Семь смертных грехов

– Он бесов умеет изгонять, – похвалил его Ясько.

При этих словах все перекрестились и отступили от брата Макария. Теперь на него смотрели с суеверным страхом. Ясько, видя, что слова квестаря произвели сильное впечатление, заискивающе начал просить:

– А ты не расскажешь нам, отец, как бесов-то из человека изгоняют, очень это нам любопытно.

– Слушать и то страх берет, – вздохнул кто-то.

– Ладно, будь по-вашему, – сказал брат Макарий. Он встал, достал из-под рясы плеть и взмахнул ею несколько раз в воздухе с криком: – Apage, satanas![12]

Ужас охватил всех, слуги начали искать, куда бы унести ноги. Брат Макарий выкидывал странные коленца: то приседал, то вдруг выпрямлялся, потом крутился волчком, и ряса его при этом надувалась, как шар. Проделав несколько таких упражнений, сопровождаемых бессвязными возгласами, он встал посредине людской и мрачно произнес:

– В ком из вас сидит бес? Давайте сюда, я мигом его выгоню. – При этом он так взмахнул плеткой, что все онемели от страха. – Ну, милые мои, пусть подойдет тот, кто одержим дьяволом.

Наступила мертвая тишина, только слышно было, как. звенят мухи у печи. Никто не решался даже дух перевести, а вдруг квестарь именно с него начнет.

Брат Макарий спрятал плетку, но продолжал неподвижно стоять посредине комнаты, сощурив глаза и прикрыв руками лоб.

– Во всех вас, братья мои, – произнес он как бы с трудом, – сидят бесы. Я чувствую, как они гнездятся в вас. О! – закричал он так страшно, что слуги вскочили со скамей, дрожа в испуге, как овцы.

– Ничего, ничего, – поднял руку квестарь, – сидите спокойно.

Все послушно уселись.

Брат Макарий тихо стонал. Слуги, как загипнотизированные, не сводили с него глаз,

– О! – снова дико выкрикнул квестарь. Все как один опять вскочили со своих мест дрожа как в лихорадке.

– Ничего, ничего, – успокоил их брат Макарий.

Слуги присели на скамьях, измеряя глазами расстояние до двери, куда можно было бы в случае чего тихонько улизнуть. Квестарь неслышно, как кошка, подкрался к лохматому силачу. Тот со страху чуть не продавил спиной стену, а колени у него ходуном заходили.

– Ты, преданный слуга, – квестарь заговорил глухим, замогильным голосом, бесстыдно бьешь людей. Бьешь или нет?

Тот, словно подавившись горячей картошкой, едва выговорил:

– Ох, бью, преподобный отец.

Подбоченясь, брат Макарий грозно засопел и впился взглядом в лохматого.

– Это бесовские штучки, сучий ты сын. Черти-то схватили тебя в свои коготки и не выпускают. Будешь ты теперь в котле с кипящей смолой вариться тысячу лет.

Тут слуга быстро-быстро начал перебирать ногами да так визгливо захныкал, так завертелся на скамье, что брат Макарий погрозил ему и даже руку занес над ним, чтобы осенить его крестным знамением. Внезапно слуга вскочил, упал ничком и стал биться головой оземь.

– Видишь ты, бараний хвост, как тебя Вельзевул бросает в разные стороны. Apage, apage! – Брат Макарий приподнял рясу и дал лохматому пинка в толстый зад.

– Ой, смилуйся, отец, – извивался слуга, – смилуйся!

– А зачем ты по всяким пустякам к отцам-иезуитам бегаешь, наговариваешь на своих товарищей, правда это или нет? – Квестарь остановился, ожидая ответа, так как не был уверен, не перегнул ли он палку, изгоняя так ревностно беса из этого наймита.

– Ох, бегаю, преподобный отец!

– Тогда слушай, дьявольское отродье, – брат Макарий гордо выпятил грудь. Каждый раз, когда ты языком своим наговоришь на своих товарищей, в тебя влезут тридцать бесов и расползутся, как червяки, по всему твоему телу.

Один из присутствующих, не помня себя от страха, попытался неслышно пробраться вдоль стены к выходу, пользуясь тем, что внимание квестаря было чем-то отвлечено, и даже поставил ногу на порог, но тут брат Макарий заметил беглеца и шуганул его от двери.

– Ну зачем же ты убегаешь? – ласково спросил он.

Слуга опустил голову и молчал. Он не решался произнести ни единого звука, боясь, как бы из него не начали изгонять бесов.

Ясько, который до той поры сидел словно воды в рот набрал, хоть и был известным горланом, не выдержал и спросил:

– А откуда, брат, эти дьяволы родятся? Квестарь ухватил лохматого слугу за волосы и рывком поставил на ноги.

– Вот я сейчас отвечу тебе на этот философский вопрос, – бросил он Ясько, – дай только докончу беседу с этим одержимым.

Лохматый великан трепетал, как осиновый лист.

– Знаешь ли ты теперь, баран проклятый, своих бесов?

– Ох, знаю! Квестарь вытащил плетку и сунул ее под нос слуге.

– А ты знаешь, чем это пахнет? Лохматый понюхал плетку, громко по-собачьи взвыл, но не сумел ответить, чем она пахнет.

– Пахнет она небесным блаженством. Вот если я когда-нибудь узнаю, что ты бьешь людей без жалости да морочишь головы отцам-иезуитам мирскими делами, я этой плеткой так выгоню из тебя беса, что век будешь помнить мою духовную заботу.

– Смилуйся, отче преподобный!

– А теперь садись да в наказание съешь всю похлебку. Займемся следующим. Ведь в каждом из вас бесов-то сидит немало.

Ясько почесал голову.

– Ты, отец, хотел рассказать мне о том, откуда дьяволы родятся.

Квестарь хлопнул себя по лбу.

– Хорошо, что напомнил. Ну, ладно, больше я не буду изгонять из вас бесов: устал очень да, кроме того, на пустой желудок этого еще никому не удавалось. Поэтому, брат мой, я удовлетворю твое любопытство. Слушай внимательно: дело это простое, только запомнить трудно. Ну, ты слушаешь?

Ясько кивнул головой. Все придвинулись к нему поближе. Квестарь сел на скамейку против сбившихся в кучу слуг, внимательно посмотрел на каждого, почесал бородавку и с ученым видом начал:

– От бесов Валаама, Исаакарона, Грезиля, Амана, Бегерита, Асмодея рождаются бесы меньших степеней, поражающие внутренности человека. В желудке сидят водочные бесы: они поглощают всякий напиток, выпитый человеком. В кишках сидят свинские бесы, особо падкие на свинину и всякие жирные кушанья, в пальцах помещаются бесы, которые того только и ждут, чтобы ущипнуть какую-нибудь красотку, и от них исходит сладострастие. Это бесы-щипатели или, как их называют, бесы укромных уголков. А из связи этих бесов выходят и другие, наполняющие тебя, как мешок, ленью и любострастием. Запомнил?

Слуги переглянулись, а потом уставились на Ясько.

– Нет, не запомнил, – с глупой улыбкой произнес Ясько.

– Это хорошо, – похлопал его по плечу квестарь, – иначе у тебя голова пошла бы кругом и больше ни под каким видом ума не прибавилось бы. А ты мужик не дурак, сразу видно и спорить об этом не приходится.

Слуги начали о чем-то перешептываться между собой, удивленно посматривая на квестаря, который приветливо им улыбался.

– А теперь, братья мои милые, бегите-ка, да поскорее, за какой-нибудь едой, чтобы я смог запечатлеть в своей памяти пребывание у вас. Иначе у сонмища дьяволов будет великая радость по поводу того, что вы одурачили известного заклинателя бесов и врага дьяволов.

Поднялся шум. Слуги растерялись: похлебку за это время лохматый великан съел, и миска была совсем пуста.

– А где же взять еду-то? – покорно спросил Ясько.

– Где брать? – удивился квестарь. – Да разве отцы-иезуиты каждый день одну похлебку едят?

– Нет, – возразил Ясько, – отцы-иезуиты кушают с нашей госпожой. По окончании вечерних молитв она приглашает их в парадную залу и устраивает пир.

– Так почему же вы не можете принести мне оттуда кусочек жирной ножки? Можно дикой козы или баранью, телячьей я тоже не побрезгую, лишь бы была она жирная и хорошо приготовлена.

Ясько хитро усмехнулся.

– А как же со свинскими бесами в твоем брюхе, святой отец?

– Это очень умный вопрос, – сказал поморщившись брат Макарий, – однако у меня есть средство против размножения подобной дряни. Перед каждым вкуснейшим угощением я громко испускаю воздух, и этот звук так оглушает этих страшных бесов, что они приходят в себя лишь тогда, когда мясо уже совершенно переварено. Поэтому бесы эти вынуждены пробавляться самыми гадкими и непристойными харчами.

Ясько захлопал в ладоши.

– Дорогой отец, да ведь каждый из нас сумеет ухнуть не хуже крепостной пушки.

Квестарь жестом остановил его.

– Радость твоя напрасна. Это искусство удается лишь выдающимся заклинателям бесов, искушенным в схоластике, к которым я без лишней скромности причисляю и себя.

– Да, – вздохнул Ясько, поняв, очевидно, в чем дело, и сожалея, что не приобрел подобной святости, так как причин для оглушения бесов у него было хоть отбавляй.

В дверях послышались громкие крики, – это вошедший староста звал слуг в покои пани Фирлеевой. Ясько вскочил, оправил свой кафтан и крикнул остальным:

– А ну, живо! Отец Иероним ждет!

– А кто он, этот отец Иероним? – схватив Ясько за руку спросил брат Макарий.

– Отец Иероним управляет всем замком, – объяснил Ясько, сгоняя со скамей опешивших работников.

– И что же вы теперь будете делать? – расспрашивал квестарь.

– Окончились вечерние молитвы. Сейчас начнется пир. Мы будем подавать кушанья и всякие напитки.

– Хо-хо! – крякнул брат Макарий. – И, наверное, понесете все это с бесами, а?

Ясько улыбнулся, растянув рот до ушей.

– Наверное с бесами, если они сидят там.

– Эх вы, глупцы, только вред приносите почтенной госпоже: ведь ее внутренности определенно стали вместилищем этих мерзких бесов.

Ясько почесал затылок. За ним в недоумении, не зная что делать, остановились и другие. Староста же, стоя в дверях, метал громы и молнии.

– Ну, я могу дать совет, – сказал брат Макарий. – Когда вы понесете кушанья из кухни в залу, проходите через эту комнату. Я лишь взгляну на ваши лакомства и сразу скажу, которые из них больше всего заполонили дьяволы. У меня на них глаз куда как наметан.

– Ладно! – радостно улыбнувшись, воскликнул Ясько. – Этим мы поможем нашей госпоже не хуже иезуитов.

– Поможем! – повторили слуги и побежали на кухню.

Когда комната опустела, квестарь осторожно вынул из-за пазухи кошелек и пересчитал деньги. Одна монета показалась ему сомнительной, он попробовал ее на зуб, но в комнате было так темно, что нельзя было заметить, остался ли на ней какой-нибудь след. Тогда он бросил талер на стол, чтобы определить качество металла по звуку, но монета покатилась и упала. Брат Макарий с тяжким вздохом опустился на колени и полез под скамью. Там было совсем темно, хоть глаз выколи, и квестарь начал поиски, ощупывая руками пол. Вдруг кто-то коснулся его плеча. Брат Макарий немного приподнялся. Сзади стоял отец Игнатий.

– Молишься, брат?

Недолго думая, квестарь ударил себя кулаком в грудь и пополз на коленях к иезуиту.

– По твоим указаниям, отец мой, я ищу пути в царствие божие.

Иезуит был доволен. Он выпрямился и замер, засунув руки в рукава рясы, как святые на иконах.

– Не посещают ли тебя греховные мысли?

– О, отец мой, сподобившийся венца святости, после нашей беседы одни лишь ангелы витают над моей головой.

Отец Игнатий прикрыл глаза.

– Иногда проклятые бесы принимают ангельский образ, чтобы ввести душу в соблазн, – сказал он. – Ты произнеси «apage», и если после этого они не исчезнут, значит, это настоящие ангелы.

– А у меня, преподобный отче, нет никаких сомнений в их подлинности.

Иезуит иронически усмехнулся.

– Почему ты так уверен, брат мой?

– Да ведь каждый из них лицом похож на тебя, – льстиво сказал брат Макарий.

Монах покраснел, словно его поймали с поличным.

– Похож лицом на меня? – повторил он нерешительно, затем вытянул руки и прикоснулся к своему лицу. – Ты в этом уверен, брат мой?

Квестарь еще немного придвинулся на коленях к монаху, затем поднял руки, закрыл глаза и воскликнул:

– Вот я их ясно вижу в ангельском ореоле пред собой, и у каждого – твое лицо, отец, окруженное лучистым сиянием, у каждого твой благородный нос, а глаза как бусинки из четок святого Антония, в этих глазах видна мудрость святого Августина и страсть первых мучеников. Ни у кого на свете нет таких глаз! Я узнал бы их на краю света, куда бы ни завели меня мои немощные ноги. Отец мой, я готов жизнь за тебя отдать!

Иезуит заморгал, будто его стегнули кнутом по глазам. Он то отступал от квестаря, то вновь приближался к нему. Вся суровость сбежала с его лица, он размяк и ослаб. А квестарь тем временем продолжал свое:

– У меня в келье, в монастыре отцов-кармелитов, есть горсть земли, пропитанной потом святого Иосифа. Позволь мне подарить эту реликвию тебе, святой отец. Ведь твое благочестие – лучшая пристань для нее.

Монах так и присел от восторга. Он схватил квестаря и привлек к себе. Брат Макарий едва не упал, запутавшись в рясе. Не смея поднять глаз, он ждал ответа иезуита.

– У тебя есть столь священная реликвия?

– Есть, отец мой.