Помоги проекту - поделись книгой:
— Мы встретим здесь прекрасное отношение, — сказал он, одобрительно кивая головой. — Индонезийцы будут хорошо заботиться о нас, так же как и сотрудники американского посольства. Но давайте не забывать, что мы здесь с важным заданием. — Он посмотрел на стопку карточек перед собой. — Да, мы здесь для того, чтобы разработать план электрификации Явы — одного из самых густонаселенных мест в мире. Но это только верхушка айсберга.
Выражение его лица стало серьезным; сейчас он напоминал Джорджа Скотта в роли генерала Паттона, одного из своих любимых героев.
— Мы здесь, чтобы, без преувеличения, спасти эту страну от лап коммунизма. Как вы знаете, у Индонезии долгая и трагическая история. Теперь, готовясь войти в двадцатый век, страна опять на пути испытаний. Мы должны сделать так, чтобы страна не пошла по стопам своих северных соседей — Вьетнама, Камбоджи и Лаоса. И ключевым моментом здесь является интегрированная система электроснабжения. Именно это, более чем любой другой фактор (возможно, за исключением нефти), обеспечит победу капитализма и демократии. Кстати о нефти. — Он опять затянулся сигарой и перевернул несколько карточек перед собой. — Мы все знаем, насколько наша страна зависит от нефти. В этом отношении Индонезия может стать для нас могущественным союзником. Так что, когда вы приступите к разработке генерального плана, пожалуйста, сделайте все возможное, чтобы нефтяная промышленность и вся инфраструктура — порты, трубопроводы, строительные компании — смогли удовлетворять свои потребности в электроэнергии в период действия этого двадцатипятилетнего плана.
Оторвав взгляд от карточек, он посмотрел прямо на меня.
— Лучше ошибиться в переоценке, чем недооценить. Вы же не хотите, чтобы на ваших руках была кровь индонезийских детей или наша собственная. Вы же не хотите, чтобы они жили под серпом и молотом китайского красного флага.
Той ночью, лежа в своей постели в роскошном номере пятизвездочного отеля, я вспомнил Клодин. Меня преследовали ее рассуждения об иностранном долге. Я пытался успокоить себя, вспоминая лекции по макроэкономике в школе бизнеса. В конце концов, говорил я себе, я нахожусь здесь, чтобы помочь Индонезии выйти из Средневековья и занять свое место в современном промышленном мире. Но я знал, что утром, выглянув из окна, за бассейном и цветущими садами отеля я увижу нищие лачуги, разбросанные на много миль вокруг. И я буду знать, что младенцы умирают от недостатка питания и питьевой воды, что дети и взрослые страдают от страшных болезней и живут в ужасающих условиях.
Я беспокойно ворочался в постели. Невозможно было отрицать, что Чарли и все остальные члены нашей команды приехали сюда по эгоистическим причинам. Мы продвигали внешнюю политику США и защищали корпоративные интересы. Нами руководила скорее жадность, чем желание улучшить жизнь местному населению. На ум пришло слово «корпоратократия». Я не знал, услышал ли я его где–то или изобрел сам, но оно точно подходило для обозначения новой элиты, задумавшей установить господство над всей планетой.
Это было тесно спаянное братство горстки людей, имевших общие цели. Члены братства свободно перемещались с должностей в правлениях корпораций на правительственные посты. Я вдруг подумал, что превосходным примером этому был Роберт Макнамара, в то время президент Всемирного банка. Ранее занимая пост президента «Форд мотор компани», в правление президентов Кеннеди и Джонсона он был министром обороны, а теперь возглавил самую влиятельную финансовую организацию в мире.
Я также понял, что профессора в колледже не понимали действительной природы макроэкономики: во многих случаях помощь в развитии экономики приводит к обогащению нескольких человек на вершине пирамиды, находящиеся же внизу опускаются еще ниже. Действительно, развитие капитализма часто приводит к возникновению системы, напоминающей средневековое феодальное общество. Если кто–то из моих профессоров и понимал это, они бы ни за что в этом не признались — вероятно потому, что колледжи спонсируются крупными корпорациями и их руководством. Такое откровение стоило бы этим профессорам их должностей, точно так же, как и мое открытие могло стоить мне потери моей работы.
Эти мысли не давали мне спать все время, пока я жил в «Интерконтинентал Индонезия». В конце концов я нашел способ защитить себя от этих мыслей. Этот способ оправдывал лично меня: я вырвался из городишки в Нью–Гемпшире, из подготовительной школы, избежал призыва в армию. Благодаря стечению обстоятельств и упорному труду я заработал свое место в хорошей жизни. Меня также успокаивало сознание того, что по меркам моего общества я делал правильные вещи. Я становился успешным и уважаемым экономистом. Я делал то, к чему готовили меня в школе бизнеса. Я помогал воплотить модель развития, одобренную лучшими умами мира.
И тем не менее по ночам я часто утешал себя мыслью, что когда–нибудь я расскажу правду. После этого я вгонял себя в сон, читая романы Луиса Ламора о приключениях метких стрелков–ковбоев на Диком Западе.
Глава 5. ПРОДАВАЯ ДУШУ
Шесть дней мы провели в Джакарте: регистрировались в посольстве США, встречались с различными чиновниками и отдыхали около бассейна. Меня поразило количество американцев, проживавших в «Интерконтинентал». Я с удовольствием наблюдал за красивыми молодыми женщинами, женами высокопоставленных сотрудников американских нефтяных и строительных компаний, которые проводили дни около бассейна, а вечера — в нескольких шикарных ресторанах недалеко от гостиницы.
Затем Чарли перевез нас в находящийся в горах город Бандунг. Климат там был мягче, нищета не так бросалась в глаза, кроме того, там было меньше отвлекающих факторов. Нас поселили в «Висме» — принадлежащем правительству пансионе. Он был укомплектован обслуживающим персоналом, имелись управляющий, повар, садовник. Построенный в период голландской колонии, «Висма» был райским местом. Его просторная веранда выходила на чайные плантации, покрывавшие холмы и склоны вулканических гор Явы. Кроме того, мы получили в свое распоряжение одиннадцать внедорожников «Тойота» с водителями и переводчиками. И наконец, нам предоставили членство в эксклюзивном бандунгском гольф–клубе и офис в местной штаб–квартире «Перусахан Умум Листрик Негара» (ПЛН), государственной электрической компании.
Мои первые дни в Бандунге были заняты встречами с Чарли и Говардом Паркером. Говарду было за семьдесят. Он вышел на пенсию с должности главного прогнозиста загруженности «Энергетических систем Новой Англии». Когда мы познакомились с ним, он отвечал за прогнозирование количества энергии и генерирующей мощности (нагрузки), которая понадобится острову Ява в течение последующих двадцати пяти лет, а также за разбивку этого показателя по городам и районам. Поскольку потребности в электроэнергии в значительной степени соотносятся с экономическим ростом, его прогнозы находились в зависимости от моих перспективных оценок экономики. Остальные члены нашей команды должны были, основываясь на наших прогнозах, разработать генеральный план, определить месторасположение и тип заводов, магистральных и распределительных линий передачи и систем доставки топлива, с тем чтобы этот план максимально полно отвечал нашим оценкам. Во время наших встреч Чарли постоянно подчеркивал важность моей работы и изводил меня разговорами о том, что я должен быть очень оптимистичен в своих оценках. Клодин была права: я выполнял ключевую для всего проекта работу.
— Первые несколько недель здесь, — объяснял Чарли, — должны быть посвящены сбору информации.
Он, Говард и я сидели в больших ротанговых креслах в его шикарном кабинете. Стены были украшены батиками с иллюстрациями древнеиндийских эпических текстов «Рамаяна». Чарли попыхивал сигарой.
— Инженеры составят подробное описание существующей энергосистемы, пропускной способности портов, автодорог, железных дорог и прочего. — Он указал сигарой в мою сторону. — Тебе надо действовать быстро. К концу первого месяца Говард должен получить полное представление о том экономическом чуде, которое свершится, когда вступит в действие новая экономическая система. К концу второго месяца ему понадобится разбивка по регионам. Последний месяц уйдет на заполнение пробелов. Это будет важнейшим моментом. В этот месяц нам придется поработать совместно. В день отъезда мы должны быть абсолютно уверены, что у нас есть вся необходимая информация. Мой девиз — «Домой ко Дню благодарения!». И никаких возвращений!
Говард казался дружелюбным человеком, добрым дедушкой, но на самом деле это был ожесточившийся человек, чувствовавший себя обманутым жизнью. Он не смог достичь карьерных вершин в «Энергетических системах Новой Англии», и это глубоко его обижало.
— Меня обошли, — повторял он мне, — потому что я отказался купить линию, принадлежавшую компании.
Его насильно выпихнули на пенсию, и тогда, не в состоянии сидеть дома с женой, он стал работать консультантом в МЕЙН. Это была его вторая командировка. Эйнар и Чарли предупредили меня, чтобы я был с ним поосторожней. Говоря о нем, они использовали слова «упрямый», «посредственный» и «мстительный».
Получилось так, что Говард стал одним из самых мудрых моих наставников, хотя в то время я не был готов воспринять его таковым. Он не получил обучения, аналогичного тому, что дала мне Клодин. Возможно, его посчитали слишком старым или слишком упрямым. А может быть, решили, что он недолго задержится на этом месте — пока вместо него не найдут более гибкого сотрудника вроде меня. Короче говоря, с их точки зрения он представлял собой проблему. Говард совершенно отчетливо понимал ситуацию и то, что от него ожидали, и не был намерен стать пешкой в этой игре. Все эпитеты, которые употребляли Эйнар и Чарли по отношению к нему, соответствовали действительности, однако какая–то часть его упрямства проистекала из нежелания прислуживать им. Сомневаюсь, что он когда–либо слышал термин «экономический убийца», но он осознавал, что они намерены использовать его для продвижения той формы империализма, которую он не мог принять.
После одной из наших встреч с Чарли он отвел меня в сторону. Он пользовался слуховым аппаратом и сейчас теребил маленькую коробочку под рубашкой, с помощью которой регулировалась громкость.
— Разговор между нами, — сказал он шепотом. Мы стояли у окна нашего с ним кабинета, глядя на застоявшиеся воды канала, протекавшего мимо здания «ПЛН». Молодая женщина купалась в грязной воде, пытаясь сохранить какое–то подобие скромности, обернув саронг вокруг своего обнаженного тела. — Они попытаются убедить тебя, что экономика собирается взмыть как ракета, — продолжал он. — Чарли беспощаден. Не дай ему добраться до тебя.
После его слов я почувствовал внезапную слабость — и одновременно желание убедить его, что Чарли был прав; в конце концов, моя карьера зависела от расположения ко мне моих боссов.
— Конечно, экономика будет процветать, — сказал я, не отводя глаз от женщины в канале. — Смотри, что происходит.
— Понятно, — пробормотал он, очевидно не имея представления о происходившем прямо перед нами. — Ты уже принял их линию, не так ли?
Движение выше по каналу привлекло мое внимание. Пожилой человек подошел к берегу, спустил штаны и уселся на корточках для отправления естественной нужды. Молодая женщина видела это, но, ничуть не смущаясь, продолжала купаться. Я отвернулся от окна и посмотрел Говарду в глаза.
— Я кое–что повидал, — сказал я. — Может быть, я молод, но я только что вернулся из трехгодичной командировки в Южную Америку. Я видел, что происходит, когда находят нефть. Все быстро меняется.
— Что ж, я тоже кое–что повидал, — передразнил он меня. — За много лет. И сообщу вам кое–что, молодой человек. Мне наплевать на вашу нефть и все такое. Я прогнозировал нагрузки всю свою жизнь: во времена Великой депрессии, Второй мировой войны, во времена взлетов и провалов. Я видел, что сделала 128–я магистраль, так называемое массачусетское чудо, с Бостоном. И я знаю наверняка, что нагрузка никогда не возрастала больше чем на 7–9 процентов в год за какой бы то ни было продолжительный период. Это в лучшие времена. Шесть процентов в год — более вероятная цифра.
Я пристально посмотрел на него. Какая–то часть меня подозревала, что он прав, но я собирался отстаивать свою позицию. Я знал, что мне надо убедить его, потому что моя собственная совесть требовала оправданий.
— Говард, это не Бостон. Это страна, в которой до сих пор не было электричества. Здесь все по–другому.
Он повернулся на каблуках и взмахнул рукой так, как будто собирался вымести меня из комнаты.
— Давай, вперед, — проворчал он. — Продавайся. Мне наплевать на твои результаты. — Он рывком вытащил стул из–за стола и упал на него. — Я составлю свой прогноз, основываясь на том, что я думаю, а не на каких–то высосанных из пальца экономических исследованиях. — Схватив карандаш, он стал что–то писать в блокноте.
Это был вызов, который я не мог проигнорировать. Я подошел к нему и встал перед столом.
— Ты будешь выглядеть довольно глупо, если я выдам всеми ожидаемую оценку — бум, как во времена золотой лихорадки в Калифорнии, а ты спрогнозируешь рост электричества, сопоставимый с бостонским в 1960–х годах.
Он бросил карандаш и уставился на меня.
— Это бесчестно! Вот как это называется. Вы — все вы, — он обвел рукой кабинет, — вы все продали душу дьяволу. Вы делаете это только ради денег. Ладно, — он выдавил улыбку и потянулся рукой к коробочке под рубашкой, — я отключаю звук и продолжаю работать.
Он потряс меня до глубины души. Я выскочил из кабинета и направился к Чарли. Остановившись на полпути, я задумался: а что я, собственно, собираюсь сделать? Развернувшись, я спустился вниз и вышел на улицу. Молодая женщина выходила из канала. Ее мокрый саронг плотно облегал тело. Пожилой мужчина исчез. Несколько мальчишек с брызгами и криками резвились в канале. Пожилая женщина, стоя по колено в воде, чистила зубы; рядом другая стирала белье.
В горле вырос огромный ком. Я присел на бетонный обломок, стараясь не замечать резкой вони из канала. Я пытался удержать слезы: мне надо было понять, почему я чувствую себя таким несчастным.
«Вы делаете это только ради денег». Слова Говарда снова и снова звучали у меня в голове. Он наступил на больную мозоль.
Мальчишки продолжали брызгаться. Их веселые голоса наполняли воздух вокруг. Я раздумывал, что же мне делать. Что нужно для того, чтобы стать таким же беззаботным, как они? Этот вопрос не переставал мучить меня, пока я сидел, наблюдая, как они резвятся в своем блаженном неведении, очевидно не имея ни малейшего представления о том, какую угрозу представляют собой эти зловонные воды. Вдоль канала шел прихрамывая горбатый старик с кривой жестянкой в руках. Остановившись, он стал наблюдать за мальчишками, и его лицо растянулось в беззубой улыбке.
Может, мне следует довериться Говарду; тогда вместе мы сможем найти решение. И я сразу же почувствовал облегчение. Подняв с земли маленький камешек, я бросил его канал. По мере угасания кругов на воде исчезала и моя эйфория. Я знал, что я не смогу этого сделать. Говард был стар, разочарован в жизни. Карьерные перспективы остались для него позади. Ясное дело, теперь он не хочет прогибаться. Я был молод, только начинал карьеру и совершенно не собирался заканчивать ее так, как он.
Уставясь в гниющую воду канала, я опять вспомнил Нью–Гемпшир, школу на холме, в которой я в одиночестве проводил каникулы, в то время как мои одноклассники веселились на балах дебютанток. Постепенно я осознал печальный факт. Мне опять не с кем было поговорить.
В ту ночь, лежа в постели, я думал о людях, встретившихся мне в жизни: Говарде, Чарли, Клодин, Энн, Эйнаре, дяде Фрэнке. Интересно, какой была бы моя жизнь, если бы я их не встретил? Где бы я жил? Уж не в Индонезии, это точно. Я размышлял о своем будущем, о том, куда же я иду. Я обдумывал решение, которое мне предстояло принять. Чарли недвусмысленно Дал понять, что ожидает от нас с Говардом показателей роста не менее 17 процентов в год. Какой же прогноз должен я составить?
Внезапно мне в голову пришла мысль, которая немного Успокоила меня. Почему я раньше до этого не додумался? Решение принадлежало вовсе не мне. Говард сказал, что он поступит так, как сочтет правильным, вне зависимости от моих заключений. Я мог порадовать своих боссов высокой оценкой экономического роста, но он все равно поступит по–своему; моя оценка никак не отразится на генеральном плане. Мне все время указывали на важность моей работы, но это было не так. Гора упала с моих плеч. Я провалился в глубокий сон.
Через несколько дней Говарда свалил сильнейший приступ амебного гепатита. Мы срочно уложили его в госпиталь при католической миссии. Врачи, назначив лечение, настоятельно посоветовали ему вернуться в Штаты. Говард заверил нас, что уже собрал всю необходимую ему информацию и вполне может закончить отчет в Бостоне. Прощаясь, он повторил мне то, о чем уже предупреждал раньше:
— У тебя нет необходимости химичить с цифрами. Я не буду участвовать в этой афере, и мне все равно, что ты там расскажешь о чудесах экономического роста!
Часть II: 1971–1975
Глава 6. Я В РОЛИ ИНКВИЗИТОРА
По условиям нашего контракта с правительством Индонезии, Азиатским банком развития и USAID, кто–то из нас должен был посетить все самые густонаселенные центры территории, охватываемой генеральным планом. Эту обязанность возложили на меня. Чарли сформулировал это так:
— Ты выжил на Амазонке; ты знаешь, как обращаться с насекомыми, змеями и грязной водой.
Вместе с водителем и переводчиком я посетил множество красивых мест и жил в довольно мрачных жилищах. Я встречался с местными бизнесменами и политическими лидерами и выслушивал их мнение о перспективах экономического роста. Однако я обнаружил, что большинство из них не стремятся поделиться со мной информацией. Казалось, их путает мое присутствие. Они все как один говорили, что мне надо сначала получить разрешение на встречу либо у руководства, либо в государственных учреждениях, либо в головном офисе фирмы в Джакарте. Иногда мне казалось, что они вступили в какой–то тайный сговор против меня.
Обычно эти поездки были недолгими, не более двух–трех дней. В перерывах я возвращался в «Висму» в Бандунге. У женщины, управлявшей пансионом, был сын, на несколько лет младше меня. Его имя было Расмон, но все, кроме матери, называли его Рейси. Он изучал экономику в местном университете и поэтому сразу же заинтересовался моей работой. Честно говоря, я ждал, что он попросит меня о работе. Кроме того, он начал обучать меня индонезийскому языку.
После завоевания независимости от голландцев президент Сукарно считал приоритетом создание легкого для изучения языка. На островах архипелага говорят на более чем 350 языках и диалектах [18], и Сукарно понял, что государству необходим общий язык, чтобы объединить людей, живущих на разных островах и принадлежащих к различным культурам. Он пригласил команду лингвистов из разных стран, и результатом их в высшей степени успешной работы стал индонезийский язык. В основе его лежит малайский язык. В нем нет такого количества времен, неправильных глаголов и прочих сложностей, как во многих других языках. К концу 1970–х годов большинство индонезийцев уже говорили на нем, хотя продолжали использовать яванский и другие диалекты в своих общинах. Рейси был прекрасным учителем, с великолепным чувством юмора, и по сравнению с шуарским или даже испанским языками индонезийский показался мне легче легкого.
У Рейси был мотоцикл, и он поставил перед собой задачу познакомить меня с городом и его жителями.
— Я покажу вам Индонезию, которую вы не видели, — пообещал он как–то вечером и попросил сесть на мотоцикл позади него.
Мы увидели марионеточный театр теней, музыкантов, играющих на традиционных национальных инструментах, огнедышащих фокусников, жонглеров, уличных продавцов, продающих все — от контрабандных американских кассет до редчайших предметов местной культуры. В конце концов мы оказались в крошечном кафе. Его посетители, молодые женщины и мужчины, своей одеждой и прическами напоминали зрителей на концерте группы «Битлз» в конце 1960–х годов; однако все они явно были индонезийцами. Рейси представил меня группе молодых людей, сидевших около столика, и мы присоединились к ним.
Они все в той или иной степени владели английским, но оценили и с удовольствием поощряли мои попытки говорить на индонезийском. Открыто говоря об этом, они спросили, почему американцы никогда не учат их язык. У меня не было ответа на этот вопрос. Не было и объяснений, почему я единственный из американцев или европейцев оказался в этой части города, хотя нас всегда много в гольф–клубе, в шикарных ресторанах, кинотеатрах и дорогих супермаркетах.
Я всегда буду помнить эту ночь. Рейси и его друзья относились ко мне как к своему. Я почувствовал эйфорию от нахождения там, оттого, что вместе с ними радуюсь этому городу, еде, музыке, запаху гвоздичных сигарет и другим ароматам, которые были частью их жизни, шучу и смеюсь вместе с ними. Как будто опять вернулось время, когда я работал в Корпусе мира. Интересно, думал я, почему мне всегда казалось, что я хочу путешествовать первым классом, ограждая себя от этих людей. Вечер продолжался. Они с возрастающим интересом стали расспрашивать меня. Их интересовало мое впечатление об их стране, о войне, которую вели Соединенные Штаты во Вьетнаме. Их всех шокировало то, что они называли «незаконным вторжением», и они с облегчением узнали, что я разделяю их чувства.
Мы с Рейси вернулись в пансион поздно, свет уже был потушен. Я горячо поблагодарил его за приглашение в свой мир; он поблагодарил за то, что я был откровенен с его друзьями. Мы решили, что будем встречаться еще, обнялись и разошлись по комнатам.
Случай с Рейси еще больше подзадорил мое желание проводить как можно меньше времени с коллегами из МЕЙН. На следующее утро, беседуя с Чарли, я сообщил ему, что меня не удовлетворяют мои попытки получить информацию от местных. Кроме того, большую часть необходимых мне статистических данных можно было получить только в правительственных учреждениях в столице. Мы договорились, что мне придется провести одну–две недели в Джакарте.
Он посочувствовал, что мне придется поменять Бандунг на душный мегаполис, я же сделал вид, что эта идея не вызывает во мне удовольствия. В душе, однако, я ликовал, поскольку у меня появлялась возможность побыть одному, рассмотреть Джакарту, пожить в элегантном «Интерконтинентал Индонезия». Но, уже будучи в Джакарте, я понял, что смотрю на жизнь под другим утлом зрения. Ночь, проведенная с Рейси и его друзьями, и мои поездки по стране изменили меня. Я понял, что смотрю на своих соотечественников–американцев другими глазами. Молодые жены высокопоставленных сотрудников уже не казались такими красивыми. Забор вокруг бассейна, стальные решетки на окнах нижних этажей, незаметные раньше, теперь бросались в глаза. Еда в элегантных ресторанах отеля казалась безвкусной.
И еще кое–что я заметил. Во время моих встреч с политическими лидерами и руководством фирм я уловил лукавство в отношении ко мне. Я не ощущал этого раньше, но теперь заметил, что многим из них было неприятно мое присутствие. Например, когда они представляли меня друг другу, они часто употребляли индонезийское слово, которое, согласно моему словарю, означало «инквизитор» и «следователь». Я намеренно не показывал, что знаю их язык, даже мой переводчик был уверен, что я знаю только несколько дежурных фраз. Я купил хороший индонезийско–английский словарь, и часто пользовался им после таких встреч.
Были ли эти эпитеты случайными? Может, они неправильно переведены в словаре? Я пытался убедить себя, что так оно и было. Но чем больше времени я проводил среди этих людей, тем больше убеждался, что я был незваным гостем, что приказ помогать мне был спущен им откуда–то сверху и что они не могли ему не подчиниться. Я не представлял, кто мог дать им такой приказ: чиновник из правительства, банкир, генерал, посольство США. Я знал только, что они приглашали меня в свои кабинеты, предлагали чай, вежливо отвечали на вопросы и всеми возможными способами пытались показать, как им приятен мой визит, пряча при этом затаенную вражду и злобу.
Это заставило меня задуматься об их ответах на мои вопросы и о том, насколько достоверной была их информация. Например, я никогда не мог прийти в офис с переводчиком просто так, не договорившись о встрече предварительно. В этом не было бы ничего особенного, но такая организация встреч пожирал а огромное количество времени. Поскольку телефоны работали редко, приходилось ехать в офис по забитым транспортом улицам, которые так причудливо извивались, что иногда требовалось потратить час, чтобы добраться до здания, расположенного всего в нескольких кварталах. Когда мы приходили в офис, нас просили заполнить несколько бланков. Наконец появлялся секретарь — обычно мужчина. Вежливо, с любезной улыбкой, которой славятся яванцы, он спрашивал меня о том, какого рода информация меня интересует, а затем назначал время встречи.
Эти встречи всегда, без исключения, назначались не раньше чем через неделю, и, когда она наконец происходила, мне выдавали папку с подготовленными материалами. Владельцы предприятий промышленности давали мне пяти–и десятилетние планы, банкиры — таблицы и графики, чиновники из правительства — списки проектов, которые вот–вот должны были сойти с чертежных досок и стать двигателями экономического роста. Все материалы, передаваемые мне этими ведущими бизнесменами и высокопоставленными чиновниками из правительства, а также сказанное ими в наших беседах — все это свидетельствовало о том, что Ява находится на пороге величайшего экономического взлета, подобного которому не знала еще ни одна страна мира. Никто из них, ни единый человек, ни разу не поставил под сомнение эту посылку или дал какую–либо негативную информацию.
По дороге в Бандунг я размышлял об этих встречах: меня не покидало чувство беспокойства. Мне подумалось, что все, что я делал в Индонезии, больше походило на игру, чем на реальность. Как будто мы играли в покер. Карты были закрыты. Мы не могли доверять друг другу или полагаться на информацию, которой делились. Но это была смертельно серьезная игра, и ее результат будет оказывать влияние на миллионы жизней в течение нескольких десятилетий.
Глава 7. ЦИВИЛИЗАЦИЯ ПОД СУДОМ
— Я повезу вас сегодня на даланга. — Рейси широко улыбался. — Ну, вы знаете, известные представления индонезийских марионеток. — Он посмотрел мне в глаза. — Сегодня очень важное представление. Мне кажется, вы много узнаете.
Он повез меня через те части Бандунга, о существовании которых я даже не подозревал, через кварталы, застроенные традиционными яванскими домиками кампонг, которые походили на построенные для бедных крошечные копии крытых черепицей дворцов. Остались позади величественные голландские дома в колониальном стиле и офисные здания. Люди были явно бедными, однако вели себя с исключительным достоинством. На них были поношенные, но чистые саронги из батика, яркие рубашки и широкополые соломенные шляпы. Везде нас приветствовали улыбками и смехом. Когда мы останавливались, к нам подбегали дети, чтобы дотронуться до меня и потрогать ткань моих джинсов. Маленькая девочка воткнула мне в волосы душистый цветок.
Мы припарковали мотоцикл недалеко от уличного театра. Там собрались уже несколько сотен человек. Одни стояли, другие сидели на раскладных стульях. Ночь была прозрачной и красивой. Хотя мы находились в старейшей части Бандунга, уличного освещения не было, и звезды вовсю сияли над головами. Воздух был наполнен ароматами древесного дыма, арахиса и гвоздики.
Рейси растворился в толпе и вскоре вернулся с друзьями, с которыми я познакомился в кафе. Они угостили меня горячим чаем, крошечными пирожными и сате
— Очень свежее мясо, только что приготовлено.
Потом заиграла музыка: раздались чарующие звуки гамалонга, инструмента, напоминающего звучанием храмовые колокола.
— Даланг исполняет всю музыку сам, — прошептал Рейси.
— Он также управляет всеми куклами и говорит их голосами, на нескольких языках. Мы вам переведем.
Это было замечательное представление, соединившее в себе местные легенды и современные события. Позже я узнал, что даланг — это шаман, который работает в состоянии транса. У него было более ста кукол, и каждая говорила особым голосом. Я никогда не забуду этой ночи. Она наложила отпечаток на всю мою дальнейшую жизнь. После нескольких классических сцен из древней «Рамаяны» даланг достал куклу, изображавшую Ричарда Никсона, с характерным длинным носом и обвисшими щеками. Президент США был одет, как дядя Сэм, — в звездно–полосатый цилиндр и фрак. С ним был еще один персонаж, одетый в полосатую тройку. В одной руке он держал ведро, украшенное долларовыми значками, в другой — американский флаг, которым он обмахивал Никсона, как слуга обмахивает веером своего хозяина. За ними появилась карта Ближнего и Дальнего Востока. На месте каждой страны был крючок, с которого свешивались страны. Никсон подошел к карте, снял с крючка Вьетнам и запихнул его в рот. Он закричал что–то. Мне перевели это как:
— Горько! Никуда не годится! Нам такого больше не надо!
— Он выбросил Вьетнам в ведро и стал проделывать то же с другими странами.
Однако я удивился, увидев, что следующими шли не страны Юго–Восточной Азии, а страны Ближнего Востока: Палестина, Кувейт, Саудовская Аравия, Ирак, Сирия и Иран. После этого он подошел к Пакистану и Афганистану. Каждый раз, перед тем как бросить страну в ведро, Никсон выкрикивал какой–то эпитет, и в каждом случае это были оскорбительные слова антиисламской направленности: «Мусульманские собаки», «Чудовища Мохаммеда», «Исламские дьяволы».
Толпа возбудилась, по мере наполнения корзины напряжение росло. Казалось, их разрывали одновременно смех, шок и ярость. Я чувствовал, что временами слова кукольника их задевали. Я тоже чувствовал себя не в своей тарелке: я выделялся из толпы, был выше остальных и поэтому боялся, что они могут направить свой гнев против меня. Потом Никсон сказал такое, что, когда Рейси перевел эти слова, волосы зашевелились у меня на голове:
— А это отдайте Всемирному банку. Посмотрим, сколько он сможет заработать для нас на Индонезии. — Сняв Индонезию с карты, он уже собрался бросить ее в ведро, но в этот момент на сцене появилась другая кукла. Она изображала индонезийца, одетого в рубашку из батика и брюки хаки, на груди у нее была табличка с именем.
— Популярный бандунгский политик, — объяснил Рейси. Кукла встала между Никсоном и человеком с ведром и подняла руку вверх.
— Остановитесь! — закричала она. — Индонезия суверенна! Толпа разразилась аплодисментами. Человек с ведром поднял флаг и вонзил его, как копье, в индонезийца. Тот, покачнувшись, упал. Зрители засвистели, заулюлюкали, закричали, потрясая кулаками. Никсон и человек с ведром некоторое время смотрели на зрителей. Затем, поклонившись, покинули сцену.
— Думаю, мне лучше уйти, — сказал я Рейси. Рейси положил руку мне на плечо.
— Все нормально, — сказал он. — Это не против вас лично. Но у меня не было в этом уверенности.
Потом мы все собрались в кафе. Рейси и его друзья уверили меня, что ничего не знали о том, что в спектакле будет сценка о Никсоне и Всемирном банке.
— Никогда не знаешь, чего ожидать от этого кукольника, — сказал кто–то из них.
Я поинтересовался, не было ли это сделано в честь моего присутствия. Кто–то рассмеялся и заметил, что у меня слишком раздутое эго.
— Типично для американцев, — добавил он, дружески похлопав меня по спине.
— Индонезийцы очень чувствительны в отношении политики, — сказал мужчина, сидевший рядом со мной. — А американцы разве не смотрят подобные шоу?
За столом напротив меня сидела красивая женщина, студентка местного университета, специализировавшаяся на английском языке и литературе.
— Но вы ведь сотрудник Всемирного банка, не так ли? — спросила она.
Я сообщил ей, что в настоящее время работаю на Азиатский банк развития и USAID.
— А это разве не одно и то же? — спросила она и, не дожидаясь ответа, добавила: — Разве сегодняшняя пьеска не соответствует действительности? Разве ваше правительство не воспринимает Индонезию и другие страны всего лишь как гроздь… — Она помедлила, подыскивая нужное слово.
— Винограда, — подсказал кто–то из ее друзей.
— Точно. Гроздь винограда. Можно сорвать гроздь и выбрать: оставим Англию, съедим Китай, выбросим Индонезию.
— После того как заберем всю их нефть, — добавила другая женщина.
Сначала я решил защититься, но оказался не готов к этому. Мне хотелось гордиться тем, что я приехал в эту часть города, посмотрел до конца это антиамериканское представление, которое мог бы расценить как личное оскорбление. Я хотел, чтобы они оценили мою смелость, чтобы знали, что я единственный из всей нашей команды, взявший на себя труд изучать индонезийский язык и питавший хоть какой–то интерес к их культуре, хотел подчеркнуть, что был единственным иностранцем на этом спектакле. Но потом подумал, что более благоразумным будет не упоминать ничего такого. Я решил сменить тему разговора и спросил, почему, на их взгляд, даланг говорил только о странах мусульманского мира, если не считать Вьетнам. Красивая студентка рассмеялась.
Поделиться книгой: