Империя. Роман об имперском Риме

Эти истории звучали почти смехотворно, однако другие были тревожнее. Однажды Калигула устроил состязание ораторов и проигравших заставил дочиста вылизать их восковые таблички. Когда Калигула занемог, один человек заявил, что будет рад пожертвовать жизнью для спасения императора; выздоровев, Калигула напомнил ему про обет и вынудил покончить с собой. На гладиаторских боях число приговоренных к растерзанию дикими зверями неожиданно исчерпалось, и Калигула, дабы пополнить его, велел швырнуть на арену кое-кого из зрителей. Подобные рассказы широко расходились и почитались правдой.

В той же мере распространился слух, что Калигула спит со всеми тремя своими сестрами, открыто практикуя инцест и горделиво утверждая, будто и он сам является плодом кровосмешения между прабабкой Юлией и ее отцом, Божественным Августом.

Тит не знал, что и думать. Разобраться в россказнях помог бы Клавдий, но Тит и Кезон не видели его уже больше месяца. С приближением родов у Мессалины дядя становился все более замкнутым и отстраненным, а в конечном счете и вовсе заперся в имперской резиденции и никого не принял даже в сатурналии[13]. Когда близнецов призвали на аудиенцию к Калигуле, Тит сразу же отослал Клавдию сообщение, в котором передал новости и попросил о встрече, надеясь заручиться его советами. Дядя ограничился загадочным ответом: «Да пребудет с вами Фортуна!»

Носилки прибыли на гравийный передний двор императорского дома, где уже разместилось множество других. Двор наводняли праздные носильщики, а также гонцы и рабы, чьи господа занимались делами внутри. Хотя со времен Августа дворец изрядно разросся, гостевым входом по-прежнему служил портал, обрамленный лавровыми деревьями, а во дворе по-прежнему оставались доспехи Божественного Августа. Проходя мимо, Тит дерзнул дотронуться до бронзовой нагрудной пластины. Трепет от пребывания в столь славном месте почти развеял его тревоги.

На пути к императору им пришлось представиться великому множеству слуг и пройти через великое множество дверей. Тит вскоре утратил всякую ориентировку и не имел представления, в каком месте дворцового комплекса они находятся. Наконец гостей провели в маленькие, но изысканно убранные покои с черным мраморным полом, красными занавесями и позолоченной мебелью. Общий тон обстановки казался непринужденным. Слуга объявил обе четы и пригласил их устроиться на ложах напротив императорского, где полулежал сам Калигула вместе с женой Цезонией.

Как и рассказывали, Цезония была средних лет, но большая грудь и роскошные бедра сообщали ей известную привлекательность зрелой матроны. Окрашенные хной волосы обрамляли лицо наподобие павлиньего хвоста. Она лениво теребила указательным пальцем ожерелье из лазурита и янтаря. От ее немигающего взгляда Титу стало не по себе.

Вид императора успокаивал – по крайней мере, поначалу. Двадцатидевятилетний Калигула всего на семь лет превосходил по возрасту Тита и Кезона, но его белокурые волосы уже начали редеть. Черты лица были невзрачны, но правильны, а выражение – спокойно, почти безжизненно. Он выглядит абсолютно нормальным, подумал Тит, за исключением эксцентричного одеяния. На Калигуле была не та обувь, что дала ему прозвище, а женские сандалии и женское же платье под названием циклас – шелковое, расшитое золотом и пурпуром. Божественный Август издал закон, запрещающий мужчинам носить шелка, а теперь в них облачен сам император.

«Называйте его господином», – шепнул им слуга, перед тем как они вошли в покои. В этом заключалось еще одно отличие Калигулы от предшественников. И Август, и Тиберий недвусмысленно отказались от применения в качестве титула слова, которым рабы обращаются к хозяевам.

Беседа началась хорошо. Близнецы выразили признательность императору за отмену отцовской ссылки. Калигула принял благодарность и продемонстрировал знакомство с семейной историей гостей и нынешними обстоятельствами, отметив их успех в александрийской зерноторговле, достигнутый вопреки прискорбному обращению Тиберия с их отцом.

– И вот колесо времени повернулось, – молвил Калигула, – и оба вы пред императорской особой, как прежде стоял здесь ваш отец. Добро пожаловать.

Тит начал осваиваться. Сам император обходится с ними уважительно и по-дружески. Что может быть лучше? Он покосился на брата и перехватил его взгляд. Кезон казался напряженным и обеспокоенным. Ему надо научиться расслабляться и радоваться благам, изливаемым на них Фортуной.

Аудиенция прервалась появлением императорской дочери. Маленькую Юлию Друзиллу сопровождала суетливая нянька в одеянии жрицы Минервы. Девочка с пронзительным криком бросилась к отцу. Тит решил, что с ребенком стряслась беда, но Калигула остался невозмутимым. Он заорал в ответ, после чего взял дочь на руки, и оба принялись вопить, одновременно заходясь смехом. Казалось, отец и дочь играют в привычную шумную игру. Тит заметил, что его жена и невестка заинтересованно улыбаются, как всегда в присутствии детей.

Маленькая Юлия Друзилла выглядела совершенно растрепанной: золотистые волосы взъерошены, туника надета кое-как. Отсмеявшись, девочка вновь стала выглядеть разобиженной. Вдруг Калигула встрепенулся, заметив на ее наряде пятно крови.

– Что это? – вскричал он.

– Кровь другого ребенка, – поспешно объяснила жрица. – Она играла с детьми…

– И что случилось? – резко спросила Цезония.

– Они мне рожи строили, и я их расцарапала! – Крошка состроила страшную физиономию и скрючила пальцы на манер кошачьих когтей.

– Я уж испугалась, не ослепила бы кого, – шепнула жрица.

Калигула осмотрел руки девочки:

– Взгляните-ка, под ноготочками кровь! – Он опустился обратно на ложе и захлопал в ладоши. – Умница! Маленькая львица, вот ты кто! Ну, если кому и требовались доказательства, что это мой ребенок, то вот они – вопреки сомнениям сплетников, ныне покойных. Что отец, что дочь! Конечно же, если другие дети будут тебя обижать, не вздумай терпеть! Выцарапай им глаза! Разве не сладостно пролить кровь, малышка?

– Да, папа.

– Беги и поздоровайся с гостями. Я уверен, дамы хотят с тобой познакомиться.

Поначалу Юлия приблизилась к Артемисии, но та невольно отшатнулась. Тогда девочка поворотилась к Хризанте, которая выдавила кривую улыбку и протянула руку. Секунду малышка таращилась на нее, затем зарычала и шлепнула. Хризанта вскрикнула и отдернула кисть. Юлия развернулась и со смехом побежала к отцу, который, похоже, забавлялся не меньше дочери. Поцеловав Юлию на прощание, он отослал ее вместе с нянькой.

Цезония взглянула на гостей и пожала плечами:

– Дети вечно мешают, но сколько от них радости! У вас еще нет наследников?

Артемисия зарделась и посмотрела на Хризанту, которая успела взять себя в руки. Она и ответила за обеих:

– Нет, пока нет. Но, как говорит муж, ожидание стало благословением, ибо теперь мы можем зачать первенца в городе его предков.

– Такие юные и еще не матери, – сказала Цезония. – Должно быть, обе очень тугие.

Улыбка Хризанты увяла.

– Я не уверена, что поняла, о чем речь.

Цезония хихикнула и поманила Калигулу, который подался ближе, чтобы жена могла шептать ему на ухо.

Пока имперская чета шушукалась, Кезон наклонился к Титу.

– Дай мне амулет, – шепнул он.

Тит нахмурился и помотал головой. Он прикоснулся к спрятанному под тогой фасинуму, защищая его. Сегодня утром, как прекрасно знал брат, он выиграл в кости право носить талисман.

Но Кезон проявил настойчивость:

– Пожалуйста, брат! Дай его мне!

– Зачем?

– Для защиты.

– От чего?

– Неужели ты не чувствуешь его присутствия?

– Кого?

– Самого дьявола!

Тит закатил глаза, не в силах поверить, что близнец изрыгнул очередное нечестивое словцо, подцепленное в Александрии, да еще в присутствии императора. Тут он вздрогнул, осознав, что Калигула резко окликает его.

К лицу Тита прихлынул жар.

– Тысяча извинений, господин. Я не слышал тебя.

– Так будь внимательнее, Тит Пинарий. Я спрашиваю не о пустяках и ненавижу повторять. Но я спрошу снова, потому что Цезония желает знать: во всех ли отношениях вы одинаковы?

Тит поднял бровь:

– Мы, разумеется, расходимся во мнениях, господин.

– Я имею в виду – телесно, глупец! – ухмыльнулся Калигула, оскалив зубы чуть больше нормального.

– Да, господин, как видишь, мы идентичные близнецы. Сходство между нами подмечают постоянно.

– По-настоящему идентичные, во всем?

– Да.

– А ну-ка покажите.

– Прошу прощения?

– Покажите. Цезония хочет видеть, и я тоже.

– Я не понимаю, – произнес Тит, и сердце у него екнуло.

– Думаю, понимаешь. Встаньте оба и снимите тоги.

Тит и Кезон страдальчески переглянулись. Ни один из них не двинулся с места.

Калигула вздохнул:

– Ну не упрямьтесь же. У вас нет ни малейшего выбора. Вас просит сам бог.

– Это глубоко неправильно, – заявил Кезон.

– Неправильно? – Калигула скорее развеселился, чем разгневался. – Видишь вон там, у колонн, вооруженных людей? Зачем, по-твоему, они здесь? А?

– Для охраны императора, – предположил Тит. Во рту у него пересохло.

Калигула рассмеялся:

– Император – бог и не нуждается в охране. Гвардейцы поставлены для исполнения императорской воли, когда ей не спешат подчиниться. Мне их кликнуть? Они применят любую силу, какая понадобится.

Тит глянул на лица преторианцев. Поначалу ему еще казалось, что все это игра, своего рода испытание, но теперь кровь застыла у него в жилах.

У Тита так кружилась голова, он едва сумел встать. Жестом призвал Кезона сделать то же. Когда тот заколебался, брат схватил его за плечо и с силой дернул кверху. Пытаясь сохранить непринужденность, будто находится дома, в одиночестве, Тит начал разматывать тогу. Обычно одеваться и раздеваться хозяину помогал раб. Тит действовал неуклюже; казалось, мягкая шерсть намерена чинить ему помехи. Он споткнулся и чуть не упал, прежде чем высвободился из парадной одежды, попутно утратив всякое достоинство. Стянуть через голову тунику было проще. Он выпрямился, оставшись в одной набедренной повязке.

Калигула и Цезония впились взглядами в Тита, затем переключили внимание на отстающего Кезона. Наконец тот встал рядом с братом, тоже в повязке. Артемисия и Хризанта, замерев на ложах в отдалении, не издавали ни звука, словно обратились в камни.

– Дальше, – приказал Калигула. – Нам нужно видеть все.

С пылающим лицом Тит дрожащими руками разделся полностью. Повязка упала на пол. Если не считать сандалий и фасинума, он был наг. Краем глаза он увидел, что Кезон тоже сбросил набедренную повязку.

– Поразительно! – Калигула встал и пристально осмотрел близнецов, точно статуи или выставленных на продажу рабов. – Говорят, будто боги не создают двух одинаковых жемчужин и даже горошин в стручке, и все-таки я поручусь: никто не сумеет вас различить. Что скажешь, Цезония?

– Члены так сморщились, что похожи на любые другие. Надо взглянуть на них в возбужденном виде.

– Господин, так нельзя! – надтреснутым голосом выдавил Тит. – Хотя бы отошли наших жен.

– Но жены крайне важны для эксперимента.

Цезония встала перед братьями и принялась ласкать обоих сразу. Тит судорожно глотнул и закрыл глаза. Хотя подобное казалось ему невозможным, тело начало отзываться. Он ощутил, как к члену приливает кровь, и почувствовал слабые волны наслаждения от прикосновений Цезонии.

Кезон, видимо, реагировал сходным образом, потому что Калигула зааплодировал и восторженно засмеялся:

– Все равно одинаковые! Во всех отношениях! Цезония, ты видишь хоть какую-то разницу? Ну-ка, взвесь каждый в руке. Измерь обхват и длину. Поищи какие-нибудь повреждения или другие отметины.

Тит открыл глаза. Цезония выглядела чрезвычайно довольной собой и оказанным на близнецов воздействием. Голова у него была легче воздуха, а ноги подгибались, но отрицать наслаждение, доставляемое ему супругой императора, было нельзя.

– Вообще никакой разницы! – объявила Цезония.

– Да, но даже самая нежная рука – орудие слишком грубое по сравнению с губами и языком. Разве твой опыт, Цезония, не подтверждает сей факт?

– Прошу тебя, господин! – взмолился Тит слабым голосом. – Для императорской жены такие действия…

– Заткни свою грязную пасть! – заорал Калигула. От столь неожиданной вспышки ярости Тит побледнел и все же почувствовал, что член в руке Цезонии стал еще тверже. – Как ты смеешь предполагать подобную вещь? Цезония моя, и только моя. Сама идея, будто она унизится до соития со смертным вроде тебя, звучит омерзительно.

– Господин, если я понял неправильно…

– Еще как неправильно! Гвардейцы! Принесите повязки на глаза этим женщинам. И кляпы для мужей, чтобы молчали во время опыта.

– Какого опыта, господин?

Калигула закатил глаза, как педагог перед тупым учеником.

– Такого, разумеется, который покажет, сумеют ли различить вас жены! Сначала завяжем им глаза. Потом поставим вас спиной к спине. Раскрутим ваших незрячих жен на месте, чтобы утратили ориентировку. А затем они опустятся на колени и, орудуя только ртами, попробуют отличить одного близнеца от другого.

Эксперимент продолжился в полном согласии с желаниями Калигулы. Страх и унижение Тита миг за мигом возрастали, равняясь по степени лишь неспадающему возбуждению. Иногда ему чудилось, будто он покинул тело и парит над происходящим как простой зритель, взирая сверху на позорное зрелище. Преторианцы, приступив к гостям и образовав заслон вокруг них, видели всё. То один, то другой гоготал или хрюкал, а несколько раз, когда Тит слишком медленно подчинялся, ему в горло, грудь или другой, обычно скрытый от глаз, а теперь обнаженный участок тела утыкался острый предмет. Цезония постоянно хихикала и что-то шептала императору, который следил за представлением с детским восторгом.

Тита вдруг пронзила странная мысль. При всей дотошности исследования Калигула не заметил вещи, которая различала их с братом даже в наготе, – фасинума. Маленький золотой подвес ощущался попеременно то раскаленным, то ледяным на вспотевшей коже Тита; порой казалось, будто амулет двигается и пульсирует, как живой.

Когда Тит достиг оргазма, эксперимент завершился. Вслепую же даже жены не сумели отличить близнецов друг от друга.

Через час после начала аудиенции Пинариям с женами разрешили покинуть дворец живыми и – для непосвященных – невредимыми. Но пока изысканные носилки влекли их назад в общий дом, женщины плакали, а братья прятали глаза.

* * *

– Ты должен был отдать мне амулет, когда я просил, – сказал Кезон.

Наступила ночь. Смятенные женщины разошлись по спальням. Братья, не в силах заснуть, устроились на ложах поодаль друг от друга в залитом лунным светом саду, дрожа под тяжелыми одеялами.

Тит негодующе покачал головой. Вот, значит, какими словами нарушил его брат молчание, которое длилось с того момента, как они покинули императорский дом.

– Отдать тебе амулет? И что изменилось бы?

– Он мог защитить нас с Артемисией.

– Дурак, да он никого из нас не спас! Фасинум отводит взоры завистников. Но император – бог или почти бог. Его взор слишком могуществен…

– Калигула не бог, а этот предмет не фасинум.

Тит снова покачал головой: