Удачи капитана Блада

– Мы только зря теряем время, мсье. Позвольте мне быть откровенным. Тортуга находится под сенью французского флага, и, по мнению мсье де Лувуа, с которым я полностью согласен, не слишком пристойно… Ну, короче говоря, покровительство шайкам разбойников не делает чести флагу Франции.

– Но, мсье, – возразил д’Ожерон, – не флаг Франции покровительствует флибустьерам, а, напротив, флибустьеры покровительствуют флагу Франции.

Высокий, импозантный королевский представитель поднялся, выражая тем самым свое негодование.

– Мсье, это возмутительное заявление.

Но губернатор оставался безукоризненно вежливым.

– Это факт, а не заявление. Позвольте мне напомнить вам, что сто пятьдесят лет назад его святейшество папа подарил Испании Новый Свет в награду за открытие Колумба. Но с тех пор другие нации – французы, англичане, голландцы – обращали на эту папскую буллу значительно меньше внимания, чем этого хотелось бы Испании. Они, в свою очередь, селились на землях Нового Света, территории которых являлись испанскими чисто номинально. А так как Испания упорно усматривает в этом посягательство на ее права, то Карибское море уже давно служит полем битвы. Что же касается корсаров, к которым вы относитесь с таким презрением, то вначале они были мирными охотниками, землевладельцами и торговцами. Но испанцы постоянно преследовали их на Эспаньоле, изгоняли англичан и французов с Сент-Кристофера[19], а голландцев с Сент-Круа, устраивали варварские избиения, не щадя даже женщин и детей. Тогда в целях самозащиты эти люди покинули свои коптильни, взялись за оружие, объединились и стали, в свою очередь, охотиться за испанцами. То, что Виргинские острова теперь принадлежат Британской короне, – заслуга берегового братства, как называют себя флибустьеры, захватившие эти земли для Англии. Остров Тортуга, на котором мы сейчас находимся, так же как и остров Сент-Круа, точно таким же путем перешел во владение французской Вест-Индской компании и, таким образом, стал колонией Франции. Вы говорили, мсье, о покровительстве французского флага, которым пользуются корсары, и я ответил вам, что вы поменяли вещи местами. Не будь здесь флибустьеров, обуздывающих алчность Испании, я сильно сомневаюсь, смогли бы вы когда-нибудь предпринять такое путешествие, ибо в Карибском море не было бы ни одного французского владения, которое бы вам надлежало посетить. – Он сделал паузу, улыбаясь явному замешательству своего гостя. – Надеюсь, мсье, я сказал достаточно для того, чтобы подтвердить свое мнение, которое я беру на себя смелость отстаивать, несмотря на требование мсье де Лувуа, что уничтожение корсаров может легко повлечь за собой уничтожение французских колоний в Вест-Индии.

В этот момент шевалье де Сентонж взорвался. Как часто случается, поводом его гнева послужило то, что в глубине души он чувствовал обоснованность аргументов губернатора. Выражения, в которых шевалье высказал свое недовольство, заставляют сомневаться в том, насколько мудро поступил маркиз де Лувуа, выбрав подобного посланника.

– Вы сказали достаточно, мсье… более чем достаточно для убеждения меня в том, что боязнь лишиться прибылей, получаемых вашей компанией и вами лично от продажи на Тортуге награбленных товаров, делает вас безразличным к чести Франции, которую пятнает эта позорная торговля!

Мсье д’Ожерон больше не улыбался. В свою очередь, почувствовав изрядную долю истины в обвинениях шевалье, он вскочил на ноги, побледнев от гнева. Но, будучи сдержанным и замкнутым по натуре, губернатор не дал выхода своим чувствам. Его голос оставался спокойным и холодным, как лед.

– За такие слова, мсье, полагается отвечать со шпагой в руке.

Сентонж, меривший шагами комнату, только рукой махнул.

– Это такая же чепуха, как и то, что вы говорили раньше! Ваш вызов вы лучше пошлите мсье де Лувуа, так как я всего лишь его представитель. Я высказал вам только то, что требовал от меня долг, и чего я не стал бы делать, если бы нашел вас более рассудительным. Неужели вы не понимаете, мсье, что я приехал сюда из Франции не драться на дуэли именем короля, а сообщить вам королевское решение и передать королевские приказы? Если они вам неприятны, то это не мое дело. Но по решению правительства Тортуга должна перестать служить приютом корсарам – это все, что я должен был вам сказать.

– Боже, дай мне терпения! – воскликнул мсье д’Ожерон. – И вы думаете, что достаточно только сообщить мне этот приказ, как я тотчас смогу привести его в исполнение?

– А в чем трудность? Закройте рынок, куда поступает награбленное. Если вы положите конец этой торговле, то пиратству придет конец.

– Как просто! А что, если конец придет мне и заодно администрации Вест-Индской компании на этом острове? Что, если пираты захватят власть на Тортуге? Ведь это несомненно случится, если я вас послушаю, мсье де Сентонж.

– У Франции достаточно могущества, чтобы отстоять свои права.

– Весьма признателен. Интересно, знают ли во Франции, как это сделать? Имеет ли мсье де Лувуа какое-нибудь представление о силе и размерах организации флибустьеров? Слышали ли вы когда-нибудь во Франции о набеге Моргана на Панаму? Знаете ли вы, что пиратское воинство включает пять-шесть тысяч самых грозных морских разбойников, каких когда-либо видел свет? Если им будет угрожать уничтожение, то они, соединившись вместе, могут создать флот из сорока или пятидесяти кораблей, который перевернет все Карибское море вверх дном.

Губернатору удалось наконец привести в замешательство шевалье де Сентонжа. Несколько секунд он удрученно глядел на хозяина дома, пока не собрался с силами.

– Вы, мсье, безусловно преувеличиваете.

– Я ничего не преувеличиваю. Я только хочу заставить вас понять, что мною движет нечто большее, чем корыстолюбие, которое вы мне так оскорбительно приписываете.

– Мсье де Лувуа, несомненно, будет сожалеть о несправедливости своего решения, когда я подробно доложу ему о том, что вы мне сообщили. Что же до остального, то приказ остается приказом.

– Но вам наверняка предоставили некоторую свободу действий в выполнении вашей миссии. Поэтому я считаю, что, выслушав мои объяснения, вы окажете услугу королевству, рекомендовав мсье де Лувуа не нарушать существующего положения вещей до тех пор, пока Франция не будет в состоянии направить в Карибское море флот, который сможет охранять ее владения.

Но шевалье заупрямился.

– Такой совет мне едва ли подойдет. Вы получили распоряжение мсье де Лувуа немедленно закрыть рынок, где сбывается награбленная корсарами добыча. Я уверен, что вы дадите мне возможность заверить маркиза в вашем безоговорочном согласии.

Эта тупая бескомпромиссность приводила д’Ожерона в отчаяние.

– Должен, однако, заметить, мсье, что ваша формулировка не соответствует действительности. Здесь сбывается не только награбленное, но и добыча, отнятая у Испании и компенсирующая грабежи, от которых мы страдали и будем страдать по милости кастильских хищников.

– Но это фантастично, мсье. Между Францией и Испанией мир.

– В Карибском море, мсье де Сентонж, мира никогда не бывает. Уничтожив корсарство, мы капитулируем и подставим горло под нож – вот и все.

Но аргументов, способных сдвинуть с места шевалье де Сентонжа, просто не существовало.

– Я вынужден рассматривать это только как ваше личное мнение, в какой-то мере внушенное вам (не обижайтесь на меня за это) интересами вашей компании и вашими собственными. Как бы то ни было, приказ вполне ясен, и вы должны понимать, что его невыполнение повлечет за собой большие неприятности.

– Не бо́льшие, чем выполнение, – заметил губернатор, скривив губы. Он вздохнул, пожав плечами. – По вашей милости, мсье, я попал между двух огней.

– Надеюсь, у вас хватит справедливости понять, что я выполняю свой долг, – величественно промолвил шевалье де Сентонж. Слабый намек на желание оправдаться, звучавший в этой фразе, был единственной уступкой, которую мсье д’Ожерону удалось выжать из своего упрямого и самонадеянного гостя.

II

Мсье де Сентонж вместе со своей супругой покинули Тортугу в тот же вечер, взяв курс на Порт-о-Пренс[20], который шевалье намеревался посетить перед тем, как отплыть во Францию, где его ожидала заманчивая жизнь богача.

Восхищаясь собственной твердостью, проявленной им в беседе с губернатором Тортуги, он поведал обо всем мадам де Сентонж, чтобы та могла разделить его восторги.

– Этот мелкий скупщик краденого мог вынудить меня уклониться от выполнения долга, если бы я не был столь бдительным, – улыбаясь, заметил шевалье. – Но меня не так-то легко обмануть. Поэтому мсье де Лувуа и поручил мне такую важную миссию. Он знал, с какими трудностями я могу столкнуться, и не сомневался, что меня не проведешь.

Мадам де Сентонж была высокой красивой брюнеткой с глазами, похожими на терновые ягоды, кожей цвета слоновой кости и бюстом Гебы[21]. Ее томный взгляд был с благоговением устремлен на мужа, собиравшегося ввести ее в высшее общество Франции, двери которого были закрыты для жены плантатора, как бы он ни был богат. Все же, несмотря на уверенность в проницательности своего супруга, она осмелилась поинтересоваться, был ли он прав, приписывая аргументы, приведенные мсье д’Ожероном, одному лишь корыстолюбию губернатора. Прожив всю жизнь в Вест-Индии, мадам де Сентонж не могла не знать о хищнических повадках испанцев, хотя до сих пор она, возможно, не думала о том, в какой степени действия корсаров сдерживали их разбои. Испания держала солидный флот в Карибском море главным образом для того, чтобы охранять свои поселения от рейдов флибустьеров. Уничтожение пиратства развязало бы руки этому флоту, а зная жестокость испанцев, можно было легко догадаться, к каким бы последствиям это привело.

С должным смирением высказав свои мысли обожаемому супругу, мадам де Сентонж выслушала самоуверенный ответ:

– В таком случае можешь не сомневаться, что мой повелитель король Франции примет надлежащие меры.

Тем не менее спокойствие шевалье было несколько поколеблено. Эта робкая поддержка аргументов д’Ожерона выбила Сентонжа из колеи.

Конечно, было легко отнести все возражения губернатора Тортуги за счет его эгоизма и страха перед испанцами. Однако мсье де Сентонж, будучи со времени своей женитьбы живо заинтересованным во французских колониях в Вест-Индии, начал спрашивать себя, не слишком ли поспешным было его заключение, что мсье д’Ожерон преувеличивает.

В действительности же губернатор Тортуги не преувеличивал. Как бы ни были его аргументы согласованы с его интересами, они, несомненно, имели под собой существенную основу. Теперь же ему оставалось только покинуть свой пост и вернуться во Францию, предоставив мсье де Лувуа самому решать судьбу французской Вест-Индии и Тортуги в частности. Правда, это было бы изменой интересам Вест-Индской компании, но если политика нового министра восторжествует, то у компании очень скоро не останется никаких интересов.

Губернатор провел беспокойную ночь и заснул только на рассвете, но почти тотчас же проснулся от пушечных выстрелов.

Канонада и треск мушкетов были настолько продолжительными, что д’Ожерону понадобилось длительное время, пока он осознал, что этот шум означает не атаку на гавань, a feu de joi[22], какого еще никогда не слыхивали скалы Кайоны.

Когда же губернатор выяснил причину салюта, то его настроение значительно улучшилось. Сообщение о поимке и казни капитана Блада в Сан-Хуан-де-Пуэрто-Рико было опровергнуто прибытием в Кайону самого Питера Блада, живого и невредимого, на борту захваченного испанского корабля, еще недавно называвшегося «Мария Глориоса» и служившего флагманом эскадры маркиза Риконете. В кильватере «Марии Глориосы» следовали два испанских галиона, нагруженных сокровищами.

Гром орудий раздавался с борта трех кораблей Блада, ремонтировавшихся на Тортуге в его отсутствие, среди экипажей которых в течение последней недели царили растерянность и уныние.

Д’Ожерон не меньше пиратов радовался воскрешению из мертвых человека, которого он уже успел оплакать, ибо между губернатором Тортуги и славным капитаном флибустьеров существовала тесная дружба. Мсье д’Ожерон и его дочери устроили в честь Питера Блада настоящий пир, ради которого губернатор извлек из погреба несколько бутылок отборного вина, полученного из Франции.

Пришедший в отличное расположение духа капитан поведал собравшимся за столом историю необычайного приключения в Пуэрто-Рико, закончившегося казнью гнусного самозванца, который претендовал на имя и славу Питера Блада, и беспрепятственным отплытием из Сан-Хуана «Марии Глориосы» вместе с двумя кораблями с ценностями, стоявшими теперь на якоре в Кайонской гавани.

– Такой богатой добычи у меня еще никогда не было. Одного золота только на мою долю приходится тысяч на двадцать пять. Его, как обычно, я обменяю у вас на векселя французских банков. Кроме того, на одном из галионов имеется груз перца и пряностей, за который Вест-Индская компания даст не менее ста тысяч. Все это ждет вашей оценки, мой друг.

Но это сообщение, которое в другое время только обрадовало бы губернатора, на сей раз вновь повергло его в уныние, напомнив ему об изменившихся обстоятельствах. Печально поглядев на гостя, он покачал головой.

– Все кончено, друг мой. Наша коммерция отныне под запретом. – И вслед за этим последовал подробный рассказ о визите де Сентонжа, существенно ограничившем поле деятельности мсье д’Ожерона. – Итак, вы понимаете, дорогой капитан, что рынки Вест-Индской компании теперь закрыты для вас.

На загорелом, гладко выбритом лице Блада, обрамленном черными локонами, отразились изумление и гнев.

– Боже мой! И вы не сказали этому придворному блюдолизу, что…

– Я привел ему все аргументы, к которым прислушался бы любой здравомыслящий человек. Но на все, что я ему говорил, он отвечал, что в мире нет ничего, что не было бы известно мсье де Лувуа. По мнению мсье де Сентонжа, нет бога, кроме Лувуа, и Сентонж – пророк его. Этот шевалье, как и все придворные фавориты, весьма самоуверенный субъект. Недавно на Мартинике он женился на вдове Омера де Вейнака, и это сделало его одним из богатейших людей Франции. А вы знаете, во что превращают большие деньги и без того самодовольных людей.

И мсье д’Ожерон устало махнул рукой.

– Да, теперь все кончено.

Но с этим капитан Блад никак не мог согласиться.

– Нельзя же безропотно класть голову под топор. Такие люди, как мы, не должны признавать себя побежденными.

– Для вас, живущего вне закона, все возможно. Но для меня… Здесь, на Тортуге, я представляю закон Франции; я должен служить ему и поддерживать его. И теперь, когда закон предъявил такое требование…

– Если бы я приехал на день раньше, требования закона были бы несколько иными.

Д’Ожерон сардонически усмехнулся.

– Вы воображаете, что, несмотря на все, что я вам рассказал, вам бы удалось убедить этого хлыща в его глупости?

– Нет ничего, в чем бы нельзя было убедить человека, предъявив ему соответствующие аргументы должным образом.

– Я же говорил вам, что предъявил ему все возможные аргументы.

– Нет, не все, а только те, которые пришли вам в голову.

– Если вы имеете в виду, что мне следовало пригрозить пистолетом этому самовлюбленному фату…

– О, мой друг! Это же не аргументы, а принуждение. Все люди заботятся о своих интересах, а особенно те, кто, подобно шевалье де Сентонжу, любят обвинять в этом других. Ущемление его интересов могло бы его убедить.

– Возможно. Но что я знаю о его интересах?

– Подумайте! Разве вы только что не сказали мне, что он недавно женился на вдове Омера де Вейнака? Отсюда неизбежно вытекает его величайшая заинтересованность во французских колониях в Вест-Индии. Вы говорили ему в общем плане об испанских рейдах на поселения других народов. А вам следовало бы быть поконкретнее. Вы должны были подробно остановиться на возможности такого рейда на богатую Мартинику. Это заставило бы его задуматься. А теперь он уехал, и шанс потерян.

Но д’Ожерон не видел причин для сожалений об этой потерянной возможности.

– Его упрямство помешало бы ему даже испугаться. Он бы и слушать не стал. Последнее, что сказал мне Сентонж перед отплытием в Порт-о-Пренс…

– В Порт-о-Пренс?! – воскликнул капитан Блад, прерывая губернатора. – Он отплыл в Порт-о-Пренс?

– Да, это последний порт, который он намеревался посетить перед возвращением во Францию.

– Так, так, – задумчиво промолвил капитан. – Следовательно, он будет возвращаться через Тортугский пролив?

– Конечно. Иначе ему придется огибать всю Эспаньолу.

– Тогда я, может быть, еще не окончательно опоздал. Могу я перехватить его и попробовать на нем свое искусство убеждать?

– Вы только зря потеряете время, капитан.

– Вы слишком пессимистически настроены. Я обладаю великим даром внушения. Не теряйте надежды, друг мой, пока я не подвергну мсье де Сентонжа испытанию.

Но для того чтобы пробудить в мсье д’Ожероне надежду, требовалось нечто большее, нежели беспечные заверения. Тяжко вздыхая, он простился с капитаном Бладом, пожелав ему успеха в очередном предприятии, хотя он в этот успех ни на грош не верил.

Какую конкретную форму примет его очередное предприятие, капитан Блад еще не знал, когда он, выйдя из губернаторского дома, отправился на борт своего великолепного сорокапушечного корабля «Арабелла», который во время его отсутствия стоял без дела, отремонтированный, вооруженный и готовый к выходу в море. Однако капитана так захватила важность предстоящей задачи, что еще до вечера, тщательно продумав план, он собрал в салоне «Арабеллы» военный совет, дав указания каждому из своих офицеров.

Хагторп и Дайк должны были оставаться на Тортуге и наблюдать за кораблями с сокровищами. Волверстону поручалось командование бывшим испанским флагманом «Марией Глориосой». Ему было приказано отплыть немедленно, и капитан снабдил его тщательными инструкциями особого рода. Ибервилю – французскому корсару – Блад поручил «Элизабет», приказав ему быть готовым к отплытию.

В тот же вечер, после захода солнца, «Арабелла» снялась с якоря и вышла из Кайоны под командованием Блада, имея на борту штурмана Питта и канонира Огла. За ней следовала «Элизабет». «Мария Глориоса» уже скрылась за горизонтом.

Идя против легкого восточного бриза, оба корсарских корабля на следующий вечер миновали мыс Пальмиш на северном побережье Эспаньолы. Поблизости от него, в том месте, где Тортугский пролив сужается до пяти миль между мысами Пальмиш и Португаль, Блад решил занять позицию для дальнейших действий.

III

К тому времени, когда «Арабелла» и «Элизабет» бросили якоря в уединенной бухточке у северного побережья Эспаньолы, «Беарнец» покидал Порт-о-Пренс. Резкие запахи этого города оскорбляли деликатные ноздри мадам де Сентонж, а так как богатым женам следует потакать, то шевалье сократил свой визит до минимума, несмотря на ущерб интересам королевства. Покончив наконец со своей миссией, мсье де Сентонж с сознанием хорошо выполненного долга и с уверенностью, что заслужил похвалу маркиза де Лувуа, отплыл во Францию, переключив свои мысли с государственных дел на личные.

Из-за легкого бокового ветра «Беарнец» продвигался так медленно, что обход вокруг мыса Сен-Никола в западном конце Тортугского пролива занял у него двадцать четыре часа. Таким образом, только на заходе солнца на следующий день после выхода из Порт-о-Пренса корабль вошел в пролив.

Мсье де Сентонж лениво развалился в кресле рядом с кушеткой, установленной на корме под навесом из коричневой парусины. На кушетке, обмахиваясь богато инкрустированным веером, возлежала красавица креолка – мадам де Сентонж. В этой безупречно сложенной даме все поражало великолепием, начиная с глубокого мелодичного голоса и кончая черными, как смоль, волосами, украшенными жемчугом. Она была довольна своим браком не меньше, чем ее супруг, о чем свидетельствовал ее неумолкающий смех, которым она воздавала должное остроумию шевалье.

Внезапно идиллию прервал капитан «Беарнца» мсье Люзан – тощий, загорелый крючконосый субъект выше среднего роста, чьи осанка и манеры скорее напоминали солдата, чем моряка. Пройдя на корму, он протянул Сентонжу подзорную трубу.

– Взгляните-ка, шевалье. Там происходит что-то странное.

Мсье де Сентонж медленно поднялся, и его взгляд устремился в указанном направлении. На расстоянии около трех миль к западу белел парус.

– Корабль, – заметил шевалье. Взяв предложенную трубу, он отступил назад к поручням, на которые можно было опереть локоть и оттуда поле зрения было шире.

В окуляре отчетливо виднелся большой белый корабль с очень высокой кормой. Он направлялся к северу, против восточного бриза; на правом борту были заметны сверкающие золотом порты двадцати четырех орудий. На грот-мачте над белоснежными парусами развевался красно-золотой вымпел Кастилии, под которым было установлено распятие.

Шевалье опустил подзорную трубу.

– Испанский корабль, – сказал он. – Ну, и что же вы нашли в нем странного, капитан?

– О, корабль, несомненно, испанский. Но когда мы впервые увидели его, он двигался на юг. А теперь он идет за нами, подняв все паруса. Вот что странно.

– Ну, а дальше что?

– В этом-то все и дело. – И, собравшись с духом, капитан продолжал: – Судя по вымпелу, это флагманское судно. Вы обратили внимание на его тяжелое вооружение? Сорок восемь пушек, не считая носовых и кормовых орудий. А когда меня преследует подобный корабль, то мне хотелось бы знать причину.

– Неужели такая безделица может испугать вас, капитан? – рассмеялась мадам де Сентонж.

– Безусловно, когда имеешь дело с испанцами, мадам, – резко ответил Люзан. Он обладал вспыльчивым характером, и сомнение в его храбрости, которое он усмотрел в вопросе мадам де Сентонж, вывело его из себя.

Недовольный резкостью капитана шевалье стал изощряться в саркастических замечаниях, вместо того чтобы всерьез задуматься над создавшимся положением. Взбешенный Люзан удалился.