Помоги проекту - поделись книгой:
— Как нам бригада поможет, командир? — задал вопрос Старый.
— На всех штабных картах этот сад есть, координаты более‑менее точные имеются, и САУ «Мста‑С» через пятнадцать минут вокруг нашей позиции молотить начнут. Дело к вечеру уже, так что оторвёмся, воины. Устройте показательный и красивый бой, чтоб все эти уродцы засмотрелись, а я в это время всех сюда стягивать буду. Вы валите вражеских бойцов, артиллерия накрывает их позиции, и мы идём напролом.
— Согласен, — раздался голос капитана Ерёменко.
— Пойду, — согласился Черепанов.
— Да, — кивнул Исмаил.
— Сделаем всё красиво, — кивнул Старый.
Мне оставалось только поддержать своих боевых товарищей:
— Готов.
Снова, как и до этого, первыми на поляну вышли «беспределы», в этот раз все разные, не похожие один на другого. Перед этой схваткой снова появился бывший полковник Юсупов и выкрикнул:
— Это последний бой! Сильномогучий Гуум пресытился схваткой.
Отвечать ему никто не стал, вместо этого вышла наша пятёрка. Против меня стоял высокий, около двух метров, худой парень с грязными длинными патлами, свисающими на его узкое, продолговатое лицо. Одет мой противник был, как и большинство кочевников, в толстую воловью шкуру с прорезями для рук и ног. Снова из зарослей раздался окрик вождя, но в этот раз никто не торопится и сближаемся мы осторожно.
Длинный дикарь идёт ровно, руки не выставляет, что от него ожидать, непонятно. До него остаётся метр, я уже чую его вонь, запах немытого тела и застаревшей крови. Он остановился, и я встал, проходит секунда за секундой, вокруг нас уже кипит схватка, а мы всё стоим. Неожиданно каким‑то плавным, отточенным движением «беспредел» делает шаг вперёд, оказывается рядом со мной и бьёт головой, целясь в мою переносицу. Уклониться успел чисто интуитивно, но удар противника своей цели достиг, и в голове зашумело. Сознание помутилось, и я поплыл.
Один за другим на меня посыпались удары кулаками, и в живот с ноги прилетело. Всё, что смог, — отскочить назад и вслепую, сквозь кровь и пот, заливающие лицо, не видя противника, нанести несколько ответных ударов. Мне повезло, и я в дикаря попал. На несколько секунд противник прекратил моё избиение, и я, проведя грязным рукавом камуфляжа по лицу, сквозь щелочки заплывающих глаз смог его увидеть. Дикарь снова бросился на меня и попытался ударить головой. Второй раз подобный приём не прокатил, а ответ у меня на это только один — блок левой и ответный справа, мой коронный удар, который своей цели достиг, и теперь уже потерялся дикарь. Прыжок вперёд, удар по печени и хук справа. Слышу, как его челюсть хрустнула, добиваю, и победа за мной. Пошатываясь, оглядываю поляну и вижу, что сделали мы вражеских бойцов всухую, хоть и заливаемся кровью, а кое‑кто и травмирован, но мы живы, а наши враги нет.
— Назад! — кричит от позиции наш майор, и мы отходим в сад.
Нам вслед никто не стреляет, но кусты вокруг шуршат, и «беспределы» готовятся навалиться на нас всей своей массой. Раз у них имеется вождь, значит, есть и элементарное понятие, что к чему. Гуум думает, что если мы ещё потянем время, то сможем прорваться, а этого он допустить не хочет, слишком много крови его соотечественников мы пролили за эти дни, и слишком явным было наше превосходство сегодня.
— Началось, — произнёс кто‑то из наших бойцов.
В воздухе послышался рёв, это тяжёлые гаубичные снаряды летели к нам в гости. Всё, что я смог, — зарыться в яму, оставшуюся от весенних дождей, уткнуться лицом в землю и ждать. Здесь и сейчас от меня ничего не зависело.
— Гу‑у‑ухх! Ба‑мм! Первые четыре снаряда приземлились удачно, накрыли место, где должен был находиться вражеский вождь со своим переводчиком. За первым залпом последовал ещё один, и ещё, и так продолжалось до тех пор, пока каждая САУ снарядов по двадцать не высадила.
Когда я поднял голову, то не увидел ничего, сплошная серая муть из земляной пыли, висящей в воздухе густым и непроницаемым туманом. Я пошёл в сторону нашего КП и не нашёл его, — обычная ровная площадка. Странно, может быть, я уже умер и попал в некое чистилище? Хотя нет, земля подо мной зашевелилась, и на поверхности показалась голова нашего майора, пытавшегося выбраться из своего убежища, где его завалило. Пришлось помогать.
Через полчаса все, кто оставался в живых, пошли на прорыв. Было нас немного, около сорока человек, много раненых и почти все без боеприпасов. Если бы в тот момент «беспределы» имели хотя бы сотню бойцов против нас или пару пулемётов, то мы бы погибли. Однако нам повезло, мы вырвались из кольца, и даже в бой вступать не пришлось, не с кем было воевать. Видимо, начальство нас крепко ценило, что не пожалело драгоценных боеприпасов для нашего спасения. Впрочем, это только и значит, что такое отношение придётся ещё не раз отработать.
Глава 11.
Граждане Кубанской Конфедерации! — из раструба радиоточки над нашим госпиталем разнёсся сильный и уверенный голос президента Симакова. — Сегодня, 25 июня 2057 года нашими войсками одержана очередная славная победа. В кровопролитном и тяжёлом сражении под населённым пунктом Мокрый Батай была наголову разбита Зерноградская орда «беспределов». В этих боях нашими воинами было продемонстрировано беспримерное мужество и героизм, которые вместе с выучкой войск и мастерством военачальников принесли нам победу. Этот день, наряду с 15 мая, днём освобождения города Краснодара от мародёров и бандитов, будет объявлен Днем воинской славы нашего государства. Слава нашим воинам! Слава Кубани! Слава Конфедерации!
Прозвучал гимн Конфедерации, президент взял непродолжительную паузу и продолжил своё выступление:
— Однако не все враги разбиты, не все враждебные орды повержены, и я объявляю о том, что военное положение отменено не будет и я по‑прежнему остаюсь Верховным Главнокомандующим и главой государства. Вместе с тем военный налог на промышленные предприятия и сельские хозяйства будет полностью отменён. Сейчас, когда наше государство крепко встало на ноги, мы можем обойтись и без этого. Понимаю, что у некоторых это вызовет недовольство, но твёрдая рука и единоначалие сейчас гораздо важней чьих бы то ни было амбиций. Кто‑то скажет, что это против закона и нашей Конституции, а я скажу: читайте внимательно законы и ещё раз перечитайте Конституцию Кубанской Конфедерации.
Симаков свою речь, перемежаемую маршами и гимнами, ещё продолжал, но доктора радиовещание отключили, — это вроде как чтобы больные могли спокойно отдыхать.
Сержант Черносвит, он же Филин, который лежал на соседней койке, повернулся ко мне и спросил:
— Ты всё понял, Мечник?
— Да, не дурак вроде, всё ясно и понятно. Наши войска одержали победу и размолотили орду. Надо отпраздновать такое событие.
— Ни черта ты не понял, Мечник, хоть и начитанный парень, а от реала порой настолько далёк бываешь, что просто диву даёшься.
— Ну так объясни. В чём проблема?
— Ты Конституцию нашу Кубанскую читал?
— Да, конечно, ещё во время КМБ.
— По ней сколько президент должен править?
— Пять лет, затем региональные лидеры собираются в столице и из своего круга выбирают нового.
— Правильно, Саня, всё так и есть. Однако сколько Симаков уже у власти?
Прикинув, произвёл подсчёт и выдал результат:
— Пять с половиной лет.
— Вот именно, и сейчас он сказал, что остаётся президентом до тех пор, пока в стране военное положение. И я тебе точно говорю, что заваруха какая‑то будет в самое ближайшее время. Районные царьки ждали, что после разгрома орды военное положение отменят, пройдут выборы и кто‑то из них станет новым президентом, а теперь им полнейший облом. Симаков уравнял борьбу против дикарей с полноценной войной, и теперь он просидит на троне столько, сколько сам того пожелает. Опять же — повышенный налог отменил, а этим сразу симпатии населения привлёк.
— Ха, Филин, но он же сам этот налог и ввёл, когда военное положение объявлял.
— Ты думаешь, простой народ это помнит? Нет, братан. Тем же крестьянам, например, это всё равно — отменили налог, и хорошо. Кто отменил? Правильно, президент отменил, а вера в доброго царя наверху в нас неистребима.
— Это получается, что у нас теперь диктатура?
— Она самая, — согласился Филин.
— Лично я совсем не против. Симаков как глава государства — нормальный, за нас, за гвардию, всегда горой стоял, так же как и мы за него, а царьки эти региональные всех уже достали, дальше некуда, пора их уже и придавить. Вон я ветеранов наших послушал, как при прежних правителях было, так ничего хорошего, то продовольствие порченое пришлют, то выплату жалованья задержат, а то кого‑то из бойцов в тёмном переулке неизвестные бандиты пристукнут. Теперь же другое дело, всё в срок поставляется и по высшему разряду, да и развёртывание батальонов в бригады дорогого стоит. Нет, как бы там ни было, а я за Симакова.
— Я тоже. — Филин со мной не спорил. — Понятно же, что лучше Симаков наверху, чем какая‑то тряпка половая, которая, как флюгер под ветром, каждый день мнение меняет.
Прерывая наш разговор, появились дневальные с обедом. После трапезы пришёл черед докторов, которые ходят по палатке и осматривают нас, своих пациентов.
Со мной всё понятно, контузия, многочисленные ушибы и пара побитых рёбер. По большому счёту я уже готов к тому, чтобы в родную роту вернуться, ничего не болит, гематомы с лица сошли, только рёбра иногда ноют. Другое дело — мой комод, у него что‑то серьёзное, и каждый день его для более тщательного осмотра в другую палатку вызывают. Сейчас бы поспать, но надо сержанта дождаться, узнать, что у него и как.
Потянувшись всем телом, задумался. Какое всё же приятное это состояние — покой. Никуда не надо торопиться, спешить или чего‑то остерегаться. Валяюсь без всяких тревог на чистой койке, а вокруг меня, туды‑сюды бёдрами покачивая, симпатичные медсёстры по своим делам бегают. Эх, и жизнь хороша, и жить хорошо, особенно когда знаешь, что раны твои не тяжёлые и вскоре ты снова будешь бегать по полям, как молоденький зайка по весне.
— Ирочка, золотце, — окликнул я одну из проходящих мимо медсестёр, — будь добра, включи радио, а то речь президента только дали — и тишина.
Стройная кареглазая девица восемнадцати лет остановилась, с укоризной в глазах посмотрела на меня и ответила:
— Саш, ты ведь не первый день у нас, знаешь прекрасно, что радиоточка в госпитале только по расписанию включается.
— Знаю, — улыбнулся я, — но не в радио дело. Просто с тобой парой слов перекинуться хотел, голосок твой добрый и ласковый услышать. Может, пригласишь защитника родины в гости, на вечернюю чашку чая? Чисто по случаю славной победы, разумеется.
— Нельзя тебе, — она запнулась, — чай по вечерам пить. Доктор сказал, что тебе покой требуется. — Девушка грамотно изобразила смущение, и щёки её украсились лёгким румянцем.
— Да какой покой, красавица? Контузия, переутомление и ребро побитое — это ведь не страшно, — попытался я продолжить разговор. — Я уже полностью здоров и готов к чаепитию.
— Нет, — усмехнувшись, отрезала медсестра и, одарив меня на прощание озорной улыбкой, умчалась по проходу между койками.
Ничего, всё одно, к вечеру я её уболтаю, и вечернее чаепитие, переходящее в утреннее, вполне может состояться, ведь вижу, что я ей понравился, вон как глазками стреляет. Опять же, ухажёров за ней не бегает, я таких за неделю своего пребывания в бригадном госпитале не наблюдал, а тепла девушке хочется. Впрочем, как и любому живому человеку без отклонений в башке.
В палатку вернулся Филин, и, что плохо, от него несло табаком. Курил мой комод только тогда, когда сильно нервничал, и, судя по этому признаку, дела его были не очень хороши.
— Что врачи сказали? — обратился я к нему.
— Ничего хорошего, Мечник, — он прилёг на кровать, и та жалобно скрипнула, — но и ничего особо страшного. Говорят, что не годен я теперь к службе. Что‑то мне эти дикари во время драки пережали, и теперь какой‑то нерв на руке усыхает. Восстановить меня врачи не смогут, а значит, всё, кончился сержант гвардейского спецназа Филин и появился на свет вольный фермер Егор Черносвит.
— Домой поедешь?
— Да, здесь оставаться никакого смысла нет. Пять лет я выслужил честно, денежка в банке имеется, пора домой возвращаться. Отстрою домишко, женюсь, заведу хозяйство и буду жить, как все обыватели. Тем более что давно хотел фермерством заняться.
— Что выращивать будешь?
— Овощи, фрукты, картофель, капусту и прочие баклажаны‑кабачки.
— А ты сам откуда?
— Посёлок Гвардейский, — усмехнулся сержант и тут же спросил: — Что, не слыхал о таком?
— Нет, а где это?
— Недалеко от развалин станицы Динской, под Краснодаром. В своё время правительство там землю для отставников из гвардии выделяло, кое‑кто остался, а среди них и батя мой.
— Так ты, получается, потомственный гвардеец?
— Ага, третье поколение.
Кивнув на выход из палатки, я спросил:
— Что там, в курилке, слыхать чего? Что «солдатский телеграф» вещает?
— Нормально, орду наши войска разгромили в пух и прах, никого не оставили, а Сальская группировка «беспределов» развернулась и обратно к Волге пошла. Через неделю‑другую две наши роты, что под Мокрым Батаем геройствовали, в расположение вернутся.
— Что про потери говорят?
— Потерь много, Мечник, очень много. Под самый конец сражения «беспределы» собрали всех своих собак боевых, обвязали их бутылками с зажигательной смесью и ночью на наши позиции послали. Эти твари врывались в окопы и первым делом в блиндажи лезли.
— Не понял, а как же они самовозгорались?
— Смесь горючая, как парни говорят, двухкомпонентная — собака понимает, что достигла цели, бьётся об металл, две‑три бутылки вдребезги, и происходит поджог. Слух ходит, что даже пару БТРов так твари спалили.
— Нехило повоевали.
— А то, это же «беспределы», и чего от них ожидать, никогда не угадаешь.
— Из наших командиров видел кого?
— Черепанова и Ерёменко‑младшего, возле офицерской палатки сидят, врачихам байки про своё геройство рассказывают.
— А комбат?
— Майор, как говорят, уже третий день в расположении батальона, в Кисляковской. Наверняка новобранцев по полигону гоняет до потери пульса.
— Это да, он такой, только дай кого‑нибудь потренировать, — согласился я.
Разговаривать было больше не о чем, всё уже обговорено не по одному разу, и я заснул. Однако через час меня подняли доктора и велели в срочном порядке освободить койку.
В непонятках что к чему собрал я свои вещи, скинул больничную пижаму, переоделся в родной выстиранный камок и вышел из палатки. На каменной площадке перед длинными палатками с красными крестами, где мы обитали, стояли десять автомашин, полные раненых и покалеченных солдат. Ого, вот и он, результат нашей грандиозной победы над ордой, про которую Симаков только пару часов назад рассказывал. Видимо, в полевом госпитале при экспедиционном корпусе мест не хватило, вот остальных и поволокли за тридевять земель.
— Сашка, — мимо меня пронеслась старшая медсестра Анастасия Павловна, — не стой, помоги раненых разгрузить.
Сказано — сделано, бросил рюкзак и сразу же включился в работу. Силёнки у меня уже есть, окреп за недельку, руки и ноги на месте, так что надо помогать докторам и медбратьям. Вдвоем ещё с одним бойцом, кажется, из разведки парень, подскочили к ближайшей автомашине, откинули борт и приступили к извлечению раненых солдат. Наша с разведосом задача проста — принимать снизу бойцов или тела и класть их на носилки. После этого уже работа медбратьев. Если человек не дышит, они его в покойницкую палатку тянут, а если бредит или матом ругается, тогда в смотровую.
— Саня, — я протянул разведчику руку, — позывной Мечник.
— Жека, — представился он, — позывной Орлик.
— Будем знакомы.
— Блин, — протянул Жека, разглядывая окровавленные борта автомашин. — Сколько здесь людей… Интересно, а нас теперь куда?
— Скорее всего, в расположение подразделений.
До вечера мы проболтались в госпитале, и, только когда я увидел своего командира, идущего рядом с Ерёменко‑младшим, появилась хоть какая‑то определённость.
— Товарищ капитан, — окликнул я Черепанова, который, так же как и мы, сменил пижаму на камуфляж, и за его плечами болтался рюкзак, — разрешите обратиться.
— Не надо, — махнул он рукой, — знаю твой вопрос. Всем приказано срочно к штабу бригады подтягиваться.
Нормально. Через десять минут, пройдя через ряды пустых бригадных палаток, мы остановились на плацу возле штаба, небольшого и аккуратного двухэтажного домика, пристроились к строю, где уже было человек пятьдесят из разных подразделений, и замерли в ожидании. Прошло ещё полчаса, отцов‑командиров видно не было, с нами только капитаны, а люди всё подходят и подходят.
Наконец, когда на плацу скопилось уже около двухсот солдат и офицеров, из домика вышел начальник штаба, полковник Юрин, среднего роста пожилой пухленький мужик с абсолютно лысым и гладким черепом, отблескивавшим на солнце, как полированный шар. Рядом с ним горой возвышался непонятно как здесь оказавшийся майор Ерёменко, который, по идее, должен был находиться в расположении батальона.
— Бойцы! — стоя на высоком крыльце, обратился к нам полковник Юрин. — Час назад региональные лидеры подняли мятеж против нашего президента, которому все мы присягали на верность. Некоторые части территориальных войск, уповая на то, что многие регулярные и гвардейские подразделения нашей армии находятся на севере и заняты истреблением дикарей, перешли на сторону мятежников. Однако их выступление закончилось провалом и наши товарищи из Второй гвардейской бригады оказывают им достойный отпор. Через полчаса сводная боевая группа нашей бригады должна выступить на столицу и оказать им помощь в деле подавления мятежа. Старшим офицером сводной боевой группы назначается майор Ерёменко.
Вперёд выступил командир моего батальона, оглядел строй солдат, и посыпались команды:
— Спецназ, разведка и мотострелки на выход, через десять минут всем быть у Южных ворот лагеря! Черепанов, проследи! Всем остальным разойтись по местам и заниматься своими делами. Исполнять!
Полковник Юрин пытался что‑то сказать нашему майору, видимо, был против того, что не все солдаты отправляются в столицу, но тот, не обращая на него внимания, только сплюнул на кирпичи плаца и зашагал в расположение роты связи.
Поделиться книгой: