Когда пируют львы. И грянул гром

– Черт побери! – повторил Шон и оглянулся на брата. – А ты что, свой открывать не собираешься?

Стараясь скрыть разочарование, Гаррик подковылял к столу. Он так мечтал получить собрание сочинений Диккенса.

В реке попадались и водовороты.

Пришла последняя неделя рождественских каникул, а Гаррик слег в постель с очередной простудой. Уайт Кортни отправился в Питермарицбург на съезд Ассоциации производителей говядины, и в этот день на ферме делать было почти нечего. Шон дал лекарства больным животным, которые содержались в особом санитарном загоне, проверил, все ли хорошо на южном участке, и вернулся в усадьбу. С часок проболтал с мальчишками, помогающими на конюшне, и поднялся в дом. Гаррик спал, Ада сбивала масло в здании сыроварни.

Шон попросил у Джозефа что-нибудь перекусить пораньше и поел на кухне, даже не садясь за стол. Перед ним стояла проблема: чем заполнить этот день. Он тщательно взвешивал варианты. Можно взять винтовку и пойти к краю обрыва поохотиться на дукера, а можно съездить на озера над Белыми Водопадами и половить угрей.

Покончив с едой, Шон все еще не решил, что делать. Тогда он пересек двор и заглянул в прохладный полумрак сыроварни.

Увидев его, Ада заулыбалась:

– Здравствуй, Шон. Наверно, поесть хочешь?

– Я уже пожрал, спасибо, мама. Джозеф покормил.

– Не «пожрал», а «покушал», – мягко поправила его Ада.

– Ну покушал, – повторил за ней Шон и потянул носом, вдыхая запах сыроварни: ему нравился этот аромат теплого сыра и свежего масла и даже острый запах навоза, валяющегося на земляном полу.

– Чем собираешься заняться днем?

– Да вот зашел спросить, чего вы больше хотите, оленины или угрей… не знаю, куда пойти, пострелять или рыбы половить.

– Угрей было бы неплохо… можно сделать заливное завтра к обеду, когда вернется отец.

– Принесу целое ведро.

Шон оседлал лошадку, подвесил к седлу жестянку с червями и с удочкой на плече поскакал по дороге на Ледибург.

Он пересек мост через Бабуинов ручей и, съехав с дороги, вдоль берега направился к водопадам.

Огибая живую изгородь колючей акации вокруг владений ван Эссенов, Шон понял, что выбрал неудачный маршрут. Из-за деревьев, задирая юбки до колен, вдруг выскочила Анна. Шон пришпорил лошадку и пустил ее рысью, глядя прямо перед собой.

– Шон! Эй, Шон!

Она обогнала его, успев бегом пересечь ему дорогу. Шансов избежать встречи не было никаких, и пришлось остановить лошадь.

– Здравствуй, Шон.

Анна тяжело дышала, щеки ее пылали.

– Ну, здравствуй, – пробурчал он.

– Куда направляешься?

– Никуда, просто катаюсь.

– А-а-а, на рыбалку собрался! Можно я с тобой?

Она смотрела на него умоляющим взглядом и улыбалась, обнажая маленькие белые зубки.

– Нет, ты слишком много болтаешь, всю рыбу мне распугаешь.

Он тронул лошадь.

– Ну пожалуйста, Шон, я буду тихонечко, честное слово.

Она побежала рядом.

– Нет.

Он щелкнул вожжами и оторвался от нее. С сотню ярдов ехал не оглядываясь, но потом все-таки обернулся: Анна все бежала за ним. Черные волосы ее развевались на ветру. Он остановился, и она быстро его догнала.

– Так и знала, что ты остановишься, – задыхаясь, проговорила она.

– Может, домой вернешься? Я не хочу, чтобы ты за мной бегала.

– Да я же буду сидеть тихо-тихо, как мышка, честно!

Он понял: эта девушка не отстанет, потащится за ним аж на самый верх откоса.

– Ну ладно, – сдался он. – Но если услышу хоть слово – хоть одно-единственное словечко, – сразу отправлю домой, поняла?

– Обещаю… помоги мне залезть, пожалуйста.

Он втащил ее на круп лошади, и она уселась бочком, обхватив его за талию.

Они двинулись вверх по откосу. Дорога пролегала совсем рядом с Белыми Водопадами, оба путника ощущали кожей висящую в воздухе, как туман, мельчайшую водяную пыль.

Анна держала обещание, пока не убедилась, что они заехали достаточно далеко и Шон уже вряд ли отошлет ее обратно одну. Она снова заговорила. Изредка ей хотелось получить ответ, тогда она сжимала его талию, и Шон что-то ворчал.

Когда они добрались, Шон стреножил лошадку и оставил ее пастись между растущими вокруг заводей деревьями, а седло и уздечку спрятал в норе муравьеда. Они направились через заросли тростника к воде. Анна побежала вперед, и, когда он достиг песчаного берега, она бросала в воду камешки.

– Эй, а ну, прекрати сейчас же! Всю рыбу распугаешь! – крикнул Шон.

– Извини. Я совсем забыла.

Она села и утопила ступни в песке. Шон нацепил на крючок насадку и забросил ее в зеленоватую воду. Тихое течение по широкой кривой понесло поплавок к другому берегу, и оба с серьезным видом уставились на него.

– Что-то не очень похоже, что здесь рыба водится, – сказала Анна.

– Тут нужно терпение, сразу клевать никогда не будет.

Анна кончиком пальца на ноге рисовала на песке узоры. Еще пять минут прошло в молчании.

– Шон…

– Тсс!

Миновало еще пять минут.

– Глупое это занятие – рыбалка.

– А тебя никто не просил тащиться за мной.

– И вообще, здесь очень жарко!

Шон не отвечал.

Густые заросли тростника защищали от ветра, белый песок раскалился от жгучих солнечных лучей. Анна забеспокоилась, встала и направилась к тростникам. Нарвав пучок длинных и острых, как копья, листьев, она сплела их вместе.

– Мне скучно, – заявила она.

– Так иди домой.

– И жарко.

Шон поднял удилище, внимательно рассмотрел червей на крючке и снова забросил. Анна показала язык ему в спину.

– А давай искупаемся, – предложила она.

Шон пропустил предложение мимо ушей. Воткнул в песок толстый конец удилища, надвинул на лоб шляпу, чтобы защитить глаза от солнца, и откинулся на локти, вытянув ноги. За спиной послышался скрип песка, удаляющиеся шаги – и снова тишина. Он даже забеспокоился: чем она там занимается? Но оглядываться нельзя: это значило бы проявить слабость.

«Что с нее взять, девчонка!» – с горечью подумал он.

И тут послышался топот бегущих ног, совсем близко. Он быстро сел и хотел уже повернуться, но белое тело ее мелькнуло мимо, и она бросилась в воду – словно плеснула большая форель. Шон вскочил на ноги:

– Эй, ты что делаешь?!

– Плаваю, – засмеялась Анна, стоя по пояс в зеленоватой воде: мокрые волосы прилипли к ее плечам и груди.

Шон смотрел на юную грудь, белую, как мякоть яблока, с розовыми, почти красными сосками. Анна опрокинулась на спину и вспенила ногами воду.

– Voet sak[7], рыбешки! Кыш, мелюзга! – хохотала она.

– Послушай, не надо, что ты делаешь! – нерешительно произнес Шон.

Ему хотелось, чтобы она снова поднялась – вид ее белых нежных холмиков будил у него в животе странное чувство, – но Анна опустилась на колени, и вода скрыла ее до подбородка. Хотя эти соски все равно были видны сквозь прозрачную воду. И все-таки он очень хотел, чтобы она встала.

– Ах, как приятно! Водичка отличная! А ты почему не купаешься?

Она перевернулась на живот и нырнула, и на поверхности показались два белых полушария ягодиц – и внутри у Шона снова что-то сладко сжалось.

– Ну, ты идешь или нет? – настойчиво повторила она, вытирая ладонями глаза.

Шон смущенно встал – всего за несколько секунд в его чувствах к ней произошел полный переворот. Теперь его так и тянуло в воду – ужасно хотелось оказаться рядом с этими невиданными белоснежными выпуклостями, но он стеснялся.

– Что, испугался? Неужели я такая страшная?

Она явно дразнила его. И тогда Шон решился.

– Ничего я не испугался, – сказал он.

– Ну, так чего стоишь?

Еще несколько секунд он стоял в нерешительности – и вдруг отбросил шляпу и расстегнул рубаху. Снимая штаны, он повернулся к ней спиной, потом крутанулся на месте и с разбегу нырнул в заводь, благодарный воде за то, что она скрыла его наготу.

Шон вынырнул, но Анна надавила ему на голову и снова отправила под воду. Тогда он на ощупь схватил под водой ее за ноги, резко выпрямился и опрокинул ее на спину. И потащил на мелководье: там она уже не сможет ничего скрыть от его взора. Анна молотила руками по воде, стараясь держать голову выше, и с наслаждением визжала.

Шон споткнулся о камень и выпустил ее, но не успел опомниться, как она прыгнула на него и уселась верхом. Он легко мог бы сбросить ее, но ему понравилось ощущать на себе ее плоть, скользкую и теплую, несмотря на прохладную воду. Она зачерпнула горсть песка и стала втирать ему в волосы. Шон сопротивлялся, но осторожно. Обеими руками она обняла его за шею, и он почувствовал все ее тело, вытянувшееся у него на спине. Сердце сладко заныло, и это ощущение горячей волной хлынуло вниз, и ему страшно захотелось обнять ее. Он перевернулся, протянул к ней руки, но она вывернулась и снова нырнула в глубину. Шон зашлепал по воде за ней, но ее никак было не достать, а она все продолжала над ним смеяться.

Наконец, когда Шон уже начал сердиться, они встретились там, где вода была по горло. Ему очень хотелось обнять ее. От нее не укрылась смена его настроения. Она вышла на берег, подошла к его одежде и, подобрав рубашку, вытерла ею лицо, совершенно не стыдясь своей наготы: у нее было много братьев и она не привыкла стесняться мужчин.

Из воды Шон смотрел, как меняется форма ее грудей, когда она поднимает руки. Он не мог не заметить, что некогда худущие ноги округлились, налились плотью, и бедра касались друг друга по всей линии до того самого места, где начинается живот: там темнел треугольник – знак принадлежности к другому полу. А она постелила рубаху на песке, уселась на нее и только потом посмотрела на Шона:

– Ну что, ты выходишь?

Слегка смущаясь и прикрываясь ладонями, он вышел из воды. Анна подвинулась, освобождая на рубахе место:

– Садись, если хочешь.

Он присел, торопливо подтянув колени к подбородку. Краем глаза он продолжал наблюдать за Анной. Вокруг ее сосков образовалась гусиная кожа – вода оказалась довольно прохладной. Анна знала, что он на нее смотрит, и ей это нравилось – она расправила плечи. Шон снова пребывал в замешательстве – теперь ситуацией управляла она, четко сознавая, что происходит. Это раньше он злился и ворчал на нее, а сейчас приказы отдает она, ему остается только повиноваться.

– У тебя волоски на груди, – сказала Анна, повернув к нему голову.

Волоски росли редко и совсем тоненькие, но Шон был доволен, что они у него есть. Он распрямил ноги.

– А у тебя больше, чем у Фрикки.

Шон попытался снова согнуть ноги, но она протянула руку и не позволила.

– А можно потрогать?

Шон хотел что-то сказать, но горло перехватило, и он не смог выдать ни единого звука. Анна не стала дожидаться ответа:

– Ой, посмотри-ка! Он у тебя растет… вот какой уже толстый! Ну прямо как у Карибу!

Карибу звали жеребца мистера ван Эссена.

– Я всегда знаю, когда папа хочет случить Карибу с кобылой, он говорит: «Сходи-ка ты в гости к тетушке Летти». А я спрячусь в плантации и все вижу.

Мягкая рука Анны продолжала без остановки двигаться, у Шона потемнело в глазах, он забыл обо всем на свете.

– А знаешь, ведь люди это делают так же, как лошади, – сказала она.