Помоги проекту - поделись книгой:
Тут же всплыло воспоминание об обещании, которое я дал Меценату. Меня перекинуло всего на пару месяцев, но за это время Дима мог черт знает чего надумать. Скорее всего, решил, что я все-таки развел его с переселением душ.
Ладно, зайду в интернет-клуб, напишу ему. Но не сейчас, а в последний день. С Мецената станется приехать сюда и начать выяснять, кто отправлял мейл. А встречаться с Димой что-то неохота. Он будет видеть во мне все того же слепого художника, который нуждается в заботе и спасении, а я уже совсем другой. Что поделать, оболочка влияет на меня, деформирует мою внутреннюю сущность. Обратная психосоматическая связь.
Да и мне не слишком хочется увидеть, каков он на самом деле.
А самое главное – о чем нам говорить? Да, оба мы странные, но каждый по-своему. Очень по-своему…
– Сереж, ты меня слышишь?
Ну вот, пока предавался воспоминаниям, проворонил реплику жены. Такое ощущение, что противоженский фильтр достался мне по наследству вместе с головой.
– Прости, задумался. Что?
– Я говорю, художник тот умер. Там темная история. Говорят, его спонсор прикончил. Хотя дело, конечно, замяли, при таких-то деньгах.
Мы шли по пыльной улице, она несла какую-то чушь о гомосексуальных взаимоотношениях в богемной среде, а я старался не упустить ни слова.
«А ведь она несчастна, – подумал я. – Имея под рукой мужа-психолога, обросла кучей комплексов, обжилась в них».
Ну вот, кажется, у меня и тут появилось дело, тяжелое, но благородное.
У самого входа в ресторанчик Али я осторожно притянул ее к себе и поцеловал в щеку.
– Ты чего подлизываешься? – в голосе Тони была подозрительность.
И еще что-то.
«Ты больше не слепой! – напомнил я себе. – Смотри! Глаза, мимика, жесты!»
Глаза, мимика и жесты робко шептали о том, что супруга психолога Супонева соскучилась по поцелуям без повода посреди улицы.
Тоня не знала что и думать. Ее муж, общение с которым давно сводилось к обмену короткими информационными сообщениями да сексу по нечетным пятницам, вдруг начал обращать на нее внимание.
Бедняжку это явно пугало. Особенно когда муж после ужина не пошел по обыкновению посидеть в одном из бесчисленных кафе за стаканом коктейля, а повел ее бродить по отелю, покупать симпатичные безделушки и пахучую парфюмерию.
А потом, когда они вернулись в номер…
– Уфф, – сказала усталая, довольная и встревоженная Тоня, – вот это да. Ты что, любовницу себе завел?
– Ага, – ответил я. – И сейчас валяюсь с ней на кровати в полном изнеможении.
Я обнял ее покрепче и засунул подмышку. И почувствовал, что до конца она так и не расслабилась.
Не форсируя события, я продолжал ухаживать за Антониной весь отпуск. Ей нравилось. Она начала доверчиво улыбаться. Она не искала подвоха, когда я обсуждал с ней, какую экскурсию выбрать (а не решал, по обыкновению, все сам). От секса млела совершенно искренне.
И все-таки не выбиралась из раковины совсем. Я понимал, даже без психологического образования Супонева, что Тоня в любой момент готова нырнуть назад в свой панцирь напускного безразличия и легкой иронии.
Это было обидно. Не могу сказать, что влюбился в нее без памяти, но Тоня мне нравилась. Ее хотелось защитить и спрятать от всех плохих дядь. А когда она улыбалась, что-то внутри меня расправлялось, как цветок под солнечными лучами, и ответная улыбка появлялась сама собой. Тоня заслуживала счастья, и кто его должен обеспечивать, как не родной муж?
За день до возвращения мы поехали на морскую прогулку. Стояли на задней палубе, смотрели в неестественно синее Красное море и болтали, не боясь никого смутить. Экскурсия была для итальяшек, никто нас все равно не поймет.
– Не веришь мне, Тонька, – я гладил ее по загорелому плечу и улыбался профессионально-понимающей улыбкой.
– Верю, – в доказательство она коснулась моей груди щекой. – Ты правда хочешь мне… чтобы я была счастлива, но…
Она слегка пожала плечами, не найдя нужных слов. Вернее, слов, которые бы меня не обидели.
– Но мы вернемся, – помог я, – и все вернется на свои места?
Тоня не ответила, и это было лучшим ответом.
– Я снова буду весь в работе, – говорил я больше для себя, – а ты дома. Будешь ходить в свой бридж-клуб и болтать с подружками по телефону. Восточной мудростью голову себе забивать. По субботам или мы в гостях, или гости у нас. И еще Настя…
– Насте я уже не нужна, – грустно отозвалась Тоня и снова приложилась щекой ко мне. – Она умница. Даже с танцулек вовремя приходит.
Слово «танцульки» она произнесла с еле уловимой завистью. Может, дело в том, что в юности Антонина сама занималась танцами?
– Слушай, – предложил я, – а пошли на танцы!
Тоня оторвала взгляд от гипнотизирующего пейзажа и испытующе посмотрела на меня:
– В «Клеопатру»? Я там буду смотреться ископаемым!
«Клеопатрой» звался местный ночной клуб, куда мы как-то сходили от нечего делать. Там тусовались такие сопливые девчонки, что Тоня мигом затосковала и попросилась в отель, якобы по причине накуренности в помещении.
– Нет, – улыбнулся я, – я имею в виду… давай найдем у нас какой-нибудь танцевальный клуб. Хочу научиться всяким вальсам-тустепам.
Тоня отвернулась к морю, но по ее выразительно замершей спине я понял, что она ждет продолжения. Ей требовалось рациональное объяснение причуды мужа. Без объяснения она решила бы, что я просто треплюсь, чтобы сделать ей приятное.
– У нас же двадцать лет свадьбы! – сказал я, приобнимая супругу. – Хочу сплясать на юбилее!
Плечо под рукой осталось неподвижным. Нужна была более убедительная причина.
– А вообще-то, – виновато вздохнул я, – пора мне что-то с фигурой делать.
И похлопал себя по шаровидному образованию над шортами. Тоня бросила заинтересованный взгляд на мое пузико. Кажется, теперь она поверила в серьезность моих намерений.
– А сможешь? – спросила она насмешливо. – У тебя же график.
– График – нафиг! – процитировал я любимую Супоневскую группу. – Два-три раза в неделю вечер выделить смогу. Ты-то как, хочешь?
Она снова пожала плечами. Но на сей раз плечи ее, кажется, подрагивали от нетерпения.
Больше в тот день мы о танцах не разговаривали. Однако вечером, сразу после неплотного шведскостольного ужина, я повел Тоню в подвал, где раскинулся местный интернет-клуб.
Жена сначала просто удивленно на меня смотрела, а когда поняла, куда мы пришли, стала почти таращиться.
– Будем выбирать секцию, – сказал я, усаживаясь перед свободным монитором.
Тоня бровями выразила окончательное недоумение.
– Ну клуб танцевальный, – пояснил я, – да ты садись, что торчишь?
Жена фыркнула, усаживаясь рядом:
– Ух… А я уж думала, ты мебель покупать решил. «Секцию»!
Сеть работала довольно шустро, и мы уже через пять минут вычислили три места для танцулек, расположенные вблизи нашего дома. Тоня сначала держалась слегка отстраненно, но когда я попытался взять на себя окончательный выбор, воспротивилась.
– Погоди! Нельзя так сразу! Давай отзывы почитаем, про тренеров узнаем…
Я порадовался и даже спровоцировал легкий спор на тему «какой клуб лучше». И дал себя победить в этом споре. Только в конце огорчил очень довольную супругу.
– Извини… Мне нужно почту глянуть.
– Я тебя в кафушке подожду, – Тоня чмокнула меня в ухо и поднялась со стула. – В «Легато».
Я проводил ее взглядом. Возможно, мне показалось, но уходила она легким, танцующим шагом. Не обиделась. За долгие годы она привыкла, что муж-психолог не читает почту своих пациентов в ее присутствии.
Но сейчас меня интересовали не пациенты, и вообще не состояние супоневского почтового ящика. Нужно было выполнить обещание, данное Меценату. Я быстренько завел на бесплатном сервере адрес и начал набирать текст, косясь по сторонам. Не хотелось бы, чтобы в этот момент кто-то заглянул мне через плечо. А вдруг русскоязычный попадется? Фразу Меценат придумал того… с яркой экспрессивной окраской и нестандартным сексуальным содержанием.
И мы действительно записались на танцы!
Тоня в день первого занятия трижды звонила мне по пустяковым поводам, между делом интересуясь, не забыл ли я, чем мы собираемся заниматься вечером.
Я не забыл. Хотя народ ко мне валил, что называется, нескончаемым потоком. Строгая секретарша Валентина Аркадьевна с непреклонностью бетонной стены отфутболивала тех, кто не был записан на сегодня, но они все равно умудрялись прорываться. Якобы просто засвидетельствовать почтение и узнать, «как там на югах» – на самом деле с тайным или явным желанием выплеснуть все, что накипело на их истерзанных душах за время моего отпуска.
Мы с Валентиной проявляли чудеса изворотливости, чтобы не задерживать очередь. Мне это стоило обеденного перерыва. Чего это стоило секретарше, догадаться было невозможно. Валентина Аркадьевна, подтянутая, седовласая, стройная, очень напоминала гимназистку… Нет, скорее выпускницу института благородных девиц (мне довелось побывать там году эдак в 1916-м). С посетителями она управлялась только модуляциями голоса. Складывалось ощущение, что в этой несгибаемой женщине установлен терморегулятор интонаций: от нуля («Проходите, пожалуйста») до минус двухсот пятидесяти («Если вы, молодой человек, еще раз принесете сюда свои кастрюли, я буду вынуждена обратиться в милицию»). Плюсовых интонаций от нее не доводилось слышать ни разу.
Мы с Валентиной прекрасно играли классическую пару «Плохой коп – хороший коп». Клиенты ее откровенно боялись, а многие и жаловались. Я сочувственно кивал, обещал повоздействовать, а возможно, и уволить к черту за нечуткость. Меня горячо благодарили, но к концу сеанса обычно оттаивали настолько, что уже в дверях просили:
– А секретаршу вашу, пожалуйста, не наказывайте! Я же понимаю, у нее работа такая…
Словом, в конце рабочего дня, убегая на танцульки, я искренне пообещал Валентине, что подниму зарплату. Она без улыбки протянула мне лист бумаги и ручку:
– Вот вам, Сергей Владимирович, бумага, пишите приказ.
– Завтра, Валентина, завтра.
– Завтра вы и не вспомните. Вы всегда только в первый день после отпуска о повышении говорите.
На том и расстались. Такая уж у нас, как подсказывала чужая память, традиционная шутка.
В клуб приехали к самому началу занятий, поэтому вступительное слово тренера пропустили. Впрочем, и не переживали по этому поводу. Встали в линию и принялись водить руками и ногами…
…Обратно ехали в молчаливом возбуждении. Я и не ожидал, что от дрыганья ногами может возникнуть такая неподдельная мышечная радость. Тоня щурилась и мурлыкала что-то про себя. Я прислушался: она отбивала счет: «Ча-ча-ча, два, три. Ча-ча-ча, два три…»
Настя уже спала, мы на цыпочках пробрались в спальню.
– Ужинать не будешь? – спросила Тоня.
– Да я, как ни странно, и не голоден.
– А я проголодалась, – жена вдруг обняла меня и принялась недвусмысленно оглаживать…
…Кажется, дочку мы все-таки разбудили. Но она девочка тактичная, поэтому не стала вламываться в родительскую спальню с вопросами, о чем это мы тут кричим.
Дважды в неделю мы отправлялись на танцульки, получая от этого ни с чем не сравнимое удовольствие. Я получал два удовольствия сразу: от движений под музыку и от осознания собственной мудрости. Дело в том, что Тоня на танцах расцветала и становилась лет на пятнадцать моложе.
И это самым положительным образом сказалось на наших взаимоотношениях.
Так продолжалось две недели, а потом супруга неожиданно спросила:
– А можно, я буду еще в понедельник и среду танцевать?
Я задумался и виновато признался:
– Тош, у меня никак не получится.
– Да я вообще-то только про себя говорила… – Тоня уже погасла. – Ладно, извини, это я так…
Весь вечер она старательно делала вид, что все в порядке, но перед сном пожаловалась на головную боль и напилась снотворного. Я лежал рядом с женой, слушал ее неровное дыхание и пытался смоделировать ситуацию.
Теоретически, можно и мне напрячься, танцевать не два, а четыре раза в неделю. Но это временное решение. Тоня в точке неуверенного равновесия. Она пытается выйти из-под моего крыла, сделать что-то сама. Что-то, что позволит ей себя осознать. Пока что у Антонины было все одно доказательство собственного существования – дочка. Любому, кто спросит мою жену: «А что ты сделала в этой жизни?», она молча покажет на Настю, и этого окажется достаточно.
И все-таки, все-таки… Дочка уже большая. Значительная часть того, что она достигла – это не мамина заслуга. И не папина. А еще ей почти восемнадцать, значит, есть вероятность, что скоро она станет совсем отдельным человеком. Со своей судьбой, своей семьей. Наверное, даже со своими детьми. А Тоня останется одна. Только муж и танцы.
Танцы… Там она не просто моя жена. Там она особенная, она, может быть, даже лучшая. Во всяком случае, она кто-то.
И ей хочется увеличить этого «кого-то», дать ему побольше жизни и свободы.
Я лежал и думал, что мне делать с ее судьбой, потому что сейчас все зависело от меня. Представлял разные варианты, выбирал те, что окажутся для Тони более комфортными. И не всё в этих вариантах было хорошо для меня, ее мужа.
– Ничего, – прошептал я, – авось обойдется.
Следующим утром за завтраком я настолько рассеян, что сыплю в чай соль.
– Сереж, что-то случилось? – на лице жены такое неподдельное сочувствие, что я не могу не поделиться заботами.
Поделиться книгой: