Скрижали

— Какому ещё Исмаилу?

— Тот, кого ты вылечил от высокого давления прошлый раз. Мой егерь. Забыл? А он тебя помнит. Спрашивал.

— И я вспомнил. Что? Опять заболел гипертонией?

— Все в порядке, Артур. Он теперь на другом участке заповедника, самом дальнем. Я думал, побудешь у него, я вернусь в город, а через день за тобой приедет Бобо, повезёт дальше…

— Понятно. Хорошо вы все это расписали. За моей спиной.

Артур смотрел вперёд, видел сквозь запылённое стекло дорогу, разбитый бетонный мостик через высохшее русло горной речки. Летом, вероятно, здесь бежал поток талой ледниковой воды, вон оттуда, с заснеженных вершин… Одновременно он увидел и себя, открывающего дверь квартиры, где впервые в жизни его никто не встретит. Раньше ждали отец и мама, потом одна мама, затем Анна…

Все так же, по касательной, они объехали окружённый глиняными дувалами кишлак. Здесь также царило запустение. Лишь на окраине, у железнодорожного полустанка какой‑то человек странно вращался вокруг покосившегося столба. Когда они проезжали мимо, увидели: это был в стельку пьяный сержант. Пытаясь удержаться на ногах, он хватался за столб, пока не свалился в придорожную пыль.

Стах круто повернул руль. Руслом высохшего потока машина поползла в горы.

— Что случилось?

— Едем к главному входу в заповедник. Другим путём. Более коротким, чем тогда. Устал?

— Да. Как ни странно.

В самом деле, отчего ему было уставать? Сидел в машине, его везли. Всё, что он видел, вроде бы не имело никакого отношения к тому, что осталось в Москве, осталось на чудовищно огромной равнине нового Домодедовского кладбища, окружённого сырыми берёзовыми рощами…

Чем выше взбиралась машина, тем меньше оставалось примет пребывания человека. Теперь путь шёл по дороге, зажатой меж скал. Из них кое–где торчали кустики да деревца с узловатыми корнями, вцепившимися в трещины. А потом путь повёл над пропастью. Ржавый, искорёженный «КАМАЗ» валялся внизу, в русле той самой речки. Две могилы, означенные каменными пирамидками с прикреплёнными сверху рулевыми баранками красноречиво напоминали водителям о бренности жизни.

Дорога становилась все круче. Слева на пологом склоне росло одинокое дерево. Что‑то царственное было в мощном стволе, в густой кроне.

Стах остановил машину, поставил на ручной тормоз. Снял с крючка полевой бинокль на ремне, протянул Артуру.

— Последняя в этих местах арча. Ей тысячи лет. Видела Александра Македонского. Здесь он шёл со своей армией в Индию. До сих пор находят копья, монеты.

Артур открыл дверь, осторожно ступил на край пропасти, обошёл газик и приставил бинокль к глазам. Зеленое пятно на фоне серых безжизненных скал приблизилось. Стало видно, что дерево стоит в выемке, защищающей его от ветров.

Он повесил бинокль на шею, зашагал вверх по осыпи. Магнитное притяжение арчи было настолько сильным, что чем круче становился подъем, тем быстрей он поднимался, почти бежал, оскальзываясь на уходящих из‑под подошв камешках. Наконец спрыгнул в выемку, поднырнул под хвоистую крону, обнял корявый ствол. Потом повернулся, прижался к нему спиной. И тотчас по позвоночнику заструился ток. Дерево будто заждалось. Его целительная энергия наполняла всё тело… Артур ощутил вкус горного воздуха, увидел сквозь нависшие ветви голубое небо.

— Спасибо Тебе, Господи! Спасибо тебе, арча, — прошептал он.

…Показалось, кто‑то наблюдает за ним.

Далеко внизу Стах, откинув капот, ковырялся в моторе. Артур взял бинокль, стал оглядывать панораму хребта и увидел: напротив, за пропастью, на длинном горном карнизе недвижно, как скульптуры, стоят большие, поросшие шерстью бараны с огромными, загнутыми назад рогами. У их ног беззаботно передвигались детёныши.

Не опуская бинокля, Артур шагнул из‑под кроны. Словно что‑то дёрнуло это стадо. Оно исчезло в секунду.

После перевала, отмеченного ещё одной пирамидой с шофёрской баранкой, они съехали совсем в другой мир. Окруженная горами котловина расширялась, переходила в неоглядную даль полупустыни. И здесь дороги не стало. Стах гнал машину по ему лишь ведомым ориентирам — кустику саксаула, выступающему из почвы солонцу, гнал, пока впереди они не увидели скопление людей и животных — целый табор. Но то были не цыгане.

— Иван! Иван! — с криками наперерез машине кинулись белозубые, чумазые ребятишки.

— Кочевое племя. Между прочим, потомки воинов Александра Македонского, — сказал Стах, заглушая двигатель. — Здесь этот Саша бросил своих раненых и больных. Чтоб на задерживали.

Он вышел из машины, зашагал к костру у колодца, где в больших чанах что‑то дымилось. Высокие, светловолосые мужчины окружили его. Женщины сидели на корточках вокруг костра. Верблюды и ишаки паслись чуть поодаль, выщипывали чахлую травку.

Артура тянуло тоже выйти из машины, захотелось поподробней разглядеть это племя, но он чувствовал: что‑то сокровенное связывает их со Стахом.

Через минуту старая женщина, вся в цветных бусах, подошла к машине, протянула расписную миску, полную все того же чала — кефира из верблюжьего молока, почтительно произнесла какую‑то фразу. Стояла, ждала пока он напьётся. Потом взяла миску, чуть поклонилась, пошла назад. Навстречу уже шагал Стах. Он приостановился, нагнулся к ней, указывая на Артура. Женщина с удивлением обернулась.

— Что ты ей сказал? — спросил Артур, когда, взметнув пыль, они поехали дальше.

— То, что ты из Москвы. Всего–навсего. Для них как луна. Другая планета.

— Они для меня тоже. С ума сойти! — Артур оглянулся, но в заднем окошке газика ничего не было видно, одна пыль. — Пыль веков, — пробормотал он.

— Что? — спросил Стах.

Артур не ответил. Он сидел, закрыв глаза, пытаясь увидеть внутренним зрением эту же местность в те времена, когда здесь двигались колонны Александра Македонского. Он знал, это возможно, если дать подсознанию такую цель, а потом отключиться, не думать. «Не думать» — в этом состояла самая большая трудность. И только перед внутренним взором начали проступать из синего тумана густые леса — это была арча! — машину тряхнуло, она встала.

— Бензин кончился, — сказал Стах, выскочил из газика, стал доставать из багажника канистру.

— Неужели тут всегда была пустыня? — спросил Артур.

— Кто его знает! — отозвался Стах. Он уже стоял сзади, заливал бензобак. — Путешественники ещё в девятнадцатом веке видели здесь остатки больших арчовых лесов. Может быть, и так. Всё пошло под топор: провели железную дорогу, пришло много людей. Зимой надо обогреваться, круглый год на чём‑то готовить. Опять же овцеводство. Скот уничтожает все. — Он сел на своё место, и они опять поехали. — Знаешь, Артур, жуткое дело. Все живое, как в Ноев ковчег, сбежалось в заповедник, особенно в ту часть, куда мы сейчас приедем. От пестицидов, от удобрений, от всего, что натворили. Заповедник перенасыщен зверьём. На его территорию раньше со всех сторон наступали колхозы — отдай, мол, землю под хлопок. Теперь вообще не пойми что. А ЮНЕСКО причислило заповедник к считанным местам на земле — хранилищам генофонда планеты.

Вскоре завиднелся вход в это хранилище. Полосатый шлагбаум преграждал въезд под деревянную арку. Будочка наподобие поста автоинспекции торчала над бетонным забором.

Стах посигналил. Шлагбаум тотчас поднялся. Из будочки по лесенке спустился худой человек в мятом чёрном костюме и ярко–малиновом галстуке. Он стоял, держа руки по швам, пока машина въезжала под арку. Смуглое лицо его выражало живейшее удовольствие по поводу прибытия начальства.

— Приветствую вас! — Для начала он нагнулся, заглянул к Артуру в машину, затем отдал честь вышедшему из неё Стаху. — Докладываю. Тихо. Пожаров нет. Браконьеров нет.

— А что есть? — спросил Стах, здороваясь с ним за руку. — Зачем галстук напялил? Из города настучали, что едут?

— И ещё звонили. Спрашивали. Этого товарища. Наверное, он — Крамер?

— Кто спрашивал? Когда?

— Сегодня. В обед. Не проезжали ли? Куда едет? Голос незнакомый, мужчина звонил.

— А ты что ответил?

— Не знаю, сказал. Иван Степанович, всем прибавку дают. А мне когда? И ещё, знаешь, во вторник Сергей получил сыворотку против змей. Вместо пятидесяти ампул — пять.

— Я в курсе. На обратном пути поговорим обо всём. Через час–полтора буду.

У Артура, слышавшего этот разговор, упало сердце. Все‑таки хорошо было со Стахом, надёжно. Оставаться одному, да ещё в незнакомой части заповедника…

— Насколько же ты меня здесь засадишь? — спросил он, когда машина помчалась по хорошо утрамбованной дороге мимо неожиданно возникшего озера.

— Уже говорил, через сутки за тобой должен приехать Бобо. Не сердись, Артур. Хоть посмотришь девчонку, может, боли снимешь, если есть. Если она ещё дышит. Я скажу, чтоб не надеялся, скажу.

— Вот именно. Никаких гарантий. И вообще эти приключения могут плохо кончиться. Может, это контрразведка проявляет ко мне интерес? Все‑таки мы в погранзоне.

— Да заявлял я о тебе ещё в городе! Нужен ты им! У меня пропуск на тебя есть. Не понимаю, в чём дело.

— Послушай, а может, зря у тебя свою сумку оставил?

— При чём тут сумка?

— В самом деле, при чём? Там и нет ничего — свитер, ковбойка, пара трусов да носков… Зубная щётка, бритвенные принадлежности здесь в кармане. Кстати, пора бы побриться.

— Побреешься. Исмаил тебе воды согреет. Жалко, не могу остаться. Завтра утром мы с Бобо обязательно должны выступать в городе. Региональная конференция, международная. «Азия. Человек и природа. Проблемы экологии».

Озеро густо заросло по берегам высокими камышами. На фоне прошлогодних жёлтых стеблей виднелись зелёные молодые побеги.

— Странно, — сказал Артур, — у человека умирает дочь, пусть приёмная, он мотается в Сирию, выступает на конференциях…

— Не ругай его. Бобо есть Бобо. Может, ищет забвения. А с ней её мать, его родные. Гляди, джейраны!

Теперь и Артур увидел: равнина далеко впереди усеяна сотнями, а может, тысячами антилоп.

Стах врубил четвёртую передачу. Машина полетела стрелой. Животные услышали рёв двигателя. Секунду они стояли недвижно, затем сорвались с места и понеслись параллельно дороге. Крупные самцы бежали по краям, детёныши и самки посередине стада. Газик на стокилометровой скорости нагнал антилоп.

Внезапно вожаки резко свернули и стали пересекать дорогу, перелетать через неё, следом за ними все остальные.

— Осторожно! — крикнул Артур.

Но машина уже тормозила. А стадо, демонстрируя свои права на вольное распоряжение территорией, грациозно перелетело через дорогу перед самым капотом. Казалось, конца нет этому параду, мельканию маленьких ушастых голов, поджарых ног, пятнистых тел… У Артура зарябило в глазах.

Стах сидел, пригнувшись к рулю. Лицо его выражало крайнее напряжение. Он судорожно помотал головой, мол, не вздумай мешать. И стало понятно — Стах считает, пытается сосчитать количество животных.

— Примерно тысяча семьсот — тысяча восемьсот особей, — сказал Стах, когда стадо стало удаляться. — В прошлом году было от силы тысячи полторы. Сейчас посмотрим, что тут происходит.

Машина свернула круто вправо, помчалась по бездорожью к синеющим у горизонта обломкам скал.

— Извини, должен глянуть, не задрал ли кого леопард или гиена. Мой заместитель, как ты наверное понял, исполнительный дурак. Что делать? За такую зарплату никто не хочет работать. Он все же кончил ветеринарный факультет. Или купил диплом. Кто его знает?! Имеет мотоцикл, но сюда заезжать боится. Говорит, из какого‑то подземного хода оттуда, из‑за кордона, появляются бандиты. — Стах остановил машину на возвышении, под которым лежало озеро идеально круглой формы.

Влажный песок у воды был истоптан копытами джейранов. Стах спустился к берегу. Ходил, рассматривая следы, что‑то записывал в блокнот. Потом крикнул снизу:

— Иди сюда! Чего ты там сидишь?

Артур покорно вышел из газика и почувствовал, насколько затекло, устало от долгой езды всё тело. Он сошёл вниз, разминая ноги, зашагал рядом со Стахом.

— Всего–навсего кратер от метеорита. Глубокий. Даже летом, в сушь, остаётся вода. Тут поблизости солонец. Идеальное место для копытных. Да вот видишь, череп с рогами. Несколько дней назад кто‑то хорошо закусил.

Валяющийся на берегу череп антилопы был густо облеплен муравьями и мухами.

— Рыба в озере есть? — спросил Артур.

— Рыба в тех озёрах, проточных. Они, в сущности, старицы реки, по которой проходит граница. На этом участке заповедника всё: озера, пустыня, полупустыня, джунгли, горы — все ландшафты Азии. Уникальное место. Да ещё кратер.

— Когда‑нибудь устроите здесь туристскую Мекку, — сказал Артур. — Будете показывать за валюту.

— Типун тебе на язык! Не рекламирую, почти никого, кроме двух–трёх серьёзных учёных, сюда не возил. Если вздумаешь описывать эти места, точных координат не называй, прошу тебя!

— Понял, — кивнул Артур. — Знаешь что? Я, признаться, зверски голоден. Уже пятый час.

— Я тоже.

…Через тридцать минут Артур держал в своих объятиях невысокого, плотного, как мячик, Исмаила.

— Голова не больной. Сердце вот тут раньше тяжёлый был, теперь пять лет сам не знаю какой, не больной! За тебя Аллаха молю!

Тем временем Стах принёс из машины рюкзак, выкладывал на стол, уже накрытый на деревянном помосте, нависшем над водой проточного озера, городскую колбасу, хлеб, конфеты для детей Исмаила.

Хотя лучи солнца, клонящегося за дальние отроги хребта, были тёплыми, Исмаил не снимал старой солдатской ушанки, стёганого ватника. Брюки его были заправлены в тёплые шерстяные носки, на ногах — глубокие азиатские галоши.

— Садись с нами, Исмаил, — сказал Стах, сдирая пробку с бутылки «Столичной».

…Крупные пластины нарезанной зелёной редьки, упругие перья молодого лука, уха, жареная рыба — замдиректора по внутренней связи сообщил егерю о гостях, тот заранее все приготовил, успел.

Втроем пообедали. Затем Стах поднялся.

— Пора. Скоро стемнеет. До города больше трёхсот километров. Да ещё с заместителем поговорить нужно. Поехал!

— Иван Степанович, ты немного выпил. Дорога трудная. Может, переночуешь?

— Не волнуйся, Артур. Значит, завтра где‑то во второй половине жди Бобо. Я бы и сам с вами поехал, навестил девочку, да только после конференции сразу лечу на самый высокогорный участок. С осени не был. Геологи берут в свой вертолёт. Редкая удача. Возможно, задержусь на несколько дней, а то и больше — там, наверху, ещё зима. Какие будут метеоусловия, кто знает. В городе на крыльце справа под половиком вторые ключи от дома, помнишь?

Они обнялись. Артур увидел совсем близко выцветшие голубые глаза Стаха. В них явно читалась надежда, мольба.

Замер за густыми зарослями звук мотора. Артур все сидел у стола, глядя на далёкие хребты. Они вздымались зубчатыми ярусами один над другим. За них заходило солнце. В озере тяжело плеснула рыба. По темнеющей поверхности воды расходились круги.

Он сидел в своей голубой курточке, купленной двенадцать лет назад в Барселоне, и думал о том, что в те годы, услышав такой всплеск, поддался бы призыву, кинулся бы добывать удочку, какую‑нибудь снасть. А сейчас такого желания ловить рыбу, состязаться с ней в хитрости он в себе не ощущал. Или почти не ощущал.

Артур был рад тому, что на время остался один. Только теперь он мог попытаться обдумать то сокровенное, в сущности страшное, непостижимое, что произошло сегодня на рассвете у пруда по ту сторону границы.

Исмаил давно убрал со стола и ушёл по своим егерским делам. Солнце уже зашло за горы.

«Что все это означает? — думал Артур, встав и расхаживая взад–вперёд по помосту. — Ее голос, её интонация. Ее словарь: «родненький мойІ. Но тогда что означала та бабочка? Тропическая. Бессловесная, билась в окно. Несомненно, настойчиво даёт понять, что жива. Нет смерти. Что оттуда я видим и, наверное, слышим со всеми своими мыслями. А я отсюда — не могу. Не могу видеть, знать, где ты сейчас, Анечка моя… Что же тогда лежит там, на Домодедовском кладбище? Ничто? Но тогда отчего, когда думаю о ней, — сразу её глаза — карие, её лицо — нежное, вся её физическая стать? Не умею, не знаю, как в отрыве от этого представить тебя, твою душу…»

По крутой заржавленной лесенке поднялся с помоста на берег, зашагал узкой тропинкой. И сразу с обеих сторон обступили высокие кусты, деревья, густо перевитые лианами. Здесь было темно. Заросли шевелились, потрескивали. В них шла какая‑то интенсивная жизнь. На повороте показалось: в упор смотрят два жёлтых, горящих глаза… Артур замер. Потом повернул обратно.

Над водой посверкивала первая звезда. Он поёжился от прохлады, пожалел, что не взял с собой свитера, и подумал о том, что беспокойством о своей сумке наверняка удивил Стаха, показался ему жлобом.

По берегу возвращался Исмаил с ружьём за спиной.

«Как странно, — думал Артур, глядя на него. — Из чего все складывается: эти ничтожные мысли о сумке и мысли о чуде, об Анне… Ничем не связанные».

Вдруг возникло подозрение, почти уверенность — связь есть, нет и не может быть ничего случайного. Стоит только подумать ещё немного… Но, как всегда бывает, жизнь ревниво перебивала такую возможность.

— Ай холодно! Иди в дом, чай пить будем, телевизор смотреть будем, свой Москва увидишь! — ещё издали кричал Исмаил. — Зачем гуляешь? Сейчас шакал придёт, ночью плохой зверь ходит.