Теперь Дик не улыбался — такого холода в его голосе мальчик никогда еще не слышал.
— А тебе не все равно?
Дэнни было все равно.
Когда вскоре после Нового года бывший владелец «Оверлука» объявился снова — на этот раз в Дэнниной кладовке — Дэнни встретил его во всеоружии. Он зашел в кладовку и прикрыл за собой дверь. Вскоре после этого на высоко подвешенной полке у него в голове рядом с сейфом миссис Мэсси появился еще один. Некоторое время из него раздавался стук и отборные проклятия, которые Дэнни запомнил на будущее. Вскоре они прекратились, и из темниц Дервента и миссис Мэсси не раздавалось больше ни звука. Были ли они живы (насколько вообще могут быть живы умертвия), не имело никакого значения.
Важно было то, что они не могли выбраться. Дэнни был в безопасности.
Так он тогда думал. Он, правда, еще думал, что никогда не притронется к спиртному после того, что оно сделало с его папой.
Да только все мы иногда ошибаемся.
ГРЕМУЧАЯ ЗМЕЯ
Ее звали Андреа Штайнер, ей нравились фильмы и не нравились парни — неудивительно, если учитывать, что Андреа в восемь лет изнасиловал собственный отец. И продолжал насиловать еще восемь лет, пока она не положила этому конец: взяла вязальную спицу матери и сначала проткнула отцовские яйца — одно за другим, — а затем вонзила ту же спицу в левый глаз своего насильника. С яйцами все прошло гладко, потому что отец спал, но боль заставила его проснуться — несмотря на особый дар Андреа. Впрочем, она была крупной девушкой, а отец в тот вечер надрался. Ей удалось удержать его достаточно долго, чтобы нанести coup de grâce.
Теперь ей было тридцать два, она скиталась по Америке, а место арахисового фермера в Белом доме занял бывший актер. У новосела были типичные для актера неправдоподобно темные волосы и типичная актерская улыбка, полная фальши. Энди видела его в одном фильме по телевизору. В нем будущий президент играл парня, попавшего под поезд и лишившегося обеих ног. Мысль о безногом мужике ей понравилась. Мужик без ног не сможет погнаться за тобой и изнасиловать.
Фильмы! Фильмы — это да. Они уносят тебя далеко-далеко, и ты всегда можешь рассчитывать на попкорн и счастливый финал. С тобой мужик, и в каком-то смысле это можно назвать свиданием: за все платит он. Сегодняшнее кино было здоровским, с драками, поцелуями и громкой музыкой. Оно называлось «В поисках утраченного ковчега». Нынешний кавалер запустил руку под юбку Андреа, и сейчас она лежала на ее голом бедре, но в этом не было ничего страшного: рука — не член. Она познакомилась с ним в баре. Почти со всеми, кто водил ее на свидания, она знакомилась в баре. Он заплатил за ее выпивку, но выпивка — еще не свидание. Бесплатная выпивка — это обычный съем.
— Что это значит? — спросил он, проведя кончиком пальца по ее левому плечу. Андреа надела блузку без рукавов, поэтому татуировку было хорошо видно. Она любила выставлять свое украшение напоказ, когда искала пару. Ей хотелось, чтобы мужики видели ее. Татуировка казалась им эффектной. Андреа набила ее в Сан-Диего через год после того, как убила отца.
— Это змея, — ответила она. — Гремучая змея. Видишь клыки?
Еще бы ему не видеть. Огромные, непропорционально большие клыки. С одного свисала ядовитая капля.
Он был похож на бизнесмена, решившего отдохнуть полдня от своего перекладывания бумажек, — в дорогом костюме, с зачесанными назад волосами, как у президента. Только волосы не темные, а почти седые, и на вид лет шестьдесят. Почти вдвое старше ее самой, но это не имеет значения. И будь ей шестнадцать, а не тридцать два — все равно бы не имело. Или восемь. Она вспомнила одну из отцовских присказок: ссать уже садится — мне вполне сгодится.
— Конечно, вижу. — Теперь мужчина уже сидел рядом с ней. — Но что это значит?
— Узнаешь, если повезет, — ответила Энди и провела языком по верхней губе. — У меня есть еще одна татушка. В другом месте.
— Покажешь?
— Может быть. Ты любишь кино?
Он нахмурился.
— В каком смысле?
— Мы идем на свидание или как?
Он знал, что это значит — или что должно было бы значить. Вокруг полно женщин, и под «свиданием» все они понимают вполне определенное развитие событий. Энди, однако, имела в виду нечто иное.
— Конечно. Ты симпатичная.
— Тогда пригласи меня на свидание. Настоящее свидание. В «Риальто» показывают «В поисках утраченного ковчега».
— Мне больше по душе маленький отель в двух кварталах отсюда, дорогая. Номер с барной стойкой и балконом — как тебе?
Она почти коснулась губами его уха и крепко прижалась грудью к руке.
— Чуть позже. Давай сначала сходим в кино. Заплати за мой билет и попкорн. Темнота меня заводит.
И вот они здесь. На экране Харрисон Форд, огромный как небоскреб, хлещет кнутом дорожную пыль. Мужик с прической президента щупает ее ногу, но Энди держит на коленях стакан с попкорном, чтобы мужская рука не дошла от третьей базы до «дома». Он пытается забраться выше, и это ее раздражает, потому что Андреа хочет досмотреть фильм до конца и узнать, что же находится в Утраченном Ковчеге. И поэтому…
В два часа в будний день в кинотеатре было почти пусто, но три человека сидели на два ряда позади Энди Штайнер и ее кавалера. Двое мужчин: один довольно старый, а второй — на пороге средних лет, судя по внешности (хотя внешность бывает обманчива), а между ними — женщина удивительной красоты. Высокие скулы, серые глаза, сливочная кожа. Копна черных волос перехвачена широкой бархатной лентой. Обычно она ходила в шляпе — старом потертом цилиндре, но сегодня оставила ее в своем доме на колесах. В кино в цилиндрах не ходят. Ее звали Роза О'Хара, но кочевая семья, с которой она путешествовала, прозвала ее Розой Шляпницей.
Мужчина на пороге средних лет, Барри Смит, имел стопроцентно европейское происхождение, но в той же семье его называли Барри-Китаёза из-за слегка раскосых глаз.
— Теперь смотрите, — сказал он, — это интересно.
— Фильм интереснее, — пробурчал старик, Дедуля Флик. Но в нем просто говорил его вечный дух противоречия. Он тоже наблюдал за парочкой в двух рядах от них.
— Надеюсь, что интересно, — сказала Роза, — потому что пар у нее не такой уж сильный. Есть немного, но…
— Сейчас, сейчас! — сказал Барри, увидев, что Энди повернулась к мужчине и зашептала что-то ему на ухо. Барри улыбался во весь рот, позабыв про пакет с желейными мишками, который держал в руках. — Я три раза видел, как она это делает, и все равно балдею.
Уши мистера Бизнесмена заросли курчавыми седыми волосами, выпачканными серой цвета дерьма, но Энди это не могло остановить: она хотела смыться из этого города, но с финансами у нее был полный швах.
— Ты не устал? — прошептала она в омерзительное ухо. — Не хочешь поспать?
Мужчина сразу же уронил голову на грудь и захрапел. Энди полезла к себе под юбку, вытащила оттуда вмиг расслабившуюся руку и уложила на подлокотник. Затем она принялась шарить в дорогом на вид пиджаке мистера Бизнесмена. Бумажник оказался в левом внутреннем кармане. Это хорошо. Не придется заставлять его отрывать от кресла толстую задницу. Когда они уже заснут, сдвинуть их с места бывает трудно.
Она открыла бумажник, бросила кредитки на пол и несколько мгновений рассматривала фотографии: мистер Бизнесмен с кучей других толстых мистеров Бизнесменов на поле для гольфа; мистер Бизнесмен с женой; мистер Бизнесмен, намного моложе, стоит перед елочкой с сыном и двумя дочками. Девочки были в колпачках Санты и одинаковых платьях. Скорее всего он их не насиловал, но исключать этого было нельзя. Она давно усвоила: мужчины насилуют, если знают, что это сойдет им с рук. Узнала об этом, сидя на отцовских коленях, так сказать.
В отделении для банкнот оказалось около двухсот долларов. Она надеялась на большее: в баре, где она его подцепила, проститутки были классом повыше, чем в аэропорту, — но для дневного сеанса в четверг улов был неплох, и всегда найдутся мужчины, готовые повести красивую девушку в кино и как следует полапать в качестве аперитива. По крайней мере, они надеялись, что это только аперитив.
— Ладно, — пробормотала Роза, начиная вставать. — Убедил. Давайте попробуем.
Но Барри остановил ее, положив руку на плечо