Помоги проекту - поделись книгой:
Для объяснения того, почему люди слышат голоса, было предложено много гипотез, причем в разных обстоятельствах могут быть разные причины. Вероятнее всего, что обвиняющие и угрожающие голоса, которые слышат страдающие психозами больные, по природе своей отличаются от голосов, которые иногда – в пустом доме – окликают человека по имени; и эти голоса в свою очередь отличаются от голосов, помогающих нам в минуты крайней опасности.
Слуховые галлюцинации могут быть обусловлены аномальной активацией первичной слуховой коры; это нарушение требует исследования не только у больных с психозами, но и среди психически здоровых людей. До сих пор большинство исследований в этой области проводилось именно на больных шизофренией.
Некоторые ученые предполагают, что слуховые галлюцинации возникают в результате утраты способности распознавать внутреннюю речевую продукцию как свою собственную. (Другой вариант: на фоне генерирования внутренней речи одновременно происходит активация областей слуховой коры, и то, что мы в норме воспринимаем как внутренний монолог, обретает «реальный» голос.)
Возможно, что в мозге существует физиологический барьер или механизм торможения, который в нормальном состоянии не дает нам воспринимать внутренний голос как голос извне. Может быть, у тех, кто постоянно слышит «голоса», этот барьер либо поврежден, либо недостаточно хорошо развит. Вероятно, этот вопрос можно переформулировать и спросить так: почему большинство из нас не слышат никаких голосов? В своей нашумевшей книге «Происхождение сознания связано с разрушением двухкамерного мышления», вышедшей в 1976 году, Джулиан Джейнс утверждал, что сравнительно недавно (по историческим меркам) все люди слышали голоса. Эти голоса рождались в правом полушарии, но левое полушарие распознавало их как голоса внешние. Люди, слышавшие эти голоса, принимали их за «глас Божий». Приблизительно за тысячу лет до нашей эры, по мере развития современного сознания, голоса были интериоризированы[25], и теперь мы распознаем их как наш «внутренний голос»[24].
Есть ученые, которые считают, что слуховые галлюцинации могут возникать вследствие повышенного внимания к мыслительному потоку, который сопровождает поток вербального мышления. Ясно, что «слышать голоса» и «слуховые галлюцинации» – это термины, за которыми скрываются разные по своему происхождению феномены.
Слуховые галлюцинации во многих случаях бывают содержательными – человек слышит голос, который говорит что-то осмысленное, пусть даже подчас тривиальное и напыщенное, однако в подавляющем большинстве случаев содержанием слуховых галлюцинаций оказываются странные нечленораздельные звуки. Вероятно, самой частой слуховой галлюцинацией является феномен, который практически всегда диагностируют как «шум в ушах». Этот практически непрекращающийся звук – жужжание или звон – возникает при потере слуха и подчас становится просто невыносимым для больного.
Восприятие шумов – жужжания, бормотания, щебетания, стука, скрежета, звона, приглушенных неразборчивых голосов – часто связывают с расстройствами слуха; эти звуки усиливаются на фоне таких состояний как бред, деменция, отравление или психологический стресс. У врачей, например, во время напряженных дежурств, когда не удается выкроить ни одной минуты на сон, могут возникать разнообразные галлюцинации любой модальности. Один молодой невролог писал мне, что однажды, после тяжелого тридцатичасового дежурства, ему стали слышаться звуки кардиомониторов и тревожные сигналы аппаратов искусственной вентиляции легких. По возвращении домой он в течение нескольких часов постоянно «слышал» телефонные звонки[26].
Одновременно с голосами и другими воображаемыми шумами люди часто слышат музыкальные фразы или даже целые песни, но многие в своих галлюцинациях «слышат» только музыку или отдельные музыкальные фразы. Музыкальные галлюцинации могут возникать после инсультов, при опухолях мозга, аневризмах мозговых артерий, а также при тяжелых инфекционных заболеваниях, дегенеративных заболеваниях центральной нервной системы и при токсических или метаболических расстройствах. Такие галлюцинации обычно проходят после улучшения общего состояния больного[27].
Выявить причину музыкальной галлюцинации трудно, но у пожилых и старых больных, с которыми мне по большей части приходится иметь дело, музыкальные галлюцинации возникают практически всегда при ослаблении слуха или при полной глухоте. При этом галлюцинации сохраняются после подбора слухового аппарата или после установки кохлеарного импланта[28]. Слух возвращается, но галлюцинации не исчезают. Вот что написала мне по этому поводу Диана Г.:
«Сколько я себя помню, меня всегда преследовал шум в ушах. Это был звук высокой тональности, донимавший меня семь дней в неделю по двадцать четыре часа в сутки. Звук точь-в-точь напоминал стрекот цикад у нас на Лонг-Айленде. В последний год у меня появились, кроме того, музыкальные галлюцинации. Я все время слышу Бинга Кросби, поющего в сопровождении оркестра «Белое Рождество». Песня повторяется снова и снова. Сначала я думала, что слышу пение по радио. Потом я исключила все внешние источники – музыка звучала у меня в голове, и я не могла по собственному желанию ни выключить ее, ни убавить громкость. Но потом, приобретя некоторый навык, я научилась менять слова и темп и даже переключаться на другую музыку. С тех пор я слышу музыку практически ежедневно, чаще по вечерам и подчас так громко, что она мешает мне общаться с реальными людьми. Я всегда слышу только знакомые мелодии – гимны, музыку, которую я исполняла, когда училась игре на фортепиано, и песни моей молодости. Песни я всегда слышу со словами…
Мало того, к этой какофонии недавно прибавился еще один звук – кажется, я слышу, как в соседней комнате работает радио или телевизор. Я слышу голоса, интонацию, паузы, но не могу разобрать слов.
Диана с детства страдает нарушением слуха, которое с возрастом неуклонно прогрессировало. Необычность ее случая состоит в том, что в ее галлюцинациях одновременно присутствуют музыка и речь[29].
Несмотря на то что индивидуальные музыкальные галлюцинации варьируются в очень широких пределах – от тихой ненавязчивой музыки до оглушительного звучания гигантского оркестра, – во всех этих галлюцинациях можно выделить один неизменный ключевой элемент. Во-первых – и это самое главное, – галлюцинаторная музыка всегда воспринимается как звучащая откуда-то извне, и этим она отличается от внутреннего представления или навязчивых мелодий, которые время от времени надоедливо звучат в ушах каждого из нас. Люди, страдающие музыкальными галлюцинациями, часто ищут внешний источник музыки – радио, соседский телевизор или уличный оркестр, – и только после того как им это не удается, начинают понимать, что музыка звучит у них в голове. Многие говорят, что это похоже на звучащий в мозге магнитофон или айпод. Музыка не поддается сознательному контролю, звучит автономно и представляется неотъемлемой частью «я» больного.
Этот навязчивый неуправляемый звук, раздающийся в голове, вызывает изумление, а иногда и страх – страх перед безумием или страх того, что фантомная музыка может быть симптомом опухоли мозга, инсульта или деменции. Этот страх часто мешает больному признаться в том, что у него появились галлюцинации, и, видимо, по этой причине раньше музыкальные галлюцинации считались исключительной редкостью. Только теперь выясняется, что это далеко не так[30].
Музыкальные галлюцинации могут мешать восприятию реальных звуков, и в этом они похожи на шум в ушах. Галлюцинации могут быть такими громкими, что больной перестает слышать обращенную к нему речь. (Никакое внутреннее воображение не может породить звуки, мешающие реальному восприятию.)
Музыкальные галлюцинации часто появляются внезапно, вне связи с какими-то явными пусковыми механизмами. Однако они могут сопровождать шум в ушах или возникать на фоне какого-то внешнего шума – например рева двигателя взлетающего самолета или жужжания газонокосилки, звука реально звучащей музыки или какого-то иного стимула, пробуждающего ассоциации с определенными мелодиями или музыкальными стилями. Одна больная рассказывала мне, что как-то раз, войдя во французскую булочную, она отчетливо услышала «Alouette, gentille alouette»[31].
У некоторых больных галлюцинаторная музыка звучит в ушах непрерывно, у других эти галлюцинации возникают периодически. Эта музыка почти всегда бывает знакомой, но не всегда приятной. Один мой больной в своих галлюцинациях постоянно слышал нацистские марши, что страшно его пугало. Музыкальные галлюцинации могут быть вокальными и инструментальными, классическими и эстрадными, но, как правило, это музыка, которую больной слышал в детстве или юности. Иногда, правда, бывает так, как написал мне один пациент – одаренный музыкант: «Я слышу совершенно бессмысленные музыкальные фразы и мелодии».
Галлюцинаторная музыка может быть потрясающе реальной – обычно больной различает каждую ноту, ловит звучание каждого инструмента в оркестре. Такие точность и детальность галлюцинаций особенно удивительны тем, что могут встречаться у людей, которые в обычном состоянии не способны удержать в памяти даже простую мелодию, а не то чтобы запомнить сложный хорал или инструментальную пьесу. (По всей видимости, здесь можно провести аналогию с невероятной яркостью зрительных галлюцинаций.) Иногда больной застревает на какой-то одной фразе, буквально на нескольких нотах – как будто заело треснувшую пластинку. Одна моя больная слышала часть гимна «Придите, верные» девятнадцать с половиной раз в течение десяти минут (время засекал ее муж), и ее страшно мучило, что она так и не смогла дослушать гимн до конца. Галлюцинаторная музыка может нарастать постепенно и также постепенно стихать, но может зазвучать внезапно с середины такта, а затем также внезапно прекратиться (больные говорят: как будто включили, а потом выключили радио). Некоторые больные подпевают своим галлюцинациям, другие их игнорируют, но это ничего не меняет – музыкальные галлюцинации живут своей жизнью независимо от того, как относятся к ним сами больные. Галлюцинаторная музыка может звучать, несмотря на то что больной в этот момент может слушать и даже играть какую-то другую музыку. Так, например, у скрипача Гордона Б. музыкальные галлюцинации могли возникать во время концерта, когда он играл совершенно другую пьесу.
Музыкальные галлюцинации имеют тенденцию к расширению и разнообразию. Все может начаться со знакомой старой песни. Через несколько дней или недель к ней может присоединиться другая песня, потом третья и так далее, до создания целого репертуара музыкальных галлюцинаций. При этом часто меняется и сам репертуар – какие-то песни выпадают, а вместо них появляются новые. Остановить или запустить галлюцинацию усилием воли невозможно, хотя иногда некоторым больным удается заменить одно галлюцинаторное музыкальное произведение другим. Так, один больной, говоривший, что у него в голове целый «музыкальный ящик», обнаружил, что может произвольно менять в нем пластинки, при условии, что произведения совпадают по ритму и стилю. Правда, этот человек не мог вообще выключить свой «музыкальный ящик».
Длительное пребывание в абсолютной тишине или в условиях монотонного шума тоже может вызвать слуховые галлюцинации. Один из моих больных жаловался, что такие галлюцинации возникают у него, когда он уединяется, чтобы медитировать, или во время длительных морских путешествий. Джессика К., молодая женщина, не страдавшая нарушениями слуха, писала мне, что ее галлюцинации возникают на фоне монотонного шума:
«Когда я долго слышу шум – например звук бегущей воды или жужжание кондиционера, – я, кроме всего прочего, начинаю слышать музыку или голоса. Я слышу их очень отчетливо, настолько отчетливо, что на первых порах ходила по дому, чтобы найти невыключенный приемник. Правда, если я слышу песню или разговор (а он всегда звучит так, как будто это работает радио, а не говорят живые люди), то я никогда не могу разобрать слов. Их я не слышу никогда, если только они органично не встроены в шум и если нет никаких других посторонних звуков».
Музыкальные галлюцинации редко встречаются у детей, но однажды я наблюдал мальчика по имени Майкл. У него музыкальные галлюцинации начались в возрасте пяти или шести лет. Музыка звучит у него в ушах непрерывно, захлестывает его и часто мешает сосредоточиться на чем-то другом. Намного чаще музыкальные галлюцинации возникают в зрелом возрасте – в отличие от «голосов», которые, как правило, возникают в раннем детстве и сопровождают больного всю оставшуюся жизнь.
Некоторые люди, страдающие музыкальными галлюцинациями, находят их мучительными, большинство же смиряются и привыкают с ними жить. Отдельным больным такие галлюцинации даже доставляют удовольствие. Эти больные считают, что музыкальные галлюцинации оживляют и обогащают их жизнь. Айви Л., очень живая и красноречивая пожилая леди восьмидесяти пяти лет, какое-то время страдала зрительными галлюцинациями, после того как ослепла от дегенерации желтого пятна, а потом, по мере снижения слуха, начала переживать музыкальные и простые слуховые галлюцинации. Миссис Л. писала мне:
«В 2008 году моя врач выписала мне пароксетин – для лечения состояния, которое она назвала депрессией, а я считала просто тоской. Как раз тогда, после смерти мужа, я переехала из Сент-Луиса в Массачусетс. Через неделю после начала приема пароксетина – я в это время смотрела по телевизору Олимпиаду – я вдруг услышала тихую медленную музыку, сопровождавшую соревнования пловцов. Я выключила телевизор, но музыка осталась, и с тех пор не прекращается ни на минуту. Я не слышу ее только во сне.
Когда я пожаловалась на эти галлюцинации врачу, она назначила мне зипрексу, сказав, что, вероятно, это поможет. В результате я стала по ночам «видеть» над собой темно-коричневый пузырь на месте потолка. Доктор сменила лекарство, и я начала видеть в ванной какие-то прозрачные тропические растения. Я перестала принимать лекарства, и зрительные галлюцинации исчезли. Но музыка осталась.
Нельзя сказать, что я «припоминаю» эти песни. Музыка играет в доме так же громко и отчетливо, как если бы ее проигрывали на компакт-диске или исполняли в концертном зале. В больших помещениях, например, в супермаркете, музыка становится громче. Я не могу разобрать слов и не могу понять, кто эти песни исполняет. Голосов я никогда не слышала, но один раз я отчетливо услышала, как кто-то окликнул меня по имени. Это случилось, когда я дремала.
Были моменты, когда я слышала звуки дверных и телефонных звонков, зуммер будильника – хотя в эти моменты ничто не нарушало тишины. Сейчас все эти галлюцинации прошли. Кроме музыки я в настоящее время иногда слышу стрекотание кузнечиков, чириканье воробьев, а иногда мне кажется, что под окнами на холостых оборотах ревет большой грузовик.
Во время всех этих переживаний я полностью отдаю себе отчет в их нереальности. Я разбираюсь с финансовыми счетами, езжу на машине, занимаюсь домашними делами. Эти слуховые и зрительные расстройства не мешают мне поддерживать связный разговор с другими людьми. С памятью в это время тоже все в порядке, хотя иногда я могу забыть, куда сунула какую-нибудь бумажку.
Я могу «войти» в мелодию, о которой думаю. Музыка может включиться в ответ на случайно услышанную музыкальную фразу, но остановить начавшуюся галлюцинацию я не в силах. Я не могу остановить звучание «пианино» в платяном шкафу, или «кларнета» на потолке, или бесконечно звучащий гимн «Боже, благослови Америку». Когда я просыпаюсь, у меня в ушах неизменно звучит «Доброй ночи, Ирен». Но я живу с этими галлюцинациями и приспособилась к ним».
Исследования, проведенные с помощью позитронной-эмиссионной томографии и функциональной магнитно-резонансной томографии, показали, что, как и при восприятии реальной музыки, музыкальные галлюцинации обусловлены активацией обширных нейронных сетей, охватывающих множество областей головного мозга – слуховые области, двигательную кору, зрительную кору, базальные ганглии, мозжечок, гиппокамп и миндалину. (Прослушивание музыки или игра на музыкальных инструментах требует участия большего числа областей мозга, чем любой другой вид деятельности, и именно поэтому музыкальная терапия помогает при самых разнообразных нарушениях.) Эта музыкальная нейронная сеть может активироваться непосредственно, как в случаях джексоновской эпилепсии, при высокой температуре и делирии[32], но в подавляющем большинстве случаев музыкальные галлюцинации возникают при ослаблении существующих в норме тормозных механизмов. Самый частый случай – это слуховая депривация на фоне глухоты. Таким образом, музыкальные галлюцинации пожилых, страдающих глухотой больных по своей природе аналогичны галлюцинациям при синдроме Шарля Бонне.
Но, несмотря на то что физиологически музыкальные галлюцинации глухих и зрительные галлюцинации при синдроме Шарля Бонне очень похожи, они все же сильно отличаются друг от друга феноменологически, и этим еще раз подчеркивается значительное отличие нашего зрительного мира от мира музыкального. Разница эта проявляется в способах, какими мы воспринимаем, припоминаем и воображаем зрительные и музыкальные образы. В нашем распоряжении нет заранее созданного по определенному образцу, собранного в единую конструкцию визуального мира: нам приходится – по мере наших сил – каждый раз воссоздавать его заново. Построение визуального мира включает в себя анализ и синтез на многих функциональных уровнях головного мозга, начиная с восприятия линий и углов и заканчивая приданием им определенной ориентации в затылочной коре. На самом высоком уровне – в области нижневисочной коры – происходит анализ и распознавание реальных сцен, предметов, животных, растений, букв и лиц. Сложная зрительная галлюцинация требует согласованного взаимодействия всех этих элементов для их сборки, коррекции и повторной сборки.
Музыкальные галлюцинации не таковы. Конечно, в восприятии музыки играют роль отдельные функциональные системы, отвечающие за восприятие высоты тона, тембра, ритма и т. д., но музыкальные нейронные сети головного мозга работают все вместе и одновременно, а элементы – мелодический контур, ритм или темп – не могут значительно меняться без потери узнаваемости музыки. Мы всегда оцениваем музыкальное произведение как единое целое. Каковы бы ни были процессы первоначального восприятия и запоминания музыки, если музыкальное произведение отложилось в памяти, то оно остается в ней не как конгломерат различных элементов, но как процедура его исполнения. Музыка проигрывается,
5. Паркинсонические иллюзии
В своей знаменитой, вышедшей в 1817 году, книге «Эссе о дрожательном параличе» Джеймс Паркинсон описал ныне носящую его имя болезнь как страдание, поражающее двигательную сферу, но оставляющее нетронутыми чувства и интеллект. За прошедшие после этого полтора столетия в медицинской литературе не было практически ни одного упоминания о расстройствах восприятия и о галлюцинациях у пациентов, страдающих болезнью Паркинсона. Однако в конце 80-х годов врачи начали понимать (только в результате тщательного опроса, так как больные неохотно признаются в галлюцинациях), что приблизительно треть таких больных переживают галлюцинации. Этой проблеме были посвящены статьи Жиля Фенелона и других специалистов. В то время практически все пациенты с болезнью Паркинсона получали леводопу, препарат, восполняющий дефицит дофамина в мозге больных паркинсонизмом.
Опыт лечения паркинсонизма я приобрел в самом начале медицинской карьеры, работая с пациентами, описанными в книге «Пробуждения». Правда, те больные страдали не классической болезнью Паркинсона, а намного более сложным синдромом. Все эти больные перенесли летаргический энцефалит, пандемия которого разразилась после Первой мировой войны. У значительной части этих пациентов (иногда спустя много лет) развился постэнцефалитический синдром, включавший не только тяжелую форму паркинсонизма, но и множество других расстройств. Мои больные оказались более чувствительными к леводопе, чем больные с классической болезнью Паркинсона. У многих больных – после начала терапии леводопы – начались яркие сновидения и ночные кошмары. Часто это было первым эффектом лекарства. У некоторых больных, кроме того, появились зрительные иллюзии и галлюцинации.
Начав принимать леводопу, Леонард Л. стал видеть лица на экране выключенного телевизора, а под потолком повисла панорама городка на Диком Западе. Стоило Леонарду взглянуть на городок, как он тут же оживал – люди входили и выходили из домов, а по улицам гарцевали ковбои.
Марта Н., еще одна больная, перенесшая в юности летаргический энцефалит, начала «шить» мнимыми иголками и нитками. «Смотрите, какое чудесное покрывало я сшила, – сказала она мне однажды во время обхода. – Смотрите, каких драконов я вышила, а это – в загончике – единорог». Рассказывая, больная водила в воздухе руками, очерчивая невидимые контуры «вышивки». «Вот возьмите, это вам», – сказала она, вручая мне свой призрачный подарок.
У Герти К. галлюцинации (особенно после добавления к леводопе амантадина) были не столь радужными. Через три часа после приема первой дозы леводопы пациентка пришла в сильное возбуждение, сопровождавшееся яркими галлюцинациями. Герти кричала: «На меня едут машины, они меня давят!» Она видела и какие-то лица – «похожие на то появляющиеся, то внезапно исчезающие маски». Иногда на лице Герти появлялась блаженная улыбка, и она говорила: «Смотрите, какое красивое дерево, какое красивое!» При этом по ее щекам текли слезы искреннего умиления.
В противоположность больным постэнцефалитическим синдромом, пациенты с классической болезнью Паркинсона обычно не страдают зрительными галлюцинациями; они появляются через месяцы, а иногда и годы, после начала медикаментозного лечения. Мне приходилось наблюдать несколько таких больных – их галлюцинации были преимущественно (но не всегда) зрительными. Иногда вначале галлюцинации бывают простыми – больные видят сетку, или филигрань, или другие геометрические узоры, но бывает, что и с самого начала галлюцинации имеют сложное содержание – животные или люди. Эти галлюцинации могут быть невероятно яркими и правдоподобными (один мой больной сломал руку, погнавшись за галлюцинаторной мышью). Но постепенно больные учатся отличать галлюцинации от реальности и начинают их попросту игнорировать. В то время я не смог найти в медицинской литературе упоминаний о таких галлюцинациях, хотя были статьи, в которых утверждалось, что леводопа может вызывать «психотические состояния». Но уже к 1975 году я обнаружил, что приблизительно четверть моих больных, страдавших классической болезнью Паркинсона и принимавших леводопу и другие агонисты дофамина, были психически здоровы и тем не менее страдали галлюцинациями.
Эд В., конструктор, стал страдать галлюцинациями через несколько лет после начала приема леводопы и других агонистов дофамина. Сам больной сразу понял, что это галлюцинации, и отнесся к ним с изрядной долей юмора, любопытства и удивления. Тем не менее один из лечащих врачей – абсолютно неправомерно – диагностировал «психоз» у больного.
Очень часто больной чувствует себя «на грани галлюцинации» и переступает эту грань ночью или в моменты утомления или скуки. Однажды, когда мы вместе обедали, у В. возникло сразу несколько, как он их называет, «иллюзий». Мой синий свитер, брошенный на спинку стула, стал казаться В. каким-то химерическим животным со слоновьей головой, длинными синими клыками и маленькими крылышками. Миска с лапшой стала похожа на человеческий мозг (что, впрочем, никак не отразилось на аппетите моего сотрапезника). На моих губах ему виделись «буквы – как будто их печатают на телетайпе. Буквы складываются в слова, но я не могу их прочитать». Эти слова не совпадали со словами, которые я произносил. Больной сказал, что такие вещи возникают у него внезапно, без каких-либо поводов и причин, и не зависят от его воли. Больной не может подавить или прекратить эти видения, просто закрыв глаза. Как правило, образы бывают приветливыми и дружелюбными, но иногда пугают больного. Впрочем, за несколько лет он привык не обращать на них внимание.
Иногда «иллюзии» превращаются в истинные галлюцинации. Содержанием одной из них стала его кошка, которую на несколько дней пришлось отвезти в ветеринарную лечебницу. Эд продолжал видеть ее дома. Несколько раз в день кошка появлялась откуда-то из тени, проходила по комнате, не обращая ни малейшего внимания на хозяина, а затем снова скрывалась в тени. Эд сразу понял, что это галлюцинация, и не пытался пообщаться с кошкой (хотя сам феномен возбудил у Эда большой интерес). Когда домой вернулась настоящая кошка, то фантом исчез[33].
Помимо таких изолированных и редких галлюцинаций у пациентов с болезнью Паркинсона могут развиваться сложные, изощренные галлюцинации с пугающим, а иногда и параноидальным содержанием. Психоз такого рода развился у Эда в конце 2011 года. У него начались галлюцинации людей, входящих в его спальню «откуда-то из потайной комнаты за кухней». «Они нарушают мое уединение, – говорил Эд. – Они занимают мое личное пространство. Эти люди интересуются мной – делают какие-то записи, фотографируют меня, роются в моих бумагах». Иногда они занимаются сексом – среди них есть одна очень красивая женщина. Иногда они – втроем или вчетвером – ложатся в постель Эда, когда его там нет. Эти призраки никогда не появляются, если у Эда реальные гости или когда он слушает музыку или смотрит свои любимые телевизионные передачи. Эти люди никогда не следуют за Эдом, если он выходит из спальни. Сам он часто принимал их за реальных людей и даже мог попросить жену приготовить кофе для гостей. Жена всегда знает, что во время галлюцинации Эд словно цепенеет и начинает следить глазами за какими-то только одному ему видимыми предметами. Мало того, Эд начал разговаривать с ними, точнее – обращаться к ним, так как они никогда ему не отвечали.
Невролог, у которого наблюдался Эд, предложил сделать паузу в лечении и на какое-то время перестать принимать противопаркинсонические средства, но когда Эд попробовал это сделать, у него начала нарастать скованность и заторможенность речи. Тогда Эд решил снижать дозу постепенно, и через два месяца, когда доза леводопы стала вдвое меньше, галлюцинации, страхи и психоз полностью прошли.
Эд часто описывает какое-то невидимое «присутствие» чего-то справа, несмотря на то что он не в состоянии увидеть это нечто.
Профессор Р., который превосходно чувствовал себя на леводопе и других противопаркинсонических препаратах, тоже отмечает присутствие какого-то «компаньона» (как он сам называет это) справа, непосредственно на границе поля зрения. Присутствие какого-то человека чувствуется так отчетливо, что Р. иногда резко поворачивается вправо, чтобы увидеть незнакомца, но там никого не оказывается. Но самая примечательная иллюзия Р. – это превращение печатного текста: букв, слов, предложений – в нотные знаки. Впервые это случилось около двух лет назад. Он читал книгу, на секунду отвлекся, а когда снова посмотрел на страницу, то увидел вместо букв ноты. С тех пор подобное повторялось не один раз, но такую иллюзию можно спровоцировать, если несколько секунд пристально смотреть на текст. Иногда в нотный стан превращается темная кайма коврика в ванной. Что-то всегда превращается в ноты – строчки или линии, – то есть они не возникают на пустом месте, и именно поэтому Р. считает их иллюзиями, а не галлюцинациями.
Профессор Р. – очень хороший музыкант. Он научился играть на рояле в возрасте пяти лет и до сих пор играет по нескольку часов в день. Иллюзии вызывают у него большой интерес, и он не раз пытался записать и сыграть ноты своих иллюзий. Лучше всего это удается, если он кладет газету на пюпитр и начинает играть сразу, как только буквы превращаются в ноты. Сыграть эту «музыку» оказалось практически невозможно, так как она изобиловала знаками крещендо и деменцэндо, при том что мелодия должна быть сыграна на три октавы выше «до» первой октавы, то есть на десяток линеек выше нотного стана[34].
Психотерапевт Говард Х. писал мне, что, вскоре после того как ему был поставлен диагноз «болезнь Паркинсона», у него начались тактильные галлюцинации:
«Я начал чувствовать, что поверхности различных предметов стали, при их ощупывании, казаться мне покрытыми пушком наподобие персиков или перьевой подушки. Эта пленка порой напоминала сахарную вату или паутину. Иногда пушок или паутина могут стать невероятно толстыми, и когда, например, мне приходится наклониться, чтобы поднять с пола упавший со стола предмет, мне кажется, что моя рука погружается в толстый слой этого «пуха». Когда я пытаюсь стряхнуть этот пух с рук, я вижу, что на них ничего нет, но в то же время отчетливо чувствую его на руках».
В 2008 году ко мне на консультацию пришел художник Том К. За пятнадцать лет до этого визита Тому был поставлен диагноз «болезнь Паркинсона» и назначено соответствующее обычное лечение. Два года спустя у Тома началось «нарушение восприятия», как он сам это называет (подобно многим больным он тщательно избегает употреблять слово «галлюцинации»). Том очень любит танцевать – он считает, что танец, хотя бы на время, расковывает его, освобождает от пут паркинсонизма, оживляет и поднимает настроение. Первое искажение восприятия он обнаружил в ночном клубе, когда ему стало казаться, что кожа других танцоров покрыта татуировками. Сначала он подумал, что это настоящие татуировки, но через несколько минут они начали светиться, а затем вращаться и менять форму. В этот момент Том понял, что это галлюцинация. Будучи художником и психологом, Том был сильно заинтригован, но одновременно и испуган, так как решил, что это лишь начало и вслед за этой появятся и другие, не поддающиеся контролю галлюцинации.
Однажды, сидя за столом, Том вдруг увидел на экране своего компьютера изображение Тадж-Махала. Том смотрел не отрываясь, и изображение постепенно становилось все более живым, реальным и красочным. Одновременно в ушах зазвучала тихая музыка – по мнению Тома, это была храмовая индийская музыка.
На другой день, лежа на полу и глядя в потолок, Том вдруг увидел, что флуоресцентная лампа начинает превращаться в старинные черно-белые фотографии. На фотографиях были запечатлены члены семьи Тома и какие-то незнакомцы. «Я был настолько скован своим паркинсонизмом, что мне просто не оставалось ничего делать, как смотреть». Впрочем, Том получил от галлюцинаторных фотографий огромное удовольствие.
Если у Эда В., Тома К. и профессора Р. галлюцинации оставались где-то на грани нарушения восприятия, то Агнес Р., семидесятипятилетняя женщина, страдающая болезнью Паркинсона двадцать лет, одержима самыми настоящими, истинными зрительными галлюцинациями. Сама себя она называет старым спецом по галлюцинациям. «Я вижу множество самых разнообразных вещей, которым я очень радуюсь, – они просто очаровательны и нисколько меня не пугают». В приемном отделении госпиталя она, например, видела, как пять или шесть женщин примеряют меховые шубы. Рост, фигуры, стать и движения женщин были абсолютно естественными и казались реальными. Агнес понимала, что это галлюцинация, только потому, что женщины и их действия абсолютно не соответствовали контексту обстановки. Кому же придет в голову мерить шубы в жаркий летний день в лечебном учреждении? В общем, Агнес не утратила способность отличать свои галлюцинации от реальности, но из этого правила бывают и исключения: однажды, увидев, как на обеденный стол вспрыгнуло какое-то черное мохнатое животное, Агнес в испуге подскочила на месте. В другой раз, во время прогулки, она резко остановилась, чтобы не столкнуться с человеком, который вдруг вырос перед ней, но оказался всего лишь галлюцинацией.
Чаще всего Агнес наблюдает галлюцинации из окна своей квартиры, расположенной на двадцать втором этаже. Отсюда она «видела» каток – на крыше (реальной) церкви; «людей на теннисном корте» – на крыше соседнего дома и людей, работающих прямо у нее за окнами. Этих людей Агнес не узнает, а сами они спокойно занимаются своими делами, не обращая на нее ни малейшего внимания. Сама она наблюдает эти галлюцинации иногда равнодушно, а иногда с удовольствием. (Мне кажется, что галлюцинации помогают ей убить время – время, которое тянется теперь невероятно долго, – после возникновения трудностей с передвижением и чтением.) Эти видения, говорит Агнес, не похожи ни на грезы, ни на сновидения, ни на фантазии. Агнес – большая любительница путешествий и очень любит Египет, но у нее ни разу в жизни не было «египетских» галлюцинаций.
В галлюцинациях этой больной нет никакой закономерности – они могут появиться в любое время суток, в то время, когда она общается с другими людьми или когда она одна. Галлюцинации не имеют никакого отношения к текущим событиям, к чувствам, мыслям; галлюцинации никак не связаны с настроением или временем приема лекарств. Галлюцинаторные образы накладываются на изображения реальных предметов и исчезают вместе с ними, когда Агнес закрывает глаза.
Действительно ли все эти последствия возникают исключительно по причине приема леводопы? Это маловероятно, так как леводопу назначают и при других заболеваниях – например при дистониях, – но при этом у больных не бывает никаких галлюцинаций. Есть ли какие-то особенности у мозга больных паркинсонизмом или по меньшей мере у некоторых больных, которые предрасположены к появлению зрительных галлюцинаций?[35]
Паркинсонизм очень часто рассматривают как чисто двигательное расстройство, но при этом заболевании наблюдают и другие патологические явления – например разнообразные нарушения сна. Больные паркинсонизмом обычно плохо спят по ночам, что лишает их полноценного сна. Очень часто, если им удается заснуть, они видят яркие, живые и весьма причудливые сновидения. Иногда у них бывают кошмары, во время которых больные бодрствуют, но не в состоянии пошевелиться, чтобы как-то противостоять угрожающим образам, наслаивающимся на образы бодрствующего сознания. Эти факторы также предрасполагают к появлению галлюцинаций.
В 1922 году французский невролог Жан Лермитт описал пожилую больную с внезапно возникшими зрительными галлюцинациями. Больной виделись играющие люди, одетые в детские костюмчики, и животные (иногда больная пыталась к ним прикоснуться). По ночам больная страдала от бессонницы и испытывала сильную сонливость в течение дня. Галлюцинации обычно появлялись с наступлением сумерек.
Зрительные галлюцинации у этой женщины не были связаны с нарушением зрения. Не было у нее и поражения зрительной коры. Однако у больной наблюдались признаки поражения в стволе мозга, в среднем мозге и в области моста. В то время уже было известно, что поражения зрительных проводящих путей могут приводить к появлению зрительных галлюцинаций, но было непонятно, каким образом к галлюцинациям может приводить поражение среднего мозга – части мозга, не связанной со зрением. Лермитт предположил, что такие галлюцинации могут быть связаны с нарушением цикличности сна и бодрствования, при котором фрагменты сновидений могут вторгаться в бодрствующее сознание.
Два года спустя бельгийский невролог Людо ван Богарт описал сходный случай – его больной внезапно начал видеть головы животных, как бы спроецированные на стены дома. Галлюцинации тоже возникали в сумерки. Неврологический статус этого больного был приблизительно таким же, как у больной Лермитта, – ван Богарт полагал, что имело место поражение среднего мозга. Через год больной умер, и на вскрытии был обнаружен обширный инфаркт в среднем мозге с вовлечением ножек мозга (pedunculi cerebri). Соответственно, Богарт назвал эти галлюцинации педункулярными.
При болезни Паркинсона, постэнцефалитическом паркинсонизме и деменции с тельцами Леви поражается именно средний мозг и связанные с ним структуры – как и при педункулярном галлюцинозе. Правда, при этих дегенеративных заболеваниях поражения развиваются постепенно, а не внезапно, как при инсультах. Одновременно при дегенеративных заболеваниях развиваются галлюцинации, а также расстройства сна, двигательные и когнитивные нарушения. Эти галлюцинации разительно отличаются от галлюцинаций при синдроме Шарля Бонне, так как почти всегда бывают сложными, характеризуются разнообразием модальностей и часто вводят больных в заблуждение, что редко случается при изолированном синдроме Шарля Бонне. Галлюцинации, порождаемые в среднем мозге, обусловлены нарушениями в системе ацетилхолиновых синапсов[36], а эти нарушения могут усугубляться на фоне приема леводопы или близких по действию лекарств, повышающих дофаминовую нагрузку на поврежденную холинергическую систему[37].
Люди, страдающие классической болезнью Паркинсона, могут десятилетиями сохранять ясный ум и вести активный образ жизни – например философ Томас Гоббс начал страдать «дрожательным параличом» в возрасте пятидесяти лет, когда заканчивал работу над «Левиафаном», и сохранял свои творческие способности и интеллект до девяноста с лишним лет, хотя и был практически обездвижен. Только в последние годы выяснилось, что существует более злокачественная форма паркинсонизма, при которой у больных рано или поздно неизбежно развивается деменция и зрительные галлюцинации, даже если им не назначают леводопу. Посмертное патологоанатомическое исследование мозга таких больных показывает, что в их нейронах накапливаются белковые образования (тельца Леви), преимущественно в нейронах ствола мозга и базальных ганглиев, а также в ассоциативных зонах зрительной коры. Полагают, что тельца Леви могут предрасполагать к развитию зрительных галлюцинаций и до назначения леводопы.
Эдна Б., вероятно, страдает именно таким паркинсонизмом, хотя диагноз болезни с тельцами Леви не может быть достоверно установлен без биопсии мозга. Миссис Б. обладала отменным здоровьем до середины седьмого десятка, но в 2009 году у нее появился тремор рук, и это был первый симптом паркинсонизма. К лету 2010 года у больной появились скованность движений, замедленность речи, а также возникли проблемы с памятью и концентрацией внимания – больная стала забывать слова, собственные мысли, теряла нить разговора и мышления, и, что больше всего ее удручало, у нее появились галлюцинации.
Осматривая эту больную в 2011 году, я спросил ее, как выглядят эти галлюцинации. «Ужасно! – воскликнула в ответ миссис Б. – Это все равно что смотреть фильм ужасов и при этом в нем участвовать». Она видела, как несколько изуродованных людей бегают по ночам вокруг ее кровати. Люди о чем-то говорят, так как у них непрестанно шевелятся губы, но миссис Б. не слышит ни звука. Один раз она попыталась заговорить с ними. Несмотря на свой устрашающий вид и (как казалось больной) дурные намерения, они ни разу не угрожали ей и не приставали, хотя однажды один из этих типов уселся к ней на кровать. Но самым ужасным были сцены, которые развертывались перед ее глазами. «Я видела, как у меня на глазах убивают моего сына», – сказала она. (Муж добавил: «Это было после того, как она посмотрела «Звездные войны».) Однажды, когда больную в галлюцинации посетил муж, она сказала: «Что ты здесь делаешь? Тебя же только что отпели в церкви Священного Сердца». Больная часто видит крыс и даже ощущает их присутствие в постели. Иногда она чувствует, как рыбы грызут ее за ноги. Часто она видит себя в рядах атакующих противника солдат.
Когда я спросил, бывают ли у нее приятные галлюцинации, миссис Б. ответила, что иногда видит каких-то людей в гавайских рубашках, которые стоят под окном и готовятся исполнять музыку, но больная ни разу ее не слышала. Подчас она слышит какие-то мнимые звуки – например шум текущей воды. Голосов больная не слышала ни разу. «Слава богу, – говорит она, – что этого не было, иначе меня бы просто сочли сумасшедшей!» Бывают у больной и обонятельные галлюцинации: «Все люди, которых я вижу, пахнут по-разному».
Когда у миссис Б. начались галлюцинации, она была страшно ими напугана, так как была убеждена в их реальности. «Я вообще не знала даже слова
Галлюцинации могут возникать и при деменциях других типов, например при умеренно выраженной болезни Альцгеймера, хотя и реже, чем при деменции с тельцами Леви. В таких случаях галлюцинации могут вводить в заблуждение, казаться реальными или, наоборот, могут возникать из-за обмана зрения. При болезни Альцгеймера и при деменциях других типов возможны также удвоение образов и ошибки при их распознавании. Одна моя больная, сидя в самолете рядом с мужем, вдруг увидела в нем самозванца, который убил ее мужа и решил занять его место. Другая пациентка днем отчетливо понимала, что находится в обычном интернате для престарелых, но по ночам ей казалось, что ее переносят в какой-то другой, очень похожий, но ненастоящий дом. Иногда психоз проявляется бредом преследования, и тогда поведение больного может стать агрессивным. Например, одна больная как-то вообразила, что ее соседка по палате все время за ней шпионит. Галлюцинации при болезни Альцгеймера, как и при деменции с тельцами Леви, обычно вплетаются в сложную ткань сенсорных иллюзий, спутанности сознания, дезориентации в месте и времени и редко встречаются изолированно, в «чистом виде», как это бывает при синдроме Шарля Бонне.
В течение многих лет мне пришлось работать с восьмьюдесятью больными паркинсонизмом, описанными мною в книге «Пробуждения». Многие из них на много лет буквально «застыли», обездвиженные болезнью. Познакомившись с ними ближе (после того как они стали получать леводопу), я узнал, что приблизительно треть из них страдала зрительными галлюцинациями – до того как они начали принимать препарат. Эти галлюцинации были в большинстве своем доброкачественными и нестрашными. Тогда я не понимал, почему их галлюцинации отличались спокойной окраской, но связывал это с изоляцией больных от мира, по которому они сильно тосковали. Их галлюцинации являлись виртуальным замещением реального мира, от которого они были оторваны из-за своей болезни.
У Герти К. были мирные и почти управляемые галлюцинации, до того как она начала принимать леводопу. В своих буколических видениях она либо лежала на залитом солнце лугу, либо каталась на лодке по речке около родительского дома. Все изменилось после назначения леводопы. Галлюцинации приняли социальный и отчасти сексуальный характер. Рассказав мне о них, Герти с тревогой добавила: «Вы же не станете запрещать несчастной старушке видеть приятные галлюцинации!» Я ответил, что такие приятные галлюцинации в ее положении скорее благо, чем беда, если, конечно, они ее не сильно расстраивают. После этого из галлюцинаций Герти напрочь исчез параноидальный компонент; галлюцинации стали приятными, дружескими и любовными. Герти относилась к ним с юмором и тактом, а кроме того, научилась виртуозно ими управлять. Она никогда не позволяла себе наблюдать галлюцинации до восьми часов вечера и ограничивала продолжительность галлюцинаций 40 минутами. Если у нее допоздна засиживались родственники, она вежливо, но твердо говорила им, что через несколько минут к ней в гости придет джентльмен и она не хочет заставлять его ждать на улице. Больная получала любовь, внимание и невидимые подарки от верного джентльмена, приходившего к ней каждый вечер в ее галлюцинациях.
6. Измененные состояния сознания
Многие свои признаки и свойства люди делят с животными – например базовые потребности в еде, питье или сне, – но, кроме того, есть ментальные и эмоциональные потребности, которые, как мне кажется, являются уникальными именно для нас, людей. Нас не удовлетворяет монотонная обыденная жизнь; нам необходимо что-то возвышенное, вызывающее восторг, ускользающее; мы хотим разглядеть в своей жизни какую-то общую закономерность. Нам нужны надежды, мы хотим чувствовать будущее. Нам нужна свобода (или по крайней мере иллюзия свободы), для того чтобы выйти за пределы самих себя, будь то с помощью микроскопов и телескопов или с помощью изменения состояния сознания, для того чтобы проникнуть в иные миры, преодолеть границы своего привычного окружения. Нам необходимо некоторое отчуждение от жизни, чтобы ощутить ее во всей полноте.
Мы ищем успокоения и тихого мира для того, чтобы не терять связей друг с другом, нам нужны восторг и восхищение, чтобы ощутить время и легче перенести сознание собственной бренности. Мы ищем отдохновения в праздниках, отвлекающих нас от серости повседневного существования, мы хотим более живо ощущать момент пребывания на земле здесь и сейчас, мы хотим видеть красоту и ценность мира, в котором нам выпало жить.
Уильям Джемс всю жизнь интересовался мистическими свойствами алкоголя и других опьяняющих веществ, о которых написал в 1902 году в своей книге «Многообразие религиозного опыта». В этой книге он описал свои переживания, вызванные вдыханием закиси азота:
«Наше нормальное бодрствующее сознание, рациональное сознание, как мы его называем, есть всего лишь один тип сознания, в то время как все, что находится вне этого сознания, отделенное от него тончайшим экраном, содержит в себе совершенно иные потенциальные формы сознания. Оглядываясь на мой собственный опыт, могу сказать, что все они сходятся к тому роду знания, которому я против воли приписываю некоторое мистическое значение. Ключевая нота этого знания – примирение и согласие. Возникает впечатление, будто все противоположности мира, его противоречия и конфликты, создающие все трудности и скорби, тают и сливаются в единство. [Это ощущение] приходит ко мне только в те минуты, когда мое сознание пребывает в измененном состоянии».
Многие из нас находят примирение, о котором говорит Джемс, и даже приобщаются – выражаясь словами Вордсворта – к «бессмертию» в общении с природой, в искусстве, творчестве или религии; некоторым удается достичь трансцендентного состояния путем медитации, молитвы или иных духовных упражнений. Наркотики и сильнодействующие лекарственные средства облегчают путь; они обещают трансцендентность «по требованию». Такой короткий путь к возвышенному становится возможным, потому что многие лекарственные средства обладают способностью стимулировать сложные психические функции мозга.
В каждой культуре были разработаны свои способы постижения сверхъестественного, и в некоторых случаях употребление одурманивающих средств было закреплено обычаем, стало частью магических обрядов; сакраментальное использование психостимулирующих и наркотических веществ имеет долгую историю; продолжается оно и теперь во всем мире в виде шаманских и религиозных ритуалов.
На более приземленном уровне психотропные вещества используют не столько для просветления и расширения сознания, или для увеличения концентрации внимания, или для «улучшения восприятия», сколько для вызываемого этими веществами чувства удовольствия и эйфории.
Вся эта тяга к удовольствиям – высоким и низменным – с лихвой удовлетворяется царством растений, представители которого содержат в себе психотропные вещества, словно самой природой созданные для того, чтобы воздействовать на нейротрансмиттерные системы человеческого головного мозга. (На самом деле это, конечно, не так: психотропные вещества синтезируются в растениях для отпугивания одних животных и привлечения других – поедающих плоды и тем самым помогающих распространению семян. Тем не менее удивляет тот факт, что на свете столько растений, способных вызывать галлюцинации и измененное состояние сознания[38].)
Ботаник Ричард Эванс Шульц посвятил всю жизнь поиску и описанию таких растений и способов их употребления, а швейцарский химик Альберт Хофман, работавший в фирме «Сандоз», в 1938 году синтезировал ЛСД-25[39]. Шульц и Хофман описали более ста видов растений, содержащих психотропные вещества, в своей книге «Растения богов». После этого были открыты и другие такие растения, не говоря уже о новых психотропных препаратах, синтезированных в лабораториях.
Многие в юности отдали дань увлечению теми или иными психотропными веществами и галлюциногенами. Я не принимал их сам до тридцатилетнего возраста – когда стал резидентом неврологического отделения. Такое равнодушие объясняется отнюдь не отсутствием интереса.
Еще в школе я прочитал великих классиков, писавших на эту тему: «Исповедь англичанина, употреблявшего опиум» Де Квинси и «Искусственный рай» Бодлера. Я читал о французском новеллисте Теофиле Готье, который в 1844 году посетил незадолго до того основанный клуб любителей гашиша на тихой улочке в Иль-Сен-Луи. Гашиш, недавно впервые привезенный из Алжира, употребляли в форме зеленоватой пасты. Это был последний писк тогдашнего парижского шика. Придя в салон, Готье принял довольно изрядную порцию гашиша – «размером с большой палец». Сначала он ничего не почувствовал, но потом, писал Готье, все вокруг стало крупнее, богаче и пышнее. Затем начались и более специфические изменения:
«Передо мной вдруг появилась какая-то загадочная личность… с крючковатым, похожим на клюв хищной птицы носом. У человека были большие, непрерывно слезившиеся зеленые глаза, которые он вытирал гигантским носовым платком. Глаза тонули в трех коричневых кругах, а все лицо было заключено в ограду высокого белого накрахмаленного воротника, к которому была прикреплена визитка с надписью: «Морковь дикая в горшке с золотом…» Мало-помалу салон заполнялся престранными фигурами, которые можно встретить разве что на гравюрах Калло или на акварелях Гойи – смесь одетых в лохмотья и обноски бродяг и звериных морд. Движимый нездоровым интересом, я подошел к зеркалу и увидел, что дурные предчувствия меня не обманули: со стороны меня можно было принять за яванского или индийского идола. Лоб стал чрезмерно высоким, нос, как длинная ветка дерева, свисал мне на грудь, уши покоились на плечах и в довершение всех бед я был цвета индиго – как синий бог Шива»[40].
В 90-е годы XIX века европейцы начали пробовать мескаль и пейот, которые прежде употреблялись только в религиозных обрядах некоторых индейских племен[41].
Поступив в Оксфорд, я получил чудесную возможность бродить по залам Редклиффской научной библиотеки, где и прочитал первые опубликованные сообщения о действии мескаля, включая статьи Хэвлока Эллиса и Сайласа Уэйра Митчелла. Я был просто очарован суховатым тоном Уэйра Митчелла и его бесстрастностью, с какой он описывал прием неизвестных веществ с неизвестно каким эффектом.
В статье, опубликованной в «Британском медицинском журнале» в 1896 году, Митчелл писал о том, как принял приличную дозу экстракта, приготовленного из почек мескаля, а затем принял еще четыре такие дозы. Несмотря на то что лицо его сильно покраснело, зрачки расширились «и я понял, что стал очень болтлив и при этом начал невпопад употреблять слова, я все же отправился на вызовы к своим пациентам». Окончив работу, Митчелл заперся в темной комнате и, закрыв глаза, два часа наслаждался изумительными картинами с яркими цветовыми эффектами:
«Перед моим взором плавали тончайшие пленки, окрашенные в нежно-розовые и нейтральные пурпурные тона. Эти пленки появлялись и исчезали – то в одном месте, то в другом. Потом передо мной пронеслось множество ослепительно белых точек – словно бесчисленные Млечные Пути слились в одну могучую реку. Через минуту эта лавина пронеслась, и поле зрения вновь потемнело, но ненадолго. Я увидел яркие зигзагообразные линии, подобные тем, что можно наблюдать в аурах больных мигренью. Эти линии совершали стремительные мелкие движения. Потом откуда-то снизу начал расти каменный столб, вскоре достигший гигантской высоты и превратившийся в готическую башню изящной архитектуры. Пока я изумленно разглядывал угловатую конструкцию с фигурными свесами, камни, из которых состояла башня и швы между ними, постепенно покрывались гроздьями других, неотесанных, камней, которые стали больше похожими на невиданные прозрачные фрукты. Они были зелеными, пурпурными, красными и оранжевыми… Все это было озарено внутренним светом, и я просто не в состоянии даже отчасти передать словами невероятную мощь и чистоту этого свечения. Все цвета, которые я видел до сих пор, меркнут перед светом, излучаемым этими плодами».
Митчелл не мог влиять на свои галлюцинации, они появлялись и исчезали, подчиняясь своей собственной логике и порядку.
Так же как знакомство европейской публики с гашишем привело к всплеску моды на этот наркотик, первое описание эффектов мескаля, данное Митчеллом и другими в 90-е годы XIX века, и появление на рынке синтетического мескалина привели к всплеску другой моды – моды на мескаль, суливший ощущения не только более богатые, насыщенные, длительные и связные, чем те, которыми одаривал гашиш, но и ощущение переноса в иную реальность, реальность неземной красоты и величия.
В отличие от Митчелла, который сосредоточился на цветных геометрических галлюцинациях и сравнивал их с галлюцинациями мигренозной ауры, Олдос Хаксли, писавший о мескалине в 50-е годы двадцатого столетия, обратил особое внимание на искажения зримого пространства, на его насыщенность светом, божественной красотой и великой значимостью. Хаксли сравнил эти галлюцинации с видениями великих пророков и художников, но также и со зрительными галлюцинациями, возникающими при психозах у некоторых шизофреников. Гений и безумие, намекал Хаксли, связаны с крайними изменениями состояния сознания. Эта мысль мало отличалась от мыслей, высказанных Де Квинси, Кольриджем, Бодлером и Эдгаром По, мыслей, основанных на их личном опыте знакомства с опиумом и гашишем (это мнение было подробно изложено Жаком Жозефом Моро в его книге «Гашиш и душевные болезни»). Я читал книги Хаксли «Двери восприятия» и «Рай и ад» в 50-е годы, сразу после их выхода в свет, и особое впечатление на меня произвели высказывания Хаксли о «географии» воображения и о его конечном царстве – царстве «антиподов разума»[42].
Приблизительно в то же самое время я натолкнулся на пару книг, написанных в 20-е годы XX века физиологом и психологом Генрихом Клювером. В первой книге – «Мескаль» – он приводит обзор литературы об эффектах мескаля и описывает свой собственный опыт его употребления. Закрыв глаза, как Уэйр Митчелл, Клювер тоже видел сложные геометрические рисунки:
«Прозрачные восточные ковры, правда, неестественно маленькие… филигранные сферические предметы, похожие на радиолярии… узор обоев… кружева, концентрические круги и квадраты… архитектурные элементы – контрфорсы, розетки, растительные орнаменты, лепные украшения».
Клювер считал эти галлюцинации результатом аномальной активации зрительной системы и подметил, что такие же галлюцинации могут появляться при целом ряде патологических состояний – при мигрени, сенсорной депривации, гипогликемии, высокой температуре, делирии, а также в гипнагогических и гипнопомпических состояниях (состояниях, возникающих иногда непосредственно перед засыпанием или сразу после пробуждения). В книге «Механизмы возникновения галлюцинаций» Клювер говорил о склонности зрительной системы головного мозга к «геометризации». Все геометрические галлюцинации он считал перестановками четырех фундаментальных «инвариантов форм» (таковыми инвариантами он считал решетку, спираль, кружево и туннель). Клювер предположил, что такое постоянство форм может многое сказать об организации и функциональной архитектонике зрительной коры, но это было единственное, что можно было предположить в 20-е годы.
Надо сказать, что оба эти подхода – возвышенный «мистический» подход Хаксли и «приземленный» физиологический подход Клювера – представляются слишком узкими: ни один из них не дал возможности обосновать всю широту спектра эффектов мескалина. Это стало ясно в конце 50-х годов, когда широкодоступным стал ЛСД, а также гриб
Дэниел Бреслав, в 60-е годы молодой выпускник колледжа, стал одним из испытуемых в исследовании действия ЛСД, проведенном в Колумбийском университете. Бреслав дал очень живое и яркое описание своих визуальных переживаний. Он принимал псилоцибин под наблюдением специалистов, поэтому его реакции были тщательно запротоколированы, а сам он находился под неусыпным наблюдением[43]. Так же как Уэйр Митчелл, Бреслав первым делом увидел звезды и разные цвета:
«Я закрыл глаза, и из груди непроизвольно вырвался возглас: «Я вижу звезды!» За закрытыми веками я видел небесный свод, усеянный крупными яркими звездами. Я забыл о помещении, в котором находился, оно сузилось до размеров низкого тесного туннеля, а сам я оказался в другом мире, который даже не стану пытаться описать… Ночное небо перед моими глазами осветилось языками пламени, растворилось в ошеломляющей цветовой палитре. Я никогда в жизни не видел таких цветов – должно быть, я не замечал эту часть спектра. Цвет не стоял на месте, он лился и перемещался во всех направлениях; поле зрения покрылось невероятно сложной и причудливой мозаикой. Для того чтобы воспроизвести это моментальное зрелище, потребовались бы годы и годы, да и то при условии, что кто-то смог бы воспроизвести эти цвета во всем их блеске и яркости».
Поделиться книгой: