47 ронинов

– Данна, послушает ли он? – осмелился возразить Оиси. – Разве он сможет понять, как это может повредить госпоже Мике? Не лучше ли отослать его прочь, чтобы наверняка…

– Кай все поймет. И, думаю, он скорее умрет, чем причинит Мике какой-либо вред. – Князь сдвинул брови. – Он знает свое место – куда лучше моей дочери, как оказалось, – однако у него есть задатки, которые позволят ему со временем высоко подняться. Не забывай, Оиси, хининами становятся не по рождению, это не отдельная каста. Судьба может низвергнуть человека так глубоко, что для остальных он становится будто невидим, но, если его воля достаточно сильна, он может переломить ход своей жизни и изменить свой жребий. Я знаю – Кай способен на это. Надеюсь, однажды ты сам увидишь подтверждение моих слов.

Оиси снова склонил голову, скрывая покрасневшее от смущения лицо. Однако в голове у него промелькнула мятежная мысль: уж чего он точно не увидит, так это чтобы уборщик-полукровка с замковой псарни женился на дочери даймё. Что бы Кай ни делал, как бы ни старался выбиться в люди, самураем ему не стать.

Аудиенция была окончена. Оиси поднялся на ноги, стараясь скрыть унижение от выговора, и протянул руку почтенной Хару.

– Благодарю вас, господин, – кротко проговорила та, бросив взгляд на князя. – Прошу простить мою назойливость. Я признательна вам за помощь.

Они поклонились в последний раз, и господин Асано, кивнув в ответ, отпустил их коротким взмахом закрытого веера.

Мика взобралась на вершину холма с разрушенной сторожевой башней, и перед ней раскинулся долгожданный простор.

Кай, неподвижно застыв у одинокого дерева, которое только и несло здесь стражу последнюю сотню лет, сосредоточенно смотрел перед собой, словно настоящий дозорный. Будь на его месте любой другой мальчишка, Мика решила бы, что он изображает самурая времен междоусобных войн. Но Кай был не похож на прочих, и она знала, что, обозревая землю сверху, мальчик видит то, чего остальные и вообразить себе не могут.

Под ними лежал замок Ако и деревня с тем же названием. До самого леса на горизонте простирались возделанные поля, долины перемежались холмами с террасами по склонам или поросшими лесом. Речка, огибавшая замок, несла свои воды дальше, за горизонт, к морю и селению у гавани.

От этой красоты у Мики стиснуло сердце. Ей захотелось перенести ее на стены своей комнаты, чтобы спать словно посреди поля, в густой летней траве. А на потолке пусть будут звезды из золотой фольги…

Она помотала головой, отгоняя глупые мысли. Ни один художник не смог бы передать такого великолепия, хоть бы даже и на тончайшем шелке стенных панелей; да и как не стыдно желать, чтобы оно принадлежало ей одной! Отец всегда говорил, что красота их края – благословение богов, ее нельзя продать или купить, как мешок риса. И она принадлежит всем, кто здесь живет.

Нет, нужно просто довольствоваться тем, что можешь ее видеть, – как Кай. Мика обвела взглядом картину, так преобразившуюся с течением дней, которые, складываясь в месяцы, раскручивали бесконечную спираль сменяющих друг друга времен года. В прошлый раз делянки для посадки риса еще были залиты водой; в воде отражались голубое небо и плывущие по нему белые облака, и сам замок, казалось, плыл среди них. Теперь же на полях густо высыпали всходы, и земля внизу напоминала лоскутное одеяло, окрашенное во все оттенки молодой летней зелени.

Мика вдруг вспомнила слова, сказанные ей отцом после смерти матери: «Люди всегда плачут, теряя своих любимых, – это разрывает ткань их бытия и заставляет страдать. Однако не стоит горевать об участи умершего: конец – это всегда и начало, возвращение бессмертной души в круговорот перерождений».

Когда-нибудь, пообещал он ей, душа их возлюбленной жены и матери вновь вернется в этот мир вместе с их собственными душами, и они обязательно встретятся. Их облик изменится – как меняется облик природы год от года, – но души, словно сама земля, остаются все теми же, возрождаясь после мирного зимнего сна к новой весне еще более прекрасными, чем прежде.

Мика, моргнув, встряхнула головой. Тогда она не понимала, о чем говорит отец, а теперь вдруг словно воочию увидела подтверждение его слов. Как странно – с Каем все предстает перед ней в новом свете.

Она шагнула к нему, однако мальчик, будто не заметив ее присутствия, вдруг повернул голову и двинулся куда-то в сторону. У ближайшего куста он склонился, рассматривая одну из веток.

Мика хотела окликнуть его и даже открыла рот, но Кай неожиданно вскинул руку.

– Тихо… – прошептал он.

Вздрогнув и едва не прикусив язык, девочка осторожно подобралась ближе и опустилась рядом. Он показал ветку, придержав ее рукой:

– Ш-ш! Посмотри-ка – что это?

Мика, как ни старалась, ничего не могла разглядеть.

– Просто ветка, – разочарованно пожала она плечами.

– Нет, не просто, – покачал головой Кай, показывая ей место слома. – Здесь прошел олень – вон туда. – Он махнул ладонью вдоль гребня холма и вскинул голову, напряженно высматривая что-то не доступное ее зрению. – Там… в тех кустах.

Из подлеска, словно ощутив на себе взгляд, в самом деле выпрыгнул олень и унесся дальше в чащу.

Мика проводила его улыбкой, радуясь изяществу и легкости движений животного. Она всегда чувствовала, что между Каем и лесными созданиями есть необъяснимая духовная связь, нечто вроде ки, сверхъестественной энергии, пронизывающей все вокруг и соединяющей все сущее, от камешка под ногами до небесной обители богов.

С младенчества Мика изучала священные начала буддизма и религии синто, но они оставались для нее лишь бесконечными и бессмысленными рядами иероглифов кандзи в свитках и манускриптах, требовавших утомительного переписывания, – не более того. В лице Кая, таком обычном и все же неуловимо отличающемся от других, Мика разглядела то прекрасное, чего не видела прежде; его глаза светились магическим знанием, которого нельзя было увидеть ни у кого больше.

Иные в замке все еще шептались, что Кай не человек, – но если это они могли понять, то как не видели, что среди них ходит не демон, а тэннин? Все взрослые вечно обсуждали просветление да как его достичь, вели бесконечные разговоры за чаем или сакэ… однако когда им явился посланник с небес, они отправили его убирать за собаками.

Кай покорно принял свое назначение. И, оказавшись среди своры полудиких, рычащих зверей, которых сама Мика – не без оснований – побаивалась, обратил их в послушных собачек, которые каждый раз встречали его, радостно лая и помахивая хвостами.

Мика вдруг почувствовала, как ее глаза наполняют слезы, а кулаки сжимаются. Так нельзя, это неправильно, неправильно! Опустив голову, она ожесточенно заморгала, пытаясь взять себя в руки.

Когда это ей удалось, она подняла глаза на Кая, который тоже как-то странно смотрел на нее. Он не отвел взгляда, как делал обычно, и в черной глубине его зрачков отразилось ее благоговейное изумление перед тем, что она в нем разглядела.

Мгновение спустя он все же потупился. Мика от обиды прикусила губу, но тут же заметила, что он нащупывает что-то в траве. Он протянул руку: на ней лежала заколка-кандзаси, выпавшая из волос девочки, – ее любимая, из слоновой кости, в форме стрелы с настоящими ястребиными перьями.

Пальцы Мики коснулись его ладони – и обхватили ее, сжимая…

И в тот же момент снизу послышались голоса служанок, отчаянно выкрикивавших имя госпожи. Мгновение растаяло, как и ее отражение в глазах Кая. Вне себя от досады, она схватила заколку и поскорее воткнула в свою прическу.

Оба поспешно вскочили на ноги, отряхивая одежду. Мика повернулась – надо было бежать навстречу, пока кого-нибудь из переполошившихся нянек не хватил удар от беспокойства.

Краем глаза она заметила на лице Кая то же разочарование… и печаль глубокого одиночества, всегда таившуюся в его глазах.

Она порывисто вернулась, поцеловала его и тут же, не дав себе времени взглянуть ему в лицо, а ему – увидеть ее, умчалась прочь, такая же легконогая, как встреченный ими олень.

Глава 1

Япония, 1701

Кай нагнулся, ощупью исследуя лесную подстилку под зелеными всходами, что знаменовали приход новой весны. Его мозолистые, с несходящим загаром, как у обычного крестьянина, руки зачерпнули рыхлую землю – какое-то животное, пробегая здесь, вывернуло ее из-под мшистых камней и палых листьев.

Втянув носом запах, Кай нахмурился. Что-то не так. Он перевел взгляд на широкую вмятину в нескольких шагах от себя. Однажды ему уже доводилось видеть подобный след – давно, не на этой охоте… очень давно.

Сзади чуть слышно треснула веточка, и он порывисто обернулся, обводя глазами лес. Облегченно выдохнул – никакое не чудовище, всего лишь лиса.

Но не простая. Снежно-белая, она неотрывно и без страха смотрела на него, не двигаясь с места и подняв одну лапу, – смотрела, словно на равного, словно оценивая. Внезапно, будто испугавшись окрика, она метнулась прочь и исчезла в зеленой дымке между деревьев.

Лисица, да еще и белая…

Мгновением позже со склона донесся стук копыт – подъезжали остальные участники охоты. Возможно, лиса просто услышала их раньше?

Кай смотрел, как поднимаются на холм, возникая из утреннего тумана, князь Асано и его спутники. Верхом на конях, в полных боевых доспехах, они походили на видение из прошлого, на отряд, прорвавшийся сюда из прежних, воинственных времен, когда самураями становились, доказав свою отвагу на поле битвы, а не по праву рождения.

Теперь та эпоха уже забывалась. Почти вековой мир, установленный сёгунами Токугава, принес на смену бесконечным кровопролитным войнам жесткий порядок, ограничивающий все и вся. Новая власть закона устанавливала строгую иерархию, которая четко определяла принадлежность человека к благородному сословию воинов-самураев кровью предков, поддерживая его привилегированное положение в обществе. Прочим полагалось знать свое место и не питать бесплодных надежд занять иное – незримые перегородки между сословиями были так же несокрушимы, как стены замка Эдо, твердыни сёгунов.

Большинство из тех, кто поднимался сейчас по склону, нечасто надевали доспехи – только ради того, чтобы попрактиковаться в боевых навыках, которые могли им никогда и не понадобиться. Но эта охота не была заурядной – когда добычу наконец настигнут, вся броня на них и все взятое с собой оружие не покажутся лишними.

Увидев Кая, верховые придержали коней и остановились на подъеме. Только тут он заметил, что перестал дышать, и медленно выдохнул. Потом уселся на пятки и стал дожидаться, пока всадники и князь Асано его признают.

Сам он легко выделил господина по богато украшенному шлему со знаком рода; остальных с такого расстояния он мог только угадывать. Минуло почти двадцать лет, но на мгновение, представ перед охотниками, Кай вдруг вновь почувствовал себя тем напуганным мальчишкой, на которого когда-то, давным-давно, наткнулся такой же отряд.

Он давно уже был не жалким хинином, убиравшим на псарне, а главным ловчим князя Асано, однако в остальном по сути мало что изменилось – настолько, что немудрено на миг и забыть.

Каштановые волосы Кая со временем потемнели, так что он мог сойти и за настоящего японца, а чтобы не волнились, он смазывал их тем же мятным маслом, которое использовали для своих волос самураи. От них самих шел такой мятный дух – впрочем, довольно приятный, – что они ничего не замечали.

И все же, как ни старался Кай быть принятым – хотя бы в качестве слуги, – для господ он всегда оставался прежде всего презренным полукровкой. Его присутствие здесь, само его существование самураи из замка воспринимали так, как если бы он и впрямь был демоном.

Дождавшись карабкавшихся по склону пеших носильщиков и крестьян-загонщиков, охотники вновь двинулись вперед.

Редкое чувство теплоты и приязни коснулось Кая, когда его взгляд встретился со взглядом князя Асано, тяжелым от усталости, но решительным. Даймё вопросительно посмотрел на своего главного ловчего, и Кай поднял руку, давая понять, что обнаружил не просто следы, но нечто более существенное. Он был рад, что может хоть чем-то отплатить человеку, который спас ему жизнь и всегда продолжал верить в него – в отличие от прочих.

Рядом с господином, как обычно, ехал Оиси Ёсио – он стал главным советником князя несколько лет назад, заняв место ушедшего на покой отца. У Оиси были теперь жена, гора скучных обязанностей и сын, только недавно достигший совершеннолетия – то есть чуть младше его самого на момент их первой встречи с Каем. Однако в полном боевом облачении Оиси по-прежнему казался Каю грозным, словно ощетинившийся копьями отряд.

К князю и советнику подскакал еще один самурай – Ясуно, такой же надменный и заносчивый, как прежде. Лет ему было почти столько же, сколько Оиси, но жизнь его ничуть не изменила – во всяком случае, в лучшую сторону. Поклонившись, Ясуно указал вверх по склону, как обычно, словно не замечая Кая.

– Мой господин, думаю, зверь ушел выше.

Ветер отчетливо донес слова до главного ловчего, и его губы сжались в тонкую линию.

Князь, посмотрев на гору, туда, где чаща с разросшимся подлеском становилась еще более непроходимой, только покачал головой.

– Спроси Кая, что он думает.

Хотя поза Ясуно стала напряженной, он почтительно поклонился и направил лошадь к Каю.

– Оиси, ступай за ним, – добавил князь.

Тот, кивнув, поскакал следом. Как ни привык он беспрекословно повиноваться господину, видно было, что приказ доставил ему не больше удовольствия, чем Ясуно.

Кай уставился в землю, собирая волю в кулак. Когда всадники подъехали и он поднялся с колен, его лицо уже ничего не выражало. Под взглядами всадников, вздымавшихся над ним, словно два надменных божества, со своими копьями, луками и мечами, Кай и так чувствовал себя весьма неуютно, но все же выдержал долгую паузу, прежде чем покорно опустить глаза.

Он протянул на ладони клочок окровавленной шерсти зверя.

Всадники, взглянув, вновь перевели глаза на Кая с таким видом, будто в руке у него ничего не было.

– С этим зверем что-то нечисто, – проговорил он наконец и кивнул в направлении зеленой стены деревьев вверх по склону, куда даже его взгляд не мог проникнуть. – Зверь там, на вершине, – но спустится снова, чтобы поохотиться. Безопаснее будет расставить сети и ждать его здесь.

Ясуно в ответ только презрительно фыркнул, разом отвергнув слова Кая, его годами оттачиваемый опыт охотника и безошибочные инстинкты, да и само его существование.

– Мы гоняемся за этой тварью уже несколько дней, – бросил он, будто не Кай возглавлял отряд все это время, притом пешим, а не на лошади. – Нужно убить ее сейчас, пока она не наделала новых бед!

Кай оглянулся на Оиси. Тот смотрел на него все с тем же подозрением, как и много лет назад, когда они впервые увидели друг друга. Пауза затягивалась, и Кай уже решил, что надежды на понимание нет – да, наверное, никогда и не было.

Однако Оиси, еще раз с хмурым видом осмотрев окровавленный клочок шерсти, кажется, все-таки понял, что что-то не так. Поймав его взгляд, Кай предостерегающе качнул головой. Оиси молча развернул лошадь и вместе с Ясуно поскакал обратно, к ожидавшему их господину.

Оставалось покорно наблюдать, как они докладывают князю, намеренно понижая голос, чтобы Кай их не услышал. Что скажет Ясуно, было понятно и так, но и Оиси, вопреки всем своим познаниям в тактике и военном ремесле, вопреки охотничьему опыту и личной ответственности за безопасность сюзерена, держался того же мнения. Предупреждение Кая он отверг из чистой неприязни к нему – либо, хуже того, из жажды испытать себя в настоящем бою, стремления поставить все на остроту своего клинка.

– Зверь там, наверху, господин. Нужно настичь его, пока у нас есть такая возможность.

«Бака! Глупцы!» Кай сжал зубы, чтобы не выкрикнуть это вслух. Его-то жизнь всегда зависела от стали – в чужих руках… Попытайся он предупредить их, на что они нарываются и во что втягивают своего господина, Ясуно просто вытащил бы из ножен катану, никогда прежде не ведавшую вкуса человеческой крови, и убил бы на месте наглеца, осмелившегося подвергнуть сомнению его совет князю.

По закону, самурай вправе зарубить чем-либо оскорбившего его простолюдина – будь оскорбление действительным или мнимым. Если бы не личное покровительство князя, кто-то из его свиты уже давно опробовал бы меч на мальчишке-полукровке с псарни, отхватив ему руку, ногу, а то и голову.

Пытаться протестовать значило только зря погибнуть. Его истинные слова никогда не дойдут до князя – хоть это может стоить жизни всем охотникам.

Господин, кивнув, направил лошадь вверх по круче. Главного ловчего он одарил признательной улыбкой. Кай низко поклонился в ответ. Когда он выпрямился, мимо уже проезжали остальные. Никто из них даже не взглянул в его сторону.

Дождавшись, пока все проскачут, Кай с отвращением отбросил клочок шерсти, который все еще держал в руках, и через силу заставил себя прочитать охранительную молитву – только ради господина, – хотя на язык так и просились проклятья на головы его слуг. Их жажда крови уже привела даймё на грань опасности – возможно, смертельной.

Все это время они преследовали не обычного зверя, а кирина. В сравнении с ним ни медведь, ни стая голодных волков не внушали такого страха. Даже Кай никогда не видел подобного чудовища, а он повидал немало существ, которые и не снились обитателям замка Ако.

Рисунки в книгах, сделанные якобы со слов очевидцев, ясно показывали, что те лгут, – изображения были нелепыми до смехотворности. Кай знал истину – он слышал ее от тех, кто встречал кирина на самом деле. Их рассказы внушали ужас и повергали в трепет – именно потому, что были правдой.

Кирины нечасто попадались на глаза человеку или животным даже в своем обычном прибежище – горных долинах, – при том, что обладали гигантскими размерами. Пугливые, осторожные существа, питавшиеся только растительной пищей, они медленно, в одиночестве, бродили по горным склонам, предаваясь глубоким, не доступным человеку размышлениям. Оплетенные лианами, укрытые ветками и листвой, кирины были почти невидимы для глаз людей.

Как и многие создания, обитавшие в гуще первозданных лесов и на склонах затерявшихся в облаках гор, кирины обладали странной, мерцающей сущностью, проявлявшейся частично в этом мире, а частично – в мире духов. Те, кого люди называли ёкай, «демонами», на самом деле просто лучше их самих умели управляться с ки, всеобъемлющей энергией, что наполняла мироздание и струилась сквозь все сущее в нем, живое и неживое.

«Зачем ки камням?..» – вспомнил вдруг Кай вопрос, на который когда-то, мальчиком, не смог ответить. Это стоило ему нескольких шрамов, до сих пор оставшихся на теле. Однако потом год за годом лишь терпение и стойкость помогали ему выжить – а кому, как не камням, они нужны больше всего? Теперь-то он видел, что без ки не обходится ничто вокруг – лишь с ее помощью тела людей, известно им о том или нет, могут двигаться, и она же позволяет камням сохранять неподвижность.

В жизни Кая бывали минуты – особенно в те редкие дни, когда ему удавалось мельком увидеть Мику и поймать ответный взгляд, по-прежнему полный тоски от разлуки, – когда он чувствовал, будто сам мало-помалу превращается в камень.

Испытав, однако, на себе все недостатки человеческого существования, Кай остро осознал, насколько неглубоко чувствует течение ки большинство людей. Не то, что ёкаи, которые могли сознательно притягивать эту энергию к себе и с ее помощью творить то, что люди считали невозможным и противоестественным. В их понимании все ёкаи были демонами, злыми духами, хотя на деле за этим словом скрывались проявления как истинного зла, так и просто чего-то непонятного, непостижимого.

Редкий человек мог ощутить присутствие ки. Немногие смогли бы поверить, что такое вообще возможно, – и подавляющее большинство продолжало испытывать страх перед любым из созданий, подлинная сущность которых оставалась им недоступной.

Однако кирины обычно были миролюбивейшими из земных обитателей. И только когда хрупкое равновесие их существования оказывалось чем-то серьезно нарушено, проявлялась иная сторона их натуры – умевшие, как никто другой, управляться с энергией ки, в ярости они способны были причинить невообразимые разрушения.

Каю никогда не приходилось слышать, чтобы кто-нибудь из них, спустившись с гор, заходил так далеко в земли, которые люди считали своими, как этот, преследуемый сейчас охотниками. Не говоря уже о том, что на своем пути этот кирин в бешенстве ломился через деревни и поля, сокрушая дома и уничтожая посевы, пожирая тела убитых им животных – и даже человеческие.

И почему, во имя всех богов, это чудовище объявилось именно во владениях господина Асано – далеко не худшего человека из живущих на земле, а по мнению Кая, и вовсе одного из лучших?

Оставленный позади вместе с носильщиками и крестьянами, Кай опустился на колени, склонил голову и закрыл глаза. Вслушиваясь в шум ветра, вдыхая его запах, ощущая кожей, он пытался другими чувствами воспринять то, что было недоступно зрению.

Ни меча, ни лошади ему не полагалось, и Кай был столь же бессилен остановить грозящую беду, как и любой из сгрудившихся вокруг него простолюдинов. Никому из них не доводилось раньше принимать участие в подобной охоте – впрочем, как и самураям. С другой стороны, и личную заинтересованность в поимке добычи они тоже испытывали нечасто. Но место и для них, и для Кая было определено раз и навсегда, совсем как в жизни, и покинуть его они не могли – а в общем-то, и не стремились.

Охотники приближались к зазубренной вершине холма в густом утреннем тумане, по-прежнему стелившемся между стволами деревьев и торчащими тут и там серыми каменными выступами. Пробираться приходилось по чаще, без дороги. Самураи то и дело натягивали поводья, сдерживая коней: те, обычно спокойные, рвались и храпели.

Горло Оиси стиснуло – он вспомнил невысказанное предупреждение Кая. А вдруг стоило все-таки принять его во внимание? Лошади беспокоились не просто из-за сложного подъема или чувствуя напряжение всадников. «Если животные напуганы, значит, близко противник» – чьи это слова? Сунь Цзы? Враг – необязательно человек. Если господин Асано попадет в беду из-за гордыни своего главного советника…

Среди покрытых мхом камней, разросшихся кустов и свисающих вниз ветвей ничего нельзя было различить – все сливалось в сплошное зеленое марево, туман делал очертания предметов зыбкими и неверными. Внезапно лошадь Оиси сама, без команды, остановилась и вскинула голову, навострив уши.

И тут он тоже услышал. Звуки, донесшиеся откуда-то спереди, не походили ни на что знакомое – словно утробный рык невообразимых размеров зверя, перемежаемый сухим хрустом и треском. Будто ломались ветки… Нет, не ветки – кости. Чудовище пожирало что-то – или кого-то.

Оиси обернулся к князю и, стараясь скрыть тревогу в голосе, проговорил:

– С вашего разрешения, я отправлю нескольких людей вперед на разведку, мой господин.

Почувствовав его озабоченность, тот успокаивающе улыбнулся.