Родитель «дубль два»

– Говорите.

– Сорок девятый полк не имеет связных радиостанций, судя по пятой эскадрилье.

– Николай Николаевич, а где Найденов?

– Да здесь он, вместе со мной прилетел, ушел на радиостанцию и до сих пор не вернулся.

Тут Петя всех «приколол»: достал из нагрудного кармана плоскую станцию и вызвал начальника радиостанции. После тех событий на Гусинской заставе они четыре таких «ходилки-говорилки» сделали и все машины первой группы испытателей были снабжены этими устройствами. Одна из них находилась в кунге РСБ, у начальника радиостанции. Дальность у них была махонькой, а батарею приходилось отдельно носить в другом кармане, но работала.

– Второй – первому.

– На приеме.

– Там у вас должен быть товарищ посторонний, его просят пройти в штаб.

– Он слышал, сказал, что идет.

Воронов протянул руку к станции.

– Это что? Где сделана?

– Это чтобы удобнее было настраивать аппаратуру и бегать не приходилось понапрасну между машинами установки. В Гусинской финны постреливали и диверсии пытались устроить, вот мы и сделали для себя.

– Да вас расстрелять, лейтенант, мало, за утаивание такого изобретения!

– Я ничего ни от кого не скрываю, товарищ комкор. Проект ламп для нее я передал на завод «Светлана» больше года назад. Лампы изготовлены на опытном производстве в отраслевой лаборатории. А остальное от меня никак не зависит. Радиостанцию РСИ-3М мы сделали тоже больше года назад, но кроме самолетов этого звена, они нигде не используются, хотя мы их уже усовершенствовали, и теперь они шестнадцатиканальными стали, с кварцевыми стабилизаторами частоты. Но серийно не выпускаются. Так кого расстреливать? Меня, за то, что станции совершенствую? Или кого-то другого? – Он всегда отличался абсолютно непроходимой прямолинейностью и умением прямо в глаза сказать, в том числе большому начальству, все, что он думает. Опасное для карьеры занятие!

Однако Воронов не был настроен ссориться, вернулся к решению треугольников, разобрался, что зафиксировать снаряд одной станцией обзора получается случайно, поэтому приходится приводить, интерполировать решение, как по времени, так и по скорости прохождения сигнала. Сравнил те же расчеты, полученные с помощью звукоуловителей, отметив, что скорость реализации вычислений заметно возросла, а СКО значительно ниже, чем у пеленгаторов, работающих со звуком.

– Сами понимаете, товарищ комкор, без связи между станциями и электронной синхронизации измерений не обойтись, и требуется связь с батареями, настроенными на контрбатарейную борьбу. В этом случае эффект будет значительным. Чуть меньше месяца назад мы сдали флоту станцию «РИФ», она побольше, но имеет вычислители в своем составе. Одна из установок, только что пришедшая на испытания, состоит из пяти машин и имеет более мощный передатчик и вычислитель в своем составе, поэтому удалось точно зафиксировать скрытую позицию одиночного орудия, и со второго ее выстрела получить место для нанесения удара. Приемник там позволяет корректировать огонь с использованием фугасных снарядов.

– А бетонобойных?

– Фиксируется разрыв или всплеск, пробитие не зафиксировать, но приблизительное место падения можно высчитать по баллистической кривой. Особенно эффективно работает по медленно летящим снарядам гаубиц и минометов.

В это время в комнату штаба вошел человек в одежде кубанского казака, взял веник, стоящий у входа, вышел и вернулся с обметенными от снега онучами. Снял башлык, папаху, полушубок и, растирая руки, лицо и уши, подошел к столику у стены, где стоял чайник, стаканы в подстаканниках и другие принадлежности для чаепития. Прикоснулся к чайнику, проверяя температуру, налил заварку, добавил кипяток и положил несколько кусков сахара.

– Примораживает, однако! – заметил он, подошел к столу с картами и обменялся рукопожатием с Григорием Штерном.

Тот спросил:

– Водку будешь, комдив? А каково моим в поле сейчас приходится?

– Я на военном совете буду голосовать за ваше предложение ввести водку в рацион на фронте, Григорий Михайлович.

– Я не об этом, – отмахнулся командарм, – почему задержался? Что-то не так?

– Да нет. Удивили меня местные радисты. Можно сказать, натыкали носом в то, что связью обеспечить войска на марше не можем, а у них все это есть. Локатор на ходу работает, большая радиостанция и куча маленьких с ретрансляцией через большую. Дуплексные, многоканальные радиостанции на всех машинах, переключение частот одним пальцем, миниатюрные антенны и приемопередатчики в кармане. Одно плохо: все с опытного производства и самоделки. Но могу сказать: у них связь есть, и по сравнению с ними штаб любой армии таких возможностей не имеет. А все «висит». Целый год висит, промышленность даже не пошевелилась. Где этот Ночных? Никак его поймать не могу. Был – здесь – ушел, уже часа три.

– Вон он.

Петру пришлось вставать и представляться.

– Сразу вопрос: учился в Ейске? Какой факультет?

– Истребительный, ускоренный курс.

– А криптографию откуда знаешь?

– Мать ее преподает во Фрунзэ.

– Что такое «Фрунзэ»?

– Высшее военно-морское училище имени Фрунзе.

– Силен, бродяга! Николай Николаевич, они случайно или специально прихватили это орудие?

– Целенаправленно, Ваня, и с помощью новейшей аппаратуры, которая в войсках нужна, как воздух.

– Что скажешь, лейтенант? Почему не принимают твои произведения в серию? На испытания подавал? – продолжил допрос начсвязь.

– Заявку подавали, до государственных дошли только три РЛС, одну из которых испытать не можем, для нее во всем ВВС нет самолета.

– Что-нибудь огромное?

– Да нет, двадцать четыре килограмма полетного веса. Из-за винтов требуется двухмоторная машина, без турельной установки в носу, размером примерно с тяжелый истребитель Таубина или Bf110, немецкий.

– То есть он небольшой?

– Да маленький совсем.

– А для чего?

– Ночной и всепогодный истребитель-перехватчик, для нужд ПВО и флота.

– Так почему промышленность не берет? Твое мнение?

– Из-за Фрязино. Деньги потратили, завод с задержками и огрехами построили, а требуется признаться, что технология устарела, и все придется переделывать, а там – поточная линия.

Начальник связи РККА опустил голову, он понял, что его голова будет следующей, седьмой, в длинной череде расстрелов очередных «врагов народа» на этой должности. Все в комнате притихли, потому что вылетела изо рта Петра новость не самая приятная для ушей командования. Речь шла о миллионах фунтов стерлингов, потраченных на пустой проект, за них кого хочешь могут объявить врагом народа.

– Вы как хотите, а я по коньячку вдарю. Майор! Посуда есть? И распорядись, чтобы закуски соорудили, – сказал самый старший по званию из присутствующих Штерн.

Майор Кузнецов вышел из штаба в столовую. Штерн порылся в своем портфеле, достал оттуда коньяк, сгонял Петра к столикам за стаканами, разлил на четверых, быстро и уверенно.

– Будем поднимать вопрос, товарищи начальники. Связь, действительно, ни к черту не годится. А он проблему решил.

– Там еще одна закавыка, товарищ командарм, Пятое управление, слаботочку, вывели из состава Наркомата вооружений и авиапрома. Они теперь гражданские, и пока их никуда не определили. Девять месяцев бродят неприкаянными. На заводах заканчиваются деньги, они на самообеспечении, вот-вот встанут, – сказал Петр.

Командарм хмыкнул и провозгласил тост:

– За удачу!

Петр вообще-то не пил практически, начальство хватануло коньяк как водку, до дна, Петр тянул-тянул с глотком, но под насмешливые взгляды «офигенного начальства» решительно выдохнул и проглотил проклятый коньяк. Присутствующие заулыбались.

– Пацан совсем, пить не умеет, баб, наверное, тоже не тискал. Ниче, парень, кои твои годы!

У каждого из начальников нашлись «фронтовые», но, плотно поужинав, все разъехались по делам. Петя дошел до домика, где жил, и рухнул, поругивая козлов, которые его напоили. Он не знал, как им было страшно вылетать из Реболы в Москву на срочное совещание военного совета РККА. Наступление по всем направлениям, кроме двух северных, было остановлено у основных линий обороны противника. За 27 дней преодолено только предполье. Предвоенные планы рухнули, как карточный домик. И кто-то за это должен ответить.

Проснулся Петр от ощущения, что в кровати он не один. Так и было. Его состоянием воспользовалась хозяйка дома, тридцатипятилетняя учительница местной школы. Они с коллегой отмечали окончание второй четверти, коллега ей подмигнула, они пошептались, соучастница помогла раздеть Петра и, с хитрым выражением лица и притворной стыдливостью, удалилась. У меня устойчивость к спиртному побольше, чем у Петра, поэтому все слышал и иногда видел. Девушка еще молодая, чуть располневшая, но тут большинство такие. Я организовать отпор не мог, телом Петра я владел довольно относительно, и только когда он находился в нормальном состоянии. Зарядку мы всегда вместе делали. Но каково было Петру проснуться со «старухой» вдвое старше себя, от которой несло перегаром. Я перевел его мысли с легкой паники на стремительный отход, он оделся и ушел, не разбудив провокаторшу и ее соседку-сообщницу. Вымылся в расположении погранзаставы, перебросился несколькими словами с дежурным по отряду, позавтракал, отдал распоряжения остальным сниматься и менять места дислокации, и через четыре часа они вылетели парой в Кудама-Губу. Его вещи из квартиры забрал посланный краснофлотец. Провокация «Женись, насильник» – провалилась. По словам дежурного, это не первая попытка девушки кого-то на себе женить и законно уехать из этих мест.

Пока перемещались локаторщики, вводили Саню Хабарова в строй, он давно не снимал и с новой модификацией радиостанции знаком только понаслышке. Ему, Саше, больше понравилось летать с Петром, поэтому пошел к нему ведомым, ибо больше свободы было, чем под началом у Алексея. Вот на этом их финны и поймали. Целью наступления на этом участке был город Лиекса. Маршрут наступления проходил мимо громадного зарастающего озера Коитере, весь северный берег которого был сплошным клюквенным болотом. Но на болоте деревья не растут. Летом – это топь гиблая, а вот морозной зимой это место превращается в отличный аэродром подскока. Вокруг этого озера-болота проходит шоссе, съемками которого они и занимались. 29 декабря мотор у Александра начал подчихивать еще в начале работы над шоссе. Петр приказал разворачиваться на обратный курс, в этот момент обнаружил визуально, что уже снял фотоаппарат Сани: большое скопление людей и техники в лесу у Кививаара. Мотор у Александра пропускал и подчихивал огромными сполохами пламени вначале из двух, а потом из четырех цилиндров, и еле тянул. Леша и Тагир уже взлетели, но им предстояло пролететь 48 километров, а Толик Вахромеев, оператор, зафиксировал появление трех пар противника, взлетевших как раз с этого болота. Из Гимол поднялась эскадрилья 49-го полка, но им лететь еще дальше. Дистанция между парой Петра и противником всего 18–20 километров. А Саша должен долететь, у него важные сведения: нашли расположение 8-й дивизии финнов. До этого были вскрыто расположение 14-й дивизии, которая в основном и была задействована против нашей 54-й. Они действовали севернее. Предстояло продержаться порядка трех-четырех минут, и подоспеют свои, и не дать сбить Хабарова.

Петр действовал быстро, но аккуратно: у «фиатов» скорость много меньше, чем у И-16, но от двух до четырех крупнокалиберных пулеметов, и в лоб лучше не лезть. Вертикальными маневрами сорвал последовательные атаки трех пар, на выходе из крайней атаки сам получил повреждения, перестал действовать правый руль глубины, упала маневренность по вертикали, пришлось уйти в горизонталь. Обстрелял еще раз ведущего первой пары, на развороте чуть не столкнулся с «фиатом», но сорвал их атаку на беззащитный «ишак» Александра, правым переворотом уклонился от атаки третьей пары, в этот момент появилось пламя на крыле. Подтекал бензин из основного бака, и выхлопные газы подожгли его. Бак был протектированным, но от пуль винтовочного калибра. Пламя сорвать удалось. Подошла пара Ухов – Бердымухамедов, Сашка был цел, хоть и терял высоту, но тянул, тем более что линию фронта они пересекли. Получив «добро» от Ухова, пошел вперед, но вновь вспыхнуло крыло, крутился, вращался, пытаясь сбить пламя: центроплан у «ишака» деревянный, а консоль – перкалевая, дойдет до нее, только успевай выпрыгнуть, а высоту Петр упустил. Я вспомнил, как отец рассказывал о такой ситуации на «Яке», тогда он выполнил прыжок с пятидесяти метров, методом срыва. Я успел подумать о левой боковине и о том, что парашют надо выставить за борт и бить по кольцу. Петр открыл боковину, попытался набрать высоту, но пламя перекинулось на перкаль.

– Всё! Пора!

Воздух ударил его изо всех сил, но парашют вывалился за пределы кабины. Он ударил по кольцу, его ударило о козырек кабины ногами, дернуло куполом так, что все кости затрещали, и боком протянуло по «мягкому пушистом снегу», который содрал очки и до крови расцарапал лицо. А вот встать Петр не смог. Самолет упал примерно в полутора километрах от места приземления. Лыж нет, местность – замерзшее болото, покрытое толстым слоем снега. Нога – как будто по ней футбольный нападающий ударил с маха, но перелома нет. Впрочем, идти бесполезно. По такому снегу далеко не уйдешь. Быстро стемнело и его не нашли. Над упавшим самолетом покружился У-2, не садился, так как быстро темнело, и ушел на восток. Он пополз к месту падения. Встать не было ни малейшей возможности. Все силы ушли на это бесконечное плавание в рыхлом снегу, затем выбрался на хрупкий наст, и дело пошло быстрее. Парашют он собрал, за его утерю в то время грозили трибуналом, да и палатку из него можно сделать. Неподалеку от места падения нашел левую консоль крыла и превратил ее в лыжу. С помощью которой перебирался через рыхлые участки. Самолет сгорел полностью, вместе с ракетницей. Вокруг голое болото, с парой сосенок невдалеке, туда и направился. Долго пилил стропорезом первые ветки, затем соорудил палатку, разложил костерок и забылся коротким сном. Проснулся от голода и холода. Аварийный паек, большой, сгорел в кабине, на парашюте в кармашке пара плиток шоколада и пеммикана. Перекусил и продолжил заготовку дров. Наконец, дерево упало, и удалось разжечь костер. По нему его и нашел конный разъезд частей охраны тыла. С дороги, проходившей чуть в стороне, они обнаружили дымок, заинтересовались и смогли пробиться к нему. А у Петра уже начался жар, простудился он за эти двое суток крепко.

Новый 1940 год он не отмечал, беспамятствовал в медсанчасти 96-го саперного батальона в Лахколампи, откуда его первого января вывезли в Лодейное Поле, а оттуда в Ленинград в 1-й ВМГ. Записали его по фамилии, выбитой на наградной табличке «маузера». Этот «маузер», как талисман, берег его из-за подписи вождя на оружии.

В 73-м погранотряде попытку «дамочки» поднять скандал и потребовать наказать «насильника», есть свидетели, замяли.

– Не давай летчикам, они по нитке ходят. Звонил я в Кудама-губу. 29-го он не вернулся из боевого вылета. Так что дело возбудить не могу, в связи со смертью подозреваемого, – сказал комиссар отряда и выпроводил девушку из кабинета.

Петра подвело то обстоятельство, что он только что вышел из тяжелого маневренного боя и был мокрым от пота. Да и «плавание в снегу» бесследно не проходит. В результате двухстороннее крупозное воспаление легких, в условиях полного отсутствия антибиотиков. В общем, выкарабкивался он из болячек полтора месяца. За это время его документы успели отправить в архив РККФ и внесли записи об этом во все данные. Мать получила похоронку, как на пропавшего без вести. Похорон не было, войска двинулись вперед, война закончилась 25 января 1940 года подписанием нового мирного договора с Финляндией. Условия Финляндия получила гораздо более жесткие, чем я знаю по другой истории. Вся Лапландия объявлена территорией СССР. Финнов заставили демонтировать оборонительные линии на тех участках границы, которые у нее сохранились. Две новые военно-морские базы в Ханко и Порккала-Удд. Полная демилитаризация Аландских островов, с которых вывезли 12″ орудия на Порккала-Удд. Матери в училище он смог позвонить в день окончания войны. Раньше он не вставал и не ходил. Вновь занялся сменой фамилии, в прошлый раз ему отказали, а в этот раз препятствовать не стали. Он до возвращения в Ейск так и не узнал, что на него приходил отзыв в Москву в Управление связи РККА, которое вернули обратно, в связи…

Летную комиссию прошел здесь же, в Ленинграде, в том же госпитале. Отпуск по ранению ему не предоставляли, ран не было, так, ради собственного удовольствия в снегу выкупался. Поэтому, сразу после получения штампа «Годен к летной работе без ограничений», выехал в Ейск. Где поставил на уши все училище. Его ж уже вычеркнули из списков. Подполковник Кузнецов получил полк на Балтике, Тагир – эскадрилью на Тихом океане, Ухов стал замкомандира полка в Евпатории. Четвертой эскадрильей теперь командует майор Саня Хабаров, который и разрулил всю ситуацию. Плюс Андреев, уже генерал-майор авиации, его тоже вниманием не обошли из-за этой командировки, очень обрадовался. Распорядился поднять архивы и вернуть отосланный назад в Москву орден. И написал представление на присвоение очередного звания старший лейтенант. По выслуге Петр уже подходил под очередное. Направили его в 6-ю эскадрилью, где он принял звено из трех сохранившихся самолетов-разведчиков. В марте неожиданно получил письмо от Летты, дочери Михаила Александровича, которая не знала о том, что он «погиб». В нем она сообщала о смерти своего отца и приглашала в отпуске посетить ее в Ленинграде. Только после этого Петр начал связываться с НИИ-9 и узнавать, как и что творится с этими разработками. Из госпиталя не выпускали, а времени после выписки не дали, выписав воинское требование на тот же день. За этим жестко следили, и врачи не отошли от инструкций ни на шаг.

Во всем, что произошло, Петр винил только самого себя, не справился он в поединке с шестью противниками, а требуется летать так, чтобы это были семечки для настоящего истребителя. Основательно взялся за стрельбы и технику пилотирования, так же жестко требуя этого и от своих курсантов. За что и получил от них кличку «Жареный», из-за ожога на щеке, с которого снег содрал кожу. Новая кожа почти не загорала и резко выделялась на лице своим бело-розовым цветом. Летом он в Ленинград не поехал, предложили путевку в санаторий ВВС в Гаграх, там его и провел.

В начале сентября получила продолжение история с «изнасилованием». Из тех же Гагр возвращался Кузнецов, который с женой и ребенком заехал в Ейск. Они здесь служили семь лет, поэтому проехать мимо не могли. Петр с ним практически столкнулся нос к носу, выходя из ангара шестой. Тот шел именно к нему, поэтому облапил его, приподнял и сказал:

– Живой, чертяка, живой!

У Петра исподволь гуляла нехорошая мысля, что его звено бросило умирать в том болоте. Поэтому он ответил:

– А что мне будет?

– Так ведь я послал «утенка» сразу по маршруту, они вернулись, сказали, что нашли, самолет полностью сгорел, труп в кабине, доставать не стали. Потому что обгорел сильно.

– Не садились они, Григорич. Я их видел, но я выбросился за полтора километра от места падения машины. Просигналить было нечем, ракетница оставалась в машине.

– У тебя топлива было, как грязи, вот я и поверил, что все взорвалось, а на утро – наступление началось, слетать лично не мог, рука, как помнишь. Пошли, все мои друзья собираются, тебе с ними служить.

После ресторана вышли на пляж, расставив на нем стулья, пили кубанское вино, ели шашлыки, которые заказывали в том же ресторане. Под самый вечер подполковник оглядел всех и сказал:

– Здесь все свои собрались, мне скрывать нечего: виноват я перед Петрухой, до самого гроба, что поверил двум ублюдкам, которые сесть побоялись возле него и окрестности не осмотрели. Через меня Петька пострадал. Но есть еще, как говорится, нюанс: пятого января, когда фронт прорвали, вызвал меня в Петрозаводск Штерн. Он представление написал на трех человек к званиям Героев. На тебя, Петр, на Саньку и на меня. Зачитали, тут комиссар армии Дубров или Дуброва помахал пальчиком, и на трибуну выскочил, как ты думаешь кто, Петя? Тот ублюдок, которого ты с фронта в штаб армии отправил, Колька Веденеев. И говорит, что политотдел армии имеет сведения, что незадолго до этого лейтенант Ночных совершил воинское преступление: изнасиловал гражданку Осипову или Осипенко, не помню. Под угрозой «маузера» овладел ею и через день пропал без вести, видимо, перешел на сторону противника. А твой же «маузер» у меня в столе лежал. Ты им молотил по стулу, Штерн приказал его отстегнуть и положить в стол, чтобы не шумел. Я тебя на твою квартиру сам доставил, без оружия. И ты был, вежливо говоря, нетранспортабелен. Какое к черту изнасилование? Штерн тоже помнил, что оружия ты не имел, сказал об этом, но Дубров заявил, что имеются показания свидетелей. Штерн ответил, что о мертвых либо хорошо, либо никак. Они сраму не имут. Если политотдел возражает, значит, ходатайство никуда не пойдет. Хотя армия наступает по разведданным, которые предоставил этот человек. Политотдел имел возражения, и Штерн при мне порвал одно из ходатайств, затем второе, Санькино, он всего два вылета совершил. Посмотрел на меня, я ответил честно, что я занимался тылом и обеспечением полетов, тактикой и техникой занимался ты. Что мне чужого не надо, если тебя не награждают, значит, и мне эта награда не нужна. Запомните эту фамилию: Николай Веденеев, он так в политотделе восьмой и служит. А ты, Петя, зла на меня не держи. Если хочешь, сегодня можем решить вопрос о твоем переводе в мой полк комэском, а там через год-полгода замом по боевой станешь. Считаю, что ты это место горбом заработал на той войне, а мы – маху дали, поверили двум мудакам. Это ничего, я их найду! Гадом буду, если им это не припомню.

– Петьку мы из училища не отпустим, – сказал командир «шестой» Шестопал, наш новый комэск. – Пусть людей готовит, он это крепко делает. Лучшее звено. Ну, а всем нам наука: доверять – доверяй, но проверять – проверяй. За тебя, Пётр, и за то, чтоб дружба наша выдержала все испытания.

С того дня кончились у Петра выходные: то на блинчики позовут, то на смотрины, более старшие летчики – сплошь женатики, у них свои заботы: подрастающее поколение. Стал Петр для всех своим, родным в полку, без которого и праздник – не праздник. Одна большая семья. До этого к нему присматривались: человек новый, а тут еще недавно были «чистки», и нашлась гнильца, которая стоящих людей под трибуналы подвела ради карьеры. Вот и его выскочкой и «себе на уме» держали. И соблюдали дистанцию, так как многим он был непонятен своими радиотехническими заскоками.

В общем, служба продолжалась, начали поступать слегка модифицированные РСИ-3М, которые приходилось чуть подлечивать от «паразиток». Была немного усовершенствована схема, чтобы не писать авторство, образовались паразитные связи в приемнике, «фонить» стал больше. Написал об этом на завод, проставив в скобках свою старую фамилию, на что ему ответили, что этим они компенсируют разность частот в серийных стабилизаторах частоты, чуть расширяя канал.

«Из-за этого начинает плавать частота, и именно об этом я и пишу», – ответил в очередном письме Петр, но от этого ничего не изменилось. Лишние конденсаторы приходилось выпаивать и дополнительно подбирать, ставшие массовой продукцией, «столбики» кварцев. Из Ленинграда в адрес училища пришла новенькая «Наяда», которые поступали в войска, расположенные в основном в Закавказском военном округе. И вообще, в газетах постоянно говорится об угрозе с Востока.

После относительно плотных боев над островом, после оккупации Европы, на западном фронте наступила вновь странная тишина. Англичане заговорили о том, что СССР кого-то аннексировал без их разрешения, намекая на фашиков Финляндии, Эстонии, Латвии и Литвы. Вот только они уже начали сдавать свои территории Гитлеру, и образовался Мемельский плацдарм. Я Петра этими вопросами не напрягал, что мы могли, мы сделали, система оказалась сильнее, сопротивлялась очень активно, пытаясь подвести страну к поражению. Мы это проходили в течение многих лет с 1986 по конец декабря 2017 года. Интересно, как они там? Опять выражают обеспокоенность растущей американской агрессией, пардон, «активностью партнеров»? Здесь все предельно ясно: две крупнейшие страны континента готовятся к решающей схватке. Против нас создается «Единая Европа», только вместо Меркель сидит Гитлер, который не забывает и открыто говорит о том, что его интересы находятся на Востоке, что ему нужны рабы, черноземы и пространства, чтобы расселить расплодившихся немцев. Приходите, земли у нас много, каждому выделим, по два куба.

В феврале поступило пять новых машин: Лагг-3 с Горьковского завода № 21. Они имели дальность, без подвесных баков, в полтора раза больше, чем наши «ишаки». И по комплектации полностью повторяли наши разведывательные «ишачки»: у всех сзади был люк, где стоял слегка модифицированный АФА-И, теперь под номером один. Чуть быстрее протягивалась пленка, из-за изменения скорости на 150 километров в час. В соседнем отсеке стояла РСИ-3М, тоже модернизированная, без кварцев еще. К ней приделали блок настройки и поместили его в кабине на приборную панель, как будто у летчика есть время настраивать станцию левой рукой. Там, по уму, обе руки надо задействовать, потому что фиксаторы стоят, которые выжимать требуется, чтобы покрутить диск и конденсатор настройки. Плюс от вибрации, частенько отдавались винты, которые крепят лимб с цифрами к оси переменного конденсатора. Настройка «уходила», а лимб оставался на месте. Еще из уникальных прибамбасов новой машины выделялся присос взлетно-посадочных щитков на взлете. Щиток был «правильный», гидравлический, быстро выдвигался и быстро убирался. Но масло туда лили частенько просто так, а то и с мусором, без фильтра. Давление высокое. Эта же система выпускала шасси и изменяла шаг винта, и масло было не совсем масло, а гидравлическая жидкость – знаменитый «ликер-шасси» на этиловом спирту. Соринки собирались не где-нибудь, а именно под клапанами. Идешь на взлет, по скорости должен уже оторваться, а самолет бежит, как бежал, потому что давление в этой части магистрали упало, и щиток поджало набегающим потоком от винта. В документах у всех машин не стояла отметка, что государственные испытания пройдены. В общем, прислали серийные, но опытные образцы. Выпускать на них курсантов само собой запретили. В сопровождающем письме писалось, что машина разработана для развития «метода Ночных» в области авиаразведки. Рекомендуется передать самолеты в руки летчиков, знакомых с этим опытом. Ну, их и передали в шестое звено Петру в шестую эскадрилью. По численности эта эскадрилья имела самое большое число самолетов, причем совершенно разномастных: от летающих лодок «Авро» и катапультных КОР-1, конструкции Бериева, до поликарповских Р-5, яковлевских Р-12 и Р-22, разведывательные модификации его ББ-22 или Як-4, и Су-2р. Все, что не летало – сбрасывали сюда. Аврушек, КОРов и РыПок это не касается, они летали, но низехонько, как крокодилы, и в качестве разведчиков были нужны, как корове седло. Но стояли на вооружении флота, и училище готовило на них будущих летчиков. Многие из них, летчиков, впоследствии себя очень неплохо проявили.

Пришлось принимать недоделанные самолеты, учить их и себя летать, крутить хвоста механикам, которые не рвались обслуживать М-105П и пять точек вооружения. Штатных механиков на них не выделили, свои обслуживали И-16 и многочисленные УТИ-4, мотористов пришлось шакалить во втором звене, где были ББ-22. В общем, это был «груз и ноша», предназначенная неизвестно для чего. Использовали их редко, разве что приняли участие в воздушном параде в Ростове на Первое мая. Но штатные летчики звена их освоили, и если будет приказ, то были готовы перейти на них. Косяки со станциями и приемниками убрали, переместили наверх весовой балансир вертикального руля, после того, как Петр чуть не угробился на нем из-за захваченной на взлете плохо прокошенной травы. На «Роскомбайне» добыли немецкие уплотнители на гидравлику, перекрасили две из пяти машин, они были высотными и имели ТК-2 за двигателем, высотный нагнетатель, изменили направляющую неразрывной ленты пушки ТП-6. Эти два истребителя имели оборудование для слепых полетов: неплохой авиагоризонт, подсветку всех приборов и радиополукомпас. Три других машины почему-то этих приборов не имели, и полеты в облаках для них были недоступны. Даже «пионера» не было. Для разведки они не слишком годились. Выписать штатные не удалось, пришлось перетягивать приборы с «ишаков», благо что ЗиПа для них было достаточно. Но все говорили, что промышленность сняла с производства И-16, и скоро возникнет дефицит всего и вся.

А училище на другой тип самолетов так и не переходило. Продолжало выпускать курсантов во все большем объеме, последний выпуск уже и одевать стало не во что. Так и разъехались в мае 1941 года по частям в полевой форме ВВС. Отпуска отменили, сделали новый набор. В январе командующим ПВО страны стал Штерн, который в мае приехал инспектировать южные округа. Из-за угрозы войны с Англией сюда в первую очередь пошли РЛС и большая часть ЛаГГов, более ста пятидесяти штук прислали. Но освоенными были только пять машин в Ейском училище. Шестого июня 164-й ИАП в Моздоке провалил проверку, не смогли обнаружить и перехватить посланные на Грозный бомбардировщики. Самолеты оказались не подготовлены к ночным полетам. Так как тревога была объявлена по всему округу, то на отходе их перехватила пятерка ЛаГГов Петра, а затем туда же подтянулись еще и И-16 Ейского училища. «Отстрелявшись» по пятой машине и израсходовав полностью холостые патроны в БС и ШКАСах, Петр передал в эфир:

– Я – Тринадцатый, работу закончил, шестое, сбор, домой.

Машины собрались на помаргивающий свет навигационных огней ведущего и начали снижение. ДБ-3Ф, изображавшие цели, шли на 9 тысячах, спускаться пришлось долго. А на земле надрывались телефоны, по поводу: кто, чем и как?

В Ейске Штерн появился на следующий день.

Училище было построено по ранжиру: отдельно те, кто принимал участие в «отражении налета», отдельно учебные эскадрильи с курсантами. Шестая эскадрилья стояла седьмой, первым стояло «управление», а шестое звено на самом шкентеле, на левом фланге, последним подразделением. После построения и поздравления объявили прохождение, все протопали мимо трибуны, на которой стоял дважды Герой и генерал армии. Так отметили его успехи в Финской войне. Рядом с ним стояли генерал-инспектор ВВС СССР генерал-лейтенант Смушкевич, тоже дважды Герой, начальник Главного управления ВВС Красной Армии генерал-майор Жигарев, генерал-лейтенант Жаворонков, командующий авиацией РККФ и командующий авиацией ЧФ генерал-майор авиации Василий Русаков. В общем, вся верхушка нашего авиационного командования. Под трибуной, в качества мальчика для битья присутствовал майор Акуленко, командир 164-го полка, провалившего учения. Скорее всего, он мысленно считал минуты до расстрела. В апреле сняли командующего ВВС, вместо него пока никого не назначили. После прохождения собрали всех участников в клубе на разбор полетов.

Провал был мощнейший, так как ВВС округа готовилось отражать противника с другой стороны, днем и в хорошую погоду. Погода была хорошей, сменили направление, в свете новых осложнений с Германией, и заменили день на ночь. А в учебных планах практически начисто отсутствуют ночные полеты. Их как-то отменили, временно, и забыли включить снова. Количество летных происшествий пошло вниз, и всех это устроило. Особенно немцев. Они точно знали, что ночной истребительной авиации у нас нет. Петра вызвали сразу после выступления начальника штаба полковника Иванова. Он руководил полетами по тревоге, хотя шестое звено ушло в воздух до того, как он появился на СКП. Дежурил там командир «четвертой» Саня Хабаров, он и дал отмашку на взлет. Поэтому Петр рассказывал, как есть, а не причесанную версию для начальства.

– Готовность номер два была объявлена в 23.30 в субботу шестого июня. По этой команде была включена штатная РЛС «Наяда», и ее операторы были переведены на круглосуточный режим. Личный состав звена оставался в комнатах отдыха, готовым к вылету. Технический состав подготавливал технику к вероятному вылету. Так как тревога была учебной, то заменяли штатные боеприпасы на холостые. Воздушное пространство было чистым, в зону нашей ответственности никто не входил до 03.11 седьмого июня 1941-го. Самолеты появились на высоте девяти-десяти километров, на запросы не отвечали. Я объявил боевую тревогу и, согласовав с дежурным на СКП майором Хабаровым вылет, произвел взлет имеющимися пятью ночными истребителями ЛаГГ-3. При подходе к цели были обнаружены 27 самолетов ДБ-3ф, которые шли с потушенными АНО и не отвечали на запросы. Классифицировали их как учебную цель, произвели пять заходов. Атаки проводились из мертвых зон бомбардировщиков до полного израсходования имеющихся огневых средств. Стрелки бомбардировщиков вели ответный огонь холостыми выстрелами.

– Почему учебные цели не были обнаружены при пролете к Грозному? – задал вопрос Штерн.

– Этого я не знаю, еще раз повторяю, РЛС работала на максимальной дальности, периодически просматривая ближний сектор. В нашу зону никто не входил в радиусе 250 километров.

– Все правильно, товарищ Штерн. О наличии у училища этой станции нам было известно, курс был проложен так, чтобы не быть обнаруженными. На отходе специально изменили маршрут, чтобы проверить готовность войск и в районе Ростова. К сожалению, готовым оказалось только Ейское училище. Остальные никак не отреагировали на пролет большой группы самолетов, – сказал Смушкевич. – У всех одна отговорка: по шумам определили, что самолеты наши. А то, что группа скрывается и не несет огней, никого не насторожило. У меня вопрос к товарищу старшему лейтенанту? Вы сказали, что использовали самолеты ЛаГГ, а нам товарищ Акуленко доказывает, что самолет ЛаГГ для ночных полетов не приспособлен.

– Совершенно верно. В основной «первой» серии у него отсутствует соответствующее навигационное оборудование. У нас две машины нулевой серии с нагнетателями ТН-2. Так как эскадрилья и звено разведывательные, то без этих приборов не обойтись, мы в облаках и ночью летаем часто, то три машины были дополнительно оборудованы приборами с И-16р. Но у них нет нагнетателей, и они имеют значительно меньшую высотность. Непосредственно серийный И-16 зачастую тоже не имеет этих приборов, поэтому в отражении ночного налета приняли участие не все имеющиеся самолеты.

Его «пытали» достаточно долго, ведь работало именно его звено, остальные подтягивались к бою поодиночке, без строя, и атаковали один, а не пять раз. Но они практически не летали на перехват с помощью оператора РЛС. Само училище локатор не использовало, им «владело» только разведывательное звено. Чтобы прогнать всех, не хватало времени, топлива и соответствующего учебного плана. В самом конце совещания его поманил пальцем Штерн:

– Вы мне очень напоминаете одного человека, который, к сожалению, погиб в Карелии, но у него была другая фамилия.

– Да, у меня была другая фамилия. Эта – фамилия моего отца, та была фамилией отчима.

– Живой?