Наследник

— Эй, котяра, ты чего это на носу намалевал? — раздался из динамиков веселый голос капитана Суровцева, говорившего на крэ’нхау, которые все офицеры Объединенного Флота должны были знать в обязательном порядке. — К мисочке молока спешишь?

— Нет, трахнуть бабу на твоем носу собираюсь, — столь же весело ответил ему какой-то крэнхи на интерлингве, ошибиться было невозможно, только «коты» говорили с таким непередаваемым шипящим акцентом.

— Подставь мне бочок, дорогой мой коток! — влез в разговор лейтенант Шнеерзон, израильтянин. — У тебя там такой цветочек чудненький, так и просится под мою торпеду!

— А поцеловать меня под хвост, обезьяна ты лысая, не хочешь? — ехидно поинтересовался еще один крэнхи. — Я даже духами там помажу, специально для тебя!

— А может скипидарчиком лучше?

— Себе оставь! Для клизмы.

Гробовое молчание царило в командном центре «Роберта Хайнлайна». Фон Бок сильно подозревал, что такое же молчание царит сейчас в центральной рубке крэнхианского флагмана.

— Вот уж родственные души… — осуждающе поджал он губы. — Нашли друг друга.

Безобразие продолжалось еще минут пятнадцать. Как только «безумцы» и «безумные коты» ни издевались друг над другом. Одновременно они вытворяли в пространстве такое, что оставалось только восхищенно качать головами. А затем истребители землян собрались в ромб, то же самое сделали крэнхи. И эти два ромба бешено завертелись друг вокруг друга, уже не стреляя, а, похоже, отдавая таким образом честь достойному противнику. После этого ромбы красиво разошлись и двинулись к своим базам.

— Господин контр-адмирал! — вскинулся офицер связи. — Крэнхи просят не стрелять, они уходят.

— Прекратить огонь! — тут же приказал фон Бок, понимая, что с наличными силами преследовать вражескую эскадру смысла не имеет. — Отбой тревоги!

В том, что крэнхи действительно уходят, контрадмирал не сомневался — они никогда еще не нарушали своего слова. Дождавшись, пока полуразрушенный линкор доберется до станции, он распорядился тут же начать спасательные и восстановительные работы. Вскоре доложили, что истребители и штурмовики вернулись в ангары, и фон Бок, ощущая крайнюю усталость, решил немного отдохнуть. Новое нападение вряд ли произойдет сегодня.

Однако подремать контр-адмиралу удалось не более двух часов, его разбудил адъютант.

— Ваш приказ выполнен, господин контрадмирал! — доложил он.

— Какой еще приказ? — спросонья не понял фон Бок.

— Вы же поручили поговорить с главным медиком о «безумцах»… — Лицо лейтенанта стало растерянным.

— Ах да! — вспомнил контр-адмирал. — Хорошо, докладывай. Только сделай мне сначала чашечку крепкого кофе.

Много времени Вилли на это не понадобилось, кофе он варить умел с детства, тем более миниатюрная электрожаровня в каюте была. Получив вожделенный напиток, фон Бок с наслаждением понюхал его и, сделав первый маленький глоток, вопросительно посмотрел на лейтенанта.

— Удалось узнать следующее, — начал тот. — С «безумцами» все далеко не так просто, как кажется на первый взгляд. Дело в том, что если призвать их к порядку, не позволяя творить безумства, то их полетное мастерство резко снижается — это неоднократно проверено на практике. Поэтому им и позволяют все, тем более что их безумства в общем-то безобидны — физического вреда ни один из них никому не принес.

— Тогда я не понимаю смысла моего назначения сюда, — нахмурился контр-адмирал, — если это только не обычные бюрократические игры.

— Откуда мне знать, дядя Карл? — развел руками Вилли.

— Это все?

— К сожалению, нет.

— К сожалению? — приподнял брови фон Бок.

А почему к сожалению?

— Земля, используя свои таланты таким образом, лишает себя культуры в будущем… — тяжело вздохнул адъютант. — Поскольку таланты большей частью гибнут, становясь пилотами-истребителями, культуру подминают под себя бездари. От рассказанного медиком у меня волосы дыбом встали. По всей Земле отслеживают талантливых детей с самого раннего возраста, направляя их затем в летные школы, хотят они того или нет.

— Это правда?.. — контр-адмирал даже потряс головой от неожиданности. — Хотя интересы Земли требуют этой жертвы…

— А что дальше, дядя Карл? — глухо спросил Вилли. — Цивилизация без культуры мертва. Не убиваем ли мы сами себя таким образом?

— Не знаю, может, и так… — развел руками фон Бок. — Но есть надежда, что эта война в конце концов закончится. Она не вечна. Мне кажется, что у нас с крэнхи значительно больше общего, чем мы думаем.

Он немного помолчал, затем сказал:

— А теперь я, с твоего позволения, вздремну еще полчасика. Устал сильно.

Адъютант вскочил, отдал честь и поспешил покинуть каюту. Контр-адмирал вынул из глаза монокль и снял китель. Однако до дивана он добраться не успел — раздалась трель звонка, сообщающего, что кто-то пришел. Фон Бок ругнулся про себя, накинул китель и, оставив монокль на столе, открыл. Чтобы понять, кто перед ним, пришлось сильно прищуриться — давало знать полученное полгода назад ранение во время сражения в системе Ориона. В дверях возник полковник Хмелин.

— Господин контр-адмирал! — вытянулся он. — Весь личный состав уже собрался в главной кают-компании. Ждем только вас.

«Личный состав собрался? — на ходу застегивая китель, думал фон Бок. — Интересно, зачем? Ладно, разберемся».

Подосадовав про себя на то, что забыл монокль в каюте, контр-адмирал двинулся за полковником. Ладно, впрочем, не в командный центр, обойдется как-нибудь.

Войдя в главную кают-компанию «Роберта Хайнлайна», способную вместись в себя весь экипаж, фон Бок остановился. Что-то было не так, неправильно. Не сразу до него дошел резкий запах алкоголя. Здесь кто-то пил водку! Но этого не может быть! Пить спиртное на космических станциях строжайше запрещено…

Он ринулся к ближайшему столу, прищурился и увидел капитана Суровцева вместе с еще несколькими «безумцами». Хотя они на сей раз были в форме, однако держали в руках пластиковые стаканчики с водкой, запах не оставлял сомнений. Да они что, совсем с ума посходили?!! Да, им многое позволено, но это уже слишком! Ярость ослепила контрадмирала и, подняв подбородок, он наконец-то высказал все, что думает по поводу их поведения.

Фон Бок не заметил, как на лице Суровцева появилось все усиливающееся недоумение, сменившееся затем презрением, даже гадливостью. Остальные офицеры, причем далеко не только «безумцы», тоже как-то странно смотрели на него. А затем произошло кое-что, от чего контр-адмирал мгновенно онемел и покрылся испариной. Суровцев молча поставил стаканчик с водкой на стол и повернулся к фон Боку спиной, сцепив на пояснице руки. Знак высшего презрения, знак бойкота. К ужасу фон Бока, один за другим офицеры следовали примеру капитана. Да что случилось?!.

В этот момент напряженный взгляд контрадмирала упал на стол, и он задохнулся от осознания непоправимости своего поступка. Посреди стола стоял стаканчик, накрытый куском хлеба. Это была не пьянка, это был освященный временем флотский обычай поминовения павших — только в этом случае на космических кораблях и станциях позволялось пить спиртное. О господи, его позвали на поминовение, а что сделал он?!! Это был конец. Конец всему. Жизни, карьере и, самое страшное, чести. После случившегося ни один уважающий себя военный не подаст фон Боку руки.

— Что же вы натворили, дядя Карл?.. — не сдерживая слез, простонал Вилли, не глядя на него.

А затем тоже повернулся и сцепил руки за спиной. Больше никто в кают-компании не стоял к контрадмиралу, точнее, уже бывшему контр-адмиралу лицом. Ему объявили бойкот, самое страшное, что может произойти на флоте с офицером. Если у попавшего под бойкот не хватало смелости застрелиться, его без выходного пособия вышвыривали в отставку без промедления, а его детей не принимали в военные училища. Этот неписаный закон скрипя зубами были вынуждены исполнять даже американцы, русские сумели настоять на своем. И нарушать его не смел никто.

Развернувшись на непослушных, негнущихся ногах, фон Бок, словно робот, вышел из кают-компании и двинулся к себе. Он потерял честь, потерял навсегда. И способ вернуть ее был только один. Контр-адмирал знал этот способ. Другого просто нет.

— Господа, помянем павших! — снова повернулся к столу капитан Суровцев, поняв, что бывший командующий, отныне для них безымянный, ушел.

— Вот же сноб поганый! — скривился лейтенант Шнеерзон, потерев свой горбатый нос. — Даже монокля своего не напялил. Приперся, наорал, придурок долбаный…

— Монокль?! — Лицо адъютанта побелело и покрылось крупными каплями пота. — Он был без монокля?!!

— Да, — кивнул полковник Хмелин. — А что это меняет?

— Все!!! Он же без монокля после ранения почти ничего не видит!!! Он должен был на операцию ложиться, а вместо того принял это назначение…

— Мать твою! — побледнел Суровцев. — Так он же просто не увидел…

И кивнул на стаканчик, прикрытый куском хлеба.

— За ним, быстро!!! — заорал полковник, срываясь с места.

Суровцев перепрыгнул через стол и ринулся за ним. Следом бросились остальные. Ведь все уже поняли, куда и зачем пошел контр-адмирал. Произошла чудовищная ошибка. В этот момент никто даже не думал о том пятне, которое ляжет на них.

Они почти успели. Уже схватившись за ручку люка адмиральской каюты, капитан Суровцев услышал сухой треск выстрела из древнего, еще двадцатого века люгера.

Контр-адмирал Карл фон Бок восстановил свою честь.

Глава 3

Полуденная жара накрыла город тяжелой периной, температура зашкаливала далеко за сорок градусов. Люди прятались в тени, редко кто рисковал выйти на солнце, разве что по крайней необходимости. Даже старожилы не помнили такого жуткого лета в Екатеринбурге. Городские власти начали вентилировать вопрос о подключении столицы Урала к климат-контролю, но это был вопрос непростой. Жители предпочитали отсиживаться в кондиционированных помещениях, выбираясь наружу вечерами, когда жара немного спадала.

По тенистой стороне улицы Малышева не спеша двигался комендантский патруль — два молоденьких флотских лейтенанта в темно-синих мундирах и красных повязках на правых руках.

— Ну и зачем мы тут ходим? — уныло спросил шатен пониже, вытирая пот со лба.

— Мало ли, вдруг какого дурня вынесет в самоволку, вокруг хватает военных училищ и академий, — философски заметил второй, высокий и черноволосый.

— Ну и пекло же!

— Ага. Давай, что ли, зайдем вон в ту кафешку, кваску холодненького хлебнем.

— Давай.

Однако патрульные не успели сделать этого, заметив идущего навстречу парня в серой форме с курсантскими погонами на плечах. Невысокий, с соломенного цвета волосами, крепко сбитый, лет двадцати с небольшим. Лицо простоватое, но взгляд умных голубых глаз цепкий и настороженный.

— А вот и наш клиент, — уныло заметил шатен.

Офицеры переглянулись и направились к курсанту.

— Ваши документы!

— Прошу, товарищ лейтенант, — с этими словами тот протянул карточку удостоверения с информационным кристаллом, такими пользовалось вместо любых других документов все население Российской империи.

Брюнет взял карточку и провел ею над наручным сканером. Прочитал высветившееся на личном голографическом терминале, вживленном прямо в левый глаз, и лицо молодого офицера вытянулось. Он неуверенными движением вернул удостоверение, козырнул и извинился за беспокойство. Курсант тоже козырнул и не спеша двинулся дальше.

— Коля, ты чего? — растерянно спросил товарища шатен. — Никогда тебя таким удивленным не видел…

— Мы с тобой, Ефим, похоже, удостоились чести видеть курсанта ВПА[4], — ответил тот, провожая задумчивым взглядом удаляющегося парня.

— Издеваешься? — обиделся Ефим. — Она разве существует?..

— Существует, — заверил Николай. — В удостоверении, конечно, написано совсем другое, но отец научил меня читать между строк.

— И чего же ты там такого вычитал? — со скепсисом поинтересовался шатен.

— Сам смотри, — криво усмехнулся брюнет. — Альфа-доступ ко всем архивам армии и флота, свободное передвижение по любым засекреченным зонам, запрет задержания без ордера, подписанного директором КВИБ-1 или… — он выдержал небольшую паузу, — лично императором…

— Ни х… себе! — выдохнул Ефим. — Не шутишь?!

— Говорю то, что показал сканер, — развел руками Николай. — Вот так-то, друже. Отсюда вывод может быть только один — ВПА. Какому еще курсанту могут дать такие полномочия?

— Никакому…

Они переглянулись, вспомнив дикие россказни о Военно-политической академии, ходившие в флотской среде. В это учебное заведение, если оно действительно существовало, нельзя было поступить. Никто не имел понятия, где оно находится. Оказаться курсантом ВПА можно было лишь одним способом — оказаться отобранным по каким-то загадочным критериям специальной комиссией и получить приглашение. Самые талантливые молодые люди обоих полов со всей страны действительно иногда получали некие странные письма, после чего бесследно исчезали. Даже их родители не знали точно, где учатся их чада — некое особо секретное учебное заведение, находящееся под личным патронажем императора. Карьера его выпускников складывалась по-разному, но они всегда занимали высокое положение.

Разведки всех известных государств страстно жаждали разгадать секрет ВПА, но никому этого сделать еще не удалось. Если даже выпускников похищали, то они умирали, как только на них пытались воздействовать химией или пытками. Гипноз их не брал.

Большинство населения Империи считало ВПА выдумкой, и пресса это мнение поддерживала, публикуя множество развенчивающих глупые слухи статей. Но офицеры и высокопоставленные чиновники им не верили, хотя точно никто ничего не знал. Зато знали, что некое особое учебное заведение действительно существует и готовит специалистов в сфере управления крупными войсковыми соединениями и политического манипулирования. Вот только никакие интриги и взятки не могли помочь пристроить детей высокопоставленных господ туда, и никто давно уже не пытался, зная, что это совершенно бесполезно. Хотя бы потому, что ни один озабоченный преуспеванием своего чада папаша не имел понятия, с кем вообще нужно договариваться.

— Может, и не в ВПА, но парень однозначно учится в крутом заведении, — вздохнул Ефим. — Ладно, бог с ним, нам там не учиться. Пошли соку или квасу попьем, а то совсем невмоготу.

— Пошли.

И патрульные свернули в небольшое кафе, откуда тянуло приятной прохладой — там работал кондиционер.

Остановившийся у перекрестка Михаил удовлетворенно кивнул, увидев это. Похоже, кто-то из этих лейтенантов что-то заподозрил. Не страшно, в их подразделении предателей быть не может, слишком тщательные там проверки. Однако хочешь не хочешь, а доложить об инциденте придется.

Вздохнув, курсант свернул на улицу Сакко и Ванцетти, зашел во двор, заметил на стене одного из домов ничего не говорящее чужому взгляду граффити и огляделся. Рядом никого не оказалось, и Михаил приложил к определенной точке рисунка ничем не примечательное кольцо, надетое на средний палец правой руки, после чего мысленно активировал перемещение. В глазах на мгновение потемнело, и курсант оказался в небольшом зеленом дворике, уставленном столиками, за которыми сидело трое молодых людей, одетых в такую же, как на нем самом, серую форму.

Поборов тошноту, как всегда бывало после перемещения, Михаил вздохнул — зря, похоже, сегодня выбирался в город, ничего интересного для курсовой не нашел. Сидящие за столами курсанты младших курсов не заинтересовали его, как и он их — здесь давно привыкли к виду возникающих из ниоткуда людей. Их альма-матер была одним из немногих заведений, хранящих величайшую тайну Российской империи — телепортацию. К сожалению, изобрели ее не самостоятельно, а опять же при помощи артефактов Лонхайт, обнаруженных во время дальней экспедиции к центру галактики.

Открыв старую скрипучую дверь, Михаил фыркнул про себя — никогда не понимал для чего нужна столь глупая маскировка. Сюда же никто посторонний попасть не может! Но руководство Академии продолжало поддерживать привычный имидж — деревянные двери, рассохшиеся скрипучие полы, усатый старик-вахтер в железной будке. А рядом — самое современное оборудование, недоступное больше никому в Империи.

— Мишка, привет, зараза! — ринулся к вошедшему чернявый смуглый парень в такой же форме. — Ты где шлялся?!

— Привет, Айзат, — отозвался он. — Тему для курсовой искал. А что?

— Да тебя Зубр вызывал! Всех на ноги поднял — найти и доставить ему Шмелева. Срочно! Так что ноги в руки и к нему в кабинет! Ждет.

— Твою мать! — выругался Михаил.

Вот только вызвать гнев ректора Академии и не хватало для полного счастья. Старый зубр, как прозвали курсанты Николая Петровича Томилина, по совместительству директора Комитета внутренней имперской безопасности, он же КВИБ-1, был очень строг и не прощал своим подопечным ни малейшей ошибки. Да и характером обладал вредным, въедливым, никогда не упускал ни единой мелочи. Курсанты, которыми он был недоволен, очень быстро переставали являться таковыми — отчисляли из ВПА безжалостно. Причем отчисленным стирали память.

Пока Михаил сломя голову несся по коридорам к кабинету ректора, почему-то вспомнилось, как он получил письмо из Академии. Тогда юноша, только закончивший школу, как и многие другие, считал ВПА выдумкой. Но после сдачи экзаменов выпускника вдруг вызвали в кабинет директора, где его ждал курьер в форме мышастого цвета. Он вручил Михаилу украшенное сургучной печатью письмо древнего вида. С надписью: «Совершенно секретно. Допуск А-02. После прочтения уничтожить».

Прочтя письмо, он некоторое время пребывал в недоумении — уж не чья-то ли это дурная шутка? Однако курьер заверил его, что нет, никаких шуток. И Мишка, тогда еще Мишка, задумался — такой шанс упускать было бы глупо. Он согласился. С тех пор не раз проклинал все на свете — учили в ВПА очень жестко, даже жестоко, примерно половина курсантов гибла в процессе обучения. Зато выжившие становились специалистами очень широкого профиля, могли занять любой пост в Империи в кризисный момент и справиться. Хоть в армии, хоть на гражданке.

Сам Михаил больше всего тяготел к тактике малых разведывательных операций и очень надеялся, что по окончанию попадет в КВИБ-2 — Комитет внешней имперской безопасности. К сожалению, он мог только написать рапорт о своем желании, а дальше начальство будет само решать, куда направить выпускника.

В приемной он козырнул секретарю Томилина, отставному флотскому кавторангу, списанному по ранению. Тот проверил карточку курсанта и, ничего не говоря, махнул в сторону обшитых кожей двухстворчатых дверей. Михаил незаметно выдохнул и вошел.

* * *

В ожидании вызванного курсанта Виктор Петрович прокручивал в голове состоявшийся пару часов назад разговор со своим бывшим однокурсником, адмиралом Романцевым. И тихо матерился про себя — как же достали эти желающие вернуть все на старые рельсы. Ну почему они не понимают, чем это чревато? Но не понимают, просто не желают понимать.

— Толя, твой Николай совсем зарвался, неужели ты не понимаешь? — тихо спросил директор КВИБ-1, устав доказывать аксиомы.

— Это ты не понимаешь, — не менее устало отозвался адмирал. — Он — мой сын! И этим все сказано.

— И что с того? У нас всех есть дети, но мы почему-то не создаем тайных обществ, идущих вразрез с законами страны.