Антимозг: цифровые технологии и мозг

Здесь уместно упомянуть еще одно исследование, проведенное в Румынии. В 2008 г. министерство культуры этой страны раздало социально слабым семьям, имеющим детей школьного возраста, около 35 000 товарных купонов стоимостью примерно 200 евро на покупку ноутбуков. Результаты показали, что дети, получившие компьютер, имели худшие успехи в математике по сравнению с детьми, у которых ноутбуков не было, а свои ноутбуки они использовали главным образом для игр.

Единственное рандомизированное контролируемое исследование, показавшее положительное влияние оснащения ноутбуками на успехи в обучении, описали Роберт Фэрли и Ребекка Ланден. Получателями ноутбуков были студенты колледжей в Северной Калифорнии; средний возраст студентов составлял 25 лет. Это исследование ничего не говорит о школах и учащихся, потому что подростков нельзя сравнивать с людьми, которые старше их на 10 лет, ни с точки зрения поведения, ни с точки зрения нейробиологии.

В целях эксперимента португальские и американские ученые в период с 2005 по 2009 г. подключили более 900 школ Португалии к высокоскоростному Интернету. То, что они выяснили, заставляет задуматься: у учеников 9-х классов обнаружилось тем более заметное ухудшение успеваемости, чем больше они пользовались Интернетом. На мальчиков это влияло сильнее, чем на девочек, поскольку мальчики больше используют Сеть в свободное время. Ученые сделали вывод, что вред Интернета заключается прежде всего в том, что он отвлекает школьников от других занятий.

В замешательстве авторы исследования указывают на то, что на слабых школах отрицательное влияние сказалось сильнее, чем на сильных: «Те школы, которые до введения высокоскоростного Интернета в 2005 г. считались слабыми, пострадали больше всего».

История машин, мешавших обучению

Несмотря на все факты, сведения и научные выводы, говорящие против этого, в настоящее время школы (и даже детские сады!) повсеместно оборудуются компьютерами — в целях обучения. Почему это не может дать положительных результатов, было подробно изложено на примере соответствующих исследований. Однако если и без того ясно, что стимулирующего воздействия достичь невозможно, почему я прилагаю так много усилий, чтобы продемонстрировать: ничего другого нельзя было и ожидать, т. к. сам механизм воздействия направлен в сторону, противоположную целям улучшения образования? Да потому что соответствующие исследования были проведены более 15 лет назад, и никто не принимает их к сведению! Именно те, кто все время призывает нас учиться на примере истории — политики и педагоги — сами не прислушиваются к этому напоминанию.

Ларри Кьюбен, профессор Стэнфордского университета (штат Калифорния, США) и бывший уполномоченный по полным средним школам, в своей книге «Учителя и машины: использование технологий в школьных классах с 1920 года» (Teachers and Machines: The Classroom Use of Technology Since 1920) пишет, что следующие друг за другом циклы технологического прогресса не оправдывают возложенных на них ожиданий и в конечном итоге проходят всегда одинаково. «Каждый цикл начинается с больших обещаний, которые дают разработчики новой техники. В школе учителя с трудом воспринимают новые инструменты обучения, и реального образовательного прогресса не получается. Это, в свою очередь, снова и снова приводит наблюдателей к одним и тем же предположениям относительно причин случившегося провала: отсутствие достаточного финансирования, сопротивление обучающего персонала или парализующая бюрократия в школьном образовании. Но никто почему-то не ставит под сомнение изначальные утверждения провозвестников «новой технической эры» в школьном образовании. Чаще всего ответственность за неудачу возлагают на машины, и вскоре школам продают технику нового поколения, и крайне выгодный цикл опять начинается с самого начала».

И вот так в школу пришли радио, телевидение, магнитофон, лингафонный кабинет, кино и видео. Клиффорд Столл, автор книги «Силиконовое шарлатанство» (Silicon Snake Oil), уже в 1995 г. сравнивал компьютер в школе с учебными фильмами, которые там показывали в прежние «докомпьютерные» времена. В интервью газете The New York Times он сказал: «Мы обожали их, потому что целый час можно было ни о чем не думать! Учителя любили их, потому что им целый час можно было не вести занятия, а родителям они нравились, так как это подтверждало, что школа, которую они выбрали для своего отпрыска, оборудована по последнему слову техники».

А теперь в школы приходят цифровые СМИиК. Обещания остаются прежними, положение дел скверное, и тем более невыносимы призывы рыночных крикунов.

Наука против экономики

Невыносимо наблюдать, как школы стараются перещеголять друг друга в том, кто больше приобрел цифровой техники (то есть машин, препятствующих обучению) и как охотно политики позируют перед фотографами в компьютеризированных классах, чтобы продемонстрировать собственное стремление к прогрессу в образовании. На самом деле они показывают, что те, о ком, собственно говоря, идет здесь речь — дети и подростки — им абсолютно безразличны. Совершенно очевидно, что речь идет скорее об денежных интересах. Если внимательнее рассмотреть соответствующие газетные сообщения, то все станет ясно. Например, бразильский министр науки, технологий и инноваций Алоизио Меркаданте задумался, не лучше ли вместо ноутбуков приобрести для школ планшетные компьютеры. Вот что он заявил по этому поводу: «Правительство Бразилии покупало бы планшетные компьютеры, чтобы заставить изготовителей, таких как фирма Foxconn Technology, производить эти устройства именно в нашей стране».

Обладай мы изрядной долей цинизма, могли бы порадоваться, что в будущем нам не придется конкурировать с Бразилией, потому что отныне все молодые люди в этой стране будут повсеместно отвлекаться от развития своего творческого потенциала и приобретения глубоких знаний. По той же самой причине больше не следует опасаться конкуренции из Южной Кореи (там в 2015 г. все первоклассники получат планшетные компьютеры), Англии (50 % школьных классов уже оборудовано смартбордами), Венесуэлы (вовсю используется 1,5 миллиона школьных ноутбуков) или Аргентины (с 2009 г. здесь у каждого школьника имеется компьютер).

Когда речь идет о приобретении цифровой техники для школ, следует подумать еще вот о чем: расходуются солидные суммы, хотя в настоящий момент из-за продолжающегося экономического и финансового кризиса денег в бюджетах большинства государств не так уж и много. В Англии, например, уже несколько лет назад многие школы приобрели смартборды, тем временем ежегодно необходимо заменять 13 000 сломанных приборов на новые, а цена одного прибора составляет от 3000 до 8000 евро. Если принять 5000 евро за среднюю цену, то получается ежегодный расход на нужды образования, равный 65 миллионам евро. Речь идет о значительных средствах, вложенных в систему образования, хотя доказательств положительного эффекта от использования закупленной техники нет! Если бы эти все деньги направили на повышение квалификации учителей или на зарплату новым преподавателям, было бы больше гарантий, что все эти денежные вливания пойдут на пользу школьникам.

В сфере медицины такая ситуация была бы немыслима. Представьте себе министра одной из федеральных земель Германии, который получил информацию от друга: аспирин может предотвращать инфаркт миокарда. Исходя из этого, министр принимает решение: аспирин следует подмешивать к питьевой воде, чтобы все могли воспользоваться этим благом и продлить свою жизнь. 10 лет спустя сотрудник статистического ведомства случайно обнаруживает, что после введения этой меры число смертей возросло, на основании чего министр решает убрать аспирин из питьевой воды.

Верится с трудом, но подобные действия в сфере образования — действительно рядовой случай. В земле Гессен, например, в течение более десятка лет в первом классе начинают курс арифметики с теории множеств. Насколько своеобразна эта идея, становится понятно, если распространить ее на другие школьные предметы: всю биологию можно свести к генетике и биохимии (и почему это никому не приходит в голову идея рассказывать первоклассникам не о ежах и белках, а о протеинах и дезоксирибонуклеиновой кислоте?). Когда же все заметили, что теория множеств в первом классе ведет к явному ухудшению успехов в арифметике, теорию множеств снова вычеркнули из учебного плана.

Такие нелепые «эксперименты» в сфере образования — обычное явление. Однако если кто-то действительно захочет провести научный эксперимент в школах, он столкнется с сопротивлением всех образовательных инстанций: они просто-напросто заявят, что никаких исследований по вопросу использования компьютеров в школе проводить нельзя, потому что экспериментировать с детьми — недопустимо.

Это нелепо! Исследования надо проводить обязательно — в том числе и с детьми — если ученые хотят показать, что новый метод лечения (в медицине) или обучения (в образовании) лучше существующего. Не проводить никаких исследований — вот что является недопустимым.

Тот, кто поддерживает оснащение школ цифровыми СМИиК за счет государственной казны, должен сначала доказать их положительное влияние. Как показано выше, на базе уже проведенных исследований мы можем обоснованно предполагать, что ноутбуки и смартборды в школах снижают успехи школьников в обучении и тем самым наносят детям прямой непоправимый вред.

Вывод

Компьютеры обрабатывают информацию. Люди, которые учатся — тоже. Из этого делается неверный вывод, что компьютеры — идеальные инструменты для обучения. Однако именно потому, что компьютеры, ноутбуки и смартборды делают умственную работу за нас, для обучения они не годятся. Обучение предполагает самостоятельную умственную работу: чем активнее и глубже мозг обрабатывает информацию, тем лучше она будет усвоена. Использование СМИиК в системе образования ведет к формированию у детей поверхностного мышления.

Нет достаточных доказательств, чтобы утверждать, будто современная цифровая техника улучшит обучение в школе.

4. Запечатлеть в памяти или загрузить на «облако»?

Если мы не используем наш головной мозг, то и следы памяти в нем не возникают, то есть мы ничему не обучаемся. Совсем недавно ученые Гарвардского университета опубликовали в журнале Science отчеты о сразу четырех экспериментах, представивших доказательства того, насколько неблагоприятно электронные СМИиК влияют на наше мышление и на нашу память. Публикация вышла под красивым заголовком: «Влияние Google на память. Воздействие постоянного доступа к информации на наше мышление». В этой работе речь шла не о том, что игры в киллеров делают способным к насилию или действуют отупляюще — оба эти феномена известны уже давно. Ученых больше занимал вопрос: какое значение для нашего интеллекта имеет то, что мы всё больше полагаемся на цифровые СМИиК. Поскольку эти новые исследования очень важны и к тому же были опубликованы в одном из лучших в мире научных журналов, я хочу подробно описать их здесь.

В первом эксперименте, проведенном американским психологом Бетси Спарроу и ее сотрудниками, 46 студентов должны были ответить на 32 вопроса. На половину вопросов можно было ответить очень легко, на вторую половину — скорее трудно. Вопросы задавались блоками по 16 вопросов в каждом. Сначала самые простые, затем сложные, или же в обратном порядке. Среди простейших вопросов были, например, такие:

Вымерли ли динозавры?

Является ли кислород металлом?

А вот примеры трудных вопросов:

Что больше — Дания или Коста Рика?

Имеет ли криптон порядковый номер 26?

Ответив на первые 16 вопросов, испытуемые должны были выполнить тестовое задание. При этом сначала им предъявляли восемь слов, значение которых было связано с компьютерами и поиском в Интернете (Google, Yahoo, экран, браузер, модем, клавиша, Интернет, компьютер), а затем 16 других слов, которые к этому отношения не имели (например, стол, молоток, ластик, пианино и т. д.). Слова появлялись в случайном порядке и были написаны синим или красным цветом. Испытуемые должны были как можно быстрее назвать цвет, которым было написано слово.

Тот, кто ничего не знает, думает о Google

Идея этого теста проста: если кто-то, будучи занят определенным вопросом, не поддающимся немедленному решению, думает об Интернете или поисковой машине Google, то понятия «Google» или «Интернет» будут неизбежно мысленно активизированы. Эта усиленная активизация мешает называть цвет. В данном случае говорят о так называемом эффекте интерференции, следствие которого — увеличение времени реакции, которое требуется, чтобы назвать цвет слова. Отвечая на простые вопросы, ответ на которые доступен сразу, вряд ли будут думать об Интернете, не говоря уже о поисковике Google. Слова, ассоциирующиеся с компьютером, не подвергаются предварительной усиленной активизации, эффект интерференции невелик, время, необходимое, чтобы назвать цвета, соответственно короче. Как показывают следующие графики, все происходило именно так, как предполагали ученые.

4.1. Если кто-то чего-то не знает, он сразу думает о технической поддержке (о компьютере и поисковой системе в Интернете). Поэтому для трудноразрешимых заданий (черные столбцы) обнаруживается очень характерное, более длительное время реакции, необходимое, чтобы назвать цвет демонстрируемых на экране слов, тематически связанных с компьютером («Google», «Yahoo» или «браузер»), по сравнению с контрольными словами. В случае с легко решаемыми заданиями (белые столбцы) этот эффект выражен слабо.

«Создается впечатление, что нас запрограммировали на то, чтобы обращаться к компьютеру, когда мы сталкиваемся с пробелами в знаниях», — комментируют авторы этот результат. Даже после простых вопросов возникает (хотя и отчетливо меньшая) активизация слов, ассоциирующихся с компьютером. Авторы интерпретируют это так: само представление о знании и способах его приобретения ведет к активизации понятий, связанных с компьютером.

4.2. Если кто-то чего-то не знает, он думает о поисковых машинах. Поэтому тем, кто отвечает на сложные задания, требуется больше времени, чтобы определить цвет названий брендов, связанных с поиском в Интернете (черные столбцы), чем для определения цвета названий прочих брендов. Google и Yahoo — самые известные в мире поисковые cbcntvs. Nike — изготовитель спортивных товаров, Target — сеть супермаркетов в США.

Во втором эксперименте испытуемым было предъявлено сорок высказываний такого рода:

Глаз страуса больше, чем его головной мозг.

«Колумбия», космический корабль многоразового использования системы «Спейс Шаттл», распался при входе в плотные слои атмосферы над Техасом в феврале 2003 г.

