Помоги проекту - поделись книгой:
Шарлиз была очаровательна.
И иначе тут не скажешь. Роскошную фигуру подчеркивал изящный наряд из шаровар и коротенькой кофточки, глубокий вырез открывал грудь, животик соблазнительно показывался из-под бахромы, светлые волосы, расчесанные и богато украшенные драгоценностями, лежали на покатых плечах. Голубой цвет был ей к лицу и гаремный наряд тоже. И сама гаремная жизнь… здесь она была на своем месте. Именно здесь, а не при дворе Самдия, где требовалось блюсти правила и приличия.
К ней и направилась Бурсай.
— Сегодня господин желает видеть тебя на своем ложе.
К чести Шарлиз, она не стала кричать, плакать или сопротивляться. Всесторонне обдумав за эти несколько дней свое положение, она решила, что все не так плохо. Разве нет?
Она жива, здорова, а что в руках у кагана… убивать ее тут не будет, определенно. А остальное… она не девушка. Было бы чего бояться.
Каган разгневается, что она досталась ему уже початой? Шарлиз знала, что в Степи с этим строго, но и на тот случай свои уловки есть. По счастью, повитухи здесь не было, а доверяться маркитанткам? Или солдатским лекарям?
Девственность Шарлиз не освидетельствовали, побоялись нанести кагану оскорбление. И тем самым развязали женщине руки.
Вот сколько мужчинам нужна была девственность, столько женщины ее и подделывали. Конечно, достать кровь Шарлиз не могла, и приготовленный для первой брачной ночи рыбий пузырь пропал вместе со всеми ее вещами, но притворяться и лицедействовать — сколько угодно. Хоть от заката до рассвета. А кровь…
По-разному бывает. Иногда она и вовсе не идет, а иногда ее столько, что кажется, поросенка резали. Она знает…
И шпилька есть на всякий случай, если что — воткнуть ее в запястье, простыню измазать. Но тут главное, чтобы каган поверил, что именно он — первый. Нарушитель ее нетронутости…
Но чтобы лицедействовать, хорошо бы знать сценарий и декорации.
— Когда это будет? И как?
Бурсай одобрительно кивнула. Да, в этот раз обойдется без слез и соплей.
Мужчин Шарлиз могла провести, но женщины распознавали в ней шлюху раньше, чем она рот открывала. А чего шлюхе бояться еще одного клиента?
Уж что она там кагану расскажет — это не дело Бурсай, какой к ней девка поступила, ту она и господину приведет. А остальное ее не касается.
— Через час тебя закутают и мы пойдем в шатер господина. Там ты встанешь на колени, а я тебя раздену и уйду. Смотреть в землю, молчать, глаз на господина не поднимать, обращаться только после его разрешения, делать все, что он велит. Поняла?
Бурсай дождалась кивка и довольно улыбнулась.
— Не споришь, это правильно. Мне бы не хотелось отдавать тебя солдатам, если не угодишь господину. А пока тебя надо приготовить.
— Хорошо, — Шарлиз медленно поднялась с дивана, на котором и лежала все это время. — Готовьте…
Следующий час для Шарлиз оказался сложным.
Ее намазали глиной, чтобы удалить все волосы на теле, ее скребли какими-то пилочками и терли жесткими щетками, ей расчесывали волосы и полировали ногти, красили глаза и соски грудей…
Но к концу часа Шарлиз узнала себя в большой металлической пластине. Никогда она не была такой очаровательной. Никогда…
Служанки искусно подчеркнули ее достоинства, а недостатки… их у Шарлиз просто не было. Никаких!
Каган не устоит. А дальше дело техники.
С этой мыслью она и отправилась к Хурмаху.
Полог шатра откинулся, повинуясь старческой высохшей руке. Шарлиз вошла внутрь, опустилась на колени и замерла. Бурсай освободила ее от черного глухого химара, доходящего до пят, поклонилась и замерла рядом молчаливым изваянием. Хурмах взмахнул рукой, отпуская старуху, и обратил свое внимание на Шарлиз.
— Подойди поближе, девушка.
Шарлиз повиновалась. Она встала с колен, изящно поклонилась — и направилась к роскошному ложу, на котором возлежал каган, по женскому обыкновению разглядывая его из-под опущенных ресниц. Остановилась совсем рядом, так, что ноги по щиколотку утонули в пушистом ворсе ковра, и продолжила разглядывать кагана.
Нравился ли ей этот вид?
Нет. И снова — нет.
Кому-то каган, может, и грозный, и страшный, но на кровати… на роскошном ложе устроился мужчина лет сорока, пузатый, начинающий лысеть, зато с роскошными усами и бородой. Кстати, сейчас в ней несколько крошек застряло, фу…
Нос прямой, губ за бородой не видно, подбородка тоже… глаза умные, ясные, черные. Волосы тоже черные, и на груди, и на спине, наверное… снова — фу.
Шарлиз предпочитала мужчин с хорошими телами, лучше чтобы волос было поменьше… для кагана она сделала бы исключение, только если он хорош в постели.
А внешность… пузико слишком круглое, ноги коротковаты, плечи узковаты… этакий мужичок. Не рыцарь, нет… на коне он может выглядеть замечательно, а вблизи…
Не в ее вкусе.
Но на лице Шарлиз эти мысли не отразились. Она «трепетала от страха», старательно, серьезно, стараясь даже мыслями соответствовать происходящему… ей страшно, ей очень страшно, она никогда не была с мужчиной, она с ума сходит от страха, но старается его не показать — и от этого только больше боится…
И боялась. За свою жизнь.
— Не бойся, — обратил на это внимание каган, — я не причиню тебе вреда.
Шарлиз упала на колени, отлично зная, что в таком ракурсе ее прелести смотрятся неотразимо. Кто из любовников сказал ей, что на коленях она соблазнительнее всего? Уже не вспомнить, да и не надо… у нее никого не было, она боится… по щеке сбежала одна слезинка, не больше. А то краска поплывет, а у нее тут трагедия, не бродячий цирк с клоунами.
— Не губите меня, господин! Умоляю!
Хурмах вскинул брови, и женщина продолжила спектакль.
— Если вы вернете меня отцу, он щедро вознаградит вас. И мой жених тоже. Умоляю, позвольте мне вернуться к нему нетронутой! Не губите меня! Господин, умоляю!!!
— И кто же твой жених, девушка? — Хурмах спрашивал из любопытства, но оказался не готов к ответу.
— Маркиз Торнейский.
— Что?!
Полетел в сторону поднос с фруктами. Хурмах воздвигся с кровати — и Шарлиз впервые испугалась. Вот сейчас перед ней был каган, и плевать, какое у него пузо. Глаза у него были… с такими — не просто убивают, с такими убивают мучительно.
— Господин… — пискнула она.
Каган притянул ее к себе за волосы так, что слезы брызнули от боли уже непритворно.
— Кто твой жених?
— Маркиз Торнейский…
Рука разжалась, Шарлиз упала рядом с кроватью, неловко, ударилась о столбик плечом, вскрикнула от боли, но Хурмах не обратил внимания на ее мучения, расхаживая по шатру.
Случай дал ему в руки невесту Торнейского?
Как приятно…
Но…
Не успела стихнуть боль в плече, как каган опять вздернул Шарлиз к себе так, что его лицо оказалось в сантиметрах от ее лица. И таким огнем жгли его глаза, что Шарлиз оцепенела. Поняла, девственность — пустяки, сейчас ее жизнь действительно висит на волоске.
— Давно ты знаешь своего жениха?
— Вообще не знаю, — замотала головой перетрусившая Шарлиз, уже не думая о красоте движений. — Никогда не видела. Это брак по договору…
Бешенство чуть схлынуло.
Если это брак по договору, то Торнейский ее не знает. Ему что эта девка, что другая… но Хурмах все равно не откажется нанести ему такой удар. Пусть Торнейский получит первую пощечину…
Хурмах грубо поволок девку к кровати, швырнул, разрывая на ней одежду, подминая под себя… ярость сработала не хуже афродизиака, заставляя гореть, подчинять, властвовать…
Какая девственность?
Хурмах не заметил бы ничего, он просто с размаху вошел в оцепеневшее от ужаса тело, и не удивился ничему. Ни узости, ни крику боли… так ведь и должно быть… он первый!
Он здесь и сейчас имеет невесту Торнейского… того самого, Черного Волка… поделом тебе, тварь! И девке тоже поделом…
Какие там династические планы? Какие государственные размышления?
Женщинам не мстят? И с ними не воюют?
Скажите это женщинам…
Шарлиз дергалась от боли и кричала, по щекам катились непритворные слезы… она хотела жить! Но больно, как же больно…
Заснула она не скоро, только под утро.
Ярость кагана сыграла положительную роль… когда на тебе рвут шаровары и начинают грубо насиловать… кровь так или иначе будет.
Вот и у Шарлиз она была.
Другая женщина навек получила бы отвращение к любовным играм после такой ночи… каган мстил, как мог. Шарлиз о некоторых способах и позах даже не слышала… но оценила. Главной ее трудностью было не показать, что она… наслаждается.
Да, как ни странно, когда она увидела кровь на простыне… может, ее наконец-то отпустило — она не умрет, как шлюха, а может, и что-то другое…
Но удовольствие она этой ночью получила, просто каган слишком был занят своей злостью, чтобы обратить внимание на ее глаза.
Стоны?
А это от боли. Так тоже бывает… и крики тоже, не всегда ведь каган видел лицо женщины, далеко не всегда.
И сейчас Шарлиз лежала на ковре рядом с кроватью, осторожно ощупывала свое истерзанное тело и думала, что ей повезло.
Самое страшное позади. Завтра на простыне найдут ее кровь, теперь она честная женщина, что бы ни случилось. Хотя бы у степняков. А доберется до своих… там будет видно.
Но пока будем пристраиваться здесь. Мужчины везде одинаковы, члены тоже…
Интересно, что такого ее жених сделал кагану? С чего Хурмах так взбесился? Ладно, она утром все-все узнает…
Мужчинами очень легко управлять, и она справится. Она умная, красивая, она зацепила кагана, пусть даже не своей красотой, а Торнейским — неважно. Пока что один крючок, потом их будет больше, намного больше.
Она выживет. Обязательно выживет…
Утро порадовало солнышком.
Матильда оглядела себя в зеркале, и решила, что с утра ей хочется праздника. Где тут у нас щипцы для укладки волос?
Прическа получилась на манер картин Чахорского,[17] нечто среднее между дамами с картин «Письмо» и «Сфумато». Красивые волны, уложенные в тяжелый узел, и парочка прядок, выпущенных на свободу. Улыбка, чуть-чуть косметики…
И — да.
Симпатичный оливковый костюмчик, состоящий из юбки-карандаша и короткого пиджачка. Под него симпатичную блузку, кремовую, с черной ленточкой галстука — и готово.
Матильда сунула ноги в туфельки и вышла из дома.
Утро было замечательным ровно до оклика сзади.
— Мотенька…
Голос Матильде был отлично знаком. Тетя Параша навелась на цель. Послать ее, что ли?
Поделиться книгой: