ОБХСС. Экономическая преступность в СССР

Почуяв, как над ним сгущаются тучи, «большой папа» попросился на заслуженный отдых. Его просьбу удовлетворили, освободив от должности начальника Главторга. Однако это не спасло Трегубова от ареста. 9 сентября 1986 года, уже в эпоху перестройки, гласности и ускорения, Верховный суд РСФСР приговорил Николая Трегубова к пятнадцати годам лишения свободы. Вместе с «большим папой» на скамье подсудимых оказались Петриков, Тверитинов и другие высокопоставленные руководители столичной торговли – всего 25 человек. Ни на следствии, ни на суде Трегубов не признал своей вины. А через восемь лет «большого папу» освободили по амнистии как участника Великой Отечественной войны.

А вот с директором «Елисеевского» гастронома обошлись куда более сурово. Суд приговорил Юрия Соколова к высшей мере наказания с конфискацией имущества и лишением всех наград. В декабре 1984 года приговор был приведен в исполнение. Никакие заслуги Соколова перед Родиной, в том числе и фронтовые, судьи во внимание не приняли. Очевидно, сверху был дан приказ: впаять директору «Елисеевского» на полную катушку – так, чтобы другим неповадно было.

Пройдет всего четыре года – и в Советском Союзе будет принят закон «О кооперации», который фактически легализует теневой бизнес. А еще через пару лет в обществе начнут усиленно насаждать торгашескую философию. Бывшие цеховики и барыги, спекулянты и валютчики станут чуть ли не национальными героями. А идеология обогащения любой ценой будет приветствоваться и поощряться. На этом фоне прегрешения торговой мафии брежневского времени выглядят как невинные шалости. А изъятые у столичных торгашей украшения и заграничное барахло – детский лепет по сравнению с роскошью, которой окружили себя нувориши 1990-х…

Узбекское дело

Предысторию возьмем из показания генерального прокурора СССР Александра Сухарева. Он – главное действующее лицо тех событий. Сухарев вспоминал:

«Борьба с коррупцией разворачивалась все шире и велась невзирая на лица и ранги; современники помнят, с каким одобрением встречал народ известия о заслуженных наказаниях высокопоставленных коррупционеров, переставших быть «неприкасаемыми» (особенно нашумели «рыбное», «елисеевское», курортно-черноморское и другие судебные дела). Были привлечены к уголовной ответственности заместитель министра рыбного хозяйства СССР Рытов, председатель Госкомитета по нефтепродуктам Курамшин, заместитель министра мясомолочной промышленности Тарада, заместитель министра сельскохозяйственного машиностроения Вишняков; только по ростовским, краснодарским и сочинским делам к уголовной ответственности было привлечено более ста пятидесяти руководящих работников».

Дело получило колоссальный резонанс, потому что впервые со сталинских времен в списках преступников (по крайней мере – подозреваемых) фигурировали персонажи с политического Олимпа.

Борьба велась не только путем уголовного преследования; шел процесс самоочищения партии, который, опять же, не сводился лишь к деятельности Комитета партийного контроля при ЦК КПСС. Сухарев рассказывает: «Андропов, намереваясь провести серьезную проверку партийных кадров, «бросил в бой» бескомпромиссного сибиряка Егора Кузьмича Лигачева. Проработавший семнадцать лет первым секретарем Томского обкома партии и будучи с 1976 года членом Центрального Комитета, Лигачев в 1983 году стал секретарем ЦК КПСС и, что еще важнее, заведующим Отделом организационно-партийной работы, своего рода «отдела кадров» ЦК, осуществлявшим кадровую политику в масштабах государства; уже к концу года около пятой части первых секретарей обкомов партии и еще больше союзных министров, не говоря уже о менее высоких управленцах, были сменены. В следующем году Лигачев отправился в Узбекистан, где организовал пленум ЦК компартии республики по проблемам бесхозяйственности, очковтирательства, приписок и коррупции в эшелонах власти, о чем свидетельствовал массовый поток писем и жалоб граждан в Москву. На пленуме ЦК Узбекистана был дан обстоятельный, острый анализ ситуации в республике. Речь шла о партийной и государственной дисциплине, нравственной чистке кадров; принципиальной критике подверглось партийное и советское руководство республики, включая самого Шарафа Рашидова».

Узбекистан стал полигоном антикоррупционных следственных технологий… Столоначальники Туркестана еще в двадцатые годы нередко привлекали внимание чекистов.

Необходимо вспомнить и еще одну предысторию. В 1970-м году Ядгар Насриддинова стала председателем Совета Национальностей и заместителем председателя Президиума Верховного Совета СССР Николая Подгорного. Воспитанница детского дома, безграмотная узбекская девочка стала вторым лицом в советском парламенте, то есть – государственным деятелем мирового масштаба. Для партийного вождя Узбекистана Шарафа Рашидовича Рашидова она стала потенциально опасным соперником.

Первое уголовное дело, связанное со взяточничеством высокопоставленных должностных лиц, прокуратура возбудила в 1975 году: к уголовной ответственности привлекли председателя Президиума Верховного Совета республики и председателя Верховного суда Узбекистана. Тогда-то следственные органы и вышли на председателя Совета национальностей Верховного Совета СССР Ядгар Насриддинову. Следствию удалось собрать достаточно серьезные материалы о получении Ядгар взяток, но в самый последний момент из-за вмешательства Брежнева расследование притормозили. Насриддинову не обвиняли в махинациях, связанных с хлопком. Тут речь шла о другом. Дескать, «Мать узбекского народа» берет взятки от родни подследственных.

В итоге карьера Ядгар развалилась. В молодом, по меркам большой политики, возрасте она стала персональным пенсионером… А через несколько лет следователи и журналисты вернулись и к узбекским шалостям, и к Насриддиновой.

В 1979 году было открыто еще несколько дел. В одном (по обвинению цеховиков объединения «Гузал») фигурировали левые подпольные цеха, в другом, возникшем параллельно, обвинение предъявили начальнику ОБХСС Бухарской области Музаффарову и председателю облпотребсоюза Кудратову. Так заваривалась беспрецедентная узбекская следственная эпопея.

Дело, перевернувшее страну, началось в тихой провинциальной Бухаре. Готовили эту «чистку» в московских кабинетах – главным образом, в КГБ. Узбекское дело, оно же – Бухарское, оно же – Хлопковое, прошло через слом эпох и заметно повлияло на распад Советского Союза. Началось оно на закате брежневской эпохи, когда мало кто мог всерьез помыслить об упразднении державы. Казалось, что нужно просто приструнить национальные элиты. Узбеков выбрали в качестве назидательного примера для других – для Закавказья, Прибалтики, Украины… Но процесс быстро вышел из-под контроля. Узбекское дело стало самым громким антикоррупционным процессом времен горбачевской Перестройки, а завершалось уже на развалинах Советского Союза, в республиках, ставших независимыми государствами. Причем, завершалось не менее драматично, чем начиналось.

Почему в качестве объекта расследований выбрали именно Узбекскую ССР? Коррупция там процветала не больше, чем в республиках Закавказья, а подпольный бизнес явно был слабее, чем в Тбилиси, Баку и Ереване. Видимо, узбеков посчитали «слабым звеном» в цепочке республиканских элит.

Узбекистан давал Союзу «белое золото» – хлопок (его государство покупало у республики по сходной цене, а продавало за валюту в 34 государства), и настоящее золото (республика занимала 2-е место по золотодобыче в стране; только предприятие в Мурунтау – единственное в мире как по мощности, так и по технологии, выпускающей слитки высокой чистоты, – имело мощность 18 миллионов тонн руды в год, из которых получалось 50 тонн золота), а также уголь, медь, нефть. Ежегодный доход республики в начале 80-х составлял 20 миллиардов рублей. Немало!

Но хлопок – дело тонкое. Махинаций и приписок вокруг него всегда возникало немало. Еще 15 января 1948 года министр внутренних дел С.Н. Круглов информировал, что в период уборочной и заготовительной кампании хлопка-сырца 1947 года в Узбекской ССР было привлечено к уголовной ответственности 235 человек. А в числе методов, которые использовались преступниками, назывались хищения с использованием выписок приемщиками хлопка фиктивных квитанций колхозам. За взятки, естественно. Но в сталинские времена чистки шли повсеместно – по очереди. Новая волна чисток началась в конце брежневской эпохи. Ее связывали с энергичной политикой Юрия Андропова – руководителя КГБ. Одним из руководителей «андроповского десанта», посланного в Узбекистан, был Виктор Чебриков – будущий председатель КГБ СССР.

Итак, «Узбекское дело» началось в Бухаре с арестов в органах МВД. Это было не случайно, а явилось целенаправленным ударом по вотчине Николая Щелокова, которую сторонники Андропова уже назначили «главным коррупционным ведомством страны».

По официальной версии, операция стартовала после заявления некой женщины, обвинившей руководство бухарского УВД во взяточничестве. На самом деле, конечно же, все было куда более серьезно. «Отмашку» дали в Москве, там же расписали тактику, а узбекистанский КГБ начал действовать. Судя по всему, он действовал заодно с Москвой, поскольку давно находился в оппозиции к Рашидову и его сторонникам. Его симпатии были на стороне ферганского клана, на который сделала свою ставку и Москва. 27 апреля 1983 года, когда в Бухаре при получении взятки в тысячу рублей был задержан с поличным начальник ОБХСС УВД Бухарского облисполкома Музаффаров. Его доставили в областное УКГБ, а на обыске у него дома в сейфе обнаружили просто астрономические, немыслимые для простого советского человека ценности: 1 131 183 рубля, золотые монеты и золотые изделия, всего на сумму в полтора миллиона рублей. Оказавшись припертым к стенке, Музаффаров начал лихорадочно писать «явки с повинной», сдавая ближайших подельников. На основании его показаний был задержан директор Бухарского горпромторга Кудратов. У него изъяли более полумиллиона рублей наличными и несколько стеклянных фляг с ювелирными изделиями и золотыми монетами, всего на сумму более 4 миллионов рублей. Потом по цепочке аресты и изъятия пошли дальше и выше. Показания Музаффарова были фундаментом всего дела: все строилось на них.

Партийный лидер Узбекской ССР Шараф Рашидов – опытнейший политик – сразу всё понял. Ведь КГБ действовал в обход высшего руководства Узбекистана, выполняя прямое указание Москвы. Явной целью Москвы была смена высшего руководства республики. В Москву полетели тысячи писем, в которых их авторы жаловались на неблагополучное состояние дел в республике практически во всех областях ее жизни. Вскоре после этого в Москву был вызван сам Рашидов с явной целью вручить ему «черную метку». Руководитель Узбекистана сначала согласился подать в отставку, но, когда вернулся в республику, передумал – решил сделать это осенью, после уборки хлопка. Но Кремль не хотел ждать даже недели, а не то что полгода. В итоге аресты в республике продолжились с удвоенной энергией. В их разгар— 31 октября 1983 года – Рашидов скончался. Каких только слухов тогда не было! Говорили и об аресте Шарафа Рашидовича, и, конечно, о самоубийстве. Возможно, что рождались слухи в тех же московских кабинетов… Скорее всего, умер он, как говорится, «своей смертью», но сгущавшиеся над ним тучи ударили по нервной системе. Сердце не выдержало.

Несмотря на то, что через четыре месяцы после смерти Рашидова из жизни ушел и сам Андропов, следственная группа в Узбекистане продолжила свою деятельность, причем с еще большим энтузиазмом. В 1984 году генеральный секретарь ЦК КПСС Константин Устинович Черненко дал согласие на арест Первого секретаря Бухарского обкома партии Каримова. За несколько десятилетий это был первый случай привлечения к уголовной ответственности партийного функционера столь высокого ранга. Хотя Каримов к тому времени успел рассовать свои богатства по тайникам, но московским следователям Тельману Гдляну и Николаю Иванову удалось их разыскать. Вот как они писали об их изъятии: «Со дна арыков, под деревьями в заброшенном саду, в гончарной мастерской, из стен – откуда только не извлекались каримовские богатства. Молочные бидоны, доверху набитые ювелирными изделиями, асбестовые трубы с упакованными в них золотыми монетами, банки из-под кофе с кольцами и ожерельями». Чтобы скрыть огромные приписки по производству хлопка, махинации перекинулись на перерабатывающую отрасль. В Россию под видом хлопка направлялись его отходы – линт и улюк, а то и просто пустые вагоны. Сложилась даже некая система расценок, взятка за пустой вагон составляла 10 тысяч, за вагон с отходами – 5–6 тысяч рублей.

Работали московские «важняки» с перехлестом. Вошли во вкус. К лету 1986 года только за должностные преступления в Узбекистане было привлечено к ответственности 22 тысячи человек. Всего до конца 80-х через чистки там пройдут около 58 тысяч должностных лиц. Были сняты со своих постов 172 работника, входивших в номенклатуру ЦК КПСС, 1813 – входивших в номенклатуру ЦК КП Узбекистана, среди них 52 секретаря обкома (из 65), 408 секретарей горкомов и райкомов партии (70 %). Вместо них пришли новые люди, многие из которых не обладали должным опытом работы. Газетные статьи создавали у миллионов советских граждан впечатление повальной коррупции в Узбекистане практически на всех этажах власти, а также приучали тех же граждан к тому, что узбеки на протяжении долгого времени обворовывали страну, приписывая миллионы тонн хлопка и получая за это миллиарды рублей. Между тем приписки эти на самом деле были, но они имели не узбекские, а общесоюзные корни, а также цифры их были в разы меньше тех, о которых писала резвая перестроечная пресса.

«Хлопковое дело», стало самым масштабным коррупционным делом в СССР. Было осуждено около 4,5 тысяч. Из них 430 руководителей колхозов и совхозов, 84 директора хлопковых заводов, 60 партийных работников и сотрудников МВД и прокуратуры. Самым высокопоставленным фигурантом дела стал первый секретарь ЦК КП Узбекистана Инамжон Усманходжаев, который в 1989 году был приговорен к 12 годам лишения свободы. А министр хлопкоочистительной промышленности Узбекской ССР Усманов и начальник ОБХСС Бухарской области Музафаров были приговорены к высшей мере наказания – расстрелу, который, правда, так и не состоялся. На скамье подсудимых вместе с узбекскими милиционерами оказался зять Леонида Ильича Брежнева, бывший первый заместитель министра внутренних дел. И о его судьбе тоже судачили по всей стране: фамилия-то больно звонкая!

Вскоре после знаменитой 19-й партконференции (она, разумеется, проходила в Москве, в Кремле) были арестованы два ее делегата – первые секретари обкомов: Бухарского обкома – Исмаил Джаббаров, Самаркандского – Назир Раджабов. Через несколько месяцев, 11 января 1989 года, по обвинению во взяточничестве арестовали еще одного делегата партийной конференции – отправленного к тому времени на пенсию Виктора Ильича Смирнова, прежде возглавлявшего среднеазиатский сектор отдела организационно-партийной работы ЦК КПСС. В докладе съездовской комиссии говорилось о двух миллиардах, нажитых хлопковой мафией. Гдлян позже громогласно утверждал, что вернул государству сто сорок миллионов. Председатель комиссии Вениамин Александрович Ярин называл иные цифры: пятнадцать миллионов найдены следователями КГБ, двадцать – группой Гдляна – Иванова.

После столь громких арестов законность в Узбекистане вовсе не восторжествовала. Волна бандитизма буквально захлестнула республику. Только в 1984 году там были зафиксированы 308 вооруженных разбойных нападений, 1406 грабежей и 5101 квартирная кража. К концу десятилетия в республике уже действовало несколько сотен преступных бандформирований, причем практически все они появились после смерти Рашидова. Рост угрожающий! И это при том, что в республике работали десятки следственных групп, сотни опытнейших сыскарей Союза.

Даже на этом фоне особо сильный резонанс получило расследование дела Героя социалистического труда, бывшего генерального директора Папского агропромышленного комбината (Наманганская область Узбекистана) Ахмаджона Адылова (Одилова). Ахмаджон Адылов обвинялся во взяточничестве, хулиганстве, хищениях в особо крупных размерах и издевательствах над людьми. По некоторым данным, Адылов был близким другом первого секретаря компартии Узбекистана Шарафа Рашидова. Дело расследовалось на союзном уровне вплоть до апреля 1991 года, практически – до развала СССР. В феврале 1992 Адылов был реабилитирован, специальным решением правительства Узбекистана, однако 26 июня 1993 года вновь арестован, а четырьмя месяцами позже Кокандский городской суд приговорил его к 4-летнему заключению за хищение пяти тонн удобрений. Через год, когда он уже отбывал этот срок, ему добавили еще 10 лет за «экономические преступления», совершенные им в советское время. Однако сидеть ему пришлось гораздо больше. Хотя назначенный ему срок истек в 1996 году, поскольку, согласно законодательству, отсчитывался с момента ареста, всякий раз, когда наступало время выпускать его на свободу, Адылова судили снова: то за хранение наркотиков, то за неповиновение администрации (в 1997, 2001 и 2004 годах), и «накидывали» еще 3–4 года.

По неизвестным причинам его не коснулась ни одна амнистия. В итоге в независимом Узбекистане он отсидел 16 лет.

5 июня 2008 года в возрасте 83 лет Ахмаджан Адылов окончательно вышел на свободу. Он оказался долгожителем, в этом году Ахмаджану Адылову исполнилось 92 года.

В отличие от других фигурантов «хлопкового дела» – Р. Гаипова, К. Камалова, М. Мусаханова, Б. Рахимова Адылов не лишали звания Героя Социалистического Труда и других советских наград. Хотя пресса его откровенно демонизировала. Придумали даже термин – адыловщина. То есть, преступное превращение социализма в феодализм. В трактовке событий применялись обычные для сенсационной журналистики приемы. Гиперболы, сгущения красок – для борьбы с адыловщиной не жалели ничего. На телеэкраны вышел многосерийный детективный фильм «С любовью и болью» (1989), в котором главный преступник неуловимо напоминал товарища Адылова. Пахан, самовластный барон, гангстер… Всё это было грубым преувеличением.

Перестроечные разоблачения по адресу Рашидова, Брежнева и других высокопоставленных советских деятелей помогли сделать громкое имя многим ранее безвестным писателям, кинорежиссерам, поэтам, публицистам, журналистам, а также двум следователям союзной прокуратуры: Тельману Гдляну и Николаю Иванову. Последние буквально за считанные месяцы благодаря беспрецедентному пиару в СМИ сделали головокружительную карьеру. Уже в 1989-м году комиссия президиума Верховного Совета СССР пришла к выводу, что оба следователя насаждали порочную практику «огульных обвинений во взяточничестве, принуждения подозреваемых и свидетелей к даче так называемых “признательных” показаний путем необоснованных арестов, шантажа и запугивания… Гдлян, Иванов и приближенные к ним следователи нередко допускали оскорбления арестованных, унижение их человеческого достоинства и запугивание расстрелом».

В 1989 году, в дни первого Съезда народных депутатов методы расследования Гдляна подверглись серьезной критике – вплоть до заведения на него уголовного дела о нарушении законности при проведении расследований в Узбекистане. В 1990 году Гдлян был уволен из Генпрокуратуры, исключен из рядов КПСС. Однако в августе 1991 года дело Гдляна было закрыто. В декабре того же года президент Узбекистана Ислам Каримов помиловал всех осуждённых по «узбекскому делу», отбывавших наказание на территории республики.

Жертвой активности Гдляна стал и Егор Лигачев – второй человек в партии. Он, конечно, не оказался под следствием, но даже косвенные намеки погубили блистательную политическую карьеру. Сам Егор Кузьмич рассказывал так:

«Сначала я воспринял нападки следователей Гдляна и Иванова как удар лично против меня, нанесённый с целью выбить из руководящего ядра партии, а заодно сделать на этом свои политические карьеры. Но когда к делу очень активно подключились средства массовой информации, уже имевшие в этот период ярко выраженную политическую окраску, мне стало ясно, что вопрос не только и не столько во мне лично, – речь идёт о том, чтобы скомпрометировать Политбюро в целом! Затем понимание происходящего ещё более углубилось.

Произошло это на первом Съезде народных депутатов СССР, когда в некоторых выступлениях впервые обнаружилось противостояние партии и Советов – кто выше? Когда я услышал эти выступления, мне сразу стало ясно, что начинается какой-то новый этап общественного развития, не предвещающий стране и народу ничего доброго. Нападки Гдляна представили в новом свете: готовится атака на КПСС, задумывается антикоммунистическая кампания.

А время шло вперёд. И стало очевидным, что прицел взят ещё выше! После легализации антикоммунизма обнаружилось главное направление удара со стороны тех политических сил, которые поддерживали Гдляна и Иванова. Вовсе не стремясь возвеличить собственную персону, – мне это вообще не свойственно, – обязан всё же сказать, что именно я был тем человеком в Политбюро, который постоянно выступал в защиту социалистических принципов, против частной собственности и безработицы.

Вот почему, – а в этом я убеждён, – удар следователей был нанесён именно по мне… Клеветническая кампания против Лигачёва серьёзно повлияла на развитие политических событий в стране, более того, можно говорить о том, что она подтолкнула развёртывание клеветнической кампании против коммунистов, КПСС…».

Кампанию «за» Гдляна и Иванова начал журнал «Огонек», продолжили ее телепрограмма «Взгляд» и либеральные программы Ленинградского телевидения. Но, когда вскрылись «сталинские» методы выбивания показаний – стали появляться статьи, ставившие под вопрос деятельность следователей.

В «Литературной газете» в 1989-м вышла статья Ольги Чайковской «Миф». Чайковская – опытнейшая и авторитетная журналистка, мастер «судебной» темы. То есть – весьма серьезный автор. В своей статье она привела письмо директора совхоза А. Раджапова, которого вынуждали признаться в даче взятки секретарю Каракалпакского обкома партии. Раджапов не согласился. И что же? Следователи «стали угрожать мне, – писал Раджапов, – что посадят меня между уголовниками, а им подскажут, чтобы они делали со мной все, что хотят, пусть тебя топчут, убивают (подлинных их слов написать просто невозможно), тогда ты как миленький напишешь все, что от тебя требуют. Пошлость, низменный жаргон, уличный мат и похабщина были для следователя нормой разговорной речи. Если бы мне сказали, что подобное возможно в наше время, вряд ли бы я поверил».

Чайковская писала о тех случаях, когда подследственные не выдерживали угроз, истязаний и подписывали все, что им подсовывали следователи. Некоторые в ходе следствия кончили жизнь самоубийством.

Вскрывался своего рода политический карьеризм следователей. Они пытались набрать очки в перестроечном покере… Того самого Смирнова, бывшего заведующего сектором Отдела оргпартработы ЦК КПСС (именно как человек, близкий к Лигачеву, он заинтересовал следователей), а впоследствии второго секретаря ЦК компартии Молдавии. Он с начала предъявления обвинений откровенно признался, что, действительно, получил от знакомого узбека шкурку ягненка, оплатив ее стоимость. Однако, «раскалывая» его на признание в коррупции, следователи не только оформили злополучную шкурку как взятку, но и домогались признать получение взяток на десятки тысяч рублей; после проверки прокуратурой уголовное дело в отношении Смирнова было прекращено. Лишь второй секретарь ЦК Узбекистана Тимофей Осетров, несмотря на двухлетний мучительный срок пребывания в тюремном застенке, оставался непреклонен и тверд, как гранитная скала, разоблачая карьерные и противоправные методы следователей. Лигачев вспоминал: «Я знал Осетрова как добропорядочного и заслуженного работника партии, но его арест и помещение в следственный изолятор произошли задолго до начала моей службы в прокурорской системе. Впоследствии он потерял здоровье, но был полностью реабилитирован судом; жаль, что слишком поздно мне пришлось принять участие в незавидной судьбе этого прекрасного человека».

Кстати, Гдлян и Иванов говорили о родственных связях Осетрова с Лигачевым…

Гдлян и Иванов перешли к активной обороне. Иванов голосил на весь Ленинград, на весь Союз: «Многие избиратели спрашивают, почему не ведется борьба с мафией в Ленинграде и кто из высших чинов в Москве проходит по уголовному делу. Дело в том, что борьба не ведется потому, что государственная политика сегодня – это политика полного сворачивания борьбы с организованной преступностью. А бороться можно везде. К сведению ленинградцев можно сказать, что в числе лиц, которые фигурируют в нашем уголовном деле, имеется фигура бывшего руководителя Ленинграда товарища Романова. Кроме всего прочего, в деле замелькали такие фигуры членов Политического бюро, как товарищ Соломенцев, товарищ Лигачев, бывший председатель Верховного суда Теребилов. Очень беспокоит на сегодняшний день та ситуация, которая сложилась вокруг Лигачева. Нас очень беспокоит усиление позиций этого человека с учетом того сдвига вправо, который мы наблюдаем в сегодняшней политике, это не может не вызывать существенного беспокойства. Я не говорю о виновности или невиновности этих лиц. Я на сегодняшний день говорю то, что дело в дальнейшем будет свернуто. Я прекрасно себе отдаю отчет в том, что я сейчас говорю. И я готов нести полную ответственность за свои слова».

Послушаем и противоположную сторону. Прокурор Сухарев, который убедился в гдляновских «перегибах», утверждает: «Так, усомнившись в «чистосердечности» показаний Усманходжаева, я трижды участвовал в его допросе, учинил ему очную ставку с бывшим Генеральным прокурором Союза Рекунковым, якобы получившим от него две крупные взятки. И хотя он вскоре отказался от оговора, я, тем не менее, решил еще раз перепроверить первичные показания. Элементарные вопросы о месте вручения взяток, достоинстве денежных купюр, месте их хранения в момент вручения, сначала поставили подследственного в затруднительное положение, а затем вынудили признаться в лжесвидетельстве как вынужденной мере ввиду неоднократных угроз насилия над ним, его женой и дочерью. Расхожее выражения Гдляна и Иванова «намазать лоб зеленкой», т. е. применить статью о высшей мере наказания УК, не раз использовалось для психологического давления с целью вынудить узника дать требуемые показания. Сопоставления протоколов допросов других арестованных выявили идентичность «новаторского» метода расследования, применяемого Гдляном, Ивановым и их подручными».

Прошло время – и в этом сложном деле легенды плотно переплелись с фактами, а факты – с различными трактовками. Вот и Николай Иванов удалился в воспоминания:

«Нашу с Гдляном работу часто связывают с печально известными «хлопковыми делами», к которым мы никакого отношения не имели, Расследованиями по ним занимались следователи из Узбекистана, которые привлекли к ответственности около 30 тысяч человек низшего и среднего звена, что дало повод говорить о геноциде узбекского народа. Мы же за шесть лет следствия привлекли к ответственности и арестовали всего 62 партийных и прочих деятеля. Мы занимались тем, чем сегодня фактически никто не занимается: коррупцией в высших эшелонах власти. Уровень привлекаемых ныне лиц ограничивается самое большее губернаторами. Смысл же нашей работы был таков: недосягаемых быть не должно. Вот почему любое упоминание об успешных расследованиях прошлых лет на фоне нынешнего вырождения прокуратуры сейчас не к месту. И мне понятны мотивы тех, кто и поныне отзывается о нас с Тельманом Хореновичем в негативном плане. Значит, зацепили, не зря работали.

Масштабы хищений и коррупции в Узбекистане нас потрясли, в них были вовлечены миллионы людей. Уголовный закон в подобных ситуациях бессилен, тут нужны политические решения. Такие, как объявление амнистии на территории республики, – с этим предложением мы и обратились к своему начальству. Но от нас отмахнулись и рекомендовали действовать, как по «хлопковым делам», по которым к уголовной ответственности привлекали тысячи «стрелочников». Но этот путь нам казался несправедливым и даже аморальным. Мы решили привлекать к ответственности лишь организаторов преступлений – партийных и советских руководителей, министров, генералов, а взяткодателей, ставших их жертвами, тысячами освобождали от наказания. Этой линии мы придерживались все годы расследования, за что нас и поныне не жалуют коррупционеры.

На 1984 год наметились очередные кандидатуры: первый секретарь Бухарского обкома партии Каримов и министр внутренних дел Узбекистана Эргашев. Однако как только начальство узнало, в каком направлении мы собираемся разворачивать дело, как услышали окрик заместителя Генпрокурора СССР Сороки: такого уровня руководителей еще не трогали. И тогда пришлось пойти на нарушение служебной субординации: мы перестали докладывать наверх о новых криминальных эпизодах, которые выявляли в отношении этих лиц. И лишь когда проделывали всю работу, предъявляли начальству факты об огромных взятках и требовали санкцию на арест.

Дело дошло до Черненко, сменившего на посту генсека Андропова, и добро на привлечение к ответственности узбекских руководителей мы получили. Но при этом были опасения: мы могли этих людей потерять. Многим в таких случаях нашептывали, что им лучше уйти из жизни. И этим породили серию самоубийств. То, что произошло с министром МВД Щелоковым. С Каримовым обошлось – его мы взяли живым. А Эргашева не уберегли – он застрелился.

Мотивы этого и других самоубийств были очень простые: по закону со смертью прекращается уголовное преследование лица. А значит, все богатства, которые он нагреб, остаются семье. Удобно: вроде бы имя сохранил – соучастников не назвал и все миллионы родным оставил. Эта порочная схема была отработана до совершенства. Но мы ее сломали, как только всем фигурантам дали понять: уход из жизни не позволит сохранить преступные ценности и освободить родственников-соучастников от уголовной ответственности. В итоге многим удалось сохранить жизнь – самоубийства тут же прекратились.

Если говорить о масштабе изъятий, которые мы проводили, вспоминаю молочные фляги и бидоны, набитые ювелирными украшениями, золотыми монетами, извлекаемые из гаражей, подвалов, огородов. Многое закупалось партиями. Кстати, тут нам опять пришлось применять ноу-хау. По закону каждую изъятую вещь мы должны были на месте описать и взвесить, на что потребовалось бы несколько недель. Поэтому мы опечатывали эти бидоны, помещали в сейф с двумя ключами: один был у меня, другой у сотрудника КГБ. И потом в спокойной обстановке производили осмотр. Вообще учет и контроль были очень строгими. А когда громили «кремлевское дело», наши обвинители заявили о недостаче. Но из того фокуса ничего не вышло – все золотые монеты, кольца, браслеты, деньги находились в Гохране и Госбанке, куда мы их сдавали по описи».

Вот такая хроника. Любопытно, что на I Съезде народных депутатов Гдлян и Иванов не смогли представить никаких доказательств по мифическому «кремлевскому делу», оказавшись способными лишь на очередную митинговую риторику. Недаром новая комиссия, на сей раз Верховного Совета, образованная на Съезде народных депутатов СССР под председательством Роя Медведева, вынуждена была осудить действия Гдляна и Иванова, и рекомендовала уволить их из органов прокуратуры.

А миллионам советских людей запомнилось другое. Громкое высказывание Гдляна: «Это не Узбекское дело, это кремлевское дело!». Он умело переводил разговор в злободневную политическую плоскость… О политической подоплеке красноречиво свидетельствовал и образ одного из главных фигурантов разоблачений – Юрия Чурбанова.

Чурбанов

Юрий Чурбанов начинал в райкоме комсомола. Служил инструктором в политотделе главного управления мест заключения МВД РСФСР. В ЦК комсомола заведовал сектором по работе с подростками в отделе пропаганды. Когда Чурбанов женился на Галине Брежневой, он был всего лишь подполковником и заместителем начальника политотдела мест заключения МВД СССР. Их познакомил сын министра внутренних дел Щёлокова, Игорь. В ту пору Чурбанов был женат. Ради брака с Галиной Леонидовной ушёл от жены, оставил сына. Молодожёны получили квартиру на улице Щусева, им построили дачу. Карьера зятя генерального секретаря стремительно пошла вверх. Чурбанова сразу произвели в полковники и назначили заместителем начальника политуправления внутренних войск. Через три года после свадьбы он стал начальником политуправления, получил генеральские погоны и орден Красной звезды. Ну, а потом стал генерал-полковником, первым заместителем министра внутренних дел и членов ревизионной комиссии ЦК КПСС. О его служебных качествах говорят каждое. С одной стороны – профессионал, далеко не выскочка. С другой – от близости к генеральному голова его, видимо, малость закружилась. Тем больнее было падать после смерти тестя.

Уже в середине 1985 года Чурбанова перевели из первых замов министра на декоративную должность начальника главного управления внутренних войск по военно-научной работе. А затем отправили на пенсию. Но это была лишь прелюдия. Вскоре его арестовали по всё тому же «узбекскому делу». Он получил двенадцать лет колонии усиленного режима и отправился в места не столь отдалённые. Других, куда более крупных сановников, действительно определявших судьбу страны, миновала чаша сия. Отделались потерей должности и партбилета, быстро ставшего ненужным. Отчего же именно Юрий Чурбанов был избран на роль «козла отпущения»? В чём была его вина?

Еще 15 ноября 1982 года, через несколько дней после смерти Брежнева, как рассказывает сам Чурбанов, его пригласил к себе Юрий Владимирович Андропов и сказал: «Пока я жив, тебя и твою семью никто не тронет». Так и вышло. Но в марте 1985-го пришел Горбачев, и через три месяца его перевели на должность замначальника Главного управления внутренних войск МВД. Уже тогда началось наружное наблюдение за зятем покойного генсека. А после отставки Чурбанов ясно понимал, что арестовать его могут в любой момент.

Случилось это через полгода прямо в кабинете Германа Каракозова, начальника следственной части Генпрокуратуры. Снова предоставим слово Чурбанову:

«Сняли с меня «Ролекс», подаренный Леонидом Ильичом, галстук, подтяжки, шнурки из ботинок вытащили. Я тогда похудел немного, пришлось брюки руками поддерживать. В общем, достаточно унизительно…

Почему я признал несколько эпизодов из тех, что вменяли мне в вину? Как-то раз следователь Гдлян «по дружбе» сказал мне: «Не возьмете на себя хотя бы три эпизода, будет принято решение подвести вас под высшую меру». Я в этой системе не одно десятилетие проработал, так что знал: «намазать лоб зеленкой», то есть расстрелять, могли. И угроза была реальной.

Укрепило меня в том, что сопротивляться бесполезно, свидание с председателем КГБ Чебриковым. Я, сидя в «Лефортово», обратился к нему с письмом. И он приехал! Приводят меня в кабинет начальника тюрьмы, а там Виктор Михайлович, с которым мы были знакомы. С Брежневым он вообще дружил. Обнялись, сели, стали разговаривать. Я просил только одного: разобраться в моем деле по справедливости. Он мне ответил: «Юра, правила ты знаешь. И понимаешь, что без решения политбюро тебя арестовать не могли. А оно, как известно, не ошибается…»

Что я взял на себя? Тюбетейку и халат с золотым шитьем, кофейный сервиз, стоивший рублей сто, наверное. И главное – взятку в 90 тысяч рублей (из первоначальных «полутора миллионов»)».

Впрочем, всё было не так просто. 15 января 1987 г. на первом допросе Чурбанов дал показания о том, что он получил 600 тысяч рублей от пятнадцати не названых лиц. 16 января на втором допросе Чурбанов назвал этих людей поименно и добавил, что получил в разное время еще около 400 тысяч рублей Подробно рассказал о том, как его принимали на дачах у первых секретарей Хорезмского, Ферганского, Самаркандского обкомов партии, как неоднократно получал крупные взятки от первого секретаря ЦК Таджикистана (это все-таки было не только Узбекское дело!) Овезова. 17 января 1987 года Чурбанов дал показания о том, что в течении длительного времени он получал взятки по 5 тысяч рублей от группы сотрудников МВД, которым позднее было присвоено генеральское звание…

Из воспоминаний старшего следователя по ОВД при Генпрокуроре СССР В.Калиниченко:

«Я хорошо помню, как нагнетались страсти вокруг Чурбанова. Каракозов со мной советовался, идти на арест или нет. Я сказал, что, по-моему, это будет ошибочное решение – там больше политической ангажированности и конъюнктуры, чем реальной вины. Тем не менее Чурбанов был арестован. Когда у него на даче делали обыск, туда выехала бригада с отбойными молотками. Ломали стены, вскрывали полы, а привезли единственную ценность – мраморный бюст самого Чурбанова, который ему сделал какой-то скульптор. Возможно, горячий поклонник его как заместителя министра внутренних дел СССР. Обыск на квартире Галины Брежневой вообще не дал никаких результатов. Его полностью снимали на видеокамеру».

Спрашивается для чего понадобилось Чурбанову оговаривать себя, признав более ста (зафиксированных в деле) случаев получения взяток на общую сумму более миллиона рублей, если при проверке выяснилось, что Чурбанов никогда не бывал на дачах секретарей Хорезмовского, Самаркандского и Ферганского обкомов? Более того он даже не разу не посещал эти солнечные края. Что касается секретаря Овезова, то такого вообще не оказалось ни в ЦК, ни в обкоме, ни даже в горисполкоме Таджикистана. Ложными оказались показания Чурбанова и в отношении милицейских чинов, которые, на самом деле, или не числились в кадрах или получили генеральское звание еще до прихода Чурбанова на службу в министерство. Тем не менее, отбросив все небылицы, следователь В.Миртов оставил в деле ряд фактов указывающих на то, что Чурбанов все-таки получал взятки, общая сумма которых составила 656 тысяч рублей. А выдумывание небылиц было его своеобразной тактикой…

Суд постановил: «Чурбанов занимал высокую государственную должность первого заместителя министра внутренних дел СССР и, принимая крупные суммы денег и иные ценности от ряда руководящих работников республики сознавал не только преступный характер подношений, но и мотивы действий этих лиц. По мнению Военной коллегии Верховного суда СССР эти действия должны рассматриваться как взятничество». Суд также установил, что «материально-денежные подношения б. зам. министра МВД Чурбанову Ю.М. оцениваются в сумму 90 тыс.960 руб». 30 декабря 1988 года Военная коллегия Верховного Суда СССР огласила приговор Чурбанову – 12 лет лишения свободы, с конфискацией личного имущества. С 1989 по 1993 гг Чурбанов отбывал наказание под Нижним Тагилом. В 1993 году его условно-досрочно освободили. На некоторое время Чурбанов стал желанным гостем телевизионных программ и газетных редакций… Горестная судьба брежневского тестя и сегодня привлекает публику.

Могила Рашидова

Среди оперативных мероприятий Узбекского дела самым загадочным, жутковатым и бессмысленным было перезахоронение Шарафа Рашидова. Власти вроде бы боялись, что его могила превратится в место поклонения и решили перенести прах бывшего партийного лидера Узбекистана на достойное, но более скромное место. В действительности, в могиле искали ценности. Искали очередные доказательства мафиозной сущности Рашидова…

О тех событиях вспоминает бывший заместитель Генерального прокурора Российской Федерации, государственный советник юстиции 2 класса Олег Гайданов, в то время – молодой перспективный юрист, занимавшийся этим делом:

«Мы же понимали, что это значит, тем более такой авторитет – Рашидов. Мы же понимали, как народ может отнестись и какие могут быть последствия. Поэтому войсками окружили Ташкент, отключили электроэнергию, полностью в городе отключили телефонную связь. Площадь, где был захоронен Рашидов, окружали войска, а внутри войск стояли сотрудники КГБ.

Но нужно было всё сделать по закону, а по закону эксгумация, какие бы ни были основания, должна производиться только с согласия родственников. Его жена, Хурсант Гафуровна, – жива. Но понятно, что жена не даст согласие, тем более жена Рашидова, с её огромной властью, похлеще, чем у Раисы Горбачёвой. А нам было нужно её письменное согласие.

Мы подготовили документ с текстом. Надо ехать к ней. Я понимал все исторические последствия, поэтому потребовал, чтобы со мной был один из руководителей республики. Вызвали Кадырова и приказали ему ехать со мной. Он чуть ли не на колени перед нами упал, мол, мне нельзя, у меня же здесь родственники, мне же здесь жить. Я ему объяснил, что его задача будет только одна – стоять за моей спиной, а за его спиной будут стоять автоматчики. От него не требуется ни одного слова. Но в протоколе должна быть подпись одного из руководителей Узбекистана, так как это – национальная республика.

Мы поехали. Я тогда впервые оказался в квартире Рашидова на улице им. Германа Лопатина. Там здание МВД, а позади стоит дом, где жил Рашидов. Естественно, там всё было уже окружено, техникой обеспечили всех. Полдесятого вечера. Нам докладывают, что всё спокойно. Идем. Какой-то офицер звонит. Открывают. Его супруга дома одна. Сейчас, с высоты прошедших лет, я понимаю, насколько это грязно и тяжело. А тогда мне что – только сорок лет было. Молодой человек с громадной властью, без ограничений, в общем-то. Ей докладывают:

К вам заместитель прокурора республики Олег Иванович Гайданов.

– А зачем? С какой целью?

Всегда, если я где появляюсь, все сразу понимают, что либо арестовывать пришли, либо обыски делать. Я говорю:

– Извините, вот есть поручение из Москвы, я должен Вас ознакомить с этим поручением. Поэтому мы пришли с такой целью.

«Мы» – это кто?

– Я и Гайрат Хамидуллаевич Кадыров.

А Кадыров у меня за спиной где-то там, за порогом остался. Я ему говорю: «Гайрат Хамидуллаевич, ну вы зайдите».

Хурсант Гафуровна приглашает нас войти из прихожей в небольших размеров зал. И, кстати, я удивился. Я у многих великих людей был дома. И я удивился, насколько скромный был дом у Рашидова. Меня это поразило. И вот я вошёл и продолжаю:

«Вы знаете, с не совсем приятной миссией, вернее, с совсем неприятной мы к Вам пришли, но вчера Политбюро ЦК КПСС и Совет Министров Союза ССР приняли постановление. Я прошу Вас ознакомиться с постановлением». Оно нигде не было опубликовано к тому времени. Нам нужно было получить её подпись. Мы понимали, что она не подпишет, конечно. Но мы к этому подготовились. То есть мы могли констатировать, что супруга Шарафа Рашидова с документом лично ознакомлена, всё это сопровождается видеозаписью, аудиозаписью, чтобы были какие-то доказательства, который можно было бы «пришить».

И тут началось. Она вспылила, говорила, что это кощунство. Я опять предложил ознакомиться. В постановлении были разные пункты, в том числе о снесении памятников, но самым главным был третий – перезахоронить. Чтобы перезахоронить, нужно делать эксгумацию. А по закону, эксгумация делается с согласия родственников… Но даже и не это было главное. «Внутри» всего этого была основная сверхзадача, о которой не напишешь в постановлении ЦК: проверить слухи, которые к этому времени распространились достаточно активно, тем более на фоне возрождения националистических интонаций в жизни республики, о том, что Рашидов жив, что вместо Рашидова там захоронен двойник и Рашидов вернётся, что часть «золота-бриллиантов» он увёз, а часть захоронена с этим двойником.

И вот самая главная наша задача состояла в том, чтобы провести судебно-медицинскую экспертизу в течение четырёх часов и установить, действительно ли в могиле лежит Рашидов и есть ли там, кроме самого тела, ещё что-то…

Экспертам (а из Москвы самолётом привезли лучших судмедэкспертов Советского Союза и лучшую специальную технику) сказали, что в их распоряжении три часа. Солдаты разбирают памятник, вскрывается могила, в час ночи гроб с телом отдаётся экспертам, в четыре утра они должны нам дать письменное заключение. Максимум – дополнительно ещё 30 минут. Всё это было настолько жёстко регламентировано, потому что в 5.30 должны были уже захоронить на «Коммунистическом» кладбище и поставить памятник, чтобы к 6.00 всё уже было полностью готово. Всё нужно было сделать с 10 часов вечера до 6 часов утра. Вот этот отрезок времени Ташкент был на военном положении. Столица была окружена, она осталась без связи и электроэнергии».

В результате этой трудоемкой операции прах Рашидова эксгумировали и перезахоронили на Чагатайском кладбище, где покоятся видные деятели культуры и науки, общественно-политические деятели республики. Не стало мемориального комплекса, который мог бы притягивать паломников. Эксперты констатировали, что похоронен там именно Рашидов и никто другой. Золота и бриллиантов в могиле не нашли. Фантазии так и остались всего лишь фантазиями.

И снова Адылов

Самый одиозный фигурант Узбекского дела жив! Жив и главный (по крайней мере, в глазах широкой общественности) застрельщик этого дела – бывший следователь прокуратуры Тельман Гдлян. Через много Гдлян вспоминает Адылова не без уважения:

«Когда мы с ним встречались, пили чай, курили, он открыто, откровенно говорит, он по характеру он мужчина, не проститутка, как некоторые. Он рассказывал, как все было на самом деле. И когда следователь по особо важным делам при генеральном прокуроре СССР вел его дело и дошло до того, что он каждый день писал заявления о том, чтобы вообще его отвели и дали другого следователя. А весь смысл был в том и возмущение Адылова, что: ребята, как же так, вместе совершали, вы сейчас все взваливаете только на меня и на моих братьев, а все остальные чистые и непорочные. И неоднократно, и близкие знают о том, что он писал на имя генерального прокурора о том, чтобы его следственное дело расследовал Гдлян со своей группой. Но понятно, что местные и московские взяточники этого не могли позволить, потому что тогда следствие расширилось бы и углубилось. И он говорил: Тельман, я вам на блюдечке преподнесу всех московских взяточников, где мы им давали, сколько давали, зачем, почему и так далее», – рассказывает Тельман Гдлян. Впрочем, за 25–30 лет он давал слишком разноречивые оценки и комментарии делу, в котором сыграл одну из главных ролей.

Каков итог этого дела? Андроповская борьба с коррупцией, наверное, могла сыграть позитивную роль в истории страны. Но вскоре после смерти Юрия Владимировича все обернулось политическими спекуляциями. А преступления брежневского времени на фоне перестроечной преступности выглядели детскими играми… И сложилось так, что громкое Узбекское дело встало лыком в строку для тех, кто расшатывал власть КПСС и хрупкий мир в многонациональном СССР. А распад страны мало кому принес счастья.

Кинозал

Советские кинодетективы не устаревают. Когда-то их бранила придирчивая критика, но со временем они стали «золотым фондом». Жаль только, что их не становится больше. Приходится довольствоваться уже существующей классикой. Даже, если мы знаем эти фильмы наизусть – не отказываемся от очередного просмотра, чтобы потревожиться и посмеяться. Тут не избежать прилива ностальгии: да, были актёры во время оно! Были режиссеры, музыканты, сценаристы… И был справедливый и здоровый жизненный уклад, без которого такие фильмы не состоялись бы. Вспомним несколько знаменитых и талантливых кинокартин, связанных с деятельностью ОБХСС.

«ДЕЛО РУМЯНЦЕВА» (1955)

Начальник службы эксплуатации автобазу связался с теневыми предпринимателями… Преступники сваливают вину на честного парня, молодого водителя Румянцева. Но полковник милиции Сергей Афанасьев во всём разберётся, и справедливость восторжествует. Артист Сергей Лукьянов создал обаятельный образ настоящего рыцаря правопорядка, рыцаря без страха и упрёка. Многие молодые люди второй половины 1950-х под влиянием этого фильма пришли в милицию, стали оперативниками…

«НОЧНОЙ ПАТРУЛЬ» (1957)

Сюжет классический для того времени – махинации с тканями. В преступной цепочке – фабричный технолог, директор магазина, перекупщики… Опытный комиссар милиции мудро руководит оперативниками, и они выводят на чистую воду группу теневых «бизнесменов». «Дедушка, расскажи мне сказку про ОБХСС!», – просит комиссара милиции внук. В его представлении ОБХСС – это добрый волшебник, который делает жизнь справедливее и честнее.

«ЧЕРНЫЙ БИЗНЕС» (1965)

В этом фильме режиссёра Василия Журавлёва шпионские страсти переплелись с махинациями цеховиков. Многие сюжетные линии взяты из реальных дел Ройфмана, да и Рокотова. Подпольный текстильный цех в психдиспансере – это сила! Но офицеры КГБ в этом фильме выглядят настоящими рыцарями без страха и упрека. Им нет преград. А загнанный в угол махинатор в припадке безумия поджигает свою роскошную приморскую дачу.

«ДВА БИЛЕТА НА ДНЕВНОЙ СЕАНС» и продолжения (1966, 1972, 1976)

Главный герой детективной трилогии режиссёра Герберта Рапопорта – молодой оперативник ОБХСС Александр Алёшин. В этой роли блеснул Александр Збруев. Получился герой интеллигентный, образованный, артистичный, способный к аналитической работе. Его внедряют в преступную среду – и Алёшин выводит на чистую воду подпольных дельцов. Сильное впечатление на зрителей производила изобретательность преступника, спрятавшего сокровища в гробу родной дочери…