Испытуемые должны прочитать эти высказывания и ввести в компьютер с помощью клавиатуры. Половина испытуемых при этом думала (потому что таковы были инструкции), что компьютер все сохранит («Ввод данных сохранен»). Другая половина испытуемых исходила из того, что компьютер снова удалит введенные данные («Ввод данных не сохранен»). Дополнительно половине испытуемых в обеих группах сказали, что они должны запомнить эти высказывания.

Всего в этом эксперименте участвовало 4 группы, по одной для каждого условия. Это наглядно представлено на следующем рисунке.

4.3. В результате разделения двух групп с помощью дополнительных вводных, получилось всего четыре группы. Такой способ построения исследования ученые называют экспериментом типа «2 × 2» (два фактора на двух уровнях).

После ввода данных испытуемые получили лист бумаги и должны были в течение 10 минут записать как можно больше высказываний, которые они запомнили, то есть вспоминать активно. Оказалось, что инструкция «Пожалуйста, запомните» слабо влияла на более позднее фактическое воспроизведение высказываний. Однако те, кто исходил из того, что компьютер сразу после ввода снова удалит текст, запоминали больше других. Наоборот, те, кто полагали, что компьютер сохранит введенные высказывания, запоминал намного меньше.

Забывают то, что завершено

Этот результат в конечном итоге не удивляет, а хорошо вписывается в ряд экспериментальных данных и выводов, впервые опубликованных в литературе, посвященной исследованиям в области психологии, в 20-е годы прошлого столетия. Русская исследовательница Блюма Зейгарник, работавшая в Берлине у известного гештальпсихолога Курта Левина, провела серию экспериментов с 164 испытуемыми и выяснила, что незавершенные действия «запоминаются почти в два раза лучше, чем завершенные». В настоящее время этот эффект имеет сразу два названия: эффект Зейгарник (в психологии) и клиффхэ́нгер-эффект (в литературе и кино). Второе понятие подразумевает особый художественный прием в создании сюжетной линии произведения — прерывание истории на самом интересном месте. Это всем знакомо на примере телесериалов. Именно тогда, когда действие развивается наиболее захватывающе, серия заканчивается, и зритель с нетерпением ждет следующей. И он ее не пропустит, потому что вынужден постоянно думать о незавершенной линии действия. В рекламе тоже нередко встречаются умышленно незавершенные ролики или объявления, данные для затравки, которые побуждают зрителя размышлять над увиденным снова и снова, — и тем самым способствуют запоминанию содержания.

В нормальной повседневной жизни этот феномен встречается гораздо чаще, чем мы думаем: постановка так называемых открытых вопросов — лучшее, что можно сделать для интеллектуального развития вашего ребенка. Грамотно поставленный, такой вопрос мобилизует процессы мышления, учит ребенка думать самостоятельно. Блюма Зейгарник выяснила, что у детей этот эффект проявляется в гораздо большей степени, чем у взрослых: «Для детей характерно, что они подчас запоминают только незавершенные действия, а завершенные забывают полностью или почти полностью». Они просто хотят скорее закончить начатое дело. «У детей более младшего возраста […] потребность закончить дело […] намного сильнее. Нередко были случаи, когда дети через два или три дня приходили к руководителю эксперимента и просили, чтобы им позволили закончить задание», — писала она в своем отчете о работе. Она полагает, что именно воля к воспроизведению действия способствует запечатлению, и в отношении незавершенных заданий она сильнее, чем в отношении завершенных. Эту мысль Зейгарник поясняет с помощью простого рисунка.

4.4. Рисунок, поясняющий вклад завершенных и незавершенных действий в успешное воспоминание, то есть воспроизведение какого-либо содержания. Незавершенные действия как будто толкают процесс, побуждаемый волей к воспроизведению, дальше в направлении цели, тогда как завершенные действия статичны.

Собственная неудовлетворенность достигнутым результатом тоже приводит к лучшему запечатлению, если неудовлетворенность заставляет нас продолжать мысленно работать в начатом направлении.

Тем же годом, что и работа Блюмы Зейгарник, датируется главное произведение философа Мартина Хайдеггера, «Бытие и время». Когда с ним заговаривали о том, что его книга не завершена, он отвечал так: «Мыслящие личности учатся на недостающем основательнее». Эту мысль можно дополнить результатами новейших исследований памяти: активная, но тщетная попытка вспомнить слово на иностранном языке (как же будет по-английски «лицемер»?) скорее приведет к тому, что слово отложится в памяти («лицемер» — hypocrite), нежели повторное его прочтение. Следовательно, незавершенная попытка с неясным результатом более способствует запоминанию, нежели простое зубрение.

Однако если незавершенные действия лучше задерживаются в памяти, чем завершенные, то отсюда следует, что всякая деятельность, которая делает какое-либо содержание завершенным и дает нам об этом знать (ЗАВЕРШЕНО! ДЕЛО УЛАЖЕНО!), неблагоприятна для запоминания. «Я отложил эту вещь, могу при необходимости снова найти ее, сейчас мне не надо больше ею заниматься», — так мы говорим сами себе. Тем самым мы одновременно препятствуем тому, чтобы наш головной мозг захотел это запомнить.

Эффект Зейгарник — это один из механизмов памяти, который объясняет приведенные выше результаты экспериментов. Другой механизм — так называемое намеренное забывание, которое было подробно исследовано уже 40 лет назад. Студенты, которым сказали, что информация, которую они выучили, не понадобится им на следующем экзамене, помнили ее затем не так хорошо, как остальные. Таким образом, испытуемые вели себя во время описанного выше эксперимента так, как будто предложенные им высказывания вовсе не надо запоминать, потому что их при необходимости в любое время можно поискать в Интернете — и найти. Авторы упомянутого выше исследования пишут: «Участники эксперимента явно не прилагали никаких усилий к запоминанию, когда они думали, что позже смогут найти эти высказывания. Поскольку поисковые машины все время находятся в нашем распоряжении, это дает нам ощущение, что нам не надо запоминать информацию. Когда она нам понадобится, мы просто посмотрим в Интернете».

В третьем эксперименте, так же как во втором, надо было ввести в компьютер 30 высказываний. После ввода каждого из первых десяти высказываний испытуемым предъявляли сообщение «Ввод данных сохранен», после следующих десяти появлялось сообщение «Ваш ввод сохранен в папке ФАКТЫ», причем название папки изменялось: она могла называться «ДАННЫЕ», «ИНФОРМАЦИЯ», «ИМЕНА», «ПРЕДМЕТЫ» или «ПУНКТЫ». После ввода следующих десяти высказываний появлялось сообщение «Ваш ввод удален».

Для каждого участника эксперимента получилось по 10 случайных циклов с введенными высказываниями, которые после введения были 1) просто сохранены или 2) отложены в определенных папках либо 3) удалены. К этому добавилось задание на узнавание. Испытуемым снова предъявляли все 30 высказываний, 15 из которых были слегка изменены. Испытуемые должны были указать, было ли высказывание точно таким же, как введенное ранее, было ли высказывание после того, как его напечатали, сохранено или удалено и, если сохранено, то в какой именно папке. Для этого они имели на выбор: названия папок и возможность выбрать между «Никакой определенной папки» и «удалено». Снова оказалось, что в задании на узнавание испытуемые показывали существенно лучшие результаты, если после ввода высказывания им сообщали, что ввод был удален.

Четвертый эксперимент проходил по-другому: испытуемые читали и печатали 30 высказываний, которые затем сохранялись в одной из шести различных папок: после того как текст был напечатан, на экране компьютера появлялось, например, сообщение «Ввод данных сохранен в папке “ФАКТЫ”». Затем в течение 10 минут испытуемые должны были записать все высказывания, которые они могли вспомнить. В заключение по каждому высказыванию им задали вопрос, в какой папке оно было сохранено.

При точном анализе того, что было запомнено, обнаружилась интересная модель, показанная на графике ниже. Высказывание и место хранения были запомнены в 17 % случаев; только высказывание — в 11 %; вообще ничего не запомнилось — в 38 % случаев (значительно чаще); только место хранения — в 30 % случаев (также значительно чаще).

Авторы комментируют этот результат так: «Эта модель ответов дает понять, что люди […] вспоминают, где [отложили данные], если они не могут запомнить соответствующую информацию. Это — первое доказательство того, что люди с большей вероятностью запоминают, где можно что-то найти, чем детали самой вещи, если они исходят из того, что информация постоянно доступна; именно так обстоит дело с постоянным доступом к Интернету».

Следует ли понимать это как процесс адаптации, как полагают авторы, или же просто — аналогично навигационному прибору в автомобиле — как выражение нашей умственной лености? Поиски ответа на этот вопрос я оставляю читателю. Разумеется, можно постоянно быть в Сети и исходить из того, что эта услуга будет в нашем распоряжении всегда, подобно воде в кране и электричеству. Однако если вдруг отключат воду или электроснабжение, у меня в подвале есть в запасе ящик минеральной воды и пара свечей. И я знаю, что в таком случае надо делать. А если мне отключат знания, что тогда? Какие книги должны быть у меня в запасе? Как быть, если все выгружено на «облако», а «облако» растворилось?

В Сети забывают больше, чем в реальной жизни

Американские ученые исследовали вопрос, что происходит, когда группа из трех человек вспоминает о чем-то совместно. Группы из трех человек смотрели короткий фильм и затем должны были описать, что они видели. Сначала вспоминали по отдельности. Затем фильм обсуждался в группе, в непосредственном контакте (лицом к лицу) или же путем непрямого цифрового обмена: каждый обменивался мнениями с другими членами группы посредством компьютера. Этот обмен шел на пользу истине: после обмена мнениями каждого по отдельности спрашивали еще раз о содержании фильма. Продукт совместного вспоминания оказался более близким к истине по сравнению с отдельными воспоминаниями.

4.5. Тот, кто вводит информацию, которая затем гарантированно будет сохранена, запоминает, что он напечатал значительно реже (28 %), чем место, где это сохранено (47 %).

К тому же выяснился следующий важный результат: способность к вспоминанию отдельного участника группы была лучше, если процесс коллективного вспоминания происходил не электронным путем, а при прямом контакте. Причины этого очевидны: личный контакт дает значительно больше материала для переработки и ведет к более эмоциональной и глубокой переработке, чем «бедный» контакт через экран и клавиатуру.

Переработка информации в ходе диалога или обсуждения — это наиболее глубокий способ переработки. Потому что люди — существа социальные, самое любимое их занятие — разговаривать друг с другом, чем они и занимаются каждый день по нескольку часов. Однако сегодня в жизни многих подростков этот личный обмен заменен на социальные сети в Интернете. И как бы вызывающе и кричаще ярко ни оформлялись страницы, к которым они обращаются, в памяти все равно остается меньше, чем при непосредственном контакте. Ибо, как мы увидим в следующей главе, только реальная личная коммуникация делает возможной глубокую переработку информации.

Вывод

Тот, кто хранит плоды своего умственного труда на цифровых носителях или на «облаке» в Интернете, наряду с уменьшением непосредственной нагрузки на головной мозг получает еще одну проблему. У этого человека полностью исчезает мотивация для запоминания новой информации. Если мы знаем, что нужная нам информация где-то надежно хранится, мы и голову ломать не будем!

Почти 90 лет назад гештальпсихологи изучили, каким образом мысленное «напряжение» из-за незавершенности какой-либо задачи воздействует на наше «психическое поле». О гиппокампе и коре головного мозга, миндалевидных телах и дофамине, рабочей памяти и внимании, мыслительных процессах «сверху вниз» (от абстрактного к конкретному) и «снизу вверх» (в обратном направлении) и тому подобном еще не знали. Однако хорошо экспериментировать и тогда уже умели! Так и обнаружили, что незавершенное намерение в среднем запоминается вдвое лучше, чем завершенное. Тот, кто после окончания работы на компьютере нажимает клавишу сохранения, не должен удивляться, если на следующий день он знает уже не так много. Разумеется, этот эффект не является специфическим для СМИиК. Информацию, которую я записываю на бумажке, я тоже не обязан помнить!

Последние эксперименты, однако, показывают, насколько значителен этот эффект именно при пользовании цифровыми СМИиК. Их побудительный характер делает нас беспечными по отношению к запоминанию, потому что мы можем абсолютно все найти в Сети. Из-за этого мой опыт и специальные знания утрачиваются, и я лишаюсь возможности самостоятельно выполнять умственную работу и запоминать что-то новое (потому что взрослые учатся в первую очередь за счет присоединения новой информации к уже имеющимся сведениям!). В конечном итоге привыкая гуглить, я теряю контроль над самим собой и моей сознательной умственной деятельностью. Последствия этого трудно переоценить. Об этом мы подробно поговорим в главах 11 и 12.

5. Социальные сети: Facebook вместо живого общения

Социальные сети, такие как Facebook или Google+, в наши дни — неотъемлемая часть жизни большинства молодых людей. Они сидят в кафе на свидании и смотрят не в глаза друг другу, а каждый в свой смартфон — возможно, чтобы быстренько «твитнуть» друзьям, как замечательно проходит свидание.

Еще несколько лет назад онлайновые социальные сети были сравнительно невелики — несколько десятков или сотен тысяч участников — типа TeamUlm, Lokalisten или Studi VZ. Последнюю за 80 миллионов евро купила немецкая группа издательств — и вскоре вынуждена была признать, что могла просто сжечь свои деньги, ибо случилось то, что часто происходит в Интернете, когда большие поглощают мелких. Так на смену маленьким онлайновым социальным сетям пришли уже глобальные сети, опутывающие весь мир, число участников в которых исчисляется сотнями миллионов. Ничего удивительного, скажут многие, ведь со времен Аристотеля люди описываются как общественные существа (греч.: zoon politikon); и потому естественно, что молодое поколение подхватывает технические приемы, позволяющие наконец-то в полной мере развить это более чем человеческое качество.

По крайней мере так ежедневно докладывают нам многочисленные мнимые эксперты. Или было бы лучше сказать: читают, как молитву. Ибо все время повторяются одни и те же утверждения, не подтвержденные никакими фактами. Отсюда возникает вопрос: что здесь правда? Что говорит наука, в частности, исследования головного мозга?

Анонимность

Для начала зафиксируем факт: компьютер и Интернет представляют собой невероятно мощное средство для обеспечения анонимности. Нигде нет большего количества аватаров, псевдонимов, вымышленных адресов, фальшивых личностей и фиктивных личных страничек. И если никто не знает, кто есть кто, то можно позволить себе плохо вести себя, не опасаясь последствий. Это позволяет полчищам преступников обделывать свои темные дела в сети. Но даже абсолютно нормальные люди перестают строго придерживаться моральных норм: как только они выходят в Интернет, они начинают больше лгать. Это показало исследование, сравнившее реальные личные беседы и коммуникации по электронной почте или посредством SMS. Кстати, больше всего лжи обнаружилось в электронных письмах.

Анонимность, которая допускается в Интернете, порождает серьезные проблемы в области высшего образования. Именно здесь требуется предъявлять результаты умственного труда, которые обязательно подвергаются тщательной проверке: например, письменные научные работы. Однако на таких сайтах, как Cheathouse («Дом обмана»), Essaytown («Город сочинений») или AcaDemon (АкаДемон), студенты могут скачать экзаменационные работы: купить готовые или даже заказать работы по нужной теме. Исследование, проведенное в марте 2012 г., показало, что этими страницами активнее всего пользуются в США. Зная, что 95 % взрослых американцев в возрасте от 18 до 29 лет пользуются Интернетом, и 65,5 % всех поисковых запросов в Интернете в этой стране проводится с помощью поисковой системы Google, исследователи проверили запросы, сделанные в Google, в период с 2003 по 2011 г. При этом использовали ключевые слова, позволяющие предполагать попытку учащихся обмануть экзаменаторов, как, например, «free term paper», «buy term paper», «free college papers» или «free research papers» (бесплатные курсовые работы, куплю курсовик и т. п.). Ученые нашли четкую зависимость массового появления таких запросов от периодов академического года: на протяжении семестра они появлялись явно чаще, и вплоть до конца семестра число их росло; во время каникул, напротив, аналогичных поисковых запросов практически не было.

Итак, Интернет позволяет симулировать умственную работу, и очевидно, что в области высшего образования это явление очень и очень распространено. Специальные программы, разработанные для борьбы с плагиатом, имеют успех лишь отчасти.

Анонимность, которая стала возможной благодаря цифровым СМИиК, ведет к тому, что подростков увлекают такие модели поведения, следовать которым ни за что не позволили бы себе из страха перед общественным осуждением. Одна из них — травля, домогательства, преследования, шантаж и клевета в Интернете. Раньше для этих понятий использовались обычные слова, дающие совестливому человеку полное представление об этих явлениях. Но скоро в сети утвердились определения, пришедшие из английского языка: интернет-насилие стали назвать словом «кибермоббинг», или просто «моббинг» (от англ. Mobbing — притеснение, преследование), а того, кто этим занимается, — «булли» (от англ. Bully — задира, хулиган). Поведение такого человека еще называют «буллинг» (от англ. Bullying — издевательство, запугивание).

Этот феномен возник примерно 10 лет назад. Кибермоббинг нацелен на определенную личность; последняя сначала нервничает, злится, затем отчаивается, чувствует себя беспомощной, начинает страдать от бессонницы, головных и желудочных болей. Между тем в Германии кибермоббинг — пугающе частое явление. В 2011 г. в этой стране было опрошено несколько тысяч подростков и молодых людей в возрасте от 14 до 20 лет. Исследование показало: 32 % опрошенных хотя бы один раз являлись жертвой кибермоббинга. Каждый пятый школьник получал прямые оскорбления или угрозы через Интернет или по мобильному телефону. Каждый шестой страдал от клеветы, около 10 % были жертвами иного насилия над личностью в Интернете. При этом практически каждый пятый из опрошенных мог представить себя в роли булли, а каждый двенадцатый уже был им.

Трудно отделаться от впечатления, что наряду с анонимностью роль играет и растущая социальная безответственность молодых пользователей Интернета. Девочку месяцами травят одноклассницы, не выдержав, она угрожает им местью («я вас всех убью»). Об этом информируют руководство школы — и жертву травли следующей ночью помещают в психиатрическую клинику — в целях предотвращения нападения на людей.

Как психиатр я снова и снова наблюдаю, что подростки вообще не имеют никакого представления о том, что можно говорить, а что нет — вероятно, потому, что они редко с кем-то беседуют. В течение последних десяти лет работники «скорой помощи» наблюдают феномен, которого прежде не существовало: угроза суицидом посредством SMS. Напечатать такое сообщение можно очень быстро, но и последствия наступают незамедлительно: определение местонахождения человека, отправившего SMS, с помощью мобильного телефона; розыск с помощью полиции; помещение в больницу для наблюдения.

Я знаю, что почти каждый человек хотя бы раз в жизни думал о самоубийстве. Нередко это происходит в кризисных ситуациях, и тот, у кого есть хотя бы небольшой круг общения, в такие минуты стремится поговорить с лучшим другом или подругой. Здесь способно помочь только настоящее человеческое участие: способность выслушать, сказать необходимые добрые слова. «Удаленное» общение онлайн в такой ситуации бесполезно!

Эти наблюдения доказывают, что компьютер и Интернет воздействуют не только на наше мышление, память и внимание, но и на социальное поведение. Этим занимается социальная нейробиология — отрасль исследований мозга, концентрирующая внимание на нейробиологических механизмах социального поведения человека. Самый важный результат этих исследований: главная функция нашего головного мозга — социальная.

Популярный в Facebook — одинокий в жизни?

Группа ученых Стэнфордского университета под руководством Роя Пи на примере 3461 девочки в возрасте от 8 до 12 лет исследовала вопрос, как пользование Facebook — самой большой социальной сетью в мире — влияет на формирование жизненных ценностей и развитие эмоциональной сферы. С помощью онлайн-опроса авторы исследования обратились к юным читательницам журнала Discovery Girl во всех пятидесяти штатах США. Более миллиона девочек ответили на вопросы об использовании СМИиК и об особенностях поведения в социуме. Оказалось, что ежедневно 6,9 часа своего времени девочки посвящают СМИиК. Обратите внимание: речь идет об абсолютно нормальных девочках, так как похожие цифры выявили и другие аналогичные исследования.

Первый вывод, сделанный учеными: частый просмотр видеофильмов неблагоприятно влияет на выстраивание успешных социальных отношений. Чем больше времени девочки непосредственно общаются с друзьями, тем эффективнее они выстраивают социальные связи. В целом они ощущают себя более комфортно и реже чувствуют себя аутсайдерами. Кроме того, время, проводимое за просмотром видеофильмов в Интернете, а также многочисленные разговоры по телефону и онлайн ведут к появлению и поддержанию таких знакомств, которые с точки зрения родителей (по оценке самих девочек) плохо влияют на их дочерей. И наоборот, исследования показали, что чем больше прямых коммуникаций имеет девочка, тем меньше у нее нежелательных с точки зрения родителей знакомств в сети.

Чем больше времени девочка общается виртуально, тем больше средств массовой информации она использует одновременно, то есть действует в многозадачном режиме (подробнее об этом мы поговорим в главе 10). Напротив, те, кто больше времени проводит с друзьями в реальной жизни, менее склонен выполнять одновременно несколько задач.

Кроме того, интересен следующий факт: тот, кто смотрит больше видеофильмов; кто имеет собственный мобильный телефон; у кого в комнате есть собственный телевизор; кто чаще общается в Интернете или чаще действует в многозадачном режиме, тот меньше спит. Напротив, те, у кого есть больше знакомств в реальном мире, спят дольше. Сегодня мы лишь начинаем осознавать то огромное значение, которое сон имеет для здоровья человека и ту роль, которую он играет в процессах обучения. Однако тот факт, что пользование цифровыми СМИиК напрямую связано с меньшей продолжительностью сна, дает повод к беспокойству за умственную работоспособность молодого поколения в целом (этому вопросу посвящена глава 12).

Тот, кто полагает, что все-таки не стоит лишать девочек удовольствия от виртуального общения и пользования СМИиК, серьезно заблуждается. И вот почему. Лишь 10 % опрошенных девочек признали, что их виртуальные друзья вызывают у них положительные эмоции. Даже девочки, которые больше всех пользовались СМИиК, признались, что испытывают положительные эмоции прежде всего от общения с личными друзьями в реальном мире. Напротив, с виртуальными контактами у половины опрошенных девочек связаны отрицательные эмоции. Социальные сети как способ найти истинных друзей и обрести настоящее счастье? Исследования разоблачают это утверждение как пустую ярмарочную зазывалку.

Благодаря исследованиям реальных связей в обществе мы знаем, что любые эмоции — и ощущение счастья, и чувство одиночества — передаются от человека к человеку и распространяются очень быстро: нужно не более трех связующих шагов (от человека А к человеку Б, от Б к В, от В к Г). Так возникают целые кластеры, объединенные одной эмоцией. В конечном итоге этот процесс можно рассматривать как эпидемию заразной болезни. Чувство одиночества чаще распространяется через друзей, нежели через родственников, и поражает девочек и женщин сильнее, чем мальчиков и мужчин.

В связи с этим особое значение приобретает тот факт, что контакты через виртуальные социальные сети намного чаще связаны с передачей отрицательных эмоций, чем общение в реальном мире. Этим объясняется, почему люди чувствуют себя в сетях одинокими вместе. Именно об этом пишет в своей книге «Совместное одиночество» (Alone Together) Шерри Теркл, профессор социологии Массачусетского технологического института.