Еще одна из рода Болейн

Когда я вернулась в шатер, глаза королевы на мгновение остановились на пустых петлях у меня на груди, но она промолчала.

– Начинают! – воскликнула Джейн. – Очередь короля.

Я увидела – двое поддерживают его, помогая сесть в седло, так тяжелы доспехи. Чарльз Брендон, герцог Суффолк, зять короля, тоже вооружился, и вот уже двое всадников едут к нашему шатру. Король склоняет копье, приветствуя королеву, и так и держит опущенным, проезжая мимо шатра. Он приветствует и меня, я вижу его улыбку сквозь поднятое забрало. На плече из-под нагрудника выбивается что-то белое – я знаю, это кончик шарфа. Герцог Суффолк следом тоже склоняет копье перед королевой, а мне сухо кивает. Анна у меня за спиной тихонько вздыхает.

– Суффолк признал тебя, – шепчет она.

– Похоже на то.

– Конечно признал. Он поклонился. Похоже, король говорил о тебе с ним или со своей сестрой Марией, а уж она сказала мужу. Значит, он настроен серьезно, а как же иначе.

Я оглянулась. Королева смотрит вниз на арену, где король придержал коня. Боевой конь вскидывает голову, переступает с ноги на ногу в ожидании сигнала. Король беспечно сидит в седле, вокруг шлема – маленькая золотая корона, забрало опущено, копье направлено вперед. Королева наклоняется, чтобы лучше видеть. Звучит труба, всадники вонзают шпоры в бока коней, и те срываются с места, так что земля летит из-под копыт. Копья устремляются вперед, как стрелы, летящие в цель, трепещут вымпелы на концах копий, всадники сближаются. Король получает скользящий удар и отражает его щитом, ответный выпад оказывается удачнее – минуя щит, копье короля с глухим стуком бьет в нагрудник Суффолка. Внезапный удар выбивает противника из седла, а вес доспехов довершает остальное – он переваливается через круп лошади и со страшным грохотом падает на землю.

Его жена вскакивает на ноги:

– Чарльз! – И, подобрав, словно простолюдинка, юбки, несется к мужу, без движения лежащему на траве.

– Надо, пожалуй, тоже пойти. – Анна заспешила за своей госпожой.

Я отыскала глазами короля. Оруженосец освобождает его от тяжелых доспехов. Снял нагрудник – и вот мой белый шарф медленно падает на землю, а король ничего не замечает. Сняв ножные латы и наплечники, король на ходу натягивает плащ и спешит туда, где пугающе неподвижно лежит его друг. Королева Мария на коленях, поддерживает голову мужа, пока оруженосец стаскивает с него доспехи. Поднимает глаза на приближающегося брата, улыбается:

– Ничего страшного. Он уже обругал Питера – тот прищемил ему кожу пряжкой.

– Хвала Господу! – отвечает король со смехом.

Двое с носилками уже спешат к ним. Суффолк садится и решительно заявляет:

– Я в состоянии ходить! Будь я проклят, если меня унесут с поля битвы, пока я еще не умер!

– Вот и хорошо. – Генрих поставил зятя на ноги, подбежал еще кто-то, и они повели спотыкающегося Суффолка прочь, поддерживая его с обеих сторон.

– Оставайся, – бросил король сестре через плечо. – Устроим его поудобнее и поищем какую-нибудь повозку.

Услышав приказание, королева Мария остановилась. Тут подбежал королевский паж с шарфом в руках.

– Не сейчас, – резко произнесла королева Мария.

Парень замер в нерешительности:

– Но это он выронил, ваше величество. Когда снимал нагрудник.

Она протянула руку, и паж отдал шарф. Она, с отсутствующим видом комкая шарф в кулаке, посмотрела вслед мужу – король вел его в дом, где сэр Джон Ловик уже торопился открыть двери, позвать слуг, – и направилась обратно к шатру. Я бросилась было к королеве Марии, но замерла, не зная, что мне делать.

– Как он? – спросила королева Екатерина.

Королева Мария нашла в себе силы улыбнуться:

– Неплохо. Голова ясная, кости целы, нагрудник едва погнут.

– Что это у вас?

Королева Мария опустила глаза на измятую ткань:

– Ах это! Король выронил, а паж поднял и отдал мне.

Она раскрыла ладонь, не видя и не слыша ничего, по-прежнему занятая только мужем.

– Пойду к нему, – решила она. – Анна, вы и все остальные можете после обеда остаться с королевой.

Екатерина одобрительно кивнула, и королева Мария поспешила к дому. Проводив ее глазами, королева, как всегда неторопливо, развернула шелк. Тонкая ткань легко скользила между пальцами. И возле бахромы – вышитая ярко-зеленым шелком монограмма: «МБ».

– Видимо, это ваше? – Ее слабый голос был полон презрения.

Она держала шарф двумя пальцами, на расстоянии вытянутой руки, словно дохлую мышь, найденную на дне буфета.

– Давай, – шепнула Анна и подтолкнула меня в спину. – Возьми.

Я сделала шаг вперед. Королева выронила шарф, но я успела подхватить. Жалкий клочок ткани выглядел хуже половой тряпки.

– Спасибо, – смиренно произнесла я.

За обедом Генрих едва взглянул на меня. Несчастный случай поверг короля в меланхолию – придворные уже научились ее опасаться, – столь свойственную еще его отцу.

Королева не могла быть милее и приятней, но ни беседа, ни очаровательные улыбки, ни музыка не могли развеселить короля. Он без смеха наблюдал за ужимками шута, слушал музыку – и пил все больше. Королева никак не могла развеселить его, потому что отчасти сама была причиной его плохого настроения. Он смотрел на жену, женщину на пороге старости, и видел смерть за ее плечом. Пусть она проживет еще десяток лет, проживет сколько угодно – лицо уже покрывается морщинами, месячные скоро прекратятся… Королева прямиком движется к старости, так и не оставив наследника. К чему поединки, песни и танцы, игры весь день напролет, если нет мальчика, принца Уэльского, значит король не исполнил величайший, главнейший долг перед королевством. А бастард от Бесси Блаунт – не в счет.

– Уверена, Чарльз Брендон скоро поправится, – начала королева.

На столе стояли засахаренные сливы и пряное, сладкое вино. Королева сделала глоток, но вряд ли почувствовала вкус: король сидел рядом с ней с искаженным, потемневшим лицом – вылитый отец, а уж тот никогда не любил сноху.

– Не думайте, что это ваша вина, Генрих. Видит бог, поединок был честным, вы даже первым получили удар.

Король повернулся в кресле и холодно взглянул на королеву. Улыбка исчезла с ее лица, но она не спросила, в чем дело. Зрелая и мудрая леди, она не станет расспрашивать рассерженного мужчину о причине гнева. Бесстрашно улыбнулась и подняла бокал.

– Ваше здоровье, Генрих! – с теплотой в голосе произнесла королева. – Благодарю Бога – сегодня не вы получили рану. Бывало, умирая от страха, я бежала из шатра на арену, и сейчас, жалея вашу сестру королеву Марию, я ликую – сегодня не вы получили рану.

– Мастерски сделано, – шепнула Анна мне в самое ухо.

Это сработало. Мрачный взгляд посветлел. Генрих был покорен мыслью, что женщина может так за него волноваться.

– Никогда не видел вас в тревоге.

– Муж мой, я в тревоге день и ночь, но, пока вы здоровы и счастливы, пока в конце концов возвращаетесь домой, на что мне жаловаться?

– Ага, – еле слышно произнесла Анна. – Она дала ему разрешение и обезоружила тебя.

– Что ты имеешь в виду?

– Очнись! Разве не ясно? Она развеяла его дурное настроение и разрешила быть с тобой – если он вернется, когда все будет кончено.

Король поднял бокал для ответного тоста.

– А что будет дальше? – тихонько спросила я. – Ты же у нас все знаешь.

– Он возьмет тебя – ненадолго, – небрежно бросила Анна. – Но ты не встанешь между ними. Тебе его не удержать. Она стара, это правда, но обожает короля, а ему это необходимо. Во времена его юности Екатерина считалась прекраснейшей дамой во всем королевстве. Тебе этого не побороть, такая, как ты, для этого не подходит. Ты мила, почти влюблена в него, что полезно, но я не сомневаюсь – тебе его покорить не удастся.

– А кому удастся? – ошеломленно спросила я – она и вправду меня в грош не ставит. – Тебе, что ли?

Она взглянула на короля с королевой. Так военный оценивает стену перед осадой. Чисто профессиональный интерес.

– Я, пожалуй, смогла бы. Но будет нелегко.

– Он хочет меня, а не тебя, – напомнила я. – Он моей благосклонности добивается. Мой шарф носил на груди.

– И выронил, даже не заметив, – с всегдашней безжалостной точностью заметила Анна. – В любом случае – дело не в его желаниях. Он жаден и испорчен, его можно подбить почти на все, что угодно. Но ты на это не способна.

– Почему это не способна? – возмутилась я. – С чего ты взяла, что сумеешь удержать его лучше меня?

Казалось, ее безупречно прекрасное лицо вырезано изо льда.

– Женщина, которая возьмется управлять им, никогда не должна забывать, что действует по плану. А ты готова получать удовольствие в постели и за столом, в то время как единственным удовольствием должно быть постоянное на него влияние, постоянный контроль над королем. В таком браке нет места плотской страсти, что бы там Генриху ни казалось. А это требует немалого искусства.

Обед закончился в пять часов, и лошади уже ждали перед домом – можно сразу прощаться с хозяином, садиться в седло и скакать в Элтам. Когда мы встали из-за пиршественных столов, я заметила, как слуги сбрасывают остатки хлеба и мяса в большие корзины, чтобы продать их за бесценок возле кухонных дверей. Этот след расточительности и мошенничества тянулся за королем по всей стране, словно слизь за улиткой.

Бедняки приходят посмотреть турнир, ждут, пока двор не отобедает, а потом собираются возле кухонных дверей в ожидании остатков пиршества. Им выносят объедки – ломти хлеба, обрезки мяса, недоеденные пироги. Ничего не пропадет впустую, бедные заберут все. Расчетливо – как свиней разводить.

Именно возможность приработка так привлекает королевских слуг. В любом месте каждый слуга может слегка словчить и отложить что-нибудь на черный день. Последний кухонный мальчишка имеет свой маленький доход от хлебных корок, от жира, капающего с жаркого, даже от подливки. И на вершине этой кучи объедков мой отец – он теперь управляет всеми расходами королевского двора, наблюдает, какую долю получает каждый, и о себе не забывает. Даже у камеристки, приставленной к королеве для мелких услуг, готовой в любой момент соблазнить короля прямо под носом у своей госпожи, причинив ей самое большое горе, которое одна женщина может причинить другой, – даже у нее есть свой доходец. Ее тайный промысел начинается после трапезы, когда никто ни на кого не обращает внимания, тут в дело идут и обрывки любовных залогов, и недоеденные во время любовной игры цукаты.

Мы скакали домой. Солнце садилось, становилось прохладно. Я закуталась в плащ, но откинула капюшон, чтобы видеть дорогу и темнеющее небо, на котором уже показались первые звезды. На середине пути лошадь короля поравнялась с моей.

– Хорошо провели день? – спросил король.

– Вы потеряли мой шарф, – ответила я с обидой. – Паж отдал его королеве Марии, а та – королеве Екатерине. Ваша жена сразу же его узнала и вернула мне.

– Ну и что?

Мне бы вспомнить обо всех мелких унижениях, которым подвергается королева Екатерина, будто это ее королевский долг. Король не слышит от нее ни одной жалобы, только Богу в тихой молитве поверяет она свои горести.

– Это было ужасно. Не стоило давать вам шарф.

– Вы его получили обратно, – отозвался король без всякого сочувствия. – Если уж он вам так дорог.

– Да не в этом дело. – Я уже не могла остановиться. – Теперь королева точно знает, что шарф – мой. Вернула на виду у всех дам, швырнула на землю, я едва успела подхватить.

– Ну и что? – Голос звучит сурово, на лице вместо улыбки угроза. – Что изменилось? Она видела, как мы танцуем, разговариваем. Она видела – я ищу вашего общества, пожимаю вам ручки прямо у нее на глазах. И нечего сейчас ныть и жаловаться.

– Вовсе я не ною! – Я была уязвлена в самое сердце.

– Еще как ноете, – решительно возразил он. – Без всякого на то основания и, смею сказать, без всякого права. Вы мне не жена, мадам, и не любовница. А больше я ни от кого не собираюсь выслушивать жалоб. Я король Англии. Если вам что-то не нравится, всегда остается Франция. Возвращайтесь ко французскому двору.

– Ваше величество, я…

Он пришпорил коня, и тот перешел с рыси на легкий галоп.

– Желаю вам доброй ночи, – бросил он через плечо.

Плащ развевался по ветру, реяли перья на шляпе, и он покинул меня, а я ничего не успела сказать, не смогла позвать его обратно.

Я ничего не рассказала Анне, хотя та ожидала полного отчета. Мы в молчании проследовали из покоев королевы в нашу комнату.

– Не буду ничего говорить, – объявила я непреклонно. – Оставь меня в покое.

Анна сняла чепец и принялась расплетать волосы. Я прыгнула на кровать, сбросила платье, натянула ночную сорочку и скользнула под одеяло, даже не причесавшись и не умывшись.

– Нельзя же так ложиться, – возмутилась сестра.

– Бога ради, – я уткнулась в подушку, – оставь меня в покое.

– Что он сделал? – Анна улеглась рядом со мной.

– Даже и не спрашивай, все равно не скажу.

Она кивнула и задула свечу. Дымок догорающего фитиля достиг моих ноздрей, и мне почудился запах беды. Скрытая темнотой от испытующего взгляда сестры, я перевернулась на спину, уставилась на полог над головой и предалась размышлениям – вдруг король так рассердился, что больше не захочет меня видеть?

Мне стало холодно. Я провела рукой по лицу и обнаружила – щеки мокры от слез. Пришлось вытереться краем простыни.

– Ну что еще? – сонно пробормотала Анна.

– Ничего.

– Ты его упустила! – осуждающе произнес дядя Говард, глядя не на меня, а на большой обеденный стол в парадном зале Элтама.

Наши слуги караулили при входе, и больше никого, кроме пары псов да спящего в золе камина мальчишки, не было. В дальнем конце зала, у других дверей, тоже стояли слуги в говардовских ливреях. Дворец, собственный дворец короля, оказался вполне надежным местом для наших интриг.

– Он уже был у тебя в руках, и ты его упустила! Что ты сделала не так?

Я покачала головой. Слишком глубока моя тайна, чтобы вывалить ее на гладкую поверхность стола, принести в жертву каменному лицу дяди Говарда.

– Я жду ответа! Ты его упустила. Он уже неделю в твою сторону и не смотрит. Что ты сделала не так?

– Ничего, – прошептала я.