1. Арлекин 2. Скиталец 3. Еретик (сборник)

– Три желтых ястреба на синем поле, – с гневом повторил Томас, – на гербе человека, совершившего все это!

Был ли это герб его двоюродного брата? Томас не знал. Отец оставил столько вопросов!

– Не знаю, чья это эмблема, – сказал сэр Джайлз, – но буду взывать к Божьему состраданию, чтобы негодяй корчился в аду за свое злодеяние.

Пока пожары не потухли, не было возможности вытащить тела с пепелища. Обгоревшие трупы почернели и скрючились от жара, так что даже самый крупный мужчина казался ребенком. Мертвых сельчан отнесли на церковное кладбище для погребения. Тела четверых арбалетчиков отволокли на берег и там раздели.

– Это ты сделал? – спросил Томаса сэр Джайлз.

– Да, сэр.

– Тогда благодарю тебя.

– Мой первый мертвый француз, – злобно проговорил Томас.

– Нет, это не французы, – сказал сэр Джайлз и, подняв одежду одного из солдат, показал вышитую на рукаве эмблему в виде зеленой чаши. – Они из Генуи. Французы наняли их как арбалетчиков. Я в свое время убил нескольких, но там, откуда они пришли, осталось еще множество. Ты знаешь, что это за эмблема?

– Чаша?

Сэр Джайлз покачал головой:

– Святой Грааль. Эти люди считают, что он у них в соборе. Мне говорили, что это большая зеленая штуковина, высеченная из изумруда, которую привезли крестоносцы. Надо когда-нибудь ее увидеть.

– Тогда я привезу ее вам, – мрачно проговорил Томас, – так же, как верну наше копье.

Сэр Джайлз посмотрел на море. Корабли налетчиков уплыли далеко. Ничего не было видно, только солнце играло на волнах.

– Зачем они пришли сюда? – спросил он.

– За копьем.

– Сомневаюсь, что оно было настоящим. – В последнее время сэр Джайлз растолстел, лицо его было красным, а волосы поседели. – Ведь это было всего лишь старое копье, и ничего более.

– Оно настоящее, – возразил Томас. – Потому-то они и пришли.

Сэр Джайлз не стал спорить, а сказал:

– Твой отец хотел, чтобы ты закончил обучение.

– Мое обучение завершено, – прямо ответил Томас. – Я отправляюсь во Францию.

Сэр Джайлз кивнул. Он считал, что юноша гораздо больше подходит для ремесла солдата, чем для роли священника.

– Пойдешь в стрелки? – спросил он, глядя на огромный лук за плечом у Томаса. – Или хочешь жить в моем доме и со временем стать рыцарем? – Старик чуть заметно улыбнулся. – Ты ведь благородной крови, знаешь?

– Я незаконнорожденный, – возразил Томас.

– Твой отец был высокого рода.

– Вам известно какого? – спросил юноша.

Сэр Джайлз пожал плечами:

– Он никогда мне не говорил, а если я настаивал, то лишь отвечал, что его отец – Бог, а мать – Церковь.

– А моей матерью была домохозяйка сельского священника, дочь ремесленника, изготовлявшего луки. Я отправлюсь стрелком во Францию.

– Гораздо больше чести быть рыцарем, – заметил сэр Джайлз.

Но Томас не хотел ни чести, ни славы. Он хотел мстить.

Сэр Джайлз дал ему выбрать, что он хочет взять у убитых врагов. Томас взял кольчугу, пару высоких сапог, нож, меч, ремень и шлем. Доспехи были скромными, но годными, только кольчуга требовала починки, поскольку Томас пробил ее стрелой. Сэр Джайлз сказал, что задолжал отцу Томаса деньги, что могло быть правдой, а могло и не быть, но он выплатил их Томасу и подарил четырехгодовалого мерина.

– Тебе нужен конь, – сказал он, – ведь нынче стрелки ездят верхом. И отправляйся в Дорчестер. Может быть, там найдешь кого-нибудь, кто нанимает лучников.

Тела четверых генуэзцев оставили гнить, а головы отрубили и насадили на вбитые вдоль Хука колья. Чайки выклевали мертвые глаза и общипали плоть до самых костей. Теперь черепа врагов бессмысленно таращились на воду.

Но Томас этого уже не увидел. Он отправился за море, взяв с собой черный лук. Он пошел воевать.

Часть первая

Бретань

Стояла зима. С моря дул холодный утренний ветер, принося с собой неприятный запах соли и плевки дождя. Если дождь не перестанет, то он неизбежно ослабит силу тетивы.

– Это бессмысленная трата времени, и больше ничего, – сказал Джейк.

Никто не обратил на него внимания.

– Можно было остаться в Бресте, – снова проворчал он. – Сидели бы себе у огня и пили пиво.

И снова ему никто не ответил.

– Забавное название города, – после долгого молчания проговорил Сэм. – Брест[1]. Впрочем, мне нравится. – Он взглянул на стрелков и высказал предположение: – Может быть, снова увидим Черную Пташку?

– Хорошо бы она сделала нам одолжение и пригвоздила тебе язык стрелой, – проворчал Уилл Скит.

Черной Пташкой прозвали женщину, сражавшуюся на стенах города при каждом штурме. Она была молода, темноволоса, носила черный плащ и стреляла из арбалета. Во время первого штурма, когда стрелки Уилла Скита были в авангарде и потеряли четверых, они оказались достаточно близко, чтобы хорошо рассмотреть Черную Пташку, и все их мысли были теперь заняты ее красотой. Впрочем, после неудачной зимней кампании, холода, голода и грязи почти любая женщина казалась красавицей. Но все-таки в Черной Пташке было что-то особенное.

– Она не сама заряжает арбалет, – сказал Сэм, не тронутый суровостью Скита.

– Ну конечно, черт возьми! – отозвался Джейк. – Еще не родилась женщина, которая могла бы взвести арбалет.

– Сонная Мэри могла бы, – возразил кто-то. – У нее мускулы как у быка.

– И она зажмуривается, когда стреляет, – сказал Сэм, по-прежнему говоря о Черной Пташке. – Я заметил.

– А все потому, что не занимаешься своим делом, черт возьми! – прорычал Уилл Скит. – Так что заткни пасть, Сэм.

Сэм был самым молодым в отряде Скита. Он заявил, что ему восемнадцать, хотя не был в этом уверен, так как потерял счет своим годам. Сын торговца мануфактурой, Сэм обладал лицом херувима, русыми кудрями и черным, как смертный грех, сердцем. Впрочем, стрелял он хорошо, иначе бы не служил у Уилла Скита.

– Ладно, ребята, – проговорил командир, – готовьтесь.

Он увидел шевеление в лагере позади. Враг скоро тоже заметит это, церковные колокола забьют набат, и на городские стены высыпят защитники с арбалетами. Арбалеты выпустят стрелы в нападающих, и задача Скита сегодня – попытаться проредить арбалетчиков на стене своими выстрелами. Как же, угрюмо подумал он. Защитники скрючатся за бойницами, не давая его стрелкам прицелиться, и, разумеется, этот штурм кончится неудачей, как и пять предыдущих.

Вообще вся кампания была сплошной неудачей. Уильям Богун, граф Нортгемптонский, возглавлявший это небольшое войско, начал зимнюю экспедицию в надежде захватить крепость в Северной Бретани, но штурм Каре закончился унизительным поражением, защитники Гингама смеялись над англичанами, а стены Ланьона выдерживали все атаки. Удалось захватить Трегье, но, поскольку он не имел стен, его взятие было не таким уж большим достижением и там было не закрепиться. Теперь же, в суровый конец года, войско графа не нашло ничего лучшего, как подойти к этому городишке, представлявшему собой просто деревню со стенами. Но даже это жалкое поселение бросило войску вызов. Граф устраивал штурм за штурмом, и все их отбивали. Англичан встречал шквал арбалетных стрел, штурмовые лестницы отбрасывались от стен, и с каждой неудачей атакующих защитники все больше воодушевлялись.

– Как называется это чертово место? – спросил Скит.

– Ла-Рош-Дерьен, – ответил высокий лучник.

– Все-то ты знаешь, Том, – сказал Скит.

– Верно, Уилл, – мрачно проговорил тот, – совершенно верно.

Остальные стрелки рассмеялись.

– Если ты так чертовски много знаешь, скажи мне еще раз, как называется этот проклятый городишко.

– Ла-Рош-Дерьен.

– Дурацкое название, – проговорил Скит.

Это был седой узколицый мужчина. Он сражался уже тридцать лет. Скит пришел из Йоркшира и начал свою карьеру стрелком, сражаясь против шотландцев. Ему везло, он был ловок и потому захватил много добычи, пережил много битв и поднимался по службе, пока не разбогател настолько, чтобы набрать собственный отряд. Теперь он возглавлял семьдесят латников и столько же стрелков, которых предоставил графу Нортгемптонскому. Поэтому сейчас он и скрючился за сырым забором в ста пятидесяти шагах от стены города, название которого не мог запомнить. Его латники остались в лагере, получив день отдыха после предыдущего неудачного штурма. Уилл Скит терпеть не мог неудач.

– Ла-Рош что? – спросил он Томаса.

– Дерьен.

– И что это может значить?

– Честно говоря, не знаю.

– Всеблагой Христос, – с насмешливым удивлением проговорил Скит, – оказывается, он не все знает.

– По звучанию похоже на derrière, что означает «задница», – добавил Томас. – Можно перевести как «скала-задница».

Скит открыл рот, чтобы что-то сказать, но тут первый церковный колокол в городе забил набат. Колокол был разбит и звучал глухо. Но через несколько секунд добавили звона другие церкви, и сырой ветер наполнился металлическим гулом. Этот шум был встречен приглушенным ревом английских штурмовых частей, которые вышли из лагеря и топали по дороге к южным городским воротам. Передние тащили лестницы, остальные шли с мечами и топорами. Штурм, как и прежние, возглавлял граф Нортгемптонский, выделяющийся среди остальных своими пластинчатыми доспехами, которые наполовину прикрывал плащ, украшенный графским гербом со львами и звездами.

– Вы знаете, что делать! – проревел Скит.

Стрелки встали, подняли луки и стали стрелять. На стене целей для них не было, поскольку защитники укрылись за парапетом. Стук стальных наконечников по камню не давал им высовываться. Стрелы с белым оперением свистели на лету. Два других отряда стрелков добавляли своих стрел, многие пускали их высоко в воздух, чтобы они падали вертикально на стену. Скиту казалось невозможным, что под этим градом оперенной стали сможет уцелеть хоть кто-то. Но как только штурмовые колонны графа оказались в ста шагах от укрепления, со стены полетели стрелы из арбалетов.

Рядом с воротами была брешь, проделанная катапультой – единственной осадной машиной, оставшейся в приличном состоянии. Брешь была убогая, поскольку огромные камни снесли только верхнюю треть стены, и горожане заполнили пробоину бревнами и тряпьем. Но все же это было слабое место, и люди с лестницами с криками устремились туда под градом стрел. Они спотыкались, падали, ползли и умирали, но достаточное число добралось до цели, и по приставленным к полуразрушенной стене лестницам первые латники полезли наверх. Лучники стреляли изо всех сил, засыпая верх стены стрелами, но там появился щит, который тут же подперли двумя десятками жердей, и из-за него арбалетчик открыл стрельбу по лестницам, убив того, кто карабкался первым. Появился еще один щит, и еще один арбалетчик открыл стрельбу. На стену притащили огромный горшок и опрокинули его. Вниз хлынула дымящаяся жидкость, и атакующие закричали от боли. Защитники скатывали со стены валуны, а их арбалеты непрестанно щелкали.

– Ближе! – закричал Скит.

Его стрелки продрались через кусты и побежали ко рву, до которого теперь оставалось меньше ста шагов. Там они снова натянули свои длинные луки и стали посылать стрелы в бойницы. Нескольких защитников удалось убить, поскольку им пришлось высунуться, чтобы стрелять вниз, в солдат, столпившихся с лестницами у стены с брешью.

Томас вздернул левую руку, меняя цель, и, разогнув пальцы правой, послал стрелу в грудь высунувшемуся из бойницы человеку. Того прикрывал щитом товарищ, но щит на мгновение сместился, и стрела Томаса попала в узкий промежуток. За ней мгновенно последовали еще две, и сердце защитника перестало биться. Однако другим удалось опрокинуть лестницу.

– Святой Георгий! – закричали англичане.

Но святой, должно быть, спал, поскольку не оказал нападающим никакой помощи.

Со стены покатились новые валуны, потом на англичан обрушилась черная лава горящей соломы. Кто-то сумел забраться на стену, но тут же получил удар топором, который пробил его шлем и расколол череп надвое. Солдат упал на перекладины, загородив путь поднимавшимся сзади, и граф попытался оттащить его, но сам получил удар камнем по голове и рухнул к подножию лестницы. Два графских латника отнесли оглушенного графа в лагерь, и с его отбытием нападающие совсем упали духом. Они больше не кричали. Стрелы все еще летели, и люди еще пытались взобраться на стену, но защитники почувствовали, что уже отбили этот шестой штурм. Их арбалеты разили безжалостно. И тогда на башне над воротами Томас увидел Черную Пташку. Он нацелил стальной наконечник стрелы ей в грудь, чуть приподнял лук и изо всей силы пустил стрелу. Слишком хороша, чтобы убивать, сказал он себе и понял, что это глупо. Женщина выстрелила и скрылась. Полдюжины стрел застучали по башне, где она только что стояла, но Томас заметил, что все шесть стрелков дали ей выстрелить, прежде чем выпустили стрелы.

– Черт побери! – воскликнул Скит.

Штурм не удался, и латники отступали под градом арбалетных стрел. У бреши оставалась лишь одна лестница с застрявшим в верхних ступенях солдатом.

– Назад! – закричал Скит. – Назад!

Стрелки побежали, и, пока они не пробрались сквозь кусты и не укрылись в канаве, вслед им неслись стрелы из арбалетов. Защитники ликовали, а двое с башни над воротами показывали побитым англичанам голую задницу.

– Ублюдки, – прорычал Скит. – Ублюдки! – Он не привык к неудачам. – Ведь где-то, черт возьми, должен быть путь внутрь!

Томас снял с лука тетиву и спрятал под шлем.

– Я же говорил тебе, как попасть внутрь, – сказал он Скиту.

Тот долго не отрывал глаз от юноши.

– Мы уже пытались, парень.

– Я добрался до частокола, Уилл. Говорю тебе, я сделал это. Я пробрался внутрь.

– Тогда расскажи снова, – потребовал Скит, и Томас повторил.

Скорчившись в канаве под насмешки защитников Ла-Рош-Дерьена, он рассказал Скиту, как прорваться в город, и Скит слушал, потому что йоркширец научился доверять Томасу из Хуктона.

Томас пробыл в Бретани уже три года. Хотя это была и не Франция, но захвативший ее герцог постоянно приводил на смерть все новых французов, и Томас обнаружил в себе призвание к убийству. И дело тут было не в его искусстве стрелка – в войске было полно таких и горстка получше, – но он обнаружил, что способен предугадывать действия противника. Он умел наблюдать за врагами, следить за ними, замечать, куда они смотрят, и довольно часто предчувствовал их движение и был готов встретить его стрелой. Это напоминало игру, но такую, где он знал правила, а враг – нет.

И это помогло завоевать доверие Уильяма Скита. Когда они впервые встретились у тюрьмы в Дорчестере, где йоркширец испытывал пару десятков воров и убийц в мастерстве стрельбы из лука, у Скита не возникло желания взять Томаса. Ему требовались новобранцы, а король нуждался в лучниках, и люди, которым светила виселица, получали прощение, если соглашались пойти на войну. Так что добрая половина отряда Скита состояла из таких каналий. А Томас, по заключению старого солдата, никогда бы не вписался в такую компанию. Взяв правую руку юноши, он увидел мозоли на указательном и среднем пальцах, что выдавало лучника, но потом похлопал его по мягкой ладони.

– Чем занимаешься? – спросил он тогда.

– Мой отец хотел, чтобы я стал священником.

– Священником, да? – презрительно переспросил Скит. – Что ж, я думаю, ты мог бы помолиться за нас.

– Я могу убивать за вас.

В конце концов Скит позволил Томасу вступить в отряд, и не в последнюю очередь потому, что у того был свой конь. Сначала командир принял Томаса из Хуктона всего лишь за еще одного неотесанного олуха, ищущего приключений, – смышленого олуха, конечно, – но в Бретани Томас отдался жизни стрелка со всем рвением. Истинной целью гражданской войны был грабеж, и день за днем люди Скита скакали по дорогам в края, которые выразили верность сторонникам герцога Карла, сжигали крестьянские хозяйства, отбирали урожай и угоняли скот. Господин, чьи крестьяне не платят оброк, не может нанять солдат, и потому латники Скита и его конные стрелки налетали на вражеские земли, как чума. Томасу нравилась такая жизнь. Он был молод, его задачей было не только сражаться с врагами, но и разорять их. Он поджигал фермы, отравлял колодцы, отбирал посевное зерно, ломал плуги, сжигал мельницы, обдирал фруктовые сады и жил на свою добычу. Люди Скита хозяйничали в Бретани, как чертово наказание, и франкоговорящие крестьяне на востоке герцогства прозвали их «эллекин», что означало «всадники дьявола». Иногда вражеские отряды пытались поймать их. Тогда Томас узнал, что английский стрелок с большим боевым луком – король в таких стычках. Противник ненавидел лучников. Если врагу попадался английский лучник, его непременно убивали. Латника могли взять в плен, за командира могли получить выкуп, но лучников всегда убивали. Сначала пытали, а потом убивали.

Томас преуспел в такой жизни, и Скит понял, что парень умен, хотя это не помешало ему уснуть как-то раз ночью, когда он стоял на часах. И при свете дня Скит выбил из него этот грех.

– Ты был в стельку пьян! – обвинил он Томаса и крепко вздул парня, используя свои здоровенные кулаки наподобие кузнечных молотов.

Он перебил Томасу нос, сломал ребро и назвал его куском сатанинского дерьма, но парень продолжал ухмыляться, и через шесть месяцев Уилл Скит сделал Томаса винтенаром – старшим над двадцатью другими лучниками.