Помоги проекту - поделись книгой:
В последний раз он прошептал ее имя, прекрасно сознавая, что таким образом смутно винит ее за свое положение, за свою боль в поврежденной ноге и за ночной холод, обволакивающий его тело, как мокрый саван. На смену краткому приливу уверенности пришло чувство глубокой подавленности. Мало того что Кэтрин решит, будто он проводит ночь с Элен Ферфакс, но ей еще и наплевать на это. И все же он сам чуть ли не предумышленно создал эту ситуацию, словно специально подготовил почву для аварии…
Над системой автострад воцарились ночь и тишина. Натриевые фонари сверкали с высокого пролета виадука, вздымавшегося в воздухе, как какой-то заброшенный черный ход на небеса. Приподнявшись на левой ноге, Мейтланд оперся руками о склон. Правая нога повисла, как привязанное к ремню мертвое животное. Высокая трава колыхалась в ночном воздухе, и коридор сломанных стеблей отмечал проделанный за вторую половину дня путь. Ковыляя вдоль них и придерживая обеими руками покалеченную ногу, Мейтланд двигался сквозь траву.
Среди жалких обломков показался серебристый фюзеляж его автомобиля. Полуприкрытые травой, ржавые кузова почти скрывались из виду. Мейтланд добрался до задней двери «Ягуара». Изнеможденный от усилий, он уже собрался залезть на заднее сиденье, когда вспомнил про картонку с бутылками.
Он пробрался к багажнику и открыл его, вытащил оттуда одну бутылку белого бургундского и закопошился с оберткой. Из набора с инструментами он вытащил разводной ключ. Со второго удара горлышко отвалилось. В холодном воздухе на ноги выплеснулась прозрачная жидкость.
Примостившись на заднем сиденье «Ягуара», Мейтланд сделал первый глоток теплого бургундского и зажмурился, когда в пораненном рту защипало от алкоголя. Через несколько секунд вино согрело грудь, и почувствовалось, как кровь пульсирует в покалеченном бедре. Вытянув ногу на сиденье, Мейтланд равномерно прикладывался к бутылке. Постепенно боль в бедре начала отступать. Скоро он слишком опьянеет, чтобы сосредоточиться на часах, и потеряет всякое чувство времени. Колыхаемая ветерком трава прижалась к окну, заслонив откосы автострады. Мейтланд лежал с бутылкой в руках, положив голову на оконную стойку. Одна за другой болевые точки, созвездиями покрывавшие грудь и ноги, начали пропадать, и атлас ран, в который превратилось его тело, исчез, как погасшее небо.
Преодолев жалость к себе, он снова подумал о Кэтрин и сыне. Вспомнил свое холодное опьянение, когда шатался по автостраде, выкрикивая машинам имя жены. Как бы то ни было, нужно сказать ей спасибо за то, что его забросило сюда. Большинство самых счастливых моментов своей жизни он провел в одиночестве – когда в студенческие каникулы ездил по Италии и Греции, когда после получения диплома три месяца колесил по Соединенным Штатам. Уже несколько лет он создавал миф о своем детстве. Выдуманный образ маленького мальчика, непрерывно играющего сам по себе в длинном пригородном саду, окруженном высоким забором, странным образом как будто приносил утешение. В ящике стола на работе хранилась вставленная в рамку фотография семилетнего мальчика, но на ней был изображен не сын, а он сам, и в этом крылось не одно лишь тщеславие. Возможно, даже его женитьба на Кэтрин, неудачная по чьим-либо понятиям, оказалась удачей именно потому, что воссоздала для него этот воображаемый пустой сад.
Посасывая вино из разбитой бутылки, он уснул за три часа до рассвета.
4. Резервуар с водой
Он проснулся, когда уже вовсю стоял день. Об окно рядом с головой терлась трава, стебли плясали назойливый менуэт, словно уже давно старались его разбудить. На его тело падала полоса теплого солнечного света. Несколько секунд оставаясь не в силах пошевелиться, Мейтланд наконец вытер заляпанный маслом циферблат часов. Было без четверти девять. Он лежал, одеревенело растянувшись на заднем сиденье автомобиля. Откоса автострады не было видно, но постоянный грохот, угрожающий, но и некоторым образом успокаивающий, как звукозапись знакомого кошмара, напомнил ему, где он находится.
Уже начинались утренние часы пик, и тысячи автомобилей вливались обратно в центр Лондона. Гудки перекрывали гортанный рев дизелей и непрерывный гул машин, проходящих по туннелю виадука.
Под правой рукой лежала бутылка из-под вина, ее отбитый край впился в локоть. Мейтланд сел, вспомнив вызванную вином анестезию. Он также вспомнил, словно ослабшая память скрывалась на задворках сознания, краткий припадок жалости к себе.
Мейтланд взглянул на себя и еле узнал задрипанную фигуру, сидящую на заднем сиденье. Его пиджак и брюки были заляпаны кровью и маслом. Рубец на правой руке, где ее задела проходящая машина, покрывала машинная смазка. Правое бедро распухло от обширного ушиба и как будто бы накрепко застряло в тазобедренном суставе. Мейтланд перегнулся на переднее сиденье. Кровоподтеки и ссадины покрывали его тело, как клапаны орга́на, сдерживающие избыточное давление.
– Мейтланд, кто в это поверит?.. – Слова, произнесенные вслух как сигнал самоидентификации, только напомнили о повреждениях во рту. Помассировав разбитые десны, Мейтланд с усталым юмором улыбнулся себе и в зеркальце заднего вида посмотрел на свою физиономию. Всю правую часть лица по диагонали пересекал сине-красный синяк, как какой-то гротескный закрученный вверх ус.
Пора бы выбраться отсюда… Он оглянулся на откос автострады. По идущей на восток полосе двигались крыши двухэтажных автобусов и грузовиков с высокими кабинами. Полосы, идущие на запад, оставались почти пусты. По направлению к пригороду мчались пикап развозчика и два пассажирских автобуса. Если взобраться на откос, то вскоре он смог бы остановить машину.
– Добраться до телефонной будки – в Хаммерсмитскую больницу – позвонить Кэтрин и на работу… – Перечисляя этот список, Мейтланд открыл дверь и осторожно вынес себя на солнечный свет. Правую ногу он взял двумя руками и, как кусок мяса, опустил на землю, после чего неуверенно прислонился к двери в изнеможении от столь малых усилий. Глубокие шпоры боли проникали из ляжки в пах и ягодицы. Стоя неподвижно, он мог лишь балансировать на здоровой ноге. Мейтланд уцепился за желобок вдоль крыши и посмотрел на ехавшие по автостраде машины. Водители опустили солнцезащитные козырьки, прикрывая глаза от утреннего солнца. Никто из них не заметит изможденную фигуру среди брошенных машин.
Холодный воздух бил Мейтланду в грудь. Даже в бледном солнечном свете чувствовались холод и усталость. Только его мощное телосложение помогло ему перенести аварию и раны, полученные на автостраде. Краденая спортивная машина с незажженными фарами и водителем без прав – десять против одного, молодой человек за рулем не сообщит, что сбил Мейтланда.
Он поднял свою покалеченную ногу и поставил на траву перед собой. Подумалось о вине в багажнике «Ягуара», но Мейтланд понимал, что бургундское сразу же ударит в голову. Забудь про вино, сказал он себе. Упадешь в эту высокую траву, и никто никогда тебя не найдет. Будешь лежать здесь, пока не сдохнешь.
Выбросив в стороны руки, он сумел скакнуть вперед на здоровой ноге и схватился за высокую траву, чтобы не упасть.
– Мейтланд, у тебя уйдет на это целый день…
Он сделал второй шаг и, хватая ртом воздух, увидел, как по автостраде едет автобус в аэропорт. Никто из пассажиров не взглянул вниз, на островок. Собравшись с силами, Мейтланд сделал еще три шага и почти добрался до лежащего на боку автомобиля. Протянув руку к ржавому шасси, он зацепился здоровой ногой за старую покрышку, левое колено подогнулось, и он упал в высокую траву.
Мейтланд лежал не шевелясь в этом сыром приюте. Когда к нему вернулось дыхание, он собрал с травы влагу в свой разбитый рот. До откоса еще оставалось футов 20 – и даже если он доберется туда, то все равно не сможет взобраться по рыхлому крутому склону наверх.
Мейтланд сел, опершись руками на траву. Над головой у него возвышался ржавый мост старого автомобиля. Шины и двигатель были сняты, и из глушителя свободно свисала выхлопная труба. Мейтланд ухватился за нее и стал трясти. Ему удалось вырвать ее из крепления и вытянуть шестифутовый кусок из ржавого утолщения позади заднего моста. Сильными руками он согнул один конец в грубую рукоятку.
– Хорошо!.. Теперь мы куда-нибудь доберемся…
Мейтланд уже почувствовал, как к нему возвращается уверенность. Он поднялся по этому самодельному костылю и потащился дальше, переступая по земле здоровой ногой.
Добравшись до подножия откоса, он начал махать одной рукой и кричать машинам, проезжавшим по дороге на запад. Но никто из водителей не видел его, не говоря уж о том, чтобы услышать его хриплые крики, и Мейтланд прекратил попытки, сберегая силы. Он попытался влезть по откосу, но через несколько шагов рухнул, как куча, на грязный склон.
Умышленно повернувшись спиной к автостраде, он в первый раз стал осматривать островок.
– Бедняга Мейтланд, тебя забросило на этот остров, как Робинзона Крузо. Если ничего не придумаешь, то просидишь тут всю жизнь…
И эти слова просто отражали истину. Этот клочок пустыря у пересечения трех автострад поистине являлся необитаемым островом. Разозлившись на себя, Мейтланд замахнулся костылем на эту бессмысленную землю.
Он заковылял обратно к своей машине и в 20 ярдах к западу от автомобильного кладбища взошел на небольшой пригорок. Здесь он остановился, чтобы обследовать периметр острова в поисках служебной лестницы или какого-нибудь доступа к туннелю. Под виадуком один бетонный откос сплошным экраном отгораживала от другого проволочная сетка. Склон к примыкающей дороге был высотой более 30 футов и еще круче откоса автострады. Там, где дороги сливались, у западной оконечности земляные насыпи переходили в отвесные бетонные стены.
Мейтланд потащился обратно к своей машине, останавливаясь через каждые несколько шагов, чтобы прибить путавшуюся под ногами высокую траву. Добравшись до машины, он открыл багажник и методично перебрал пять бутылок бургундского, по очереди вынимая каждую из картонки, словно это крепкое спиртное представляло собой единственную оставленную ему реальность.
Он потянулся к тяжелому гаечному ключу. Ну, Мейтланд, сказал он себе, для выпивки еще рановато, но бар уже открыт. Впрочем, погоди минутку. Подумай, тебе нужна вода.
Когда утреннее солнце встало выше и согрело его замерзшее тело, он снова напомнил себе, что даже несколько глотков вина натощак приведут его в пьяное отупение. Где-то среди этих машин должна быть вода.
Гликоль! Мейтланд выплюнул горечь и посмотрел на зеленое пятно на ладони. От резкого привкуса ржавой воды заболело горло.
Он уже почувствовал, как оживают рефлексы. Перегнувшись через переднее сиденье, Мейтланд отомкнул капот, оттянул его вверх, поднял тяжелую крышку и обследовал двигатель. Руки ухватили баллон с водой для промывки ветрового стекла. Одним концом костыля Мейтланд выломал металлическую арматуру и сорвал с пластиковой канистры крепежные скобы.
Это была почти полная, почти целая пинта чистой воды. Попробовав прозрачную жидкость, Мейтланд прислонился к машине и костылем помахал катящим по автостраде автомобилям. Как ни мал был этот успех, обнаружение воды оживило в Мейтланде уверенность и решительность. В первые часы на острове он слишком поспешно решил, что помощь прибудет автоматически, что даже такой незначительный жест, как махание проходящим машинам, вызовет незамедлительное спасение.
Мейтланд выпил половину всей воды, осторожно прополаскивая свой пораненный рот. В голове ощущалась приятная легкость, вода возбудила его нервы и артерии, как электрический стимулятор. Ковыляя вдоль машины, он с почти детской игривостью стучал по крыше. Мейтланд добрался до багажника и сел там, осматривая неровную поверхность острова у проволочной ограды. В автомобильном наборе было более чем достаточно инструментов, чтобы проделать дыру в проволочной сетке.
Тихо посмеиваясь про себя, Мейтланд улегся, прислонившись к заднему стеклу «Ягуара». Почему-то его вдруг охватило чувство облегчения. Он поднял вверх канистру и поболтал в ней чистую воду. Теперь он не сомневался, что вырвется отсюда. Несмотря на раны и разбитую машину, прежние страхи, что он всю жизнь просидит на этом острове, теперь показались паранойей.
Он все еще смеялся, когда через несколько минут на автостраде затормозила проезжавшая на запад машина с открытым верхом. Водитель, американский военный в форме, добродушно смотрел сверху на Мейтланда, которого явно принял за бродягу или бездельника, наслаждающегося первой утренней выпивкой. Он сделал жест, предлагая Мейтланду подвезти его. Но прежде чем тот пришел в себя и понял, что с момента аварии это был единственный автомобилист, который остановился ради него, американец вежливо помахал рукой и укатил прочь.
5. Ограда по периметру
Призвав себя к порядку, как усталый сержант рядового на плацу, Мейтланд слез с багажника. Невзирая на боль в бедре, он крепко оперся о машину и замахал костылем, пытаясь вернуть уехавшего водителя, но потом отрезвел и с отвращением посмотрел на больную ногу и драную одежду, злясь на себя, что из-за детской истерики упустил такой случай. Похоже, авария вышибла с креплений не только двигатель в машине, но и мозги.
Мейтланд оперся правой подмышкой на костыль. Он понял, что не готов выполнять что-либо, кроме простейших физических действий. Грязная и увечная фигура, чье искаженное отражение мерцало в крышке багажника, точно соответствовала его положению на острове. Он оказался заключен среди этих бетонных дорог без каких-либо практических навыков и средств к существованию.
Да и психологических, собственно говоря, мало, подумалось Мейтланду. Нынче в мозгу нужно носить полный спасательный набор плюс аварийный курс по выживанию на случай всевозможных бедствий, реальных и воображаемых.
– Гаечный ключ, монтировка, пассатижи… – Мейтланд методично перебирал инструменты. Он вслух разговаривал с собой, словно запугивая неумелого новичка, и обращал свое раздражение на самого себя.
Распихав инструменты по карманам пиджака, он оперся на костыль и направился к виадуку, не обращая внимания на движущиеся по автостраде машины. Было начало десятого, и движение после утреннего часа пик чуть ослабло. Теплые солнечные лучи уже удалили с мокрой травы желтоватую мглу, которая висела над островом накануне, размывая окружавшие его стены.
Тащась мимо, Мейтланд вспомнил, что этим утром Кэтрин получает у японского дистрибьютора новую машину. Элен Ферфакс сегодня занята в своей педиатрической клинике при Гайской больнице – по иронии судьбы ни та, ни другая ему не позвонят, считая, что Мейтланд провел ночь у другой. Собственно говоря, на работе тоже никто особенно не встревожится его отсутствием, решив, что он, по всей видимости, заболел или уехал по какому-то неотложному делу. Мейтланд приучил сотрудников не задавать вопросов о его отлучках. Несколько раз он летал в Соединенные Штаты, преднамеренно никому на работе не сообщая об этом до возвращения. Даже если бы он отсутствовал целую неделю, секретарша не обеспокоилась бы, чтобы позвонить Кэтрин или Элен.
С мучениями он тащился по неровной земле к проволочной ограде. В траве вырисовывались очертания фундамента – остатки одноквартирного дома эпохи правления Эдуарда. Мейтланд миновал вход в бомбоубежище времен Второй мировой войны. Вход был наполовину засыпан землей и гравием, привезенными, чтобы насыпать откосы.
Добравшись до ограды в глубине тени от виадука, Мейтланд совсем выбился из сил. Он прислонил свой костыль к проволочной сетке и, усевшись на черную землю, достал из карманов гаечный ключ, монтировку и пассатижи. Тяжелые железные инструменты оттягивали плечи и колотили по ушибленной груди и животу.
Под виадуком трава не росла. Сырая земля потемнела от отработанного масла, сочащегося со столбов за оградой. Стоярдовая проволочная сетка удерживала кучи хлама. Груды автомобильных покрышек, сломанной офисной мебели и мешков с затвердевшим цементом, строительные формы, мотки ржавой проволоки и выброшенных частей двигателя громоздились так высоко, что Мейтланд засомневался, сможет ли пробраться сквозь эти джунгли, даже если преодолеет изгородь.
По-прежнему сидя, он повернул голову к сетке. Высоко над ним, почти касаясь ясного апрельского неба, маячил бетонный пролет виадука, и его широкое полотно слабо гудело под проходящими машинами. Взяв пассатижи обеими руками, Мейтланд набросился на металлические ячейки, проверяя на прочность стальные связи. В сумеречном свете он заметил, что пассатижи оставили на стали лишь слабую отметину. Мейтланд поежился на холодном ветерке. Передвигая гаечный ключ и монтировку по земле, он переполз к стальному столбу в 10 футах поодаль. Здесь соседняя секция сетки была прикреплена к столбу сплошной стальной закраиной, привинченной к задней пластине законтренными гайками.
Приладив разводной ключ, Мейтланд налег за одну из гаек, но уже слишком ослаб, чтобы надежно захватить головку, не говоря уж о том, чтобы повернуть ее. Он взглянул на высокую ограду – лет 10, да, возможно, и 10 дней назад у него хватило бы сил перелезть через нее с голыми руками.
Он швырнул гаечный ключ на землю и стал скрести сырую землю монтировкой, но темная земля, хотя и пропитанная маслом, оказалась непроницаемой, как намокшая кожа. Чтобы сделать подкоп, потребуется вынуть по крайней мере кубометр каменистого грунта, а потом еще придется проложить путь через 10-футовую груду автопокрышек, каждая из которых весит с сотню фунтов.
Воздух резал его отбитые легкие. Поежившись в отсыревшей одежде, Мейтланд засунул инструменты в карман. Когда он вышел на солнце, густая трава заколыхалась вокруг ног, словно стараясь передать ему часть своего тепла. Мейтланд неуверенно посмотрел на отдаленные откосы развязки. Он уже почти 24 часа ничего не ел, и от первых жестоких мук голода, до сих пор притупленных потрясением от аварии, закружилась голова. С усилием он сфокусировал глаза на крыше «Ягуара». Машина еле виднелась над травой, и казалось, за время его бесплодного путешествия к проволочной ограде трава выросла на несколько дюймов.
Собравшись с духом, Мейтланд двинулся через остров к южной оконечности. Через каждые 10 шагов он останавливался и костылем пробивал дорогу через густые заросли. Добравшись до невысокой стены, он взобрался по ступенькам, которые поднимались от остатков садовой дорожки. Только эти руины и остались от викторианского дома, снесенного несколько лет назад.
Поверхность острова была заметно неровной. Покрывавшая все своей мантией трава вздымалась и опускалась, как волны бурного моря. Вдоль центральной оси острова шла широкая низина, отмечая линию бывшей главной местной улицы. Заросшие травой фундаменты смутно очерчивали переулки по обе стороны от нее.
Мейтланд пересек центральную низину и поднялся на пригорок с южной стороны, направляясь к проходу между двумя кустиками бузины, боровшимися со вторгшейся крапивой. Костыль звякнул под ногами по чему-то железному, по какой-то железной табличке на упавшем надгробии. Мейтланд стоял на заброшенном церковном дворе. С одной стороны виднелась груда надгробных камней. Ряды неглубоких выемок отмечали могилы, и Мейтланд решил, что кости перенесли в склеп.
Впереди вздымался высокий откос примыкающей дороги. Движения машин в тридцати футах над головой не было видно за ограничительным барьером, но гул моторов смешивался с отдаленными звуками утреннего города.
Мейтланд потащился вдоль откоса. Земля здесь была усеяна пустыми сигаретными коробками, окурками сигар, конфетными обертками, использованными презервативами и спичечными коробками. В 50 ярдах впереди из откоса выступал бетонный кессон с дорожным знаком.
Мейтланд ускорил шаги, подскакивая на мягкой земле. Как он догадался, вдоль подножия кессона шел желоб. Узкая канавка, чисто вымытая дождем от всякого мусора, вела вокруг бетонной стены ко входу в дренажный коллектор. За его чугунной решеткой в откос уходил туннель и в сотне футов дальше выходил наружу.
Мейтланд постучал костылем по решетке. Было ясно, что взломать мощную металлическую конструкцию не удастся. Он посмотрел на прутья решетки, зачем-то оценивая, достаточно ли они широко отстоят друг от друга, чтобы можно было просунуть сквозь них руки. Потом повернулся и поковылял по мусору прочь, вороша костылем сигаретные коробки.
Тащась с опущенной головой, он ощутил прилив тупой хладнокровной злобы и про себя воззвал к невидимым автомобилям над головой:
– Остановитесь!.. Ради бога, с меня уже хватит…
Не дождавшись никакого ответа, он спокойно двинулся дальше. Вокруг больной ноги ветерок кружил конфетные обертки. Мейтланд ковылял по острову, а трава качалась и кружилась у него за спиной, перекатываясь бесконечными волнами. Ее коридоры открывались и закрывались, словно пропуская в свою зеленую обитель какое-то большое настороженное существо.
6. Ливень
Теплым полднем Мейтланд поспал в машине. На заднем сиденье рядом с ним стояла канистра с водой и новая бутылка бургундского. Он проснулся в два часа, когда водитель мусоровоза, проезжая по виадуку, несколько раз включил и выключил пневматические тормоза, вызвав резкие хлопки. Хотя от усилий при ходьбе по острову снова разболелась нога, голова оставалась ясной. Из живота к горлу стальной рукой поднялись спазмы голода, но Мейтланд спокойно сидел на заднем сиденье. Отдыхая в течение утра, он критически оценил свое положение.
Прежде всего он понял, что предположение, которое он неоднократно делал с момента прибытия на остров – якобы разбитую машину рано или поздно заметят проезжающие водители или полицейские и помощь прибудет так же неизбежно, как если бы он потерпел аварию посреди какой-нибудь пригородной однополосной дороги, – совершенно не соответствует действительности, а это просто часть целой системы утешительных иллюзий, которые он принес с собой. Учитывая особую топографию острова, его высокий травяной покров и густой кустарник, а также коллекцию разбитых автомобилей, не было никакой уверенности, что его здесь вообще когда-нибудь заметят. Принимая же во внимание обстоятельства его личной и профессиональной жизни, некогда столь удобное разделение между женой и доктором Элен Ферфакс, могла пройти по меньшей мере неделя, прежде чем у кого-то возникнут достаточные подозрения, чтобы позвонить в полицию. И даже самый сообразительный детектив, прослеживая путь Мейтланда с работы, запросто может не заметить его машину в этом море травы.
Мейтланд расстегнул брюки и осмотрел больную ногу. Сустав одеревенел, и сквозь грязь и масло просвечивали поврежденные кровеносные сосуды и огромный синяк.
Прополаскивая поврежденный рот, Мейтланд допил остатки безвкусной воды из резервуара для прысканья на ветровое стекло. Он посмотрел на административные здания, видные в дымке над центральным Лондоном. Конференция, на которой он должен присутствовать, снова соберется после обеда – интересно, у кого-нибудь из делегатов возникнет хоть какая-то мысль, что с ним могло случиться? Даже если теперь его спасут, пройдет, по крайней мере, несколько дней, а возможно, и недель, прежде чем он вернется на работу. Подумалось о цепи несостоявшихся деловых свиданий, отмененных встреч с клиентами, о комитете, в котором он состоял. Как от яда, укоризненно напоминающего обо всем этом, нога начала пульсировать.
– Ладно – посмотрим, что мы имеем… – Мейтланд приподнялся, подавляя непрекращающееся желание поспать, и поковылял вокруг машины к багажнику. Было слышно, как по автостраде движутся машины, но он не обращал внимания, понимая, что только зря потратит силы, махая им.
Он поднял крышку багажника и открыл свою большую сумку. Воздух наполнился ароматом лосьона после бритья. Мейтланд достал свои патентованные модельные туфли и смокинг. Сумка почти буквально представляла собой капсулу времени – по запаху и текстуре ткани он легко восстановил в мыслях прошлую жизнь.
Он выдвинул лезвие бритвы, разрезал голубое полотенце на полоски и одну из полосок смочил лосьоном. Едкая жидкость защипала оцарапанную руку, кусаясь в дюжинах порезов и ссадин. Мейтланд смыл грязь и масло, которые покрывали почкообразную рану, идущую от костяшек пальцев к основанию большого пальца, и перевязал руку полоской от полотенца, потом закрыл багажник и заковылял по траве вокруг заброшенных машин.
Вокруг «Ягуара» полукругом лежали пять автомобилей, пять брошенных на свалке развалин. Сквозь дыры в проржавевших поверхностях проросла трава, она пустила ростки в пустом картере перевернутого такси. Измятые крылья, кучи автопокрышек, одиноко лежащий в крапиве капот. Мейтланд двигался среди всего этого, то и дело поглядывая на откос, словно прикидывая, что сгодится для построения настила.
На шею обрушился дождь. Мейтланд заковылял обратно к «Ягуару». Солнце заволокли темные облака. Над центром Лондона уже вовсю лил дождь. Когда Мейтланд залез в машину, на остров тоже обрушился ливень. Порывы ветра с дождем прибивали рвущуюся траву к земле, дождь хлестал ехавшие по автостраде машины, сквозь водяную мглу светили фары.
Мейтланд сел на заднее сиденье, глядя, как дождь бьет в стекло в нескольких дюймах от лица. Он равнодушно смотрел на ливень, благодаря судьбу, что разбитая машина представляет собой хоть какое-то убежище. Дождь, колотя по капоту, брызгал сквозь разбитое ветровое стекло, и водяная пыль попадала Мейтланду на лицо.
– Давай! – Нарочно ударив свою больную ногу, он открыл заднюю дверь. Темный дождь стал хлестать его по голове и промочил разорванную одежду, когда Мейтланд вытянул ногу и, опираясь на костыль, заковылял по траве. Дважды он уронил ногу на землю. Тем временем крутящиеся струи дождя пробивали тонкую ткань пиджака и брюк. Мейтланд повернул голову и на ходу ловил воду открытым ртом.
Он споткнулся о какую-то лысую покрышку и упал на колени, но, схватившись за замеченный ранее брошенный капот, снова встал на ноги. Не обращая внимания на жалящий холодную кожу дождь и промокшую повязку на руке, он подтащил капот к «Ягуару», взгромоздил на капот и просунул верхней стороной вниз в разбитое ветровое стекло.
Когда по грязному металлу на приборный щиток «Ягуара» ручейком хлынула первая вода, Мейтланд отступил назад. Опершись на костыль, он беззвучно закричал в неистовом дожде, как буйный сумасшедший. Промокшая одежда липла к нему, ее прикосновения напоминали какое-то мертвое животное. Мейтланд забрался в машину и с канистрой в руках скорчился на переднем сиденье, направляя в горлышко ручеек с перевернутого капота. Когда дождь утих, в канистру набралось чуть больше полпинты пузыристой воды, но через пять минут он снова зарядил непрерывным потоком.
Дождь прошел через полчаса, и канистра наполнилась доверху. Все это время Мейтланд сидел, скорчившись, в мокрой одежде, шаря ободранными руками по переднему сиденью, и вслух разговаривал сам с собой, едва замечая, что в этих монологах свел вместе Кэтрин и Элен Ферфакс. Иногда, подражая их голосам, он дразнил себя за неумелость, а чтобы не заснуть, нарочно напрягал больную ногу, некоторым образом отождествляя боль с образом двух женщин у себя в голове.
– Хорошо… Почти полная, не порезать бы рот об этот чертов пластик. Неплохо – две пинты воды, хватит на пару дней. На Кэтрин бы произвело впечатление… Впрочем, она бы восприняла все это как слишком затянувшуюся шутку. «Милый, ты всегда ездишь чересчур быстро, сам знаешь…» Хотел бы я увидеть ее здесь, сколько бы она действительно продержалась?.. Интересный эксперимент. Минутку, Мейтланд, для
Когда снова выглянуло солнце, и его лучи пробежали по нестриженой траве, как зубья невидимой расчески, Мейтланд поежился в своей промокшей одежде и бережливо отпил из канистры. Дождевая вода была насыщена воздухом, но безвкусна, и Мейтланд задумался, не получил ли он легкого повреждения в мозгу, притупившего вкусовые ощущения. Он понимал, что физические силы убывают с ощутимым ускорением, и, потеряв интерес к воде, которую с таким трудом удалось набрать, вылез из машины и открыл багажник.
Мейтланд снял пиджак и рубашку. Мокрые тряпки выпали из рук в лужу грязной воды у ног. Прошло чуть больше суток с момента аварии, но кожа на руках и груди расцвела клумбой синяков, ярко расцвеченных рубцов и отметин. Мейтланд надел сменную рубашку, застегнул смокинг и поднял воротник. Бросив бумажник в багажник, он захлопнул крышку.
Даже на солнце было холодно. Стараясь согреться, Мейтланд продавил пробку через горлышко и отпил бургундского. Следующий час он бродил между автомобильным кладбищем и откосом, перетаскивая все автопокрышки, что мог найти. Пространство вокруг машин вскоре превратилось в месиво, в котором он скользил, как пугало, в своем заляпанном смокинге.
На высокую траву вокруг него падали последние лучи дневного солнца, отчего стебли поднимались еще выше. Эта роскошная растительность, казалось Мейтланду, нарочно старалась скрыть его. Он установил покрышки на склоне откоса и усердно разгреб землю костылем. Омытая дождем земля лавиной стекала вокруг. Крылья проваливались сквозь поверхность. Когда послышались звуки вечернего часа пик, Мейтланд сумел вскарабкаться до половины откоса, волоча за собой больную ногу, как умирающий альпинист на отвесном горном склоне.
Над головой шумели машины – не более чем в 20 футах непрерывная смесь гудков и рева двигателей. Иногда мимо проносились вытянутые лица двухэтажных автобусов, в окнах виднелись пассажиры. Мейтланд махал им, сидя в оползающей грязи.
До вершины оставалось футов 10, но он слишком изнемог, чтобы двигаться дальше. И тут он увидел, что частокол деревянных щитов поправили и укрепили. В нескольких шагах над головой, на кромке берега, который уже не принадлежал острову, остался отпечаток подкованного рабочего сапога, и даже в блекнущем свете можно было различить следы гвоздей в подошве. Мейтланд насчитал пять отпечатков. Возможно, дорожная служба переставила поврежденные щиты? Наверное, пока он бродил по дальнему краю острова, рабочие спускались с откоса в поисках раненого водителя или пешехода.
Солнце скрылось за жилыми кварталами Уайт-сити. На время сдавшись, Мейтланд пополз обратно в машину. Забираясь на заднее сиденье, он заметил первые признаки лихорадки. Сгорбившись в заляпанном грязью смокинге, он схватил бутылку вина, стараясь согреться. В темноте ехали машины, под указателями горели фары. Темноту прорезал вой полицейской сирены. Мейтланд ждал, что машина остановится и по откосу спустятся полицейские с носилками. В больной голове бетонный виадук и вся развязка, среди которых он оказался заключен, стали принимать угрожающие размеры. Освещенные указатели направлений кружились над головой, на них виднелись бессмысленные надписи, имена Кэтрин, его матери и сына.
К девяти часам лихорадка спала. Когда часы пик миновали и шум машин в стих, Мейтланд вернул себя к жизни несколькими глотками вина. Сев на переднее сиденье, он уставился на залитый дождем приборный щиток, прикидывая, сколько соображения и сил еще у него осталось. Он еще в состоянии придумать средство, как выбраться с этого острова. В полумиле на запад сверкали огнями жилые кварталы, где сотни семей заканчивали свой ужин. Любая из них могла ясно увидеть костер или вспышку.
Мейтланд посмотрел на огненную дугу от брошенного под откос окурка из проезжавшей машины. И тут до него дошло, что он буквально сидит на сигнальных средствах, которых хватило бы осветить весь остров.
7. Горящая машина
Сдерживая возбуждение, Мейтланд посмотрел на покатую поверхность бензобака. Он отодвинул кожаную сумку и набор с инструментами и начал колотить по ней раздвинутыми зубьями разводного ключа. Отлетавшие кусочки эмали кололи руки, и под слоем краски в темноте начал проблескивать металл. Толстая сталь под ударозащищенной рамой оказалась слишком прочной, чтобы пробить ее, и Мейтланд швырнул ключ в грязь под ногами. По туннелю виадука приближалась машина, и свет ее фар прочертил дугу в 20 футах над головой. Мейтланд опустился на землю и засунул голову под заднее крыло, ища с нижней стороны бензобака сливное отверстие.
Как же поджечь машину, спрашивал он себя. Клише в тысячах фильмов по телевизору. Сидя в сумерках у бензобака, он пытался вспомнить подробно хоть один эпизод. Если открыть сливное отверстие, горючее вытечет на сырую после дождя землю и через несколько минут испарится. Кроме того, не было спичек. Необходима какая-то искра. Мейтланд через плечо посмотрел на темный корпус автомобиля. Он представил в голове электрическую систему – высоковольтную катушку, новый аккумулятор, распределитель с прерывателем… Хотя фары и тормозные фонари разбились, с точки зрения электричества машина была жива.
Прикуриватель! Кое-как встав на ноги, Мейтланд заполз на место водителя. Включив зажигание, он проверил приборы на щитке и увидел, как они засветились в темноте. Он нажал на прикуриватель. Через десять секунд тот выскочил прямо в ладони. Красное свечение согрело изодранные руки, как кусочек солнца. Когда огонек погас, Мейтланд лег на спину и несколько секунд поспал.
– Кэтрин… Кэтрин… – Вслух бормоча ее имя, он нарочно не давал себе заснуть, играя на чувствах вины, враждебности или привязанности, какие мог вызвать в себе. Держа в руке гаечный ключ, он вылез из машины, отбросил в сторону водосборник, поднял капот «Ягуара» и заглянул в двигатель.
– Топливный насос… так.
Мейтланд постучал ключом по стеклянному конусу насоса. На пятом ударе, когда он уже был готов сдаться, стекло треснуло. Мейтланд сбил осколки, и бензин залил двигатель и стал капать на землю. Опьяненный его парами, Мейтланд оперся на двигатель, облегченно и изнеможенно качая головой, и постарался успокоиться. Через несколько минут он будет спасен, вероятно, уже будет на пути в больницу…
Мейтланд снова залез на место водителя и включил зажигание. Свет на приборном щитке и мягкое свечение в кабине отражались в лацканах его заляпанного смокинга. Из бардачка Мейтланд достал карту Лондона, свернул ее в двухфутовый жгут и, удовлетворенный, повернул ключ зажигания, запуская стартер. Механизм загудел, проворачивая двигатель, и автомобиль затрясся. Питаемый из резервуара в поплавковых камерах карбюратора, двигатель чуть было не завелся. Отпустив стартер, Мейтланд едва ли не почуял запах бензина, выкачиваемого насосом из бензобака и текущего через разбитый стеклянный колпачок. Было слышно, как бензин плещется на землю под машиной. Мейтланд запускал стартер секунд 30, пока кабина не заполнилась бензиновыми парами.
– Теперь осторожно… Вокруг много электричества… Здесь можно зажариться в шкварку…
Через открытую дверь свесив ноги наружу, он включил зажигание и нажал на прикуриватель. Когда тот подскочил, Мейтланд вытащил его из щитка, повернулся на сиденье и зажег бумажный жгут, потом выбросил прикуриватель и вылез на землю с костылем в левой руке, держа над головой горящий жгут.
Оказавшись в шести футах от машины, Мейтланд улегся на мокрую траву. Из мокрого двигателя тек бензин, между колес уже образовалась лужа. Прикрыв лицо одной рукой, Мейтланд метнул горящую карту в машину.
Неистовый огненный шар разорвал темноту, на мгновение осветив полукруг машин на автомобильном кладбище. Двигатель ярко вспыхнул, разбрызгивая бензин в разные стороны. Лужи разбрызганного бензина сами горели рядом с машиной. В свете огня Мейтланд видел стену травы вокруг, и стебли наклонились вперед, как внимательные слушатели.
Поделиться книгой: