Четвертый

Наши немногочисленные фунты капитана действительно не заинтересовали, но совсем прогонять незадачливых беженцев он не стал, потому что кочегар ему был надобен, да и работу по приборке кают кому-то делать нужно. Словом, уже через полчаса я устроился в кубрике, а Ольга в каюте вместе с буфетчицей. Мы буквально забились в норку, наплевав и на местный колорит, и на все здешние достопримечательности – сидели, никуда не показывая носа, дожидаясь отплытия.

Основной массы членов команды видно не было – всем заправляли грузчики, которых, как заметила Оля, принято называть докерами. Они принимали со стрелы портового крана поддоны, уставленные тюками, а потом растаскивали их по всему трюму, укладывая плотно, без зазоров. И так – слой за слоем. На моё понимание – хлопок везут для порохового производства.

Ещё удалось понять, что корабль наш считается не очень хорошим для службы на нём, потому что капитан – крутой перец с суровым норовом, гоняет команду почём зря. Это я шлифовал свой английский, занимаясь расспросами всех, с кем случалось перекинуться словечком. И ещё он не берёт в команду мусульман – такой вот пунктик у мужика. Сам-то я к приверженцам ислама вообще никак не отношусь, потому что полный безбожник – делю мир на тех, кто желает верить, и тех, кто хочет знать. А на берегу в сторону Ольги не все хорошими взглядами смотрели – вот мы и решили тихонько посидеть, не разыскивая лишних приключений на наши головы.

Дни стояли пасмурные – жара не донимала. Да и зима здесь нынче – с десяти до четырёх можно и в рубашке ходить, а в остальное время тянет залезть в курточку.

Отплыли мы не на рассвете и не в прилив, а просто отвалили от стенки, едва завершили погрузку – матросы как раз запечатывали трюмы, а мне было пора на вахту к топкам. Ух и напахался! Вот вроде и физически крепок, и питаюсь полноценно, и с лопатой не понаслышке знаком, а непривычная работа взяла своё.

Но условия жизни ругать не стану – душ с опреснённой водой, в кубрике не воняет, на столе баранина и лимонный сок. Как на мой вкус – курорт, да и только. Оля тоже огорчённой не выглядит – попросила меня сделать ей лёгонький кастет, чтобы не повредить пальцы, когда окорачивает самых настырных ухажёров. Я ей и отлил из алюминия – как раз извёл «столовые приборы», ещё трофейные, что таскались с нами в вещмешках, а потом и в чемоданы перекочевали.

Так вот – если не считать внимания мужской части экипажа, жизнью она довольна. Сказала, что, намахавшись тряпкой, очень хорошо засыпает.

Потом началась жара – мы пересекали и тропические воды, и экватор, а железная коробка парохода очень нагревается в жарких солнечных лучах. У топки эти впечатления только усугубляются, несмотря на вполне приличную вентиляцию. Меня эти упражнения с лопатой стали здорово выматывать. Хорошо, что каждые сутки за кормой остаётся около пятисот километров, так что нетрудно прикинуть по карте и рассчитать, сколько вахт осталось до Кейптауна.

* * *

В знаменитом порту, расположенном неподалеку от южной оконечности Африки, мы провели три дня в ожидании рейсового парохода. Раньше такие называли пакетботами, а в моё время – лайнерами. Хотя на право именоваться словом лайнер именно эта посудина никак не могла претендовать – маленькая и неказистая. Короче – грузопассажирский пароход, выполняющий регулярные рейсы. Вот он и прибыл точно по расписанию, принял нас на борт – денег на билеты хватило, тем более что и заработали мы немного на предыдущем отрезке маршрута.

Скромная каюта, сносная кормёжка и усиленные занятия испанским – радиограмму родителям Ольги о том, когда и как мы прибываем, удалось отправить вообще без проблем. Да, в установленный срок нас доставили прямиком в порт Монтевидео, где подругу чуть не затискали совсем не старые папа с мамой.

– А это мой Ваня, – наконец очередь дошла и до меня. – Он мне только понарошку жених, а на самом деле мы супруги.

Взгляды родителей, до этого момента любопытные, разом сделались совсем другими. Причем они смотрели на меня разными глазами. Отец – правым, щуря левый, будто целился. А мама с грустинкой. Или печалью – поди, так сразу разбери! А тут ещё мальчишка лет пяти или шести внёс окончательную ясность:

– Значит, ты в Олькиной комнате будешь спать, а моя вся останется моей, – констатировал он с явным удовольствием. Русские слова он произносил без напряжения, но с лёгким акцентом.

– Хуан родился в Испании, – сразу доложила мне Оля. – В России ни разу не бывал. Когда мы вернулись домой, он остался за границей и рос при дедушке.

– Дома всё расскажешь, – мягко прервал отец. Мама кивнула и легко подхватила оба чемодана – мой и подруги. Почему-то ей никто в этом не воспрепятствовал. Потом мы ехали в открытом автомобиле дореволюционного вида – откидной верх и колёса со спицами указывали на то, что это жуткая древность даже для нынешних времён. Причем Олю за руль категорически не пустили – сказали, что она не справится без инструктажа. Да и дороги не знает.

Привезли нас за город, где в скромном доме, притаившемся среди кустов и деревьев, проживало семейство вместе с почтенных лет дедулей.

– Ещё один Хуан на мою голову, – проворчал тот, когда нас представили друг другу. Признаться, я ожидал разбора своего морального облика и упрёков в адрес Ольги, но ничего подобного не происходило. Мальчишка, как я понял младший брат моей невесты. Жены? Подруги? Пусть пока просто Оленьки, плотно заполнил эфир изложением своих взаимоотношений с соседскими ребятами. Когда я выставил прихваченную из родительского дома поллитру, в дополнение к винным бокалам были выставлены рюмки. Как я понял, при белогвардейском дедушке и малолетнем сынишке ни о чём серьезном говорить не полагалось.

Поэтому мы поделились скудными впечатлениями от пребывания на древней земле Ирана, о погоде во время морского путешествия (ужасающих штормов не случилось), услышали, что ежегодный карнавал нынче обязательно состоится, и что шерсть нынче на рынке подвисла – немцы хотели бы купить, но им не позволяют. Вот и лежит она пока без движения, теряя в цене.

– Так японцам её впендюрить, и дело с концом, – рассудил я. – Они как раз на Советский Союз готовятся бочку накатить – будут нуждаться в тёплых вещах, рассчитывая на сибирские морозы.

Пылающий взгляд дедули тут же меня остановил. Оля мгновенно это заметила и поторопилась вступиться:

– Да не бойся, деда, не полезут они к нам. Когда мы немчуру от Москвы шуганём – сразу передумают и нападут на Америку. А шерсть-то уже купят к тому времени.

Старик перестал сверлить меня взглядом и позвал какую-то Хуаниту, вместе с которой отправился укладывать внука баиньки.

– Кажется, вы стоите друг друга, – произнёс отец, проводив взором ушедших.

– Рада за тебя, дочка, – улыбнулась мама. – Вам никогда не будет скучно друг с другом. А ум – дело наживное.

Оля взглянула на меня нерешительно, а потом мы ушли. У нас по плану урок испанского.

Глава 13

Без поспешности

Ноябрь в южном полушарии это аналог мая в нашем северном. То есть тепло. К тому же тут субтропики – как в Грузии. В общем, одеваются в Уругвае легко и абсолютно по-европейски. Это я приметил во время прогулок по городу – он тоже весь из себя европейский то ли на французский, то ли на итальянский манер – тяжеловесных испанских мотивов или мавританской ажурности в глаза не бросилось.

Сам Монтевидео, оказывается, оживлённый торговый порт – здесь куча разных грузов перегружается с корабля на корабль. Или из складов, куда попадает тоже с судов. А ещё в стране сейчас диктатура, разорвавшая дипломатические связи с Советским Союзом. То есть родители Ольги тут никакие не дипломаты и даже не официальные лица, а простые беженцы, как и мы. Отец устроился в одной из портовых контор, а мама – в цирке. Она там жонглирует стальными ядрами. Такими блестящими, явно хромированными. А дома – простенькими чугунными.

Оля тоже пытается, но так красиво, как у мамы, у неё не получается. А дедушка, оказывается, деловой человек. Он быстренько взял в банке кредит, скупил подешевевшую шерсть и толкнул её тем самым японцам по обычной цене. Уже успел и с банком расплатиться, и навар прикарманить. И вообще у него, кроме дома в пригороде столицы, имеется ранчо в самой середине страны.

Уругвай в войне участия не принимает, то есть считается нейтральным. И вообще я про него из своего времени ничего не помню. Но бананов тут не выращивают.

Что меня поразило, так это задание, для содействия выполнению которого нас собственно и прислали. Оказывается, нужно отыскать на дне реки Рио Негро кучу небольших, но тяжелых ящиков, которые затонули там аж в одна тысяча девятьсот тридцать восьмом году оттого, что перевернулась лодка, в которой их везли.

Почему их не искали целых три года, неизвестно. Да и место происшествия в точности не указано. Конечно, Петровичи – маменька Анна Петровна и папенька Владимир Петрович – не раз уже побывали в тех краях и с удовольствием поныряли, но ничего не нашли. Уж очень велик район поисков – река в низовьях вообще судоходна, да и в верхней части далеко не ручей. Ширина в несколько сотен метров, хотя глубины небольшие, и течение не особенно сильное. Зато вода мутная, а дно заиленное. И все эти достоинства имеют место на протяжении примерно пятисот километров.

Осложняющим обстоятельством является то, что поиски следует провести, не привлекая к себе внимания.

Меня быстренько научили управлять семейным тарантасом – это оказался широко известный «Форд Т», у которого одна из педалей включает задний ход. И ещё – скакать на лошадке. В этом доме держат несколько кобыл, и имеется даже свой выезд – подрессоренная коляска на резиновом ходу. Испанский у меня пошел легко, в отличие от английского, который ну ни в какую не лезет. Словом, я уже обхожусь без переводчика, если случается куда-то пойти.

Что же касается длительных планов – похоже, мне всю жизнь предстоит обшаривать дно Рио Негро.

– Это вряд ли, – поспешил меня успокоить Владимир Петрович. – Пошли разговоры о строительстве гидроэлектростанции как раз на этой самой реке. Построят плотину, заполнят водохранилище – и тогда совсем плохо станет. Так что – хотелось бы управиться поскорее. Есть какие-нибудь идеи?

– Да, Вань. Напряги свою фантазию – у тебя всегда возникают дельные мысли, – поддержала папеньку Оля. – Помнишь, как тогда, насчёт посечь из эмгачей пехотную роту на марше?

– Да ладно тебе скромничать – кто все кюветы минами утыкал? – В это мгновение мы остановились, потому что матушка с батюшкой как-то странно затихли.

– То есть вы не окопы рыли и не противотанковые рвы? – севшим от волнения голосом спросила Анна Петровна.

Ольга в ужасе от того, что проговорилась, закрыла ладонями лицо.

– Диверсантами мы были во вражеском тылу, – ответил я. – Очень осторожными и аккуратными. Никогда не рисковали.

– Поэтому вас и перенацелили, что никакого толку не было от такой осторожности? – с ехидством спросил папенька.

– На пару немецких кладбищ настарались, – не утерпела подруга. – Одно маленькое на шестьдесят семь мест, а второе вполне так ничего себе, около железнодорожной станции.

– Оль! – поспешил я её остановить. – Кончай предков запугивать. Мы же не душегубы какие – обычные школьники. Нам вообще-то нужно не о прошлом думать, а о том, как протралить дно реки. Насколько я понял, кто-то вёз кучу золота куда-то в Бразилию, но не довёз из-за… чего? Река, судя по вашим словам, – я посмотрел на Олиных родителей, – спокойная. С чего бы лодке переворачиваться? Я думаю, что было совершено нападение, а уж если пошла драка или перестрелка, тогда всякое может случиться.

– Нападавшие должны были поднять груз со дна, – возразила Анна Петровна.

– Если хоть один из них остался жив, – уточнил папенька.

– Населён Уругвай не очень плотно, – заметил я. – А живут здесь по католическому обычаю. То есть нужно проверить по обоим берегам, нет ли могил тридцать восьмого года. Если отыщем – область поисков сразу станет уже.

– Лодочник мог их закопать, – это снова маменька.

– Если мог закопать, то у него хватило бы сил и на то, чтобы хорошенько приметить место, – возразила Оля. – А, судя по скудности данных, сам он был еле жив. Или вовсе погиб.

– Может, письмо успел набросать? Тогда местные гаучо, что его отыскали, просто бросили конверт в почтовый ящик, – предположил я.

– А почему, собственно, мы сразу уверовали в версию с золотом? – спохватилась маменька.

– А что ещё компактное и тяжелое станут искать на противоположном краю земного шара? – поддержала меня Ольга.

– Тогда с чего бы это было его везти вверх по реке? Может быть, из Бразилии доставляли слитки сюда? Не забывайте, что вверх по реке Уругвай океанские суда запросто добираются до места впадения в неё Рио Негро.

– В какую сторону везли – сейчас уже без разницы. А вот осмотреть кладбища в селениях вдоль реки – мысль дельная, – на этот раз при взгляде на меня папенька прищурил правый глаз.

– Южная Америка, она такая, – продолжил я рассуждать, – что в ней всем ужасно удобно прятаться. Вот раскатаем в блин немецкие дивизии – вся фашистская шушера сюда рванёт. Опять же, если кто чего наворовал – тоже здесь можно хранить практически без риска. Думается, что очень большие деньги из нашей страны кто-нибудь из расторопных людей в эти края и перевёз. А потом внешняя разведка это дело раскопала, да и потребовала вернуть назад народное достояние. У меня и возникла мысль про то, что ящики везли на выход, а не на вход, потому что в тридцать восьмом шибко-то много не наворуешь. Товарищ Сталин по шаловливым ручонкам хорошо настучал.

И не знаю я, удирал наш коллега или догонял? Случайно груз утоп, или его нарочно вывалили, чтобы нехорошим людям не достался?

* * *

В порядке подготовки к поискам мы с Ольгой каждый день делали по две конные прогулки. Дело в том, что «скакать» шагом я мог легко, «скакать» рысью – с великим трудом и неудобными последствиями. А вот про галоп каждый раз думал с ужасом – сколько ни пробовал, всякий раз чувствовал, что вот-вот вылечу из седла.

Зато мы набрели на местный аэродром – кажется, даже самолёты времён Империалистической здесь сохранились и продолжают летать. Да – Южная Америка такая, в ней много старинных вещей. Мы с Олей поинтересовались, нельзя ли пройти обучение и получить удостоверение пилота? Оказывается – можно. Причём недорого. Деньги у нас с собой были, так что через считанные минуты я уже занял место в кабине и попросил разрешения на взлёт.

Инструктор, кажется, изумился моей самоуверенности и позволил. Ну а там стандартная программа взлёт-посадка с заученным облётом поля. Короче, по здешним меркам, я уже вполне состоявшийся лётчик, но деньги, внесённые за обучение, возвращать тут не принято, поэтому я могу за них беспрепятственно отлетать самостоятельно. С Олей получилось точно так же. Только для этого нам выделят машину без двойного управления.

Биплан был английским, назывался «Де Хэвиленд» и мало чем отличался от старого доброго У-2. Я уже подумывал о том, чтобы отправиться на поиски не верхом, а по воздуху, но сообразил, что садиться на неподготовленные поверхности мы пока побаиваемся – маловато у нас опыта. Зато осмотрели окрестности на сотни километров вокруг, даже долетели до самой Рио Негро – по прямой тут всего двести километров точно на север. В общем, горючее на внесённую за обучение сумму мы сожгли достаточно быстро, получили удостоверения и отправились в давно намеченный путь.

Нет, лишние сотни километров верхом меня по-прежнему пугали – сели на пароход, который по Ла Плате дошел до устья реки Уругвай, потом свернул в Рио Негро и добрался до конца своего маршрута – до мест, где дальше глубины уже не позволяли двигаться. Тут на него как раз грузили целое стадо коров, а мы, соответственно, сошли на берег и поехали своей дорогой. Лошадки доплыли вместе с нами. Две верховых и одна под вьюком.

* * *

Эта поездка для нас оказалась медовым месяцем. Мы неторопливо ехали вдоль левого берега, внимательнейшим образом любуясь непритязательным пейзажем. Тут слегка всхолмлённая равнина, где растут богатые травы. Кусты или деревья теснятся у воды или изредка поодиночке или небольшими группами встречаются в произвольных местах. Люди – сплошные пастухи со своими стадами. В основном их мы и расспрашивали. Да и некого тут больше спросить – оседлого населения почти нет. Изредка встретится подобие фермы, где и пашня имеется, и огороды. Мы в такие места тоже заглядывали.

На ночь вставали каждый раз на новом месте. Палатка, костёр и ночная прохлада, потому что днём жарко. Хотя и не пекло – ветер помогает переносить зной. Останавливались мы всегда у реки – и сами купались, и лошадок поили. Опять же трава в таких местах самая сочная. Ныряли, конечно, наудачу. Я ещё дома сделал для нас маски с овальным стеклом – так сказать, классика. И ласты из транспортёрной ленты. В Монтевидео многое можно купить – это далеко не захолустье. В отличие от центральной части страны.

А в этих местах даже захоронения и то редкость. Хотя, если без присмотра, скорее всего холмики с годами оплывут, а кресты сгниют. Сами мы наткнулись только на одно – довольно старое. Остальные нам указали пастухи. Но они же рассказали и о том, кто там похоронен и примерно когда. Под наш случай ничего не подошло. Только через месяц в одном из селений – между домами тут было по нескольку километров, но хотя бы соседние были видны невооружённым глазом – оказалось кладбище и даже католический храм со своим падре. Вот этот падре и припомнил, что его коллега сказывал о том, что года три тому назад совершал погребальный обряд сразу по четверым убиенным.

Мы сразу отправились по указанному адресу и через двое суток добрались до аналогичного поселения на другом берегу Рио Негро выше впадения в неё Такуарембо. Понятно, что креститься по-католически мы умеем, и крестики на шеях носим – то есть по умолчанию нас принимают за своих, и никаких недоразумений на религиозной почве не происходит. Так вот – этот самый падре покопался в своих книгах и чётко выдал дату, приметы усопших и характер ранений – огнестрельные.

А ещё он назвал имя пастуха, доставившего ему тела. Вот пастуха мы и искали ещё три дня. Этот тоже ничего не имел против того, чтобы поведать нам всю историю до малейших подробностей, особенно под бутылочку вполне приличного рома – мы возили с собой некоторый запас, чтобы добавлять в воду перед питьём. Забористый такой ром – градусов семьдесят.

А еще за пару бутылок (в том числе и последнюю) он даже место нам показал и обрисовал всё в лицах – кто где лежал и в какой позе. О том, куда подевались пистолеты, мы нашего благодетеля спрашивать не стали. И без того понятно, что зона поисков сократилась для нас буквально до десятка гектаров, что уже вполне посильно. А там мы и сами ящики отыскали – здесь река заметно уже, чем в низовьях, да и глубины невелики – нырка с тридцатого удалось нащупать в иле твёрдую угловатость ящика.

Дальше всё было просто, но очень трудоёмко – нам ведь нужно было не показать виду, будто мы что-то достаем из реки, потому что желающие отобрать добычу в этих безлюдных местах запросто отыщутся. Места тут открытые – травянистая равнина. Видно далеко, да ещё и на реке из зарослей противоположного берега невидимый для нас наблюдатель легко может увидеть и поинтересоваться. Нужно было делать вид, что обожаем плавать и нырять, и любим свежий воздух на дикой природе.

Днём мы ныряли, закрепляя верёвки на своих находках. А ночью под покровом тьмы лошадью выволакивали их на берег и аккуратно закапывали – действительно тяжелые, заразы. Если бы не знал, насколько Ольга сильна, ни за что не позволил бы ей браться за второй конец и сорвал себе пупок. А так мы за пять ночей всё достали и спрятали. А потом, сколько ни ныряли – ничего не нашли.

Замаскировали, как могли, следы волочения и места раскопа – восстановили повреждённую лопатами травянистую поверхность, вернув на старое мксто аккуратно снятый верхний слой – опыт работ на железнодорожных насыпях благотворно сказался на достигнутых результатах, то есть если не разглядывать придирчиво, то и не заметишь.

Теперь нам был нужен серьёзный грузовик и адрес, по которому всё это следует доставить.

Пожив на этом же месте ещё пару дней, проверив, не следит ли за нами кто, и очередной раз тщательно заметя следы, мы снова навестили то раскиданное по редким усадьбам селение, где разговаривали со вторым падре. Тут имелся телеграф. Отбили домой условное послание с указанием места, где ждём помощи, да и встали на постой в одном из домов. Олины папа и мама отыскали нас через два дня – Уругвай не очень большая страна. За световой день её не так уж трудно пересечь на автомобиле, даже если ехать по грунтовкам.

Ещё через сутки весь груз был спрятан на дедушкином ранчо.

Глава 14

С налёту, с повороту

По возвращении в пригородный дом Бецких меня настигло понимание, что ради пары-тройки тонн золота очень даже стоило выдирать нас с Ольгой из вражеского тыла, поспешно чему-то учить и гнать почти на противоположную сторону земного шара – Стране Советов нынче особенно кстати подобные денежные поступления. Беспокоил лишь один вопрос – почему именно нас? Неужели из-за удобной ситуации с внедрением? Даже легенды не пришлось придумывать – всё по правде. Разве что отмазать двух подростков на три месяца, объяснив их отсутствие работами на оборонительных сооружениях.

Теперь же, когда задание выполнено, логично ожидать отзыва и возвращения к работе по основной специальности.

– Пожалуй, – сказала Оля, выслушав мои соображения. – Но только чувствую я – выйдет иначе. Даже неудобно перед тобой – обычно-то ты всегда правильно предугадывал.

Вскоре пришло распоряжение из центра (не знаю я, как организована связь) нам с Олей отправляться в Аргентину, поступать в школу военных летчиков, после чего проситься добровольцами или в британские военно-воздушные силы, или в американские. В принципе, логично. Я-то знаю, что присмотр за теперешними союзниками нужно проводить тщательно, однако не вполне понятны именно наши перспективы – мы же гражданства не меняли, следовательно, закрепиться в послевоенный период ни по ту сторону океана, ни по эту не сможем.

Ну и ладно – руководству видней. Короче, поскольку чемоданы у нас всегда наготове – взяли их и поехали. Между Монтевидео и Буэнос-Айресом – столицей Аргентины – курсируют пароходики, а дорога тут не слишком дальняя – двести километров с небольшим. К вечеру были на месте и отправились искать гостиницу. А навстречу группа молодых парней в коричневых рубашках. Идут, скандируют фашистские лозунги и строят из себя сверхчеловеков. Тут моя голова и соскочила с катушек – я тупо, как носорог, попёр на них буром. Мы крепко подрались, но я эту шваль разогнал.

Оглядываюсь: Ольга стаскивает с руки свой помятый алюминиевый кастет и несколько ребят, одетых мирными жителями, отряхивают друг друга и прикладывают носовые платки к ушибам и ссадинам. То есть я дрался не один – горячие аргентинские парни активно и незамедлительно поддержали мою инициативу.

– У тебя что? Контузия совсем прошла? – Оля насмешливо кривит губы, от левого края которых тянется припухлость. – То такой осторожный был, сдержанный и взвешенный, а тут словно с цепи сорвался. Тебя что, снова подменили?

Про «снова» я спрошу у неё позднее, а сейчас группа поддержки активно галдит на незнакомом языке… почему незнакомом? Это же испанский, которым я вполне уверенно пользуюсь! Вот, сказали, что мучача… это про Оленьку?! Уфф. Схлынуло возбуждение, и я снова адекватен. Меня усаживают и начинают прикладывать к лицу непонятные прохладности и жгучести. Фотовспышка, ещё одна, строгий полицейский с неуместными вопросами про имена и род деятельности и, наконец, мы с Ольгой стремительно удираем за показывающим дорогу местным. А второй следом за нами тащит чемоданы.

Переночевали мы в частном доме у одного из парней, а утром нас проводили на вербовочный пункт. Вы бы видели, как неприлично ржал при виде наших пилотских удостоверений представительный такой лейтенант аргентинских ВВС. С виду – настоящий благородный идальго, но речи его, когда он комментировал ценность этих документов, я категорически не желаю повторять. Обидно-то как! Но лезть в драку не ко времени, тем более – пусть меня научат, если не доверяют… хотя не такой уж я искусный летчик. Стерпел.

А Оля не стерпела:

– Проверьте, – говорит.

– Извольте. – Когда это настоящие идальго отказывали даме в такой малости!

Нас довезли до лётного поля и подвели к двухмоторному самолёту со слегка отвислым пузиком. Показали, как забраться в кабину, и уселись на сиденье во втором ряду. (Я про «идальго» во множественном числе – достал он меня.) А тут куча незнакомых стрелочек, неизвестных кнопочек и непонятных рычажков. Оля сразу посмурнела, а я потребовал документацию.

Новое «извольте», и толстая пачка книжек с картинками на чистейшем американском английском. Этим языком в письменном виде я владею уверенно – тут сразу видно, где кончается одно слово и начинается другое, а читал я технических текстов столько, что самому страшно вспомнить. Терминология понятная, перевести дюймы в сантиметры, а фунты в килограммы – не проблема. У Ольги обучаемость такая, что мне и не снилось, а наглядное пособие в полном нашем распоряжении – условия идеальные. Правда, закончили мы уже сильно после полудня – много нового материала.

Идальго раз двадцать выскакивал наружу, а потом приходил не один, показывая на нас самым разным военным и высказываясь в смысле, что скоро выведет «этих наглецов» на чистую воду. Ну и самолёт не просто так стоял – его активно обслуживали, подвешивая в бомбоотсек бомбы. Они, конечно, сколько-то фунтовые, но на вид – как наши соточки.

Взлетели мы, как только сказали, что готовы. Идальго с нами на месте радиста, которое давно себе облюбовал. И еще два встревоженных авиатора – пилот и штурман. Почему встревоженных? Так управление на этой машине одинарное – только слева. Хотя мест впереди два. Поскольку экзаменовали нас с подругой – я взялся за штурвал, а Оля устроилась рядом – там как раз позиция штурмана. Страхующие заметно волновались, однако взлетели мы правильно – не зря в своё время нас натаскивали на «Дугласе». Хотя нынче в наших руках «Локхид» под названием «Вентура». Эта «птичка» может продержаться в воздухе целых пять часов и пролететь больше двух тысяч километров. Ну да, модель новее, чем старина Ли-2, и всякой всячиной напичкана плотнее.

И вот летим это мы себе, летим по заданному маршруту. Часики тикают, отсчитывая уже третью сотню минут, я просто держу направление и высоту, а подруга трудится, как пчёлка, сравнивая результаты своих вычислений с данными радиополукомпаса. Под нами безбрежная гладь океана и полное отсутствие ориентиров. Смеркается, а до берега примерно час полёта. И тут справа внизу на поверхности воды – тонкий длинный силуэт с торчащей вверх узкой рубкой – подводная лодка.

Радист-идальго её тоже увидел – сыплет в эфир чередой цифр. А я закладываю резкий вираж и опускаю нос, чтобы разогнаться на снижении. На какое-то время цель скрывается из виду, чтобы тут же оказаться точно впереди. Ольга сосредоточенно щелкает переключателями, открывая бомболюки, а я с волнением вижу, что цель быстро погружается. Вот только рубка видна, а вот и перископ исчез буквально у нас перед носом, оставив после себя узкую стрелку расходящегося следа. В этот момент наш аппарат начал «вспухать», освобождаясь от бомб – я поспешил его выровнять.

Через минуту, закрыв бомболюки, Оля выдала направление на аэродром. Судя по расстоянию, горючего как раз хватало. И ещё меня начало трясти – садиться-то придётся ночью. А этот маневр известен мне чисто теоретически.

Тут откуда-то сзади до нас добрались те самые пилот и штурман (думаю, они сидели на местах верхнего и нижнего стрелков) и принялись восторженно вопить о том, что своими глазами видели летящие из воды обломки. Я им не поверил, потому что, во-первых, сумерки, во-вторых – ну что может вылететь из воды с глубины не меньше десятка метров? Да и бомбы у нас были не глубинные.

Сознался я при всём честном народе, что ночному пилотированию не обучен, и уступил место настоящему лётчику. Настоящий штурман тоже вернулся к исполнению своих обязанностей, а мы с Олей пробрались подальше от кабины и устроились поудобней – ещё час лететь. О чем шла речь между нашими «экскурсоводами» – ума не приложу. Но сели мы успешно уже в потёмках. Когда выбрались на поле, было видно, что «идальго» очень огорчён, а пилот со штурманом довольны, словно именинники. Они и позвали нас с собой в просторную палатку, где ждал богато накрытый стол и возбуждённая компания. Только тут я обратил внимание на то, что среди присутствующих трое одеты не в ту форму. А потом пришли снявшие лётную амуницию штурман с пилотом. Они тоже выглядели неправильно. То есть не как все, а как трое особенных.

Не сразу сообразил, что многие фразы произносятся не по-испански, а на каком-то похожем на него языке.

– Хорхе боится, что из-за нашего маленького бомбометания Аргентина вступит в войну с Германией, – сказал штурман, откупоривая бутылку «Белой лошади». – А Педро, – кивок в сторону пилота, – восторженно скорбит о том, что не он сидел у штурвала. То есть скорбит, потому что не он, но в восторге от скорости вашей реакции, дон Хуан. Действия же доньи Хельги просто обворожительны. Чтобы столь своевременно начать бомбометание, нужно иметь просто звериное чутьё.