Хранительница тайн

– Все в порядке? – спросил Бэзил Саклинг, втягивая живот.

Вблизи девушка была еще краше, чем издали. Губки бантиком, кожа нежная, словно персик, гладкие пряди обрамляют лицо в форме сердечка.

– Этот малый к вам пристает, мисс? – добавил констебль.

– Ах нет, сэр, ничего подобного! – воскликнула красотка, и ее щечки очаровательно вспыхнули. Еще бы, не каждый день встретишь бравого мужчину в форме. А девушка и впрямь очень мила. – Этот джентльмен хотел вернуть мне одну вещь.

– В самом деле? – нахмурился констебль, изучая высокие скулы и дерзкие черные глаза оборванца. Эти глаза придавали наглецу вид чужака, определенно ирландский вид, и констебль сузил зрачки. Молодой человек развязно переступил с ноги на ногу, издав тихий печальный вздох, который окончательно вывел констебля из себя.

– Так и было? – повторил он тверже.

Ответа вновь не последовало. Рука констебля вцепилась в верную дубинку на поясе, пальцы покалывало от приятных воспоминаний, и он почти расстроился, когда нахал, вероятно, смекнув, что шутки кончились, кивнул.

– Хорошо, – сказал констебль. – Так не тяни, верни леди ее вещь.

– Спасибо, констебль, вы очень добры, – улыбнулась девушка, и от ее улыбки констебль ощутил в брюках приятное шевеление. – Видите ли, платье унес ветер.

Констебль прочистил горло и, придав лицу самое важное выражение, произнес:

– В таком случае, мисс, не позволите ли проводить вас до дому? Подальше от ветра и прочих напастей.

У дверей «Бельвью» Долли не без труда избавилась от назойливых любезностей констебля Саклинга. Вышло не слишком гладко – слуга закона рвался войти внутрь и успокоить нервы чашкой чаю, – однако Долли удалось убедить констебля, что без его неусыпного надзора жителей Борнмута ждут неисчислимые беды.

– Не забывайте, констебль, сколько граждан нуждается в вашей защите!

Сердечно простившись с констеблем, Долли нарочито громко хлопнула дверью, но осталась у порога, наблюдая в щелочку, как он важно удаляется в сторону променада. И только когда констебль почти скрылся из виду, Долли бросилась к себе, сунула серебристое платье под подушку и выскочила за порог.

Молодой человек ждал ее, подпирая спиной колонну живописного пансиона. Не моргнув глазом, Долли важно прошествовала мимо. Он следовал за ней по дороге – Долли спиной ощущала его присутствие, – затем свернул в узкую аллею, уходившую в сторону от пляжа. Долли ускорила шаг. Парусиновые туфельки шелестели по бетону, дыхание сбилось, но Долли упрямо шла вперед. Она узнала это место – темный переулок, где однажды заблудилась маленькой.

На перекрестке Долли остановилась, но так и не оглянулась. Она молча стояла, слушая, как он приближается, и вот он уже рядом, его дыхание на ее шее, а его близость опаляет кожу жаром.

Мужчина коснулся ее руки, и Долли судорожно вдохнула. Она позволила ему осторожно развернуть себя, и когда он взял ее ладонь и потерся губами о нежную кожу, ее пронзила радостная дрожь.

– Что ты здесь делаешь? – шепотом спросила Долли.

Он не отнимал губ от ее запястья.

– Я скучал по тебе.

– Меня не было всего три дня.

Он пожал плечами, и непослушная прядь черных волос упала на лоб.

– Ты приехал на поезде?

Он медленно кивнул.

– На один день?

Еще один кивок, слабая улыбка.

– Джимми, в такую-то даль!

– Я должен был тебя увидеть.

– А если бы я проторчала на пляже весь день? Если бы вернулась вечером вместе с родителями?

– Я все равно бы тебя увидел.

Польщенная, но не желающая в этом признаваться, Долли покачала головой.

– Отец убьет тебя, если узнает.

– Придется его очаровать.

Долли расхохоталась. Джимми всегда удавалось ее рассмешить.

– Ты сошел с ума.

– Из-за тебя.

Он без ума от нее. Внутри у Долли все перевернулось.

– Пошли, – сказала она. – Здесь тропинка, в поле нас никто не увидит.

– Надеюсь, ты понимаешь, что мой арест был бы на твоей совести.

– Не глупи, Джимми!

– Судя по физиономии того полицейского, ему не терпелось засадить меня под замок, а ключ выбросить в море. Я уже не говорю о том, как он на тебя смотрел.

Они лежали в мягкой высокой траве. Долли уставилась в небо, бубня танцевальную песенку и складывая фигуры из пальцев. Джимми обвел взглядом ее профиль: мягкую выпуклость лба, ложбинку, ведущую к точеному носу, пухлую верхнюю губу. Господи, как она хороша. Тело ломило от желания, и Джимми стоило больших усилий не поддаться порыву. Больше всего на свете ему хотелось отвести руки Долли за голову и впиться в губы жарким поцелуем.

Он сдержался, он всегда сдерживался. Даже когда желание переполняло его, Джимми помнил, что Долли еще школьница, а он взрослый мужчина, ей всего семнадцать, а ему уже девятнадцать. Хотя два года – не очень много, они принадлежали к разным мирам. Она жила в славном милом домике вместе со своей славной милой семьей, а ему пришлось бросить школу в тринадцать и после браться за любую грязную работу, лишь бы свести концы с концами.

Джимми намыливал головы у парикмахера за пять шиллингов в неделю, служил мальчиком на побегушках у пекаря за семь шиллингов шесть пенсов, таскал тяжести на стройке – за сколько заплатят, а вечером, разжившись обрезками у мясника, спешил домой к отцу. А потом – Джимми не понимал, за что ему выпало такое счастье, и больше всего на свете боялся его спугнуть – в его жизни возникла Долли, и мир уже не казался таким безнадежным.

С первого мгновения, когда он увидел Долли с друзьями за столиком кафе, Джимми потерял голову. Он поднял глаза от мешка, который тащил в бакалейную лавку, и она улыбнулась ему, словно старому другу. А потом рассмеялась и смущенно опустила глаза, и Джимми решил, что, проживи он хоть сотню лет, ничего прекраснее уже не встретит.

Это была любовь с первого взгляда. Ее смех, который заставлял его снова ощущать себя ребенком, исходивший от нее запах леденцов и детского масла, холмики грудей под легкой тканью… Джимми помотал головой, пытаясь сосредоточиться на шумных чайках.

Небо сияло безоблачной синевой, дул легкий ветерок, пахло летом. Джимми выдохнул, выбрасывая из головы события сегодняшнего утра: серебристое платье, нахального полицейского – заподозрить его в том, что он способен причинить вред Долли!.. Теперь все это не имело значения. В такой прекрасный день обидно ссориться. Его смущали игры Долли, он не понимал ее желания постоянно воображать себя кем-то другим, но раз это нравилось ей, значит, понравится и ему.

Чтобы доказать Долли, что больше не сердится, Джимми вытащил из рюкзака верный фотоаппарат «Брауни».

– Не желаете ли сняться, мисс Смитэм? Маленькое воспоминание о свидании у моря?

Долли, обожавшая позировать, оживилась – на что Джимми и рассчитывал. Он посмотрел на солнце и отошел к дальнему краю лужайки.

Долли привстала на руках и по-кошачьи потянулась.

– Так подойдет?

Ее щеки горели от солнца, пухлые губы покраснели от земляники, которую Джимми купил в придорожном магазинчике.

– Отлично, – ответил он, не кривя душой. – Очень удачное освещение.

– И что мне прикажешь делать в твоем удачном освещении?

Джимми потер щеку, притворяясь, будто размышляет.

– Что я должна делать? Подумай хорошенько, Джимми, не упусти свой шанс. Думай, черт подери, думай…

Долли рассмеялась, Джимми вслед за ней.

– Будь сама собой, – сказал он, почесав голову. – Я хочу запомнить этот день. И если я не увижу тебя еще целых десять дней, буду хотя бы носить тебя в кармане.

Она улыбнулась и загадочно скривила губы.

– Значит, хочешь меня запомнить…

– Вот именно. А теперь подожди, я настрою аппарат.

Солнце заливало лужайку, поэтому Джимми выставил диафрагму поменьше. Лучше перестраховаться. Из тех же соображений Джимми вытащил из кармана салфетку и тщательно протер объектив.

– Готово, – сказал он, закрывая один глаз, а другим глядя вниз, в видоискатель.

Джимми вертел аппарат, не осмеливаясь посмотреть вверх.

Долли глядела на него из центра видоискателя, волосы, растрепавшиеся на ветру, прильнули к шее. Она расстегнула пуговицы на платье, спустила его с плеч, и, глядя прямо на фотографа, принялась стаскивать бретели купальника.

Черт. Джимми сглотнул. Надо что-то сказать. Пошутить, съязвить, рассмешить ее. Но перед ней, сидящей на траве, с дерзко поднятым подбородком и обнаженной грудью… все слова вылетели у Джимми из головы. И тогда, раз уж мозги ему не повиновались, он сделал единственное, что никогда его не подводило, – нажал на спуск.

– Только прояви сам, – сказала Долли, трясущимися пальцами застегивая пуговицы. Сердце колотилось как бешеное. Никогда еще Долли не ощущала себя такой живой и привлекательной, такой сильной и властной. Ее милый, выражение его лица, когда он поднял глаза, и то, что он до сих пор избегал смотреть на нее, – от всего этого голова у Долли шла кругом. Но главное, теперь она знала точно. Она, Дороти Смитэм, особенная. Как и сказал доктор Руфус. Велосипедная фабрика не для нее, ее ждет иная, необыкновенная жизнь.

– Неужели ты думаешь, я позволю другому мужчине это увидеть? – спросил Джимми, не сводя глаз с аппарата.

– Мало ли бывает случайностей.

– Тогда мне придется его убить, – тихо промолвил чуть дрогнувшим голосом Джимми.

Долли похолодела. Неужели и вправду убьет? Там, откуда Долли родом, в бездушных пригородах, в новехоньких домах, имитирующих тюдоровскую старину, такого отродясь не водилось. Ей было трудно представить Артура Смитэма, который закатывает рукава, намереваясь постоять за честь жены. Но Джимми не такой, как ее отец. У него сильные руки и честное лицо, а от его улыбки в животе у Долли все переворачивается. Она притворилась, что не расслышала ответа, отняла у Джимми фотоаппарат и, держа его на вытянутой руке, промолвила:

– Опасная вещица, мистер Меткаф. Только подумайте, сколько лишнего она знает! Того, что люди предпочли бы сохранить в тайне.

– Например?

– Ну, – Долли игриво повела плечиком, – люди часто делают то, чего не следует. Взрослый мужчина обольщает невинную девушку – интересно, что скажет ее отец?

Закусив губу, испуганная, но храбрящаяся Долли подвинулась ближе, почти коснувшись его крепкой загорелой руки.

– Если не хочешь нажить неприятностей, лучше держаться подальше от тебя и твоего фотоаппарата.

– Еще неизвестно, кто из нас опаснее, – улыбнулся Джимми исподлобья. Его улыбка погасла так же быстро, как вспыхнула.

Он не сводил с нее глаз, и у Долли перехватило дыхание. Внезапно все изменилось. Его пристальный взгляд… преграды рухнули, и Долли утратила самообладание. Что-то надвигалось на нее, она сама запустила это движение и теперь была бессильна его остановить.

Не разжимая губ, Джимми тихо вздохнул, поднял руку, заправил ей за ухо выбившийся локон, затем рука напряглась и сжала ее затылок. Долли чувствовала, как дрожат его пальцы. Внезапно Долли ощутила себя маленькой девочкой, хотела было что-то сказать (сама не зная что), но Джимми резко мотнул головой – и Долли послушно закрыла рот. Его подбородок дернулся, Джимми глубоко вдохнул и притянул Долли к себе.

Тысячи раз Долли представляла свой первый поцелуй, однако реальность превзошла ожидания. На экране, когда Кэтрин Хэпбёрн целовалась с Фредом Макмюрреем, это выглядело мило. После сеанса они с Кейтлин практиковались на сгибе локтя, но она и представить себе не могла, что ее ждет! Жар, сила, натиск. Долли ощущала вкус солнца, земляники, солоноватой мужской кожи. А слаще всего было сознавать, как сильно Джимми ее хочет, чувствовать его прерывистое дыхание, его сильное мускулистое тело, выше, крупнее, чем ее – тело, сражающееся с собственным желанием.

Долли отстранилась и открыла глаза. Джимми с облегчением рассмеялся, хрипловато и удивленно.

– Я люблю тебя, Дороти Смитэм, – промолвил он, прижавшись лбом к ее лбу, и осторожно оттянул пуговку на платье. – Я люблю тебя, и когда-нибудь мы поженимся.

Они молча спускались с поросшего травой холма, но внутри у Долли все пело. Джимми собирался просить ее руки: его приезд, поцелуй, сила его желания… что еще это могло означать, как не предложение руки и сердца? Больше всего на свете Долли хотелось, чтобы Джимми произнес эти слова вслух. Даже пальчики на ногах ломило от предвкушения.

Это было грандиозно. Именно то, о чем спрашивала мать. Тогда она не нашлась с ответом, теперь она знала: больше всего на свете ей хотелось стать женой Джимми.

Долли скосила глаза, отмечая блаженное выражение на лице Джимми, его непривычную сдержанность, сознавая, что они думают об одном и что даже сейчас он ищет нужные слова. Долли была на седьмом небе от счастья, тянуло прыгать, кружиться, танцевать.

Они не впервые заговаривали о свадьбе, им уже случалось полушутя обсуждать свою будущую семейную жизнь. Этот предмет всегда невероятно волновал Долли, хотя, игриво описывая фермерский дом, где они будут жить, она ни разу она не упомянула о закрытых дверях и общей постели, о том обещании свободы – физической и моральной, – что неудержимо влекло школьницу, мать которой до сих пор утюжила и крахмалила ее форменные юбки.

Долли хихикнула и сжала руку Джимми. Они миновали луг и теперь шли по тенистой аллее. Почувствовав ее прикосновение, Джимми остановился, потянул Долли за собой и прислонил спиной к стене дома. Его улыбка показалась Долли немного нервной.

– Долли.

– Да.

Сейчас или никогда. Долли едва дышала.

– Я хочу сказать тебе кое-что очень важное.

Долли улыбалась, и ее улыбка, такая открытая и зовущая, переполнила сердце Джимми. Ему не верилось, что наконец-то он отважился поцеловать ее, поцеловать так, как ему давно хотелось. Самое удивительное, что она ответила на его поцелуй. И пусть они родом из разных миров, теперь это не имело значения. Ее нежная рука лежала в его руке, и Джимми решился произнести вслух то, что весь день вертелось в голове:

– Вчера мне позвонили из Лондона, один человек, его фамилия Лорант[7].

Долли кивнула.