбленные над городом у Шагала, – неточно, но красиво определила Марта.

С почтительного уже расстояния они наблюдали за теми, кто эвакуировался через окно. Многие были весьма помяты. Поставив Марту на землю, Редингот бросился навстречу эвакуировавшимся. Зачем это он, интересно, бросился… и не надо ли как-нибудь помочь ему?

– Надо! – кричит Редингот. – Дайте мне рупор!

Пожалуйста…

Редингот на лету поднес рупор к губам.

– Остановить парение! Всем занять свои места!

А что, убедительно.

Мало-помалу движение упорядочилось, метавшиеся и летавшие благополучно нашли свои кресла и опустились в них. Вылетевшие влетели обратно – с ними в основном тоже все было нормально.

– Вынести из зала мертвых и вывести искалеченных! – в рупор продолжал командовать Редингот.

Сообразительная Марта, оказывается, даром на земле не стояла: она уже давно вызвала скорую. Люди в белых халатах спешили на помощь пострадавшим и тем, кто еще продолжал страдать. Вскоре зал от них был очищен.

Едва лишь за последним санитаром закрылась дверь, Редингот обратился к залу:

– Разрешите представиться: Редингот. Я объявляю себя Председателем Оргкомитета Умственных Игрищ, поскольку больше никто из присутствующих этого не заслуживает. Оставляю за собой право сформировать новый Оргкомитет по причине полной дискредитированности старого в моих карих глазах.

Карими своими глазами он разыскал Марту и, подозвав ее, представил присутствовавшим:

– Это Марта. Она секретарь нашего собрания. Ее следует боготворить.

Марта улыбнулась – и все ужасно ее полюбили, потому что Марта – Зеленая Госпожа.

Впрочем, нет. Надо, чтобы не все полюбили Марту, – пусть кто-то один возненавидит ее, но это никак не отразится на дальнейшем ходе событий. И пусть таким возненавидевшим окажется беззубый человек.

Беззубый человек поднялся со своего места и, сильно шепелявя, раздельно произнес:

– Вот вы тут все полюбили эту Марту, а я ее ненавижу, – после чего сразу же сел и затих.

– Наверное, у Вас с ней старые счеты, – предположили из зала семеро смелых.

– Не ваша забота! – коротко огрызнулся беззубый и больше на провокации не отвечал – впрочем, провокаций больше и не было.

Зато одна огромная собака из третьего ряда вышла из ряда вон и бросилась на грудь Рединготу с такими высокими словами:

– Я друг человека!

Облобызав Редингота, собака немножко описалась и потому сконфузилась, но говорить не перестала.

– Моя фамилия Бернар. У моих родителей было двое детей, – рассказывала собака, брезгливо отойдя от лужицы. – Мы жили в холле… то есть в неге: брат и сестра. Я брат, – призналась собака, внезапно оказавшись мужчиной. – Сестру назвали Сара Бернар – и получилось глупо. А меня никак не назвали – и получилось умно: я остался просто Бернар. Так и зажили мы бок о бок: дочь Сара Бернар и Сын Бернар. Вот… извините за подробности. И, предупреждаю, я на все готов.

– Отлично! – воскликнул Редингот. – Готовы ли Вы в ходе жеребьевки стать главным контролером? Будете следить за порядком. Будете? – грозно уточнил новый Председатель Оргкомитета.

– Еще как буду, – воодушевился Сын Бернар, – камня на камне не оставлю!

– Только писать больше не надо, не маленький, – предупредил Редингот и бодро выкрикнул: – Жеребьевка!

Зал загудел.

– Сначала скажите речь, а то нам первая не понравилась!

– Хорошо, я скажу вам речь. Но мне придется начать издалека… да и закончить, видимо, вдалеке.

Тут Редингот стремительно вылетел в окно и отлетел на более чем приличное расстояние. Оттуда ему пришлось кричать безобразно сильно, даже и в рупор – чтобы его услышали.

– В истории человечества, – кричал новоиспеченный Председатель Оргкомитета Умственных Игрищ, – было великое множество грандиозных идей. На то, чтобы просто перечислить их, у нас ушли бы годы. Сэкономим эти годы и скажем не мудрствуя лукаво: пропади они пропадом, все грандиозные идеи человечества! Они не могут увлекать нас с вами хотя бы потому, что есть у них один общий и весьма серьезный недостаток. В чем он? А вот в чем: все великие идеи человечества выдвигались для чего-то… Например, для того, чтобы в какой-нибудь области сделать какой-нибудь шаг – чаще всего вперед. Или, скажем, для того, чтобы кому-нибудь в чем-нибудь помочь – чаще всего зря. Ну и… так далее. Однако каждому понятно, что выдвигать идею для чего-то – меркантильно! Уж не хотите ли Вы, могут спросить меня, упрекнуть в меркантильности все человечество? – Хочу! – отвечу я и упрекну: «Ты меркантильно, все человечество!» Бросив в лицо человечеству этот горький упрек, я тут же потребую, чтобы мне аплодировали – по возможности бурно. Требую: аплодируйте!

В зале тотчас раздались бурные аплодисменты: публика, видимо, поняла, что с Рединготом шутки плохи.

– Так в чем же коренное отличие нашей с вами грандиозной идеи – идеи построения Абсолютно Правильной Окружности из спичек – от прочих, так называемых грандиозных идей человечества? А в том, опять отвечу я, что наша идея подлинно грандиозная, между тем как прочие – лишь так называемые грандиозные. Что это значит? – спрашиваю я вас и сам себе за вас отвечаю: это значит, что наша грандиозная идея чиста и светла. Она выдвинута вообще безо всякой цели. Спросите свое сердце: для чего тебе, сердце, строить Абсолютно Правильную Окружность из спичек? Уверяю вас, сердце ваше только пожмет плечами: оно не знает ответа на этот вопрос. Ибо ответа на этот вопрос – нет.

Да! Мы хотим построить Абсолютно Правильную Окружность из спичек просто так, неизвестно зачем. Вот в чем чистота и светлота нашей грандиозной идеи. Станут ли счастливее от этого люди? Нет, – с гордостью отвечаем мы. Может быть, они станут от этого еще несчастнее? Нет, – с тою же гордостью отвечаем мы. И с полной определенностью добавляем: построение Абсолютно Правильной Окружности из спичек не изменит в мире ровным счетом ничего. Скажу больше: миру от построения Абсолютно Правильной Окружности из спичек ни жарко ни холодно, миру до лампочки, миру плевать, – я не боюсь этого слова! – построим мы из спичек Абсолютно Правильную Окружность или нет.

(Услышав «плевать», одна благородная женщина средних лет, с детства не выносившая грубостей, сразу же умерла на своем тринадцатом месте в своем тринадцатом ряду. Ее поспешно вынесли и с почестями захоронили поблизости от места кончины, причем на могиле ее немедленно выросла финиковая пальма.)

– Так возрадуемся! Нам удалось преодолеть меркантильность – главный порок человечества. Выражаясь крепкими словами Иммануила Канта, которого я хотел бы провозгласить нашим идейным отцом и потому сразу провозглашаю: «Иммануил Кант, ты идейный отец наш!» – мы свободны от всякого побочного интереса. Абсолютно Правильная Окружность из спичек привлекает нас сама по себе – какой тут, ко всем чертям, может быть побочный интерес, когда и основного-то интереса нету? Строить нашу Окружность совершенно ни к чему. Ура!

К концу речи Редингот совершенно потерял голос – и только по движению его далеких губ, да и то с колоссальным трудом, можно было догадаться о смысле произносимых им слов. Но лучшие умы человечества – на то они и лучшие умы, – несомненно, догадались и разразились ответным «ура!» минут на десять-двадцать-тридцать…

Марта, стенографируя речь Редингота, страшно гордилась им. Как быстро и точно оценил он ситуацию, как грамотно обозначил ее параметры и как четко определил задачи!

А Редингот, летя обратно, произнес на лету: – Ближе к делу! – и вплотную приблизился к папке с надписью «Дело», надежно охраняемой Сын Бернаром. Растерявшись от такой быстрой смены событий, Сын Бернар тут же укусил Редингота за одну из голых ног. И смущенно произнес:

– Извините… переусердствовал!

– Сукин Сын Бернар! – простонал Редингот, накладывая жгут выше колена, но ниже пояса.

Кровь хлестала из перекушенной вены.

– Если это дело не остановить, Вы можете умереть от потери крови, – щедро пообещал Сын Бернар.

– Дожидайтесь! – не согласился умереть Редингот. – Я же все-таки не фунт изюма – вот хоть у Марты спросите.

В это время по залу сам собой распространился дурацкий слух, что Редингота зарезали, дабы принести его в жертву чистой и светлой идее окружности из спичек… Все поднялись со своих кресел и по самое некуда погрузились в скорбное молчание. На сцене умирал Редингот. Марта – по причине страшной занятости протоколом – не могла быть рядом с ним: глотая слезы, она усердно стенографировала происходящее на ее глазах историческое событие. «Редингот умирает от потери крови, – закусив губу, писала она. – Зал по самое некуда погружается в скорбное молчание».

Редингот умирал долго и мучительно. Чтобы как-то развеселить умирающего, на сцену вышел дрессированный Слон и стал выделывать уморительные номера с бревном. Зал хохотал ужасно. Редингот тоже улыбался – правда, почти уже с того света… но, ясное дело, потешный Слон смешил и его.

Наконец Редингот отвлекся от занимательного зрелища и тихо сказал Сын Бернару:

– Я, кажется, действительно, не жилец. Впрочем, если хорошенько вдуматься…

– Кто тут умеет вдумываться? – мгновенно реагировал Сын Бернар. – Нам нельзя терять ни минуты!

На сцену вышла маленькая очкастая девочка с очень большой головой на плечах и смело сказала:

– Я умею вдумываться.

– Хорошенько? – уточнил Сын Бернар.

– Зашибенно умею, – превзошла ожидания девочка.

– Вдумайся, детка, – попросил тогда Сын Бернар.

Девочка вдумалась и равнодушно произнесла: