Хищные птицы

Матрос хмыкнул:

— Ты меня еще поучи, как пукать.

Но он улыбнулся при этом Хэлу весьма добродушно — юношу любили на корабле.

Хэл усмехнулся в ответ:

— Видит Бог, тебя не нужно учить, мастер Саймон. Тебя же издали слышно. Я бы предпочел столкнуться с голландцами. Ты так пукаешь, что можешь корпус корабля насквозь прошибить.

Саймон громогласно заржал и хлопнул Хэла по плечу:

— Катись-ка ты вниз, парень, пока я не научил тебя летать, как альбатрос.

Хэл начал спускаться по вантам. Сначала он двигался напряженно, все его мускулы застыли и одеревенели после долгой вахты, но очень быстро он согрелся и легко соскользнул вниз.

Некоторые из матросов на палубе ненадолго перестали трудиться у насосов или орудовать иглами, с помощью которых чинили порванную ветром парусину, и наблюдали за ним. Хэл был крепким и широкоплечим и казался двадцатилетним, к тому же сильно вытянулся вверх, догнав в росте отца. Но все еще обладал свежей гладкой кожей и юным лицом, на котором жило почти детское выражение. Черные волосы, связанные в хвост на затылке, вырвались из-под шапки и на утреннем солнце отливали синевой. В таком возрасте красота юноши все еще казалась почти женственной, и после четырех месяцев в море — и шести после того, как все они видели женщин, — некоторые, чьи интересы лежали в соответствующей стороне, посматривали на него похотливо.

Добравшись до грот-рея, Хэл оторвался от надежной опоры мачты. Он пробежал по грот-рею, с легкостью акробата балансируя на высоте сорока футов над пеной у носа корабля и досками главной палубы. Теперь уже все смотрели на него: с таким искусством мало кто на борту решился бы соревноваться.

— Вот что значит быть молодым и глупым, — проворчал Нед Тайлер, но при этом нежно покачал головой, глядя вверх. — Лучше бы этот юный балбес скрыл от отца свои фокусы.

Хэл добрался до конца грот-рея и, не задержавшись, скользнул по канату вниз, через секунду очутившись в десяти футах над палубой. Оттуда он легко спрыгнул и приземлился на крепкие босые ноги, согнув колени, чтобы погасить силу удара о выскобленные белые доски.

Выпрямившись, Хэд повернулся к корме — и застыл при звуке нечеловеческого крика. Это был первобытный рев, угрожающий вызов какого-то огромного хищника…

Хэл оставался на месте всего секунду, а потом инстинктивно развернулся и отпрыгнул в сторону, когда на него бросилась какая-то высокая фигура. Он услышал свистящий звук еще до того, как увидел клинок, и поднырнул под него. Серебристая сталь сверкнула над его головой, и напавший снова взревел, теперь уже от ярости.

Хэл лишь мельком увидел лицо своего противника, черное и блестящее, и провал разинутого рта, обрамленный огромными, квадратными белыми зубами, и язык — такой же розовый и изогнутый, как у леопарда…

Хэл подпрыгнул и уклонился, когда серебристое лезвие снова метнулось к нему по дуге. Он почувствовал, как что-то дернуло его за рукав куртки — это острие рассекло ее кожу, — и отскочил назад.

— Нед, клинок! — бешено крикнул Хэл рулевому за своей спиной.

При этом он не сводил глаз с противника. Зрачки у того были черными, как обсидиан, а радужки побледнели от ярости… белки же этих глаз налились кровью.

Хэл отскочил в сторону, уйдя от следующего яростного броска мужчины, и тут же ощутил на щеке дуновение воздуха от пронесшегося рядом лезвия.

За спиной он услышал, как с шорохом выскочила из ножен боцмана абордажная сабля, и оружие скользнуло по палубе в его сторону. Хэл плавно наклонился и подхватил его. Рукоятка совершенно естественно легла в его руку, и он встал в позу обороны, направив острие в глаза напавшего.

При виде грозного оружия Хэла высокий мужчина приостановился, но когда Хэл левой рукой выхватил из-за пояса десятидюймовый кинжал и его острие также направил в сторону напавшего, безумный свет в глазах у того стал холодным и оценивающим. Они кружили по палубе у грот-мачты, их оружие слегка покачивалось, как бы ища возможность удара…

Матросы на палубе бросили все дела — даже те, кто стоял у насосов, — и встали широким кругом возле противников, как будто наблюдали за боем петухов. Их лица горели азартом, они надеялись увидеть пролитую кровь. Зрители кричали и ухали при каждом отбитом выпаде, подбадривали своих фаворитов:

— Отруби ему его здоровенные черные яйца, Хэл!

— Выдери этому петушку все перья из хвоста, Эболи!

Эболи был на пять дюймов выше Хэла, и на его стройном, подтянутом теле не было ни капли жира. Он происходил с восточного побережья Африки, из воинственного племени, высоко ценившегося работорговцами. С его головы были тщательно выщипаны все волоски, и она блестела, как полированный черный мрамор, а щеки украшали ритуальные татуировки и завитки выпуклых шрамов, которые придавали ему пугающий вид. Двигался Эболи на своих длинных мускулистых ногах со специфической грацией, раскачиваясь от талии, как некая огромная черная кобра. На нем красовалась только юбка из поношенного холста, а грудь оставалась обнаженной. Каждая мышца его торса и рук как будто жила своей собственной жизнью, словно под намасленной кожей скользили и извивались змеи.

Он внезапно сделал выпад, и Хэл с отчаянным усилием подставил под удар саблю, но почти в то же мгновение Эболи изменил направление, снова нацелившись в голову Хэла. И в этом ударе была такая сила, что Хэл понял: ему не блокировать его одной лишь абордажной саблей. Он выбросил вперед оба клинка, скрестив их, и остановил нападение прямо над своей головой. Сталь зазвенела, ударившись о сталь, и зрители взвыли, восторгаясь искусством и красотой схватки.

Но в пылу атак Хэл уступал в темпе, а Эболи снова и снова наседал на него, не давая передышки, пользуясь более высоким ростом и превосходящей силой, чтобы противостоять природной ловкости юноши.

На лице Хэла отразилось отчаяние. Он уже отступал, готовый сдаться, его движения потеряли скоординированность: он устал, а страх притуплял его реакцию. Жестокие зрители ополчились на него, требуя крови, подбадривая неумолимого противника Хэла:

— Поставь метку на его хорошенькое личико, Эболи!

— Покажи нам его кишки!

Пот залил щеки Хэла, его лицо исказилось, когда Эболи прижал его к мачте. Хэл вдруг показался намного моложе, он едва не плакал, его губы дрожали от ужаса и измождения. Он уже не пытался контратаковать. Он просто защищался. Он бился за свою жизнь.

А Эболи нападал снова и снова, то метя в туловище Хэла, то меняя угол и целясь в ноги. Хэл находился уже на пределе сил, он мог лишь отбивать каждый очередной удар.

Потом Эболи снова сменил тактику: он сделал низкий обманный выпад в сторону левого бедра Хэла и тут же перенес вес на другую ногу и выбросил вперед длинную правую руку. Сверкающее лезвие проскочило сквозь защиту Хэла, и зрители взревели, увидев наконец кровь, которой жаждали.

Хэл отскочил в сторону от мачты и на мгновение замер на солнечном свете, ослепленный собственным потом. Кровь медленно капала на его куртку, но она текла из маленькой ранки, нанесенной с искусством хирурга.

— Если будешь драться как женщина, будешь каждый раз получать по шраму! — рявкнул Эболи.

С выражением усталого недоверия Хэл поднял левую руку, в которой все так же держал кинжал, и тыльной стороной кулака отер, но крови было, пожалуй, много для такой раны.

Зрители радостно ржали.

— Ну, зубы сатаны! — хохотал один из рулевых. — У этого симпатяги крови явно больше, чем храбрости!

И от этой насмешки внутри Хэла что-то переломилось. Он опустил кинжал и выставил его в положение обороны, не обращая внимания на кровь, все еще стекавшую с его подбородка. Его лицо ничего не выражало, как лицо какой-нибудь статуи, а сжатые губы побледнели до белизны. Из глубины его горла вырвался низкий рык, и Хэл бросился на негра.

Он пронесся через палубу с такой скоростью, что Эболи оказался застигнутым врасплох и отступил назад. Когда же они скрестили оружие, Эболи ощутил в руке юноши новую силу, и его глаза прищурились. А потом Хэл накинулся на него с яростью раненого дикого кота, рвущегося из капкана.

Боль и ярость наполнили его новой силой. Взгляд Хэла стал безжалостным, зубы он стиснул так, что все мышцы лица натянулись, превратив его в маску, на которой не осталось и следа юности. Однако бешеная злоба не лишила Хэла рассудка и хитрости. И в нем проснулись все те умения, которые он отрабатывал сотнями часов тренировок.

Зрителей ошеломило чудо, свершившееся у них на глазах. Казалось, что мальчик в одно мгновение превратился в мужчину, что он даже вырос, когда очутился лицом к лицу со своим темнокожим неприятелем.

Это ненадолго, сказал себе Эболи, встречая атаку. Надолго у него не хватит сил. Но он противостоял совершенно другому человеку, он просто не узнавал его…

Внезапно Эболи понял, что отступает… ничего, мальчишка скоро выдохнется… но два лезвия плясали перед его глазами и казались ослепительными и нереальными, как духи мертвых в темном лесу, в котором он побывал однажды там, дома…

Эболи посмотрел на бледное лицо, в горящие глаза… и не узнал их. И на него напал суеверный ужас, замедливший движение правой руки. Перед ним воплотился демон, обладающий неестественной бесовской силой…

Эболи понял, что самой его жизни грозит опасность.

Следующий удар достиг его груди, скользнув мимо обороны, как солнечный луч. Эболи изогнулся вбок, но удар угодил под его поднятую левую руку. Он не почувствовал боли, но услышал скрежет острия по ребру, ощутил теплый поток крови сбоку…

И он не обратил внимания на оружие в левой руке Хэла и на то, что юноша с одинаковой легкостью действует обеими руками.

Лишь краем глаза он заметил короткий крепкий клинок, устремившийся к его сердцу, и отпрянул назад, чтобы ускользнуть от него. Его пятки налетели на свернутый в бухту канат, и он упал. Локтем руки, державшей клинок, он ударился о планшир, рука мгновенно онемела, и он выронил саблю.

Лежа на спине, Эболи беспомощно смотрел вверх и видел смерть в страшных зеленых глазах. Это не было лицо ребенка, которого он опекал, учил и любил долгое десятилетие, о котором так заботился… Теперь это было лицо мужчины, готового его убить. Яркое острие абордажной сабли устремилось вниз, метя ему в горло со всей силой молодого тела, налегавшего на него…

— Генри!

Суровый властный голос раздался на палубе, легко прорезав гул и бормотание кровожадных зрителей.

Хэл вздрогнул и замер, все так же направляя саблю на горло Эболи. На его лице появилось растерянное выражение, как будто он очнулся от глубокого сна, и он посмотрел на отца, появившегося на корме.

— Хватит этих кошачьих драк! Немедленно иди в мою каюту!

Хэл обвел взглядом палубу, все эти раскрасневшиеся, возбужденные лица, окружавшие его. Потом недоуменно встряхнул головой и глянул на абордажную саблю в собственной руке. Разжав пальцы, он уронил клинок на палубу. Ноги у него внезапно ослабели, он сел прямо на Эболи и обнял его, как ребенок обнимает отца.

— Эболи! — прошептал он.

Юноша заговорил на языке лесов, которому научил его чернокожий мужчина; этот язык не знал больше ни один белый человек на корабле.

— Я причинил тебе боль… Кровь! Будь я проклят, я ведь мог тебя убить!

Эболи осторожно хмыкнул и ответил на том же языке:

— Это уже в прошлом. Но ты наконец глотнул из источника воинской крови. Я уже думал, ты никогда его не найдешь. Мне пришлось силой тащить тебя к нему.

Он сел и отодвинул Хэла, но в его глазах горел новый свет, когда он смотрел на юношу, который уже не был мальчиком.

— Иди, тебя позвал отец.

Хэл с трудом поднялся и снова окинул взглядом кольцо лиц, видя теперь на них выражение, которого не понял: это было уважение, смешанное с немалым страхом.

— Эй, что вы все таращитесь? — рявкнул Нед Тайлер. — Представление окончено! Вам что, заняться нечем? А ну быстро к насосам! Я сейчас же найду управу на любого бездельника!

И сразу послышался топот босых ног по палубе — команда бегом вернулась к своим обязанностям.

Хэл, наклонившись, поднял саблю и протянул ее боцману вперед эфесом.

— Спасибо, Нед. Она мне пригодилась.

— И ты неплохо ею попользовался. Я никогда не видел, чтобы кто-то взял верх над этим язычником, кроме твоего отца.

Хэл оторвал кусок от своей потрепанной штанины, прижал его к уху, чтобы остановить кровь, и отправился в каюту на корме.

Сэр Фрэнсис оторвался от бортового журнала, гусиное перо повисло над страницей.

— Нечего выглядеть таким самодовольным, щенок! — проворчал он. — Эболи играл с тобой, как обычно. Он мог десять раз проткнуть тебя насквозь, пока тебе не повезло в конце.

Когда сэр Фрэнсис встал, в крошечной каюте стало слишком тесно для них двоих. Переборки от пола до потолка были заняты книжными полками, другие книги громоздились на полу, переплетенные в кожу тома были свалены и в боковой каморке, служившей сэру Фрэнсису спальней. Хэл не понимал, где же спит отец.

Отец заговорил с ним на латыни. Когда они оставались наедине, он требовал, чтобы разговор шел на языке образованных, культурных людей.

— Ты умрешь прежде, чем дотянешься до какого-нибудь мечника, если не обретешь сталь в сердце и в руке. Какой-нибудь неуклюжий голландец раскроит тебе голову при первой же стычке. — Сэр Фрэнсис нахмурился, глядя на сына. — Повтори закон меча.

— Глаза в глаза, — пробормотал Хэл на латыни.

— Громче, юноша!

Слух сэра Фрэнсиса ослабел от грохота пушек — за многие годы тысячи залпов гремели вокруг него. К концу службы из ушей моряков частенько сочилась кровь из-за этих орудий, и даже много позже офицеры продолжали слышать в головах тяжелый грохот.

— Глаза в глаза, — энергично повторил Хэл. Отец кивнул.

— Глаза противника — окна в его ум. Научись читать в них его намерения до того, как он начнет действовать. Рассмотри в них удар до того, как он будет нанесен. Что еще?

— Одним глазом — на его ноги, — четко произнес Хэл.

— Хорошо, — снова кивнул сэр Фрэнсис. — Его ноги начнут двигаться раньше руки. Что еще?

— Держи острие высоко.

— Основное правило. Никогда не опускай острие оружия. Всегда направляй его ему в глаза.

Сэр Фрэнсис подверг сына подробному допросу, как уже делал бесчисленное количество раз. И наконец сказал:

— Вот еще одно правило для тебя. Сражайся с самого первого удара, а не тогда, когда ты ранен или взбешен, иначе можешь просто не пережить первую рану.

Он посмотрел на песочные часы, висевшие над его головой.

— У тебя есть еще время почитать до общей молитвы. — Он продолжал говорить на латыни. — Возьми Ливия и переведи страницу двадцать шесть.

Целый час Хэл читал вслух историю Рима в оригинале, переводя каждый стих на английский. Потом сэр Фрэнсис резко захлопнул книгу.

— Есть некоторое улучшение. А теперь просклоняй глагол durare.

То, что отец Хэла выбрал именно этот глагол, служило признаком одобрения. Хэл выполнил задание на одном дыхании, слегка замявшись лишь на будущем изъявительном.

— Durabo… Я выдержу.

Это слово было девизом герба Кортни, и сэр Фрэнсис холодно улыбнулся, когда Хэл его произнес.

— Что ж, пусть Господь вознаградит тебя. — Сэр Фрэнсис встал. — Теперь можешь идти, но не опоздай на молитву.

Радуясь обретенной свободе, Хэл выскочил из каюты и поспешил к трапу между палубами.

Эболи сидел на корточках под укрытием одной из громоздких бронзовых пушек у носа корабля. Хэл присел рядом с ним.

— Я тебя ранил.

Эболи выразительно отмахнулся:

— Цыплячий след в пыли ранит землю куда сильнее.

Хэл стянул с плеч Эболи парусиновый плащ, сжал локоть чернокожего мужчины и поднял мощную мускулистую руку настолько высоко, чтобы рассмотреть глубокий порез на ребрах.

— Тем не менее этот маленький цыпленок здорово тебя клюнул, — сухо заметил он.