Мы искали друг друга

Саша отчаянно трусила, готовясь к экзамену. Смотрела в учебник, и чувствовала себя последней тупицей: нет, никогда ей не одолеть сей премудрости. Мыслимое ли дело, запомнить всё это?! Родители вздыхали, глядя, как мучается их чадо.

— Не надрывайся ты так, Шурка. И не бойся — на экзамене все вспомнишь, — попытался успокоить дочку папа.

Саша лишь рукой махнула: уйди, мол, не до тебя.

Удивительно, но папа оказался прав.

К экзамену Саша перегорела, страх ушел куда-то, сменившись полной апатией. С утра пораньше она заглянула, было, в учебник, но тут же отложила книгу. «Перед смертью не надышишься», — сказала Александра сама себе и преспокойно отправилась на экзамен.

Волнение вернулось, едва Саша взялась за ручку двери экзаменационной аудитории. а когда тянула билет, пульс ее подскочил, должно быть, до 200 ударов в минуту, а то и более. Но потом, все встало на свои места: Саша легко вспомнила нужную информацию (а чего не вспомнила — подглядела в шпаргалке). Черный мешочек оказался не таким уж страшным испытанием. Профессор держал там очень хорошие, практически эталонные, образчики минералов, легко узнаваемых по характерным признакам. Вот угольно-черный кристалл с сечением в форме сферического треугольника — ну, конечно, турмалин, друза нежно-голубых кристалликов — целестин, а мутно-белый кубик — да это же просто соль, по-научному — галит. Чтобы убедиться, Саша лизнула камешек — соленый. Профессор укорил, спросив:

— А не облизывая, нельзя разве определить галит?

Еще пара-тройка вопросов, и Александра вольной птицей выпорхнула из аудитории, радостно размахивая зачеткой со свежей записью «минералогия — хор».

— Сэнди, как?! — услышала она, едва только оказалась в коридоре.

Зуля и Ленка Куракина ждали подругу, чтобы поздравить с успехом. Или утешить, в случае провала. Сами-то они уже отмучились: Зуля сдала на «хорошо», а Ленка была безмерно счастлива, что отделалась «трояком». Саша от избытка чувств обняла по очереди обеих.

— Четверка!

— Молодец! — похвалила Куракина.

— С тебя причитается, — добавила Зуля.

— Конечно. С тебя тоже.

Решили: такое событие, как сдача минералогии, не отпраздновать просто грех.

— Поехали ко мне, девчонки, — предложила Ленка. — Суббота, мои на дачу укатили.

Согласились, разумеется. По пути затоварились в гастрономе, взяли колбасного сыра и три бутылки сухого «Душанбе». Зуля осталась недовольной.

— На фига нам эта кислятина, водки надо было взять.

— Ну тебя, Зулька! Мне вообще водки нельзя, — возразила Саша.

— А вино, что, можно?

— Можно. Немного. Диета моя на днях благополучно закончилась.

— Зуля, как ты только ее пьешь, водку. Фу, гадость! — поддержала подругу Куракина.

— Много вы понимаете, — буркнула Зуля. — От водки меньше вреда, чем от всякого го…

Впрочем, настаивать она не стала. Да и напрасно клеветала Зуля на «Душанбинку» — приятное легкое вино, и, что немаловажно, не бьет по карману.

На улице — жарища, а ведь только начало лета, что-то в середине будет! Пока добрались до Ленкиного дома, запарились. Зуля, та вся вымокла — пот с неё в три ручья лил.

— Залезай под душ, — предложила хозяйка.

Уговаривать Зулю не пришлось. Оставив Ленку с Сашей собирать на стол, она скрылась в ванной, откуда тотчас же послышался шум льющейся воды и восторженные Зулины вскрики.

— Лен, у тебя халатик мне найдется? — спросила она, наплескавшись вволю, выйдя из ванной в одних трусиках, с полотенцем на голове.

— У меня они в стирке… о-о! — осеклась Ленка, уставившись на Зулин бюст. — Ну, ты, мать!..

Посмотреть было на что: две спелых, аппетитных дыни, пятого, не меньше, размера, увенчанные багровыми вишнями, плавно покачивались, подобно огромным медузам на невысокой волне — даже на девчонок это зрелище произвело впечатление; мужики — те попадали бы на месте. Или истекли бы слюной, однозначно.

— Рубенс отдыхает. — хихикнула Саша, дурашливо прикрывая глаза ладонью.

— Вы чего? — не поняла, сначала, Зуля. — А, это… Завидно, да?

— Да уж. Отпад! — согласилась Ленка. — Под одеждой они у тебя не так эффектно смотрятся. Только как такую тяжесть все время таскать?!

— Чего вы прицепились к моим сисям. Ленка, дай хоть рубашку какую-нибудь, пока обе не поумирали от зависти. Я в своем зажарилась, не могу больше.

Она бросила на спинку стула свое голубое, с множеством украшений в виде рюшечек-воланчиков, платье и внушительных размеров бюстгальтер (назвать такую солидную вещь лифчиком — проявить неуважение). Ленка принесла ей футболку, натянув которую, Зуля не столько спрятала, сколько подчеркнула собственные роскошества.

— Ну что, девчонки, обмоем минералогию, — предложила хозяйка, разлив вино в бокалы.

— И за окончание моей диеты, — добавила Саша, чокаясь с подругами.

Выпили. Зулька картинно поморщилась, осушила бокал одним махом, Ленка смаковала, тянула вино, сложив губы трубочкой, Саша осторожно прихлебывала, словно горячий чай, заново привыкая к забытому вкусу.

— Слава богу, минералогия позади. Отмучились. — Еще раз порадовалась Куракина. — Я, когда билет взяла, глянула — ой, мамочка, думаю, пропала!

— Фи! — небрежно бросила Зуля. — Ты просто не умеешь обращаться с «преподами». Они же, все, кобели. Им бы только на голые коленки поглазеть, да в вырез платья залезть зенками.

— Куда уж нам с тобой тягаться! Ты их наповал убиваешь… Хи-хи, — усмехнулась Ленка. — Как наставишь два своих орудия, они тут же сдаются. Так?

— А-а, фиг! Профессор, старый хрен, пялился на сиськи, пялился, ну, думаю — пять баллов обеспечено… Вот паразит — я ему и ответила всё! А он: Деникаева, я вам не могу поставить «отлично», знания у вас поверхностные. Ну, не гадство?!

Зулька, надо отдать должное, на экзаменах отвечала блестяще, что удивительно — при её-то непутевости. Красивая девка, татарка по отцу, по матери украинка, Земфира Деникаева (так звалась она согласно паспорту) могла, что называется, отмочить номер. Взять, хотя бы, такое её признание: как-то раз попала Зуля в одну веселую компанию, «перебрала» и отрубилась напрочь, а наутро обнаружила, что…. как бы помягче выразиться, лишилась невинности. «И ты на них не заявила?», — удивилась Ленка. «Да, ну… Я же ничего не помнила. Обидно только: самый волнующий в жизни момент пропустила». Зуля так легко и непринужденно поведала о своем «грехопадении», что воспринималось оно досадным казусом, не более.

— Значит, два события отмечаем, — обратилась Зулька к Александре, — минералогию и окончание твоей диеты? Как ты, бедная, выдержала?

— Нормально. Ко всему привыкаешь… А, если честно, нет-нет, да не устоишь: тортика кусочек, картошечки жареной…

— Винца рюмочку, — добавила Зуля.

— Кто о чем, а вшивый о бане, — засмеялась Саша.

Зуля отмахнулась.

— Ну, тебя… А я тоже болела желтухой. Давно, в детстве. Лет пять мне тогда было, или шесть… Только я не в «Заразке» лежала, а в Детской инфекционной… знаете, да? Нет? Повезло вам, значит. Помню: нас заставляли постельный режим соблюдать, а кто не слушался — нянечка грозилась трусы отобрать.

— Как это?

— Вот так. Снимут с тебя трусики, и будешь лежать под одеялом, как миленькая. Не станешь же с голой жо… по палате бегать… Ха-ха-ха.

Все трое покатились со смеху. Саша представила себе Зулю, не ту, пятилетнюю, а сегодняшнюю, бегающую нагишом…

— Ну, Зулька! Уморила.

Саша с трудом одолела хохот, вытерла слезы.

— К нам, слава богу, таких мер не применяли.

— Напрасно. На вас, поди, управы не нашлось. Шастали, небось, к мужикам. А? Я заметила, там имелись симпатичные мальчики.

Зуля, вместе с Куракиной, пару раз навестили подругу в больнице. Деникаева, неугомонная, и в «Заразке» строила глазки мужичкам-пациентам.

Ты, подруга, давай колись: были у тебя там шуры-муры? По глазам вижу — были!

— И как ты догадалась, — не стала отрицать Саша.

Ей, вдруг, мучительно захотелось рассказать девчонкам о Максе — вино, похоже, сделало свое дело, развязало язык. Только, о чем, собственно, рассказывать? Если разобраться, ничего ведь и не было…

Беседа подруг прервалась самым неожиданным образом: хлопнула входная дверь. Девчонки испуганно посмотрели на Ленку: родители?!

— У нас гости?

В комнату вошел высокий парень.

У подруг отлегло от сердца — это же Ленкин брат, Борис.

— Привет, — поздоровался с девушками Боря. — Празднуем? По какому случаю?

— Мы минералогию спихнули, — ответила Ленка. — А ты, почему не на даче? Я думала, вы все уехали…

— Ага, размечталась! — Борис подмигнул Саше и Зульке. — Работы полно, какая нафиг дача… Кузов одному хмырю рихтовали, надо было срочно закончить.

Борис работал на СТО автослесарем, а по выходным, иногда, шабашил. Он был на два года старше Ленки, и уже отслужил в армии. Кроме того, учился на заочном. Самостоятельный человек. И всегда при деньгах.

— Меня возьмете в компанию? — продолжил Борис, подошел к столу, взял в руки бутылку, повертел. — Такую ерунду пьете!

— Я им говорила, — подхватила Зуля.

Борис хотел что-то сказать, но взгляд его остановился, на Зулиной груди, и… слова застряли в горле. Зулька сидела все равно, что голая, футболка не в счет — скорее раздевает, нежели одевает…

— М-м, — промычал Боря нечленораздельно. — Один момент!

Он вышел в прихожую, и тут же вернулся с пакетом, из которого достал бутылку с лейтенантскими звездочками на «погончике».

— О! — оживилась Зулька. — От це, дило, як каже моя мамо.

Саша приуныла. Коньяк, да еще в сочетании с вином, не входил в ее программу. Нельзя так резко нагружать печень. А станешь отказываться, скажут: ломается. Кроме того, единственный, как с неба свалившийся кавалер, будет, ясное дело, на Зульку пялиться, а ей — ноль внимания. В общем, пора смываться. Надо же и честь знать…

2

Жизнь опять становилась легкой и радостной. Висевшая дамокловым мечом минералогия не отравляла больше существование. Сессия еще не закончилась, но уже можно было дать себе послабление, отдохнуть от зубрежки, переключить мозги с формул на что-нибудь более приятное.

Летом Саша просыпалась рано, вставала, пока еще не жарило сумасшедшее солнце.

Легкий ветерок из распахнутого настежь окна надувал занавески, щебетала и чирикала птичья мелочь, слышалось ритмичное шарканье метлы дворника. Саша сладко потянулась, встала, подошла к окну — наслаждалась утренней прохладой. В сонной тишине двора гулко звучал, доносившийся с улицы, шум редких машин, подвывание троллейбусов — звуки просыпающегося города.

На кухне — было слышно — лилась вода; мама уже встала, набирала чайник, собиралась готовить завтрак. Саша прошла в ванную — умываться.

— Ты чего в такую рань? Не спится? — окликнула ее мама.

— Доброе утро, мулечка, — промурлыкала в ответ дочка.

— Доброе, — подтвердила муля. — Раз уж встала, сходишь за молоком, ладно? Сейчас приедет «корова».

Сине-желтый молоковоз, прозванный «коровой», появлялся каждое утро в восьмом часу, оповещая жильцов оглушительным гудением рожка; тот час же выстраивалась длиннющая очередь с бидонами и трехлитровыми стеклянными банками. Шофер, тучный носатый осетин Гриша в неизменной фуражке-«аэродроме», обслуживал быстро, споро наполнял тару, принимал рубли и трешки, подгонял нерасторопных покупателей:

— Нэ задерживай, прахади!

Успевал переброситься шутками с бойкими бабенками, постоянными клиентками:

— Маруся, как дэла?

— Еще не родила, — с усмешкой отвечала Машка-шалава из первого подъезда.

— Ха-ха. А когда родишь?

— Как только, так сразу. Мужика подходящего найду… Вот ты, Гриша, сколько раз… можешь?

— Восэмь, — не задумываясь, отвечал шофер.

— Ну, да!? — удивлялась Машка, — неужели восемь?

— Туда-сюда, — уточнял Гриша.

Очередь надсаживалась хохотом. И смех и грех. Жильцы привыкли к соленым шуткам веселого молочника; хохмочки давно стали обязательной частью «программы».

Когда-то Александра, в то время школьница, конфузилась, слыша подобные непристойности. Потом приобвыкла. Народ в окрестных домах и общагах обитал сплошь языкастый, и не слишком щепетильный по части грубых выражений: в основном строительные рабочие, а на стройке, известное дело, изящная словесность не в ходу.

Получив с утра заряд «казарменного юмора», Саша вернулась домой. Поставила молоко в холодильник. Там со вчерашнего дня оставалось еще больше половины банки продукта.

— Муль, у нас полно молока! Прокиснет же…

— Ничего, на блины пойдет. Вечером блинов напеку, — отозвалась мама, и продолжила, размышляя вслух. — Масло у нас кончилось, не забыть купить. На рынок еще нужно сходить…

— Давай я схожу, — предложила дочь.

Муля удивилась: ужасно не любила Саша ходить за покупками, толкаться в очередях.