Седьмая чаша

Он на мгновение умолк, будто к чему-то прислушиваясь, а затем воскликнул с еще большим отчаянием:

— Господи! Прошу тебя!

— Адам, — умоляющим голосом позвала его мать. — Ты испачкался. Я принесла тебе чистую одежду.

Она попыталась поставить его на ноги, но Адам сопротивлялся и продолжал жаться в угол.

— Оставь меня! — сказал он, даже не взглянув на мать. — Я должен молиться!

— Он все время такой? — спросил я Минни.

— Теперь — да.

Она отпустила плечи сына, и мы оба встали.

— Он не хочет подниматься на ноги, а когда его пытаются заставить, издает такие жалостные вздохи, что сердце разрывается.

— Я попрошу своего друга доктора осмотреть Адама, — негромко проговорил я. — Хотя, откровенно говоря, пока он находится в таком состоянии, его вряд ли можно будет забрать отсюда.

— О нем нужно заботиться, — сказала женщина, — или он умрет.

— Я вижу это и поговорю с главным смотрителем Шоумсом.

— Если вы оставите нас ненадолго, сэр, я попытаюсь почистить его. Иди сюда, Дэниел, помоги мне поднять его.

Мужчина подошел к жене.

— Тогда я отправлюсь на переговоры со смотрителем прямо сейчас. Приходите в гостиную, когда закончите. Я буду ждать вас там.

Минни улыбнулась мне дрожащими губами.

— Благодарю вас, сэр.

Ее муж все так же отказывался встречаться со мной взглядом.

Я оставил их и отправился на поиски Шоумса, исполненный гнева на то, как Адаму позволяют барахтаться в собственных нечистотах. То страшное и неведомое, что повредило ум этого несчастного, оставалось за пределами моего понимания, но уж с ленивыми и продажными чиновниками я умел справляться.

Шоумса я нашел в его личном кабинете. Он пил пиво и смотрел на жаркий огонь, пылавший в большом камине. Услышав, как скрипнула дверь, он повернул голову и наградил меня свирепым взглядом.

— Я хочу, чтобы мальчика кормили! — рявкнул я. — Если понадобится, то и силой. Сейчас мать переодевает его, и я желаю, чтобы он оставался чистым. Вы должны за этим проследить. Я добьюсь судебного решения, в соответствии с которым этому пациенту будет обеспечен надлежащий уход, а счета по его содержанию будет оплачивать совет.

— А кто будет платить моим сотрудникам до той поры? Платить за работу, которую они выполняют, не говоря уж о том, что им приходится постоянно успокаивать других пациентов, которые нервничают из-за того, что среди них находится одержимый?

— Бедлам располагает собственными средствами. Кстати сказать, у вас в штате есть врач?

— Да, раз в две недели приходит доктор Фрит. Он увлечен составлением собственных микстур, но от них мало пользы. Была одна женщина-травница, она нравилась многим пациентам, но доктор Фрит ее прогнал. Назначение врачей — это вообще не моя обязанность. Этим занимается смотритель Метвис.

— А священник у вас есть?

— Эта должность вакантна с тех пор, как преставился старый викарий.

Я смотрел на его толстое, красное злое лицо и думал о несчастных безумцах, судьбы которых вручили в руки его и таких, как он, ленивых и некомпетентных болванов.

— Я требую, чтобы в палате Адама Кайта разводили огонь.

— Вы заходите слишком далеко, сэр! — возмутился Шоумс. — Огонь — это непозволительная роскошь, и я не собираюсь оплачивать ее из средств Бедлама, иначе моя должность достанется смотрителю Метвису.

— В таком случае я добьюсь того, чтобы вам вообще запретили выставлять счета за услуги больницы.

Шоумс по-волчьи зыркнул на меня.

— Вы забрали чересчур много воли, бумажная душа.

— Не больше вашего. Ну так как?

— Ладно, я прикажу, чтобы у него разводили огонь.

— Я прослежу за этим.

С этими словами я развернулся и вышел.

Я вернулся в комнату для посетителей, сел и погрузился в глубокие раздумья. Вид Адама Кайта потряс меня. Что бы ни заставило рассудок мальчика помутиться, не могло быть и речи о том, чтобы добиваться у суда признания его compos mentis.[9] Оставалось только надеяться, что Гай хоть чем-то сможет помочь ему.

Дверь отворилась, и я поднял голову. Молодая женщина в сером халате смотрителя ввела в комнату седоволосую даму. Мне было странно видеть женщину-смотрителя, но я предположил, что они необходимы для ухода за пациентами женского пола. Значит, здесь все же не до конца утратили стыд.

Больная шла деревянной походкой, опустив голову на грудь. Смотрительница вела ее к стулу у окна. Добравшись до цели, пациентка брякнулась на стул и обмякла, тяжелая и безжизненная, как мешок с капустой. Увидев меня, смотрительница сделала книксен. На вид ей можно было дать тридцать с небольшим лет. Глубокие синие глаза и каштановые волосы, выбивавшиеся из-под белого чепца, делали ее несколько вытянутое лицо привлекательным. В нем угадывался характер.

— Вы позволите, чтобы Сисси немного посидела здесь, сэр? — спросила она.

— Разумеется.

— Она сегодня что-то хандрит, и мне не хочется оставлять ее одну в палате. Сисси, я захватила для вас иглу и нитки. Вы ведь любите штопать халаты?

Было странно видеть, как молодая женщина говорит со старухой так, будто та — маленькая девочка. Сисси подняла бессмысленный взгляд, и смотрительница вручила ей мешочек с вышиванием и рваный халат. Она положила халат на колени старой женщины и попыталась всунуть в ее толстые пальцы иглу с продетой в нее ниткой.

— Ну же, Сисси, ведь вы просто чудо что за мастерица! Покажите, как вы умеете шить.

Сисси с неохотой взяла иглу.

— Она не доставит вам хлопот.

Женщина снова присела и оставила меня наедине с Сисси, которая принялась шить, не поднимая на меня глаз.

«Значит, не все смотрители — бесчувственные скоты», — подумал я.

Вскоре вернулись Кайты. Я поднялся со стула и пересказал им свой разговор с Шоумсом.

— Значит, Адаму придется остаться здесь? — спросила Минни.

— До тех пор, пока его не приведут в чувство, находиться здесь для него — безопаснее всего.

— Возможно, такова воля Господа, — сказал Дэниел Кайт и посмотрел на меня с неожиданным вызовом. — Иногда Всевышний посылает самые страшные испытания именно тем, кого любит больше других, как Иова. Так говорит преподобный Мифон. Может быть, это — предупреждение людям, напоминание о близящемся конце света и о том, что они должны перестать грешить. Адам пугает людей, напоминает им о том, что они тоже должны молиться.

— Нет! — набросилась на мужа Минни. — Господь не стал бы столь жестоко испытывать несчастного, который так верит в него!

— Кто ты такая, чтобы решать за Господа? — фыркнул мужчина. — Если это не Бог, то сатана, и, значит, наш сын действительно одержим нечистым, как многие утверждают.

Они оба находились на грани срыва, и я видел это.

— Он очень болен, — мягко проговорил я.

— А вам откуда знать? — огрызнулся Дэниел Кайт. — Вы не истинный верующий!

Он посмотрел на жену, на меня, повернулся и вышел.

— Не сердитесь на него, сэр, — сказала Минни. — Он повсюду ищет ответы и не может их найти. Он очень любит нашего мальчика.

— Я понимаю, хозяюшка, и обещаю сделать все, что в моих силах. Теперь за Адамом будет надлежащий присмотр, а я прослежу, чтобы для бедняжки делалось все, что необходимо. Очень скоро я снова свяжусь с вами, а вы, если уход за вашим сыном не станет лучше, немедленно сообщите об этом мне.

— Непременно. Мы навещаем его каждый день.

Женщина сделала книксен и вышла следом за мужем. Я повернулся и увидел, что Сисси смотрит на меня с любопытством в своих коровьих глазах. Встретившись со мной взглядом, она тут же опустила голову к своему шитью. Вскоре послышались шаги, и в комнату вошла смотрительница. Выражение ее лица было озабоченным.

— Я услышала громкие голоса, — сказала она. — С Сисси все нормально?

— Да. — Я виновато улыбнулся. — Это кричал один из моих клиентов.

Она подошла и посмотрела на работу Сисси.

— Отлично сделано! Халат будет как новенький.

Старая женщина поблагодарила ее улыбкой. Молодая вновь повернулась ко мне.

— Вы навещали Адама Кайта, сэр?

— Да.

— Как жаль его родителей!

Она поколебалась, бросила быстрый взгляд в сторону открытой двери и, понизив голос, сказала:

— Многие здесь боятся Адама. Боятся, что он одержим дьяволом. А смотритель Шоумс надеется на то, что, не получая лечения, он совсем захиреет и умрет.

Она наморщила лоб.

— Шоумс — нехороший человек.

— Я только что преподал смотрителю Шоумсу примерный урок. У него будут крупные неприятности в суде, если он не обеспечит Адаму должного ухода. А вам спасибо за информацию.

Я улыбнулся женщине.

— Как вас зовут?

— Эллен Феттиплейс, сэр.

Она поколебалась и спросила:

— Что за хворь у юного Адама? Я никогда не слышала о подобных случаях.

— Я тоже. Но у меня есть знакомый доктор, и он приедет, чтобы осмотреть мальчика. Он хороший человек.

— А вот от доктора Фрита нет никакого толку.

— Приятно видеть, что хоть одному смотрителю есть дело до своих подопечных.

Женщина вспыхнула.

— Вы очень добры, сэр.

— Как случилось, что вы стали здесь работать, Эллен?

Она подняла на меня взгляд и грустно улыбнулась.

— Я сама была пациенткой Бедлама.

— О-о! — изумленно протянул я.

Эта женщина производила впечатление самого вменяемого человека из всех, кого я встретил здесь сегодня.

— Мне предложили должность помощника смотрителя, когда мне… стало лучше.

— Вы не захотели уходить отсюда?

И снова грустная улыбка.

— Я никогда не смогу уйти отсюда, сэр. Я не покидала стен Бедлама вот уже десять лет. Здесь я и умру.

Глава 4

Следующие два дня я был занят в суде, но вторая половина четверга выдалась свободной, и я организовал встречу Роджера с Гаем. Это был Великий четверг Страстной недели, завершающейся Пасхой, и, возвращаясь из суда в Вестминстере в Линкольнс-Инн, я видел, что церкви вновь заполнены прихожанами. Завтра покровы, которые скрывали алтари во время Великого поста, уберут, и те из прихожан, которые остались верны старым традициям, поползут на коленях к кресту. После мессы с алтарей снимут праздничное убранство в память о том, что Христос бы предан после Тайной вечери, а в Уайтхолле король совершит омовение ног двенадцати беднякам.

Я с грустью думал о том, как мало все это значит для меня теперь. Близились четыре выходных праздничных дня, но для меня они будут наполнены скукой и праздностью. Утешало только одно: после окончания поста Джоан обещала приготовить запеченное седло барашка.

На дворе по-прежнему стоял холод, а небо оставалось пепельно-серым, хотя снега больше не было. Перед тем как отправляться за Роджером, я заглянул в свою контору и с удовольствием увидел, что в камине весело полыхает огонь. Барак и мой младший клерк Скелли трудились за письменными столами. Я снял отороченную мехом накидку и стал греть руки у огня. Поглядев на Барака, я заметил, что он чисто выбрит, но на его дублете не хватало пуговицы, а на груди виднелось подозрительное пятно — похоже, от пива.