Письма незнакомке

— А вы не могли предварительно сговориться с устроителями концертов и с директором театра?

— Тут в некотором роде вопрос политики, уважаемый мэтр… Вы ведь сами знаете, что такое местные распри… Так или иначе, мы все равно не собрали бы много публики… Тема лекции — «Романы Стендаля» — мало кого привлекает… Не хотел бы вас расстраивать, дорогой мэтр, но согласитесь… Нет, в наших местах нравятся лекции на другие темы, например «Песня в 1900 году» с прослушиванием пластинок или, скажем, «Любовь в Турции»… Впрочем, я не сомневаюсь, что все будет прекрасно и те, кто придет, не пожалеют… Вот только для нашего общества это несколько накладно, оно ведь небогато.

— Я крайне огорчен… По правде говоря, прочитав на бланке вашего приглашения, что вы именуете себя Литературно-художественным обществом, я решил, что Стендаль…

— Сейчас я вам все объясню… Литературное общество — это группа друзей, которой я руковожу; каждая лекция дает нам приятную возможность ближе познакомиться с человеком знаменитым… или хотя бы известным… Например, нынче вечером, даже если лекция не будет иметь особого успеха, мы будем просто счастливы поужинать с вами…

— Как? Будет еще и ужин?

— Да, дорогой мэтр, в половине восьмого.

— Но я никогда не ем перед лекцией.

— А это уж как вам будет угодно, дорогой мэтр… Мы станем есть, а вы — говорить.

— Ужин в половине восьмого?.. Но ведь скоро уже семь! Могу ли я по крайней мере остаться в дорожном платье?

— Члены общества будут в костюмах, но лектор облачается в смокинг… Так уж здесь заведено… Впрочем, времени у вас достаточно… Лекция назначена на половину девятого, но публика у нас весьма непунктуальная… Если мы начнем в четверть десятого, бóльшая часть ваших слушателей все равно явится позднее.

— Стало быть, я буду свободен в четверть одиннадцатого?

— Да, но после лекции многие наверняка обратятся к вам с просьбой надписать им книги… А затем в одиннадцать часов господин Перш собирается предложить вам бокал-другой шампанского.

— Кто он, этот господин Перш?

— Как, дорогой мэтр?.. Вы не знакомы с господином Першем? А он сказал нам, что вы с ним друзья детства. Вы, мол, вместе учились в шестом классе.

— Раз он так сказал, стало быть, так оно и есть… Но умоляю вас, упросите господина Перша отказаться во имя нашей старой дружбы от столь великодушного намерения… Я нуждаюсь в отдыхе.

— Невозможно, дорогой мэтр… Господин Перш — один из наших меценатов… А вот и зал… Нет, это афиша кинофильма…

Нужно вам признаться, querida, что на этой неделе я ездил читать лекции и возвратился в полном изнеможении. Прощайте.

О холостяках

В свое время я знавал старика министра, который охотно повторял, что человек действия ни в коем случае не должен жениться. «Проанализируйте факты, — говорил он мне. — Почему я в ходе трудной политической карьеры сохранил спокойствие и ясность духа? Потому что вечером после целого дня борьбы у меня была возможность раскрыть книгу и забыться; потому что возле меня не было честолюбивой и завистливой жены, готовой постоянно напоминать мне об успехах моих коллег или пересказывать те гадости, что говорили обо мне в светских гостиных… Блажен одинокий мужчина».

Он меня так и не убедил. Я отлично понимаю, что плечи холостяка не обременены дополнительной ношей. Он избавлен от домашних забот, от семейных дрязг. Ему не угрожает опасность, что в решительный для него день он будет внезапно выбит из колеи болезнью ребенка или семейной ссорой. Но так ли уж свободен холостяк от женских капризов? Если только он не святой, в его жизни непременно будет какая-нибудь женщина, а любовница куда более опасна, чем законная супруга.

У жены по крайней мере общие с мужем интересы. Она состарилась с ним и научилась его понимать. Любовница же, выбранная за молодость и красоту, будет вызывать тревогу у человека в летах. Разумеется, нет правил без исключений. Выдающаяся американская актриса Рут Дрейпер в очень тонкой комедии показала, как складывается жизнь делового мужчины, разрывающегося между постылой женой, деятельной секретаршей и любовницей, которая покоит и нежит его. В жизни все бывает, и законная жена иногда — постоянный раздражитель. Но в действительности это бывает довольно редко. Обратитесь к истории. В Англии почти все выдающиеся государственные деятели были женаты. Леди Пиль, леди Биконсфилд, миссис Гладстон были превосходными женами. Во Франции Гизо, Тьер, Пуанкаре, словом, все наиболее «важные» государственные деятели также были женаты. Правда, Гамбетта и Бриан в браке не состояли. Но как знать, будь Гамбетта и Бриан женаты, не сыграли ли бы они еще более важной роли?

Холостяку всегда будет присуща некая неполноценность: его взгляд на целую половину рода человеческого останется либо романическим, либо критическим. Прибавьте к этому, что у него никогда не будет случая наблюдать вблизи детей, следить за их воспитанием, понять их. Так можно ли считать его вполне полноценным? Монтерлан в своем прекрасном романе «Холостяки» с необычайной силой описал свойственное почти каждому холостяку незнание реальной жизни: его мир искусственно сужен и напоминает мячик на резинке, который, отскакивая, всегда возвращается на одно и то же место. На это можно возразить, что Бальзак бóльшую часть своей жизни был холост, а между тем никто лучше его не описал сцен семейной жизни. Это верно, но ведь то Бальзак, ему было достаточно десяти фраз, чтобы воссоздать атмосферу жизни супружеской четы. Обыкновенному человеку пятидесяти лет едва хватает на то, чтобы понять одну-единственную женщину — свою собственную жену. Прощайте.

О романах

Вы спрашиваете меня, как пишутся романы? Если бы я знал это, сударыня, я бы их не писал. Это вовсе не шутка. Я подразумеваю, что всякий романист, чересчур хорошо разбирающийся в технике своего ремесла, — грешник.

Существуют романы, так сказать, сработанные. Писатель стремится утвердить определенный тезис. Такой-то персонаж воплощает Зло (вероломный негодяй в мелодраме, «мерзавец» в экзистенциалистском романе); другие — Добродетель, Свободу, Веру или Революцию (характер героев меняется вместе с эпохой). В конце концов Добро, так или иначе, одержит победу, а романист потерпит поражение.

Другой писатель пользуется только своим «фирменным» рецептом: «Возьмите юную девицу попрелестней. После величайших невзгод дайте ей возможность встретить своего суженого. Изберите ей в соперницы роковую женщину. Длительная борьба. Многочисленные перипетии. В последнюю минуту торжествует целомудрие. Сдабривайте все это чувственностью в различных дозах, помня о вкусах читающей публики. Употребляйте рецепт всю свою жизнь. На двадцатом варианте ваше благосостояние упрочено».

Третий автор избирает историческую тему, как правило, эпоху, отмеченную трагизмом и свободой нравов. (Темницы времен Французской революции — особенно подходящий фон для действия: любовные истории соседствуют здесь с гильотиной; войны наполеоновской империи также годятся — тут победы над врагами чередуются с победами над женщинами; неплохой материал представляют и другие эпохи: Реставрация в Англии сопровождалась распущенностью, царствование Людовика XV или времена регентства знамениты Оленьим парком и ужинами в узком кругу, Вторая империя прославилась куртизанками.) Определив время действия, автор поселяет в книге столь же циничную и жестокую, сколь и неотразимую героиню и через каждые тридцать страниц укладывает эту обольстительную особу в постель с очередным любовником. Тираж в сто тысяч экземпляров обеспечен! Меняйте век каждые три тома.

По этим рецептам создают состояния, но не шедевры. Источники красоты бьют из глубины, они окутаны тайной. Настоящий роман отвечает внутренней потребности его создателя. Стендалю, Бальзаку нравилось сочинять произведения, позволявшие им как бы прожить свою жизнь сызнова, под другой личиной. Фабрицио в «Пармской обители» — это Стендаль, будь он юным красавцем, итальянским аристократом; Люсьен Левен — это Стендаль — красавец лейтенант, отпрыск богатого банкира. «Писатель по мере возможности вознаграждает себя за несправедливость судьбы». Иногда бывает трудно заглянуть под маску. «Госпожа Бовари — это я», — говорил Флобер. Именно поэтому «Госпожа Бовари» — шедевр.

Как романист узнает, что нужный ему сюжет найден? А вот как: если, обдумывая его, он испытывает волнение. Если тема затрагивает чувствительные струны его души, вызывает мучительное или опьяняющее воспоминание, есть шанс, что будущая книга получится превосходной. И если будут соблюдены еще два непременных условия. Нужно немного отойти от событий, или, как говорил Бальзак, нужно, чтобы все хорошенько отстоялось. «Поэзия — это такое переживание, о котором вспоминают, уже успокоившись». Если вы только что потеряли возлюбленную, не садитесь сразу за роман. Рана еще кровоточит, ее нужно перевязать, а не бередить. Когда она затянется, вы испытаете горькое удовольствие, прикоснувшись к ней. Боль будет не настолько сильна, чтобы исторгнуть у вас стон, но рана будет еще достаточно ныть, чтобы побудить вас запеть. Слово «запеть» применимо не только к поэту, но и к романисту.

Второе условие: события романа должны иметь косвенное отношение к вашей собственной жизни. Если вам, прелестная незнакомка, захочется написать роман, не излагайте в нем историю вашей жизни без изменений. Известная степень стыдливости предостережет вас от этого, по крайней мере я уповаю на это. Поведайте о судьбе, близкой вашей, — это позволит вам высказать свои чувства и одновременно сохранить иллюзию, будто вас прикрывает маска. А если вы преуспеете, не присылайте мне свою рукопись. Я наверняка ее потеряю. Прощайте.

О минуте, определяющей судьбу

Неправда, прекрасная незнакомка, будто жизнь каждого из нас уже с самого нашего появления на свет или даже от века целиком и полностью предопределена силой, которую нельзя ни понять, ни сломить. В какой-то мере это, несомненно, так. Родись вы дурнушкой, жизнь ваша была бы иной, а ваша красота — результат сочетания хромосом ваших родителей, повлиять на который не в ваших силах. К этому надо добавить, что лицо в наши дни может изменить к лучшему хирург, что обаяние и ум красят людей и что душевный покой читается в чертах. Кому принадлежат слова о том, что после сорока лет всякий человек ответственен за свое лицо? Человеческая способность «подправлять судьбу» коренится прежде всего в том, как мы реагируем на события.

События эти идут своим чередом. Кто-то любит вас и вам в этом признается. Но война похищает его у вас; экономический кризис разоряет его; в его жизнь вторгается другая женщина. Таковы факты. Но не в этих голых фактах причина ваших невзгод или вашего счастья. Каково будет ваше поведение перед лицом этих событий? Вот вопрос вопросов. Во многих ситуациях бывает такая минута — единственная, — когда от принятого вами решения будет зависеть весь ход вашей жизни. Я именую ее минутой, определяющей судьбу. Почему речь идет всего лишь об одной минуте? Так уж устроен мир. Благоприятный случай редко представляется дважды.

На войне бывает именно так. Сражение на Марне было единственным шансом изменить ход войны, и реализовать его нужно было мгновенно. Фон Клук продвигался вперед слишком быстро. Жоффр и Гальени сумели этим воспользоваться. В тот день, хотя об этом еще никто не подозревал, Германия проиграла войну. То же самое происходит и в «войне» полов. Однажды наступает такой миг, когда мужчина, который уже давно ухаживает за женщиной, внезапно замечает в ее глазах что-то кроткое и беспомощное: это — предвестие его победы. Множество причин сыграли тут свою роль: благоприятный случай, отсутствие посторонних, тон беседы, предгрозье, прочитанная книга, какой-нибудь жест. Словом, она — в его власти.

Но если в этот единственный, благословенный вечер мы упустим случай, подумав, что он не раз еще повторится и при более благоприятных обстоятельствах, мы потеряем выпавший на нашу долю шанс, причем навсегда. Женщина или спохватится, или вспомнит о возможных опасностях, или начнет презирать нас за нерешительность. А главное — она выйдет из-под влияния необычайного стечения обстоятельств, склонившего ее к капитуляции. Сегодня победа не требовала усилий, не вызывала сомнений; завтра она будет недостижима.

Я размышлял о такой минуте, определяющей судьбу, перечитывая вчера превосходный роман Мередита «Трагические комедианты». Это — жизнеописание Фердинанда Лассаля, немецкого социалиста и трибуна, полюбившего юную девушку благородного происхождения и сумевшего покорить ее своею красотой и талантом, несмотря на то что она уже была невестой другого. Однажды она сказала ему: «В моей семье относятся к вам с неприязнью; убежим вместе!» Он медлил: «Зачем омрачать вашу жизнь скандалом? Потерпим несколько месяцев, и мы поженимся с согласия ваших родителей». Он так никогда и не получил ни согласия, ни жены; он был убит на дуэли женихом девушки. О, причудливая игра гордости и страсти! Злосчастный Лассаль погиб нелепо, защищая свою честь; возлюбленная оплакала его, но было уже слишком поздно, затем она вышла замуж за убийцу.

Слишком поздно. Остерегайтесь, сударыня, стать жертвой этих ужасных слов. Мне знаком и другой подобный случай: во время последней войны одна женщина получила от любившего ее офицера предложение выйти за него замуж. Она попросила всего одну ночь на размышление и на следующий день написала ему, что согласна. Однако в тот день, 10 мая 1940 года, началось немецкое наступление. Офицер был послан на фронт, ее письмо затерялось. Придя в отчаяние из-за двойного краха — своей страны и своего чувства, — он принялся ухаживать за Смертью. Эта податливая особа, как правило, не оставляет без внимания своих кавалеров… Горькие раскаяния, сожаления стали уделом той женщины. Ибо она всегда желала этого брака и попросила отсрочки лишь из чувства приличия и самолюбия. Не лучше ли было тотчас же ответить «да»?

Мораль: Ответьте мне без промедления. Прощайте.

Одеть тех, кто гол

Известный английский писатель Джордж Мур рассказал мне однажды, что, обнаружив в книге американского романиста Генри Джеймса фразу: «Я увидел на пляже совершенно раздетую женщину», он спросил: «Почему «раздетую», Генри? Здесь больше подходит слово «голую». От природы человек гол, одежда появляется потом». Высокопарный и важный Джеймс ненадолго задумался, а затем ответил: «Вы ошибаетесь, Мур. Для жителя цивилизованной страны естественное состояние — быть одетым. Нагота анормальна».

То же самое мнение встретил я и в одном, вероятно, уже позабытом эссе Ален-Фурнье. Привожу его рассуждение: «Ныне женское тело — уже не тот языческий кумир, не та нагая гетера, которую Пьер Луи откопал в далекой Древней Греции». Платье, юбка, корсаж сделались для христианского мальчугана, о котором говорится в эссе, сутью женского тела. «Мы не узнáем лучше это тело, лишив его всех покровов; вот уже много веков под влиянием климатических условий нашей страны его укутывали в одежды; с раннего детства мы привыкли видеть женскую фигуру в одежде».

И даже нагое женское тело, по мнению Ален-Фурнье, не воспринимается отдельно от одежды со всеми ее атрибутами. «Целомудренные и строгие покровы на средневековых витражах придали женскому телу свою форму; оно выглядит в них скованным, утонченным, почти бесплотным».

Это было написано в начале века. С тех пор многое изменилось: пляжи усеялись голыми телами, киноэкран приоткрыл для многих тысяч зрителей кулисы конкурсов красоты, и скульптурная нагота греческих нимф перестала быть для нашего современника абстракцией. Впрочем, вольность — это понятие относительное. Один народ терпимо относится к обнаженному телу, а другой нет. Андре Бийи опубликовал небольшую книжку, озаглавленную «Стыдливость», в которой собрал различные высказывания, показывающие, как менялось это понятие. Естественна ли стыдливость? Нет, животным она не свойственна. Многие из них прячутся, предаваясь любви, как прячутся хищные птицы, утоляя жажду, но поступают так потому, что в это время уязвимы для врагов. Стыд за свое тело им чужд.

Почему же стыдлив человек? Отчасти потому, что для него не существует определенной поры любви, и, будь все нагими, человеческое общество оказалось бы в затруднительном положении. А какие ужасные отношения царили бы в семьях, не обладай люди чувством стыдливости. Нагота будит неуправляемые эмоции. Целомудренные одежды их умеряют.

— Не думаете ли вы, что привычка уничтожит соблазн? — спросят меня. — Кто, находясь на пляже, обращает внимание на женские бедра и плечи, многие из которых совершенны по форме?

— Пляж — это место, где можно отдохнуть и почувствовать себя раскованно, там нельзя ни трудиться, ни мыслить.

Андре Бийи внушает нам, что причина того, что женщины одеваются, в другом: это — их стремление отстоять свой престиж. «Запрет подстегивает желание; именно он придает соусу остроту», — считает Монтень. А вот мнение Стендаля: «Стыдливость льстит любовнику. Он говорит себе: “Как она любит! Какую стыдливость преодолевает ради меня!”» Бийи заключает: «Женщина, в которой я угадываю стыдливость, пробуждает во мне интерес, ибо я угадываю, что стыдливость эта — верный признак натуры романтической и меланхоличной… Женщина, дорожащая тайнами своего тела, не станет размениваться и в чувствах». Мне по душе эта точка зрения; гораздо приятнее быть любимым такой дикаркой, как госпожа де Реналь, преодолевающей сильное внутреннее сопротивление, нежели графиней де Кастильоне, которая охотно показывает свое тело друзьям, точно демонстрирует произведение искусства.

Другая гипотеза: стыдливость проистекает из боязни обнаружить изъяны фигуры. Верно ли это? Замечали ли вы, сударыня, что хорошо сложенные женщины менее стыдливы? Мне такая точка зрения кажется узкой и несправедливой. Женщина, остающаяся целомудренной в силу воспитания или из религиозных убеждений, пребудет такой, несмотря на совершенство своих форм. Да, действительно, наготу нельзя признать естественным состоянием человека. «Невозможно представить себе, — говорил грозный Свифт, — парламент, где заседают голые депутаты». Не желаю вам лицезреть подобное зрелище. Прощайте.

Мрачный рубеж

Все в мире движется, в том числе и время; наступает пора, когда человек замечает впереди мрачный рубеж, предупреждающий его о том, что первая молодость безвозвратно ушла. Конрад, которому принадлежит эта фраза, приурочивает мрачный рубеж к сорокалетнему возрасту. Эмиль Анрио в своем превосходном романе «Все вот-вот кончится» относит его ближе к пятидесяти годам, и я полагаю, что прав именно он. Его герой описывает «то мучительное ощущение, когда тебе кажется, будто ты скользишь вниз по откосу, все усилия остановиться тщетны и ты неумолимо катишься к смерти»…

— Вы, верно, скажете, что я страдаю неврастенией, — говорит он своему врачу. — Нет, это другое. Всю жизнь, доктор, я был неисправимым оптимистом. Я терпеть не могу жаловаться, не выношу, когда меня утешают. Но, по правде говоря, со мной что-то неладно.

— Сколько вам лет? — спрашивает врач.

— Сорок восемь, скоро сорок девять…

— Да, это начинается приблизительно в таком возрасте…

Думаю, что большая часть людей, и даже те, что производят впечатление победителей, испытывают приступ отчаяния в ту пору, когда им приходится пересекать этот мрачный рубеж. Какой бы состоявшейся ни была чья-нибудь жизнь, непременно существует огромная разница между тем, о чем мечталось в юности, и тем, что получилось. Ни один из нас не шествует по избранному пути, не отклоняясь и не сворачивая. Как молекулы газа под воздействием бесчисленных толчков вынуждены каждый миг менять свою траекторию, так и люди постоянно испытывают влияние случайностей.

«Что бы ни произошло, — заявляет юноша, — я никогда не совершу такой-то поступок…» Повидайтесь-ка с ним лет этак через тридцать. Как раз этот-то поступок он и совершил. «Я ни за что не соглашусь быть обманутой женой и мириться с этим», — тридцать лет тому назад объявила красивая молодая девушка. Теперь она — отяжелевшая, седеющая матрона, которую совсем забросил муж и которая постепенно перестала обращать на это внимание.

«Мне скоро исполнится пятьдесят», — с грустью написал Стендаль и вслед за тем стал перечислять женщин, которых любил. Хотя он и пытался строить иллюзии, все эти женщины были ничем не примечательны. В двадцать лет он грезил о большой любви, о встречах с женщинами незаурядными. Он заслужил это своей нежностью, своим редким пониманием любви, своим гордым нравом. Но героини, о которых он мечтал, не появились, и, не имея случая пережить свои романы, Стендаль удовольствовался тем, что описал их. И, только оставив позади мрачный рубеж, он оплакал большую любовь, так и не встретившуюся на его пути.

«Мне недавно стукнуло пятьдесят», — думает писатель. А что он успел создать? Что сумел выразить? Ему чудится, что все еще предстоит высказать и что лишь теперь он начинает провидеть книги, которые нужно было бы написать. Но сколько лет для работы ему отпущено? Сердце бьется слабее, отказывают глаза. Десять лет? Пятнадцать? «Искусство бесконечно, жизнь коротка». Эта фраза, которая когда-то казалась ему банальной, неожиданно обретает глубокий смысл. Достанет ли сил, чтобы вслед за Прустом отправиться на поиски утраченного времени?

Молодые люди, с такой легкостью расточающие часы и минуты, должны хотя бы изредка задумываться над существованием этого мрачного рубежа, который им, как и нам, предстоит когда-нибудь пересечь. А что до вас, querida…

Впрочем, женщины, кажется, и не задумываются над этим. Прощайте.

О несовместимости в браке

Несовместимость — это противоположность характеров и темпераментов, которая приводит к тому, что два человека не могут прийти к согласию и уж тем более жить вместе. Для того чтобы несовместимость действительно возникла, эта противоположность должна быть непримиримой; если бы она не была таковой, ее не назвали бы несовместимостью. Бывают случаи, когда в первую пору супружества взаимное привыкание не то чтобы невозможно, но очень затруднительно. Иногда это происходит потому, что между супругами нет любви. Мужчина и женщина заключили брак по рассудку; каждый привык к одиночеству и самостоятельности; оба плохо переносят внезапно возникшую необходимость считаться с желаниями и капризами другого. Любовь сделала бы эту жертву легкой, и новые привычки не замедлили бы явиться. Если же любви нет с самого начала, взаимное сопротивление супругов проявляется сильнее. И все-таки, если в ходе совместной жизни рождается взаимное влечение или же благоразумие играет роль миротворца, все улаживается. Но если после нескольких месяцев или даже нескольких лет брака обнаруживается, что время ничего не меняет к лучшему, ибо противоположность супругов пустила слишком глубокие корни, вот тогда-то несовместимость можно назвать полной.

Причины тут могут быть самые разные. Прежде всего — противоположность вкусов. Для того чтобы муж и жена приноровились к совместной жизни, нужно, чтобы между ними существовало хотя бы минимальное сходство. Поразмышляйте над замужеством Жорж Санд. Совсем еще юной — в восемнадцать лет — она выходит замуж за барона Казимира Дюдевана. Он славный малый и хочет сделать ее счастливой, она со своей стороны вступает в брак с самыми лучшими намерениями. Однако она — женщина образованная, страстная любительница литературы и музыки. А Казимир, раскрыв книгу, тотчас же засыпает. Но он восхищается женой и потому изо всех сил старается ей понравиться. Она советует ему прочесть Паскаля? Ну что ж, он попробует. Увы! Книга выпадает у него из рук, а жена проникается к нему презрением.

Кроме того, она прочла множество романов и полагает, что жизнь должна походить на них; она жаждет страстной любви и ждет, чтобы любовь эта выражалась самым возвышенным образом. Бедному Казимиру язык нежной страсти не знаком. Для него любовь в браке — это естественное право супруга. Муж заключает жену в объятия, и этим все сказано. Несовместимость? Да. Нетрудно предсказать, что, хотя с обеих сторон проявлено достаточно доброй воли, этот брачный корабль потерпит крушение, налетев на первый же риф, а таким рифом станет какой-нибудь романтичный молодой человек.

В некоторых случаях противоположность между супругами коренится не в разнице их интеллектуального или эмоционального уровня. В ее основе лежит различие привычек. Муж был воспитан бережливыми и осмотрительными родителями, жена — матерью безрассудной и ведущей довольно беспорядочный образ жизни. Молодая жена не приучена вести домашнее хозяйство, необходимость подсчитывать расходы нагоняет на нее тоску, понятие «семейного бюджета» для нее звук пустой. Конфликтов в доме не избежать — они будут возникать беспрестанно и вскоре станут весьма неприятными. Муж будет настаивать на том, чтобы все доходы и расходы записывались и приводились в соответствие, жена сочтет это за проявление мелочной тирании и жадности. Если ни один из них не изменит своих привычек, эти ссоры могут породить несовместимость. То же самое произойдет, если жизненный ритм у обоих супругов слишком различен. Вообразите себе мужа деятельного, энергичного, у которого все в руках горит, который стремится заполнить жизнь всевозможными занятиями, различными интересами, любит путешествовать, веселиться, — и впрягите его в одну упряжку с флегматичной, вялой, медлительной женой, постоянно жалующейся на усталость и жаждущей покоя. Он всегда точен, вплоть до минуты, она же вечно опаздывает, не ценит времени. Как избежать столкновений, которые возникнут из-за подобного несходства жизненного ритма? Быть может, путем взаимной терпимости, но без страданий все равно не обойтись. Если не установится общий — взаимоприемлемый — образ жизни, если близость не сцементирует чету столь непохожих людей, несовместимость налицо.

Большая опасность для брака возникает и тогда, когда супруги, у которых более или менее схожие характеры и вкусы, привносят в совместную жизнь совершенно противоположные политические взгляды или религиозные убеждения. Бывают эпохи, когда этому не придают большого значения, но такие периоды редки и длятся недолго. Наше время требует, чтобы каждый человек занял в жизни определенную позицию. Разумеется, можно допустить, что набожная жена будет снисходительна к неверующему мужу или что муж-социалист будет терпим к консервативно настроенной жене. Но будет ли эта снисходительность долговечна? Убеждения одного из супругов повлекут за собой и определенные поступки, которые вызовут осуждение другого. Определенная политическая ориентация приводит к появлению целого круга друзей из числа единомышленников. Друзья одного из супругов станут врагами другого. Сильная любовь и в этом случае может со временем послужить сближению взглядов мужа и жены. При отсутствии этого «нежного» арбитра лучше не отваживаться на риск. Вступайте в брак с мужчиной (или женщиной), взгляды которого на важнейшие проблемы жизни пусть и не до конца, но совпадают с вашими. В противном случае вас подстерегает несовместимость. Прощайте.

Театральные истории

Любите ли вы актеров, сударыня? Сам я от них без ума и предпочитаю беседу с ними любой другой. Мне кажется, что тесное переплетение вымышленных персонажей с их собственной человеческой сутью производит самый неожиданный и поэтический эффект. Странные узы связывают героиню Расина и живую, вполне земную женщину, которая до самого выхода на сцену ведет весьма смелые разговоры. Особое удовольствие доставляют мне различные театральные истории, в которых действительность причудливо сплетается с вымыслом, как в какой-нибудь драме Пиранделло.

Недавно я ездил в Руан читать лекцию; после спектакля два актера — старый и молодой — пригласили меня «пропустить стаканчик» и поведали мне несколько забавных случаев из театральной жизни. Молодой актер играл в недавно появившейся пьесе (кажется, то была «Великовозрастная и простодушная девица») роль юноши, который, разочаровавшись в любви, вознамерился покончить с собой и с этой целью стащил револьвер у приятеля. Это вовремя обнаруживается, безутешного любовника отчитывают, и под конец владелец револьвера строго говорит ему:

— А ну-ка верни мне оружие.

Юноша в полном изнеможении протягивает револьвер.

— Это была замечательная сцена, — продолжал рассказчик, — но в тот миг, когда мне следовало вернуть оружие, я, ощупав карманы, с ужасом понял, что забыл взять его с собой… Револьвер остался за кулисами…

— Драматическое положение! Как же вы поступили?

— Сперва я задрожал от страха… Потом меня точно озарило, и я с достоинством проговорил: «Нет! Нет, я хочу сохранить этот револьвер как напоминание… Но клянусь тебе, что никогда не пущу его в ход».

Удивительное присутствие духа!.. Этот случай напоминает мне другой, тот, что произошел с госпожой Дорваль во время представления романтической драмы Дюма-отца «Антони». Припоминаете? В самом конце любовник Адели д’Эрве закалывает ее кинжалом. Входит муж, полковник д’Эрве, и убийца говорит ему: «Она мне противилась — я ее убил!» На одном спектакле в Руане Бокаж, игравший в этой пьесе и выведенный из себя (я уже забыл почему) то ли директором театра, то ли зрителями, выбежал со сцены, не произнеся своей коронной фразы… Мари Дорваль, по ходу пьесы уже убитая, видит, что Бокаж исчезает и на сцену выходит полковник. Понимая, что катастрофа неотвратима, она хладнокровно приподнимается и говорит мужу: «Я ему противилась, ОН меня убил…» Взрыв аплодисментов. Занавес. Публика нашла это естественным.

— Публика ВСЕ находит естественным… — вмешался старик. — Знакомо ли вам утверждение Симоны, великой Симоны? «Публика не слушает, а если слушает, то не слышит, если же слышит, то не понимает».

— Бесспорно одно: самое удивительное и неправдоподобное в театре принимается как должное, — замечаю я. — Иоланда Лаффон рассказала мне, что на сцене «Театр дез’Ар» она когда-то играла в пьесе «Помрачение» роль некоей Жюдит; по ходу действия героиня выбегает на сцену вне себя от волнения и бросается в дом, охваченный пламенем. После чего, чуть позже, на сцену выходит другой актер и объявляет: «Жюдит умерла». На одном из вечерних представлений возникла путаница, этот актер появился на сцене слишком рано и сказал самой Жюдит: «Жюдит умерла…» Иоланда Лаффон сочла, что все пропало. Однако в зале — никакой реакции. Представление продолжалось… Никто ничего не заметил, и в антракте ни один зритель даже не вспомнил об этом происшествии. Вот в чем прелесть театра…

Театральные истории нанизывались одна на другую. Им нет конца. Прощайте.

Тайная суть супружества

Вот оно, сударыня, одно из тех свободных воскресений, которые приносят мне такое блаженство. На каштанах под моими окнами распускаются почки, самый скороспелый из них — тот, что каждую весну первым подает знак к обновлению, — уже нежно зеленеет. Семьи прогуливаются с той воскресной неспешностью, темп которой задают детские коляски. Молчит телефон. А я, я знаю, что впереди у меня двенадцать часов покоя и тишины. Как чудесно!

Я раскрываю книгу, готовясь насладиться ею; в свое время я знавал ее автора — красивую, мягкую и печальную женщину. Она судила обо всем необыкновенно тонко. Я знаю, что они с мужем жили в полном, настоящем уединении. Так что меня нисколько не удивляет, что томик называется «Отзвуки тишины». Как это верно сказано: тишина, точно незримая стена, возвращает нам отзвуки наших тайных помыслов.

Камилла Бельгиз мыслит подобно Жуберу, Шардону, а иногда и Сент-Бёву (когда он бывает нежен и утончен). Она высказывает замечательные суждения о природе и о любви: «Тот, кто любит, отбрасывает на другого свет своего внутреннего «я» и надеется увидеть отблеск этого света. Подлинная любовь связует двоих, и надо уметь ставить другого превыше себя». Да, не только принимать другого, но и ставить его превыше себя. «Грустно, когда любовь ослабевает, ибо разве любить не означает все больше дорожить тем, что мало-помалу утрачивает ценность?»

Она приводит слова Эмерсона: «Любовь преходяща и кончается с браком. В браке от любви остается лишь привкус незрелого плода». Камилла Бельгиз не приемлет (и я с нею согласен) такое разъединение любви и супружества. И далее: «Но мы именуем любовью ту таинственную суть супружества, которая взыскует ни на миг не слабеющего чувства и так настойчиво стремится к высочайшей его ступени, что каждая неудача обрекает нас на муку и унижение».

И тут (как приятно на досуге так вот свободно перебрать несколько книг) я раскрываю книгу Мориса Тэскá «Симона, или Супружеское счастье», на обложке которой превосходно воспроизведен «Поцелуй» Родена. Роман? Скорее поэма в прозе, гимн гармоничному союзу двоих. «Именем той, которую люблю, я говорю вам, друзья мои, что нет драмы в любви. И лишь в отсутствии любви таится драма. Разделенное чувство не может не быть счастьем».

Заметили ли вы, сударыня, что манера выражать свои чувства так же принадлежит той или иной эпохе, как мебель или живопись? Во времена Мопассана, а затем Пруста романист показывал, что любовь всего лишь иллюзия, источник разочарования, ревности и душевных мук. Что до брака, то уже несколько веков он неизменно служит темой для комедий. В наши дни, после нескольких лет засилья «черной» любви, наметился перелом. В этом сыграло свою роль и усиление религиозных верований, и тот серьезный подход к чувствам, который присущ нашему столько выстрадавшему поколению. Во время бури человек ощущает потребность найти точку опоры. А что может быть надежнее прочной любви, полного слияния двух существ? И не является ли брак, по словам Алена, «единственными узами, которые с годами становятся крепче»?

Вот что открывает для себя герой Тэска, а вместе с ним и многие его сверстники.

Ныне пошла мода на счастливый брак, сударыня. Вы, пожалуй, скажете: «Романистам придется нелегко… «Белая симфония в мажорных тонах»… Чудесное название, но книгу с таким названием написать нелегко». Как знать? Ведь в белизне уйма оттенков. Счастье, как и весна, каждый день меняет свой облик. Мое сегодняшнее воскресенье, мирно проведенное у семейного очага, было восхитительно… Прощайте.

О другой женщине

Другая была еще невидима, а вы уже догадывались о ее существовании. Порою под травяным покровом лужайки незаметно струится ручей, гуляя, вы замечаете, что трава тут гуще и выше, а почва чуть пористая и немного оседает под ногами. Это всего лишь приметы, но они не обманывают: вода где-то здесь. Или же иногда перед болезнью, когда явных ее признаков еще нет, вы ведете привычный образ жизни, но тем не менее какое-то недомогание, беспричинная тревога уже предупреждают вас о скрытой опасности.

— Что это со мною? — говорите вы. — Мне нездоровится.

Так было и тогда, когда у вашего мужа появилась Другая. «Что это с ним такое? — думали вы. — Он не тот, что прежде». До сих пор он по вечерам рассказывал вам, как провел день; ему нравилось приводить множество подробностей (мужчины любят порассказать о себе); он сообщал вам о своих планах на завтрашний день. Мало-помалу его ежевечерние отчеты сделались несколько туманными. Вы начали замечать в его времяпрепровождении непонятные перерывы. Впрочем, он и сам сознавал уязвимость своих объяснений. Он только вскользь упоминал о тех или иных часах, путался. Вы ломали себе голову: «Что же он хочет скрыть?»

Вы полагали, что после десяти лет замужества хорошо его изучили. Вы знали, чем он интересуется: службой, политикой, спортом, немного живописью и нисколько литературой и музыкой. Теперь же он охотно обсуждал книжные новинки. Вдруг небрежно спрашивал: «Есть ли у нас романы Стендаля? Я бы с удовольствием перечитал их». Но вы-то знали, что он их ни разу не читал. Прежде столь равнодушный к вашим туалетам, он вдруг стал спрашивать: «Почему ты не носишь платья из набивной материи? Они так нарядны». Или же говорил: «Постригись короче. Эти конские хвосты уже вышли из моды». Даже его политические взгляды переменились, он начал терпимее относиться к передовым воззрениям. О любви он заговорил теперь как-то странно и необычайно пылко, о браке же отзывался довольно цинично. Словом, вы перестали узнавать его.

Вскоре последние сомнения рассеялись. Под некогда твердой почвой ныне струился поток. Другая была тут. Но кто она? Вы старались представить ее себе, мысленно воссоздать ее облик, используя те сведения, какие ваш муж, сам того не желая, сообщал вам каждый день. Она, должно быть, молода, хороша собой, прекрасно одевается; она образованна или умело прикидывается такой; ездит верхом (ибо ваш муж, который уже давно отказался от конного спорта, стал говорить: «Доктор советует мне увеличить физическую нагрузку, и мне опять захотелось поездить верхом»). Она, как видно, живет возле Люксембургского дворца: то и дело обнаруживалось, что какие-то самые неправдоподобные дела вынуждали вашего супруга попадать именно в этот квартал.

А затем однажды, на обеде у ваших друзей, вы ее увидели. О! Вам не понадобилось ни особых усилий, ни проницательности, чтобы узнать ее. Увы! Довольно было понаблюдать за выражением лица вашего мужа. Он ласкал ее взором. Он старался разговаривать с нею как можно меньше, но они будто невзначай обменивались то едва заметным кивком, то едва уловимой улыбкой, думая, что никто этого не видит, вы же с болью замечали все это. Хозяйка дома сообщила вам, что Другая сама захотела с вами встретиться.

— С чего бы это?

— Не знаю… она много слышала о вас… И ей до смерти хотелось познакомиться с вами.

По деланно равнодушному тону вашей собеседницы вы поняли, что она тоже знает. Вы были одновременно поражены, огорчены и озадачены, и прежде всего потому, что эта женщина позволила себе покуситься на вашего собственного мужа. Не отдавая себе в том отчета, вы уже давно считали, что он принадлежит вам одной, что он стал частью вас самой. В ваших глазах он уже больше не был свободным человеком, как другие, нет, он сделался как бы вашей плотью. И потому Другая имела не больше права отобрать его у вас, чем отрубить вам руку или похитить у вас обручальное кольцо.

Вас озадачило также то, что Другая одновременно и походила на образ, мысленно созданный вами, и оказалась иной. И впрямь, довольно было послушать ее, чтобы сразу распознать источник новых мыслей, новых устремлений и даже новых словечек вашего мужа. Она говорила о лошадях, о скачках, цитировала авторов книг, к которым у вашего супруга с недавних пор пробудился столь необычный для него интерес. Но вы нашли, что она не более молода и, говоря откровенно, не более хороша собой, чем вы. Пожалуй, у нее был красивый лоб, выразительные глаза. И только. Рот ее показался вам чувственным и вульгарным. Речь ее была оживленной, но не яркой, и скоро вам наскучила. «Да что он в ней такого нашел?» — в недоумении спрашивали вы себя.

Возвратившись к себе, вы сразу же накинулись на мужа: