Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта. Благодаря им мы улучшаем сайт!
Принять и закрыть

Читать, слущать книги онлайн бесплатно!

Электронная Литература.

Бесплатная онлайн библиотека.

Читать: Тени над Латорицей (Справедливость - мое ремесло - 3) - Владимир Леонидович Кашин на бесплатной онлайн библиотеке Э-Лит


Помоги проекту - поделись книгой:

- А вы не оскорбляйте! - возмутилась Таня. - Никто вам не давал права меня оскорблять!

Милиционер подошел к телефону и вызвал машину.

- Придется проехать со мной в отделение, - сказал он Тане. - И вам, молодой человек, и вам, - обернулся он к старику.

- Я не поеду, - содрогнулась девушка.

- Это уже от вас не зависит, - нахмурился милиционер. - Поедете туда, куда надо. Если документы ваши в порядке, то вас, возможно, и отпустят. Но думаю, что придется заплатить штраф за нарушение общественного порядка. Это в лучшем случае. В худшем - можете получить пятнадцать суток...

- А я зачем должен ехать? - запротестовал Виталий. - Я ж не виноват!

- Гражданка Красовская была в вашем номере... И когда ее выпроводили, снова пробралась к вам. Так что вы в первую очередь причастны к этому делу, - объяснил милиционер. - В отделении все выясним.

Старик, счастливый тем, что задержал преступницу - а он был уверен, что Таня преступница, - с радостью согласился прокатиться в милицейской машине. Он был полон энтузиазма, чувство выполненного долга так и распирало его.

Виталий сразу сник. Тем временем женщина - дежурный администратор совсем разволновалась:

- Такое у меня впервые! Двадцать три года работаю, а такого еще не было. Какой позор! Девушка - и в окно! И надо же чтоб в мое дежурство... На третий этаж!.. - Было заметно, что именно мысль о третьем этаже поразила ее больше всего.

Когда задержанные и свидетель садились в милицейский фургончик, у входа в гостиницу уже собралась толпа. Девушку провожали репликами:

- Хорошенькая!..

- Из-за таких хорошеньких знаете что бывает!..

- Говорят, через окна чемоданы вытаскивала. Смелая!

- И много ей дадут? - поинтересовался кто-то.

- Да уж дадут, не беспокойтесь!

- А этот стиляга подавал ей чемоданы. Целая шайка.

- Иностранцы смотрят. Туристы. Позор-то какой! - убивалась администраторша, заметив в толпе нескольких венгров.

Когда двери милицейского фургона с решеткой на окошке закрылись, Таня по-настоящему перепугалась. Но она не плакала, потому что напротив нее сидел этот старик, которого она ненавидела сейчас больше всех на свете. А возле него - милиционер.

Виталий, забившись в угол, сначала молчал, потом хрипло произнес:

- Я же говорил. Боже, я же говорил... Что ты натворила!

- Я натворила, я и отвечу, - сказала Таня. - А что, собственно, я натворила?

3

Еще мгновение назад здесь, за несколько сот метров от дома вдовы Каталин Иллеш, было тихо и спокойно. Только насекомые, эти ночные невидимки, изредка шуршали в траве. Где-то пискнула мышь, где-то треснула кора, упал жук вместе с листом, на котором сидел. Все звуки таяли в густой зелени, сливавшейся и с землей, и с небом. Всего только мгновение назад...

И вдруг... этот крик, такой неожиданный в глухой тишине двора.

- Думаешь, я старая дура и ничего не понимаю? Я все вижу и все понимаю - я еще не выжила из ума!.. - вырвалось из раскрытого окна дома Эрнста Шефера - родного брата вдовы Каталин Иллеш.

Еще до того, как этот крик поглотили ветви соседского сада, проснулся старый Коповски, который чутко дремал в своем дворе, под акацией.

Старик открыл глаза. Поднялся с раскладушки, окунул ноги во влажную от ночной росы траву и пошарил ими, нащупывая тапочки. Затем встал и направился к заборчику, разделявшему два двора.

Однообразная собственная жизнь ему давно уже надоела и он не отказывался от малейшей возможности сунуть нос в чужую. Любопытство его было беззлобным, похожим на любопытство ребенка, наблюдающего за недоступной ему игрой.

Летом старик частенько ночевал в саду. Приятно было просыпаться сизым утром от птичьих голосов и начинать день среди зелени, а не среди скучных стен, - он где-то слыхал, что зеленый цвет укрепляет нервы, и был с этим совершенно согласен.

Крик в доме Шефера не повторился.

Коповски потоптался у заборчика, который был чуть выше его головы, отодвинул доску, державшуюся на одном гвозде, как бы заранее смакуя события, которые вот-вот могли разыграться.

Но в соседнем доме, казалось, все затихло.

Коповски еще раз глянул на единственное открытое окно, задернутое матерчатой шторой, и уже хотел было вернуться на свою продавленную раскладушку, как голос жены Эрнста, толстухи Агнессы Шефер, снова взлетел над домом. Отчетливо, с нарастающей силой устремился этот голос в кромешную тьму, вонзаясь в заборы, каменные ограды, деревья, сараи...

Завертелся в конуре пес, но голос звучал свой, хозяйский, и он решил не вмешиваться.

- Ты не пойдешь! Никуда не пойдешь! Если твоя нога еще раз переступит ее порог, ты пожалеешь: я тебя тогда знать не знаю!.. А эту стерву я насквозь вижу. Я сама пойду к ней... - кричала старая Агнесса, от гнева путая немецкие слова с венгерскими и украинскими. Она словно забыла про поздний час, забыла, что ее могут услышать чужие люди.

- Тише, Агнесса. Заткни глотку. Окно открыто. Клянусь - плохо тебе будет! - пытался успокоить ее муж, мясник Шефер.

Затем старый Коповски с сожалением увидел, как захлопнулось окно.

"О ком это Агнесса говорила? - размышлял он. - Не о сестре ли мужа, Каталин? Никак не остынет, никак не простит ей наследства... И мужа все время подстрекает против нее. Э-э, дура баба. Сестра - это сестра. Сколько лет прошло, а все никак не успокоится. Дался ей этот участок - свой не хуже. Ну, Каталин, ясное дело, обделила братца. Хитрая баба, жила... Но, по правде сказать, все они такие - Шеферы. Что братец, что сестрица... Ни свое, ни чужое из рук не выпустят. Эрнст не отдал бы сестре и ломаного гроша, если б не муж Каталин - жандарм Карл Локкер. Его даже Эрнст боялся. А уж как повесили Карла, так Шеферам стало не до отцовского наследства... Хороша была в молодости Каталин - все мужчины заглядывались! Да и сейчас..."

Старик покачал головой, причмокнул губами и побрел назад под свою акацию.

"А как взял ее Локкер, как стал он тержерместером*, всю свою жадность показала. Людей, правда, не обижала, как ее муженек, но и от награбленного жандармом не отказывалась..."

_______________

* Т е р ж е р м е с т е р - фельдфебель (венгерск.).

Лечь Коповски так и не удалось. Громкий стук оборвал его мысли и заставил опять шмыгнуть к забору. У Шеферов стукнула дверь. Снова отодвинув доску в заборе, старик Коповски жадно впился в темноту.

Эрнст Шефер быстро сбежал с крыльца.

Внезапно снова распахнулось окно, отбросив широкую полосу света во двор и на забор, заставив Коповски шагнуть в сторону.

В окне появилась Агнесса.

- Ты этого не сделаешь, Эрнст! - уже умоляла она. - Ты пожалеешь меня и детей. Ведь правда, ты не сделаешь этого?..

Шефер направлялся к калитке. Огибая сарай, он на мгновение остановился и мотнул, как норовистый конь, головой. У Коповски заблестели глаза: не так уж часто ссорятся эти скрытные Шеферы.

Стараясь запомнить все подробности, он увидел, как сосед яростно толкнул калитку и решительно зашагал по улице. Потом Коповски добежал до своей калитки, приоткрыл ее и провожал Шефера взглядом до тех пор, пока мог видеть его тяжелую, тучную фигуру.

Взволнованная Агнесса отошла от подоконника и исчезла за шторой. Очевидно, ей было страшно оставаться одной в темноте, и женщина не выключила свет.

Слишком возбужденный, чтобы сразу заснуть, старик Коповски побрел в дом, разыскал в сенях кувшин и выпил холодного молока. Немного потоптался на крыльце, погладил кота, который проснулся и терся о его ногу, и поплелся обратно в сад.

Еще раз на всякий случай заглянув по пути в соседний двор, он пришел к выводу, что дальше наблюдать не имеет смысла, и снова заскрипел своей многострадальной раскладушкой, терзаясь мыслью: куда это Эрнст подался среди ночи?!

Понемногу успокоившись, старик снова заснул...

4

...Последнее, что еще ощущала Каталин Иллеш, была не боль. Ощущение боли в горле, сжатом безжалостным ремнем, заглушало невыносимое удушье вены, голова, все тело налились горячим свинцом, мозг затуманился, и казалось, кто-то рвет ее на куски.

Каталин боролась, упиралась, весь ее крепкий организм сопротивлялся смерти. Одеревеневшими руками женщина никак не могла ухватить убийцу - это был профессионал, и, стоя позади жертвы и затягивая на ее шее тонкий кожаный ремень, он ловко увертывался от ее слабеющих рук. Она судорожно хваталась за ремень, пытаясь хоть немного оттянуть его, но и на это сил уже не хватало.

Перед ее глазами мелькали в темноте расплывчатые и легкие, как воздушные шарики, разноцветные звезды. Они все расплывались, кружились, сходились и расходились, сплетались и расплетались, становясь похожими то на причудливые лилии, то на мохнатых жаб, душивших ее, Каталин, своими отвратительными лапами. В ушах появился тонкий непрерывный свист, который все усиливался и усиливался.

Все, о чем думала она в эту ночь, все, что волновало ее до сих пор, ушло навсегда. Ночь, которая не предвещала никаких катастроф, внезапно остановила свое спокойное течение, замерла, а потом ударила, оглушила смертельным страхом и нечеловеческой болью.

"Избавиться от этой ужасной боли, от этого свиста, от которого разламывается голова, дохнуть полной грудью, жить, жить!.." Только это, и больше ничего! Ни о чем другом не могла она и думать, ни о чем не могла вспоминать. Словно и в самом деле не о чем было думать, будто бы не было ее девочек Евы и Илоны, которые спали в соседней комнате, не было ни радостей, ни страданий, не было двух мужей - Карла и Андора...

Неправда, что в последнюю минуту перед насильственной смертью глазам суждено увидеть всю прожитую жизнь. Это придумали беллетристы. Душа Каталин уже обессилела, и только тело ее еще боролось, только тело подсознательно жаждало: жить, жить, жить!..

С первым своим мужем Карлом Локкером она прожила недолго - перед самой войной вышла за него совсем еще девочкой. Во время войны Карл Локкер быстро дослужился до тержерместера и командовал жандармским участком. Был очень жесток с людьми, даже она, жена, боялась его тяжелого взгляда. А в конце войны, когда советские войска пришли в Закарпатье и они с Карлом и маленькой Евой собрались бежать на Запад, где жили родственники, Карла не стало...

Сознание то возвращалось к Каталин, то снова покидало ее. Из каких-то неведомых глубин возникали силы, чтобы бороться за жизнь, но их становилось все меньше и меньше...

Она осталась с ребенком на руках, и, возможно, только ради маленькой Евы ее не выслали отсюда, как этого требовали обиженные Карлом люди. А может, заступился и дядя Вальтер, который был коммунистом и которого Карл загнал когда-то в штрафной батальон. Вдова Каталин была молода и красива, вскоре посватался к ней венгр Андор Иллеш. С ним прожила тоже недолго, через пять лет он уехал на родину, в Будапешт, и только изредка напоминал о себе, присылая деньги и посылки для своей маленькой Илоны. Каталин пошла работать на лыжную фабрику. Специальности не было - научили, много лет подряд, пока росли и учились в школе Ева и Илона, она покрывала лыжи лаком.

Единственной радостью, единственным утешением и надеждой были девочки. Расцвели, словно розы. Белокурая Ева уже окончила школу и работала вместе с матерью. Темноволосая Илона - дочь Андора Иллеша ходила в девятый класс. Каталин мечтала, чтобы жизнь ее дочурок сложилась не так, как у нее самой. Конечно, она не раздетая, не босая, не бедствует - кое-что получила в наследство от родителей, кое-что припрятала во время войны. Андор тоже умел делать деньги. Но сколько боли, сколько страха натерпелась она за свою жизнь!

А сегодня и не услышала, как внезапная смерть подкралась к ее одинокому дому на краю улицы...

Тугой ремень все крепче стягивал ей горло, последними ослепительными огнями вспыхивали в мозгу отрывочные проблески сознания. И вот уж Каталин сползла на пол и словно растворилась в ночной темноте так же, как расплылись и померкли в ее мозгу эти последние лучи света...

Она уже не узнала, что Илона и Ева были убиты в постелях - тем самым ножом, который она взяла на кухне, чтобы нарезать хлеб.

Когда старинные часы, отобранные когда-то Карлом у богатого еврея Бергера, пробили час ночи, дверь во двор тихо приоткрылась.

В доме Каталин Иллеш, в полной темноте, еще долго звучал отголосок этого гулкого удара часов. Потом наступила мертвая тишина.

5

Сразу бросался в глаза барьер, разделяющий помещение на две половины. За ним стоял стол с телефонами. Сержант с красной повязкой на рукаве помощник дежурного - разговаривал за барьером с дружинником, словно не замечая, как нервничает сидящий на скамье бородатый парень, как то и дело одергивает он пиджак и поправляет указательным пальцем роговые очки, как растерянно поглядывает на своих друзей, пришедших его выручать, - двух парией и маленькую, хрупкую девушку в брючном костюме.

Молодой милиционер, приведший Таню и Виталия, подошел к столу и положил на него два паспорта.

"Хорошо, что хоть паспорт оказался с собой", - подумала Таня. Она подошла к самому барьеру и, в упор глядя на сержанта, стала ждать, пока он освободится.

- Ну, что у тебя, Анатолий? - спустя несколько минут спросил сержант милиционера.

- Гостиница.

- А-а... Подожди, я вот с этим волосатым сперва разберусь. - Он мельком глянул на Таню, - по-видимому, ему не понравилось, как нетерпеливо она смотрит. - Ну что, допрыгалась, подружка?

- Я вам не подружка, - резко ответила Таня.

- Ишь какая бойкая! Ну, посиди, посиди там, в коридорчике. А эти, крикнул сержант на Виталия и старика, - с нею? Пускай тоже посидят. Я сейчас закончу.

Коридор был узкий и короткий и вел в тупик - в конце его виднелась деревянная перегородка. И все-таки помещались в нем три распахнутых двери и ряд из шести стоявших рядом столов. Барьер через открытую дверь не был виден - его заслонили спины двух парней, таких же длинноволосых, как их задержанный приятель.

- Так что будем делать, а? - послышался голос сержанта. - Наказать тебя как следует? Сообщить в институт? Оштрафовать?

- Не надо, - жалобно пробормотал бородач.

- Не надо? А что надо? Пятнадцать суток? Могу по знакомству и об этом похлопотать. А?

- Я прошу прощения у товарища дружинника. Я не хотел его задевать. Просто он под горячую руку попался.

- Под горячую руку?! А ты его оттолкнул. Что же ты молчишь? Было или не было?

- Было, - хмуро признался бородач. - Отпустите меня, товарищ сержант, честное слово, больше не буду! Честное слово! Ну, простите меня, пожалуйста, прощения прошу. Ну, пожалуйста!

И вдруг Таня услышала всхлипывания - бородач заплакал!

"Боже мой, как противно! - с отвращением подумала она, на миг позабыв о своих неприятностях. - Разве можно так унижаться!"

Двое друзей и девушка начали просить сержанта и дружинника, чтобы они простили бородача, никуда не сообщали, поверили его честному слову.

- Знаете, товарищ сержант, это на него что-то нашло. Вообще-то он хороший, тихий парень. Никогда не ругается - просто у него сегодня в институте случилось кое-что. А теперь еще и это. Он по глупости, по молодости.

- Ничего себе по молодости! Совершенно взрослый, за поступки свои должен отвечать.

- Товарищ сержант! Он на самом деле хороший человек. Семья интеллигентная. Первый раз с ним такое. И - последний! Отпустите его. Мы за него ручаемся. Так нехорошо получилось.

- Хорошие у тебя друзья, Клумак. Ничего не скажешь. Даже девушка тебя, грубияна, защищает. А постричься все-таки надо. Нечего людей стращать - до самых глаз зарос.

- Так он ведь поэт! - с благоговением сказала девушка.

- Поэт? - удивился сержант. - Как же он пишет, если так разговаривает на улице? Что он может сказать людям? Что у него за душой?

- Зачем вы так говорите, вы же не читали его стихов! - обиженно ответила девушка. - Правда, он еще молодой, но будет, будет печататься. Вот увидите.

- Гм, - вздохнул сержант. - А постричься все-таки придется.

- Я постригусь, - захныкал бородач. - И побреюсь.

- Хорошо. Приведите себя в порядок и завтра зайдете ко мне в человеческом виде. Тогда и поговорим. Идите.

- Спасибо! Большое вам спасибо! Я обязательно постригусь! Спасибо большое!



Поделиться книгой:

На главную
Назад