Помоги проекту - поделись книгой:
Вася плюнул и пошел один.
В краснокирпичном здании был гараж и там копался в тракторе какой-то мужик в измазанном комбинезоне. Вася поздоровался. Тот посмотрел на него и ответил. Вася с изумлением узнавал в нем вчерашнего Бориса Юрьевича.
— Ну что, устроились? — спросил Юрьевич.
Вася кивнул.
— А где подруга?
Вася засопел, глядя под ноги.
— Ну… Еще не собралась, — сказал он наконец.
— Хорошо, — ответил Юрьевич. — Вон на стенке вешалка с робами, выбирай для нее и для себя, переодевайтесь и поступайте в полное распоряжение Эдуарда Игоревича.
Вася снял пару грязных брезентовых курток и штанов и снова отправился в вагончик. Валя
Он растолкал ее. Валя распахнула глаза, и в них что-то нездешнее мерцало и струилось, так что Вася оторопело молчал.
— Ты чего? — спросила Валя.
— Ничего, робу принес. Одевайся, пошли.
— Роба для рабов, — сказала Валя, с неудовольствием глядя на брезентухи.
— Мы не рабы, — сказал Вася, — а временнообязанные.
— Мама мыла раму, мылом мыла рыло.
Вася натягивал штаны, потом куртку. Валя к робе не притронулась.
— Как хочешь, но я тебя кормить не собираюсь, — сказал Вася и вышел, хлопнув дверью.
Эдик тоже спрашивал про Валю, Вася отвечал, что у нее что-то болит, что-то ей нездоровится, короче. Эдик хмыкал и объяснял, что к чему.
— Вот это шед, — говорил он, указывая на сооружение с двускатной железной крышей и какими-то ящиками внутри. — Один шед, за ним второй, там третий, четвертый. Пошли.
Они вошли внутрь шеда. Резко пахло. Сквозь сетчатые окошки ящиков глазели новозеландцы. Красные. Какие-то карлики, с ужасом подумал Вася. Но это были кролики. В шедах они и обитали. Вася и Валя должны были убирать за ними, поить и кормить их. Вот и все. За это их тоже будут кормить и поить, а еще и приплачивать по пять тысяч. Эдик отвел Васю в дальний угол фермы, где была яма для кроличьего навоза. Вонь стояла невидимым атомным грибом над ямой. Также Эдик показал склад кормов. Кролики были не дураки поесть. В рацион входило много всего: картошка сырая и вареная, сено, солома, брюква, силос, зерно, костная мука, мел, морковь, капуста, соль, ну а летом еще трава, ботва и зеленые ветки.
— Ну и все, поэт, начинай, — сказал Эдик, почесывая русые бакенбарды и ухмыляясь. — Проходишь по шеду и насыпаешь вот столько корму в железные миски, вделанные в клетки. А в другую мисочку — водички. А в эту пазуху — сена. А вот из этого желоба какашки сметаешь, сметаешь — сюда. В ведро. И на тележку с обрезанной бочкой. Ну? Усек? А когда в бочке порядочно наберется какашек, гарцуешь к яме.
Эдик доставал сигареты, закуривал.
— Давай, я погляжу, — сказал с дымом.
Вася зачерпнул комбикорм из ведра и насыпал в миску.
— Много-то не сыпь! — сказал Эдик. — Во-о-т. Так. Сам откуда?
Вася быстро взглянул на него, шмыгнул носом.
— Я-а? — спросил, отводя глаза.
— Ну не кроли же. Они известно откуда — с Новозеландии!
— А я из Австралии, — решил отшутиться Вася.
— Откуда? — переспросил Эдик.
— Оттуда, — ответил Вася.
Эдик пристально посмотрел на него, щурясь.
— Ладно, астронавт, давай продолжай. Приду — проверю.
И он ушел, а Вася ходил сначала между нижним ярусом клеток и насыпал корм, потом взял стремянку и принялся то же делать на втором ярусе. Новозеландцы прядали толстыми ушами и куда-то то убегали, в еще одну будто комнатушку в клетке, то возвращались, тыкались носами в сетку, шевелили усами. Наверное, их беспокоил новый кормилец. Красные кролики были хороши. Действительно, шерсть у них отливала красным, ну точнее светлым шоколадом… Или какао?..
— Вот бы наши удивились, — бормотал Вася. — Зараза… Жалко, нет фотика все запротоколировать, а то и не поверят. Красные в клетках. Ххы-хы-ыыы. При Сталине за такое расстреляли б.
Позже Эдик пришел проверить, что тут наработал Вася. Посмотрел и заругался. В некоторых мисках корма было меньше, а в других больше, и в нескольких мисках уже почти не было воды. Вася снова принялся возиться с кормом. До обеда не управился. А есть уже хотелось зверски. И он направился к гаражу. Но там уже никого не было. Тогда он пошел к небольшому щитовому домику, выкрашенному в салатовый цвет. Подергал дверь, постучался. Никто не открыл. Вася озирался. Направился к другому дому, кирпичному, двухэтажному, с крышей под черепицу. Черный рослый пес встал, увидев его, и подошел к ограде.
— Вот зараза, — шептал Вася, косясь на собаку. — Настоящая собака Баскервилей.
Пес обнажил белые клыки и тихонько зарычал.
Дверь вдруг открылась, и на крыльцо вышла женщина в джинсах и клетчатой рубашке, с распущенными светлыми волосами. Вася поздоровался и спросил, где здесь вообще есть магазин. Женщина ответила, что до ближайшего магазина далековато, пешком не пойдешь. Из-за женщины выглядывала девочка с косичками и бантами, рассматривала с любопытством Васю.
— Что же делать? — спросил Вася.
Женщина посмотрела на часы.
— О, уже время обеда. Вы ведь новый работник? Обед вам дадут у Эдуарда Игоревича, его мама готовит. — С этими словами она показала на светло-зеленый домик.
Вася оглянулся и ответил, что уже был там, дергал дверь — закрыто.
— Да-а? Странно. Хорошо, сейчас я позвоню Надежде Васильевне.
Она попросила девочку принести телефон. Та убежала и вскоре вернулась с мобильником. Женщина позвонила. Некоторое время она молчала, разглядывая Васю, потом слегка улыбнулась и заговорила. Вася ждал, прислушиваясь и поглядывая на пса.
— Ну вот и все, можете идти, — сказала женщина.
Вася снова пошел к салатовому дому с желтыми наличниками. И только взошел на крыльцо, собираясь взяться за ручку, как дверь открылась. В дверном проеме появилась старая женщина в домашнем халате, с повязанной белым платком головой — узлом назад. Она держала пластмассовую коробку в руках, покрытых пигментными пятнами, как и лицо. Взгляд ее был суров.
— Здрасьте, — пробормотал Вася.
Старуха кивнула, протягивая коробку.
— На, держи токо так, а то разольешь, — сказала она.
— А что это? — спросил Вася.
— Еда, что ж еще, — ответила она и посмотрела за Васю. — А где еще один едок?
Вася тоже оглянулся.
— А-а… Сейчас придет.
— Помойте и назад принесите, — сказала старуха и закрыла дверь.
Слышно было, как она звякнула задвижкой. Вася даже не успел поблагодарить. С теплой коробкой он пошел в вагончик. Где-то тарахтел трактор. Вокруг простирались белые поля, точнее, желтоватые уже после долгой зимы. Дорога куда-то уходила. На старых березах каркали вороны. Жизнь была полна тоски и зимней безысходности. Ну, то есть пейзаж… А значит, и жизнь. Вася поежился, бормоча свое: «Проклятье, дерьмо, зараза».
В вагончике
В вагончике воздух снова настыл. Валя сидела, закутавшись в свое и Васино одеяло.
— Вот блин! — воскликнул Вася. — Ты хотя бы печку топила. И чего мое одеяло стащила?
— А что, Фуджик? Что? Нельзя, да? Тебе жалко? Жалко?
— Не жалко…
— А я знаю, ты не жадный!
— Откуда ты меня знаешь? Мы знакомы второй день… Хм. — Вася сам был удивлен.
— Знаю, вижу.
— А вот и не знаешь, — отрезал Вася, ставя коробку на стол и раскрывая ее.
Сразу пахнуло вкусно. В коробке, оказывается, были отделения: для хлеба, для супа, для картошки и жареной колбасы.
Валя потянула носом и откинула одеяла.
— Ой, вкуснотища-то какая у тебя!..
— Только не для тебя, ясно? — строго спросил Вася. — Нюхать можешь, конечно, сколько влезет. А есть я буду один. Ибо сказано твоим Антизаратустрой: кто не работает, тот не ест.
Валя хлопала глазами.
— Васечка, Фуджик… — лепетала она. — Говорится и по-другому: «Посему говорю вам: не заботьтесь для души вашей, что вам есть и что пить, ни для тела вашего, во что одеться. Душа не больше ли пищи, и тело одежды?» Вот как. А еще и так: «Взгляните на птиц небесных: они не сеют, не жнут, не собирают в житницы; и Отец ваш Небесный питает их. Вы не гораздо ли лучше их?» Это любимые речи Мартыновны, про птиц особенно. И все у нас это любили, такие-то слова. Даже Мюсляй, нехристь, повторял, что ага, ага, мы как птицы небесные, пусть и подают нам, голубей же кормят батонами.
Вася безжалостно принялся есть. На ясные карие глаза Вали навернулись слезы.
— Ва-а-ся-а… ты же не такой злой, ты же лучше, зачем так-то себя уродоваешь?
— Ладно. На этот раз так и быть, — сказал Вася. — Иди в зеленый дом с желтыми окошками. Там бабка Васильевна тебя ждет. Но учти, не пойдешь со мной в шеды — ничего больше не получишь.
— Пойду, пойду, — бормотала Валя, торопливо обуваясь. — В шведы, так в шведы, с тобой куда хошь.
— Хыхыхыхх! — засмеялся Вася. — Хыхыхыхх!.. Засел у тебя в голове север.
Валя вышла из вагончика, но тут же вернулась.
— А что ей сказать? От кого я? От тебя?
— От себя. Мы в работниках с тобой у фермера Бориса Юрьевича. Вот и все. По пять тысяч нам будут платить, да еще кормежка. Чем плохо? К половодью получим тысяч десять да и отчалим. Главное, здесь документов не требуют.
Валя снова исчезла, но опять показалась.
— Фасечка, а может, ты за моей коробкой сходишь? Ну? Нууу? А то я боюся. А потом уже вместе будем ходить. Обещаю, обещаю, обещаю. Но не клянусь.
Вася перестал есть.
— Почему это?
— А потому. Потому что от лукавого. И надо только говорить: да и нет, но не клясться. Грех клясться. И небом грех, и Иерусалимом. И даже своей головой нельзя. Потому как не сделать ни одного волоса самому ни белым, ни черным…
— А рыжим? — спросил Вася.
— Он все может.
— Кто, боженька?
— Не поминай, Вася, имя всуе. Семьдесят Второй этого не любит.
— Чего? Кто-кто?
— Ох, Фасечка, сходи, а? Ну пожалуйста, по-жа-луй-ста. А? А?
— Нет, не пойду. Она подумает, что я хочу за себя и за тебя уплетать. Не пойду. Баста.
Валя покорно вздохнула и вошла в вагончик.
— Ты чего?
— Боюся.
— Хыхыхх!.. В туалете под землей жизнь проводить она не боится, вместе с гоп-компанией-то? Там небось у вас и убийцы, воры, насильники всякие. Кликухи какие: Мюсляй, Генерал, Мартыновна… И милостыню клянчить не в лом. А тут — ну белоснежка прямо, дюймовочка. Хыхыхх!
Валя молча сидела и разглаживала ладонью одеяло. Вася передернулся и продолжил обед. Потом бросил ложку.
— Челрт! Проклятье! Ешь, я ко второму не притронулся. Только вымой потом все и отнеси бабке.
И он вышел из вагончика, нахлобучив вязаную шапку. Отправился в шеды. Шведы. Хм. Хых, хы-хы-хы…
До вечера он работал; закончив с кормом и водой, выметал катышки навоза по желобам, собирал в ржавое ведро и ссыпал в разрезанную надвое железную бочку на колесах и с приваренными трубами, потом катил эту тележку в самый дальний край фермы, перебрасывал навоз в яму, дурея от нестерпимой вони. А это еще зима, конец зимы. Что же будет летом?
— Хорошо, что мы к тому времени сдернем отсюда, — говорил Вася. — По рекам в Киев. А то и в море. И прощай, Рашка-замарашка. Рашка-смирительная-рубашка. Почему я в ней должен мучиться?! Только бы Никкор не сдал меня. Убегу, как Бука. Томск — Иркутск — Япония — Америка — Англия… Но, пожалуй, в Японии я и останусь. В бумажном домике. С видом на Фуджи… Хыхыхыхыхыхх!.. И Кропоткин так же убежал. Правда, через север… А! Снова север. Может… может, где-то на севере есть еще неопознанные острова… ну хотя бы один островок… свободы? В южных водах есть один «остров свободы», но свободу там кастрировал Кастро. Как обычно у коммунистов и прочих им подобных… проклятье. Что Пол Пот со свалками черепов простреленных в джунглях, что Мао, что эти мордастые корейцы Чим Бым Ым… Ни Бе Ни Ме про голодающих и мерзнущих сограждан. Зараза…
Поделиться книгой: