Помоги проекту - поделись книгой:
Шарп ответил на предложение Лу словцом, которое француз вряд ли часто слышал в просвещенном обществе Эдинбурга.
– Я не беру уроков от убийц, – продолжал он, – и уж тем более касательно правил войны. То, что сотворили в этой деревне ваши люди, войной назвать нельзя. Это резня.
– Разумеется, это война, – спокойно возразил Лу, – и мне не нужны ваши лекции, капитан.
– Лекции вам, может, и не нужны, но урок уж точно необходим.
Лу рассмеялся. Повернувшись, он прошел к ручью, широко зевнул, наклонился, зачерпнул воды и поднес ладони ко рту. Потом вернулся к Шарпу.
– Позвольте объяснить, капитан, в чем заключается моя задача, а вы попробуйте поставить себя на мое место. Может, тогда забудете свои скучные английские моральные догмы. Моя задача, капитан, патрулировать дороги, идущие через эти горы, и обеспечивать безопасное прохождение фургонов с боеприпасами и продовольствием, которые помогут нам разбить вас, британцев, и оттеснить к морю. Мои враги – не солдаты в форме, под знаменем и с кодексом чести, а сборища штатских, которым не нравится мое присутствие. Пусть их! Пусть негодуют и возмущаются – имеют на то право, – но если они нападут на меня, капитан, я буду защищаться. Защищаться так решительно и беспощадно, используя все доступные мне средства, что они тысячу раз подумают, прежде чем осмелятся напасть снова. Знаете, какое главное оружие у герильерос? Ужас, капитан, чистый ужас, а раз так, то я должен быть ужаснее моего врага, а мой враг в этой провинции воистину ужасен. Вы слышали об Эль Кастрадоре?
– Кастратор? – догадался Шарп.
– Совершенно верно. Его называют так из-за того, как он поступает с французскими солдатами. Причем он делает свое дело, пока они живы, а затем оставляет их истекать кровью. Кастратор, к моему сожалению, еще не убит, но за последние три месяца ни один из моих людей кастрирован не был, а знаете почему? Потому что люди Кастратора боятся меня больше, чем боятся его самого. Я взял верх над ним, капитан, я обезопасил горы. Во всей Испании, капитан, это единственное место, где французы могут передвигаться без риска, а почему? Потому что я повернул оружие герильерос против них самих. Я оскопляю их так же, как они оскопили бы меня, но пользуюсь более тупым ножом. – Генерал Лу недобро улыбнулся. – А теперь скажите, капитан, разве вы не поступали бы так же, как поступаю я, если бы оказались на моем месте? Если бы ваших людей кастрировали и ослепляли, если бы им выпускали внутренности, если бы с них, живых, сдирали кожу и оставляли их умирать?
– С детьми? – Шарп ткнул большим пальцем в сторону деревни.
В единственном зрячем глазу Лу мелькнуло удивление, как будто ему было странно слышать такое возражение от солдата.
– Разве крысу щадят лишь потому, что она мала? Паразит есть паразит, независимо от возраста.
– По-моему, вы сами сказали, что в горах сейчас безопасно, – напомнил Шарп. – А раз так, то зачем же убивать?
– Затем, что на прошлой неделе два моих солдата погибли в деревне неподалеку отсюда. Семьи убийц укрылись здесь, надеясь, что я их не найду. Но я нашел, и отныне, можете мне поверить, капитан, ни один мой человек в засаду возле Фуэнтес-де-Оньоро не попадет.
– Попадет, если встретится там со мной.
Лу с сожалением покачал головой:
– Вы слишком скоры на угрозы, капитан. Думаю, если мы сразимся, я научу вас осторожности. А пока… верните моих людей, и мы уйдем.
Шарп ненадолго задумался, потом пожал плечами и повернулся:
– Сержант Харпер!
– Сэр?
– Выведите тех двух лягушатников.
Харпер замялся, словно желал узнать, каковы намерения Шарпа, но потом все же направился к лачугам. Секундой позже он появился с двумя пленными, которые так и остались без штанов. Один вдобавок сгибался от боли.
– Он ранен? – спросил генерал.
– Получил от меня по яйцам, – ответил Шарп. – Он насиловал девочку.
Такое объяснение, похоже, удивило Лу.
– Вы так привередливы в отношении насилия, капитан Шарп?
– Чудно́ для мужчины, а? Да, привередлив.
– Такие офицеры есть и у нас, – сказал Лу, – но несколько месяцев в Испании избавляют от излишней чувствительности. Женщины здесь дерутся наравне с мужчинами, и если женщина рассчитывает, что юбки защитят ее, то она ошибается. Изнасилование – часть ужаса, но оно служит и другой цели. Разрешите солдату насиловать, и он забудет про голод и задержанное на год жалованье. Насилие – оружие, капитан, не хуже любого другого.
– Я буду помнить об этом, генерал, когда мы вступим во Францию. – Шарп снова повернулся к лачугам. – Стойте там, сержант! – Пленных уже сопроводили к выходу из деревни. – Да, и вот что, сержант…
– Сэр?
– Принесите их штаны. Пусть оденутся как положено.
Довольный ходом своей миссии, Лу улыбнулся Шарпу:
– Вы поступаете разумно, это хорошо. Не хотелось бы драться с вами так, как приходится драться с испанцами.
Шарп посмотрел на Лу. Что за варварская форма? Наряд оборотня из кошмара. В таком только детей пугать. А вот палаш у оборотня не длиннее, чем у Шарпа, и карабин его не так точен, как винтовка Бейкера.
– Не думаю, что вы смогли бы драться с нами, – сказал Шарп. – Мы настоящая армия, а не кучка безоружных женщин и детей.
Генерал напрягся:
– Вы еще узнаете, капитан, что генерал Лу может сражаться с любым врагом и в любом месте. Я никому не проигрываю, капитан. Никому.
– Если вы никому не проигрываете, генерал, то как же оказались в плену? – усмехнулся Шарп. – Небось крепко спали?
– Я направлялся в Египет, и наш корабль был захвачен Королевским военно-морским флотом. Поражением это назвать нельзя. – Лу посмотрел на двух своих солдат, натягивавших штаны. – А где лошадь кавалериста Годена?
– Там, куда отправляется кавалерист Годен, лошадь ему не понадобится.
– Идти он может? Да, полагаю, что может. Ладно, так и быть, лошадь я вам уступаю, – высокомерно заявил Лу.
– Он отправляется в ад, генерал, – продолжил Шарп. – Я одеваю их, потому что они солдаты, и даже ваши паршивые солдаты имеют право умереть в штанах. – Он снова обернулся. – Сержант! К стенке их. И мне нужна расстрельная команда, по четыре человека на каждого пленного.
– Капитан! – рявкнул Лу, и его рука легла на эфес сабли.
– Меня вы не испугаете. Ни вы сами, ни ваш маскарадный костюм. Вытащите саблю, и мы забрызгаем ваш белый флаг вашей же кровью. Там, на гребне, у меня стрелки, которые размажут ваш зрячий глаз с двухсот ярдов, и один из них целится в вас.
Лу посмотрел на холм. Он увидел там красномундирников Прайса и одного стрелка в зеленом кителе, но, конечно, определить численность отряда не смог. Генерал повернулся к Шарпу:
– Вы капитан. Всего лишь капитан. Значит, сколько у вас здесь? Рота? Может быть, две? Больше двух рот простому капитану британцы не доверят. У меня же в полумиле отсюда почти вся бригада. Убьете моих людей, и вас будут преследовать как собак, и вы умрете собачьей смертью. На вас прекратят распространяться правила войны, как вы не распространяете их на моих людей. И уверяю вас, капитан, вы подохнете так же, как подыхают мои испанские враги. От очень тупого ножа.
Не ответив на угрозу, Шарп обратился к Харперу:
– Команда готова?
– Готова, сэр. И с нетерпением ждет.
Шарп посмотрел на француза:
– Ваша бригада далеко отсюда. Будь она близко, вы бы не трепались со мной, а пошли в атаку. А теперь извините, мне нужно отправить правосудие.
– Нет! – бросил генерал таким тоном, что даже Шарп обернулся. – Я заключил сделку с моими людьми. Вы понимаете, капитан? Вы – вожак, я – вожак, и я обещал моим людям, что никогда их не брошу. Не вынуждайте меня нарушить обещание.
– Плевать мне на ваше обещание.
Лу ждал такого ответа и потому пожал плечами.
– Тогда, может, вам не наплевать вот на что, капитан Шарп. Если не вернете моих людей, я назначу цену за вашу голову. У каждого человека в Португалии и Испании появится причина выследить и затравить вас. Убьете этих двоих – и подпишете себе смертный приговор.
Шарп улыбнулся:
– Вы не умеете проигрывать, генерал.
– А вы умеете?
Шарп уже уходил.
– Я никогда не проигрывал, – бросил он через плечо, – так что не знаю.
– Ваш смертный приговор! – прокричал ему вслед генерал.
Капитан поднял два пальца. Он слышал, что французы при Азенкуре обещали английским лучникам отрубить пальцы, которыми те натягивали тетиву. Англичане выиграли сражение, а потом придумали презрительный жест, чтобы показать самоуверенным ублюдкам, кто лучше воюет. И теперь Шарп воспользовался этим жестом.
А потом пошел убивать людей оборотня.
Майор Майкл Хоган отыскал Веллингтона у моста через речку Туронес, где три французских батальона попытались сдержать наступающих британцев. Бой был скоротечным и жестоким, и поведать о нем теперь могли убитые французы и британцы. Полоса мертвых тел обозначала черту, где противники сошлись в рукопашной; жуткие кровавые пятна отмечали место, по которому ударили анфиладным огнем два британских орудия, и, наконец, россыпь трупов показывала отступление французов через мост, уничтожить который не успели их саперы.
– Флетчер полагает, что мост построен римлянами, – приветствовал Веллингтон ирландца.
– Милорд, порой я и сам гадаю, есть ли в Португалии и Испании хоть один мост, построенный после римлян. – День выдался холодный и сырой, и Хоган, завернувшись в плащ, дружески кивнул трем адъютантам его светлости, после чего вручил генералу письмо. Печать с оттиском испанского королевского герба была взломана. – Милорд, я счел необходимым ознакомиться с содержимым в качестве меры предосторожности, – объяснил Хоган.
– Неприятности? – спросил генерал.
– Иначе, милорд, я бы вас не побеспокоил, – мрачно ответил Хоган.
Читая письмо, Веллингтон хмурился. Генерал был представительным мужчиной сорока двух лет, столь же крепкий физически, как любой солдат в его армии. Да еще, подумал Хоган, умнее большинства. Британская армия отличалась необъяснимой способностью находить наименее компетентного человека и возлагать на него верховное командование, но в случае с сэром Артуром Уэлсли, ныне виконтом Веллингтоном, система дала сбой, и армия его величества в Португалии получила наилучшее руководство из возможных. Так, по крайней мере, считал Майкл Хоган, допуская, что его мнение может быть предвзятым. Как-никак именно Веллингтон содействовал карьере Хогана, поручив сообразительному ирландцу возглавить разведку, в результате чего между ними установились близкие плодотворные отношения.
Генерал прочитал письмо еще раз, теперь уже заглядывая в перевод, предусмотрительно подготовленный Хоганом. Майор между тем оглядывал поле боя, на котором уже хозяйничали тыловые команды. К востоку от моста, где по склону, деликатно извиваясь, сбегала узкая дорога, рабочие искали в кустах трофеи. Мертвых французов раздевали донага и складывали, как дрова в поленнице, возле длинной неглубокой могилы, расширить которую пыталась команда землекопов. Другие рабочие грузили на повозку французские мушкеты, фляги, подсумки, башмаки и одеяла. Попадались и вещи весьма экзотические, поскольку французы обременили себя немалой добычей, ограбив тысячу португальских деревень, и солдаты Веллингтона находили церковные одежды, подсвечники и серебряные блюда.
– Удивительно, чего только не прихватит солдат при отступлении, – заметил генерал. – У одного мертвеца нашли табуретку для доения. Самую обыкновенную табуретку! О чем он думал? Собирался тащить ее во Францию? – Веллингтон протянул письмо Хогану. – Проклятье, – сказал он мягко и, помолчав, уже решительнее добавил: – Чтоб их! – Жестом отослав адъютантов и оставшись наедине с Хоганом, генерал продолжил: – Чем больше я узнаю о его католическом величестве короле Фердинанде Седьмом, тем больше укрепляюсь во мнении, что его следовало утопить при рождении.
Хоган улыбнулся:
– Признанный способ, милорд, удушение.
– В самом деле?
– В самом деле, милорд. Комар носу не подточит. Мать просто объяснит, что неудачно повернулась во сне и придавила несчастного малыша, а Святая церковь объявит о рождении еще одного ангелочка.
– В моем роду, – сказал генерал, – нежеланных детей отправляют в армию.
– Эффект почти такой же, милорд, вот только ангелочков не прибавляется.
Веллингтон коротко рассмеялся и помахал письмом:
– Так как же оно к нам попало?
– Обычным путем, милорд. Слуги Фердинанда вывезли контрабандой из Валанса и переправили на юг к Пиренеям, где передали партизанам, а те уже доставили нам.
– И копию в Лондон, да? Есть шанс перехватить лондонскую копию?
– Увы, сэр, ушла две недели назад. Скорее всего, она уже там.
– Черт, проклятье! Проклятье! – Веллингтон мрачно уставился на мост, где на строповую тележку укладывали ствол разобранного французского орудия. – Так что делать, а, Хоган? Что делать?
Проблема была достаточно проста. Письмо, копия которого ушла принцу-регенту в Лондон, доставили от короля Испании Фердинанда, пребывавшего в качестве пленника Наполеона во французском замке в Валансе. В письме говорилось, что его католическое величество, следуя духу сотрудничества с его английским родственником и руководствуясь желанием изгнать французских захватчиков со священной земли его королевства, дал указание Ирландской королевской роте, дворцовой гвардии его католического величества, присоединиться к войскам его британского величества под командованием виконта Веллингтона. Жест этот, при всей его кажущейся щедрости, пришелся не по вкусу генералу, не видевшему пользы от беспризорной роты дворцовой стражи. Другое дело – батальон обученной пехоты в полной боевой экипировке. Такая воинская часть пришлась бы кстати, но от роты церемониальных войск толку будет не больше, чем от распевающего псалмы хора евнухов.
– И они уже прибыли, – вкрадчиво добавил Хоган.
– Они уже что?.. – Вопрос Веллингтона улетел по меньшей мере на сто ярдов – случайный пес, посчитавший, что окрик относится к нему, бросился прочь от облепленных мухами внутренностей, вывалившихся из распоротого живота французского артиллерийского офицера. – Где они? – сердито спросил Веллингтон.
– Где-то на Тахо, милорд, плывут к нам на барже.
– И как, черт возьми, они сюда попали?
– Морем, милорд, если верить моему осведомителю. На наших судах.
Хоган насыпал табак на левую руку и вдохнул сначала одной, потом другой ноздрей. Его глаза заслезились, на секунду он замер, а потом громко чихнул. Лошадь вздрогнула, прядая ушами.
– Командир Ирландской королевской роты утверждает, – продолжил Хоган, – что провел своих людей к восточному побережью Испании и нанял судно до Менорки, где их принял на борт наш королевский флот.
Веллингтон насмешливо хмыкнул:
– И французы даже не попытались им помешать? Половина королевской гвардии открыто уходит из города, а король Жозеф смотрит на это сквозь пальцы?
Брат Бонапарта Жозеф, посаженный на испанский трон, оставался на нем только благодаря тремстам тысячам французских штыков.
– Пятая часть королевской гвардии, милорд, – вежливо поправил генерала Хоган. – И да, именно так лорд Кили и говорит. Кили – их командир.
– Кили?
– Ирландский пэр, милорд.
– Черт возьми, знаю я ирландских пэров. Кили… Граф Кили. Изгнанник, верно? Его мать, помнится, в девяностых давала деньги Тону. – (Вольф Тон, ирландский патриот, собирал деньги и вербовал добровольцев в Европе и Америке, чтобы поднять в своей родной Ирландии восстание против англичан. Восстание переросло в открытую войну в 1798 году, когда Тон вторгся в Донегол с небольшой французской армией. Армия была разгромлена, сам же Тон предпочел покончить с собой в Дублинской тюрьме, избежав таким образом британской виселицы.) – Не думаю, что Кили чем-то лучше своей матери, – мрачно заметил Веллингтон, – а уж та – сущая ведьма, которую стоило бы задушить при рождении. Его светлости можно доверять?
– Как я слышал, милорд, он выпивоха и транжира, – ответил Хоган. – Во главе Ирландской королевской роты его поставили лишь потому, что он оказался единственным ирландским аристократом в Мадриде и его мать имела влияние на короля. Она уже умерла, да упокоит Господь ее душу.
На глазах у майора солдат поддевал штыком внутренности французского офицера. Кишки неизменно соскальзывали, и в конце концов сержант, не выдержав, приказал либо собрать их руками, либо оставить воронам.
Поделиться книгой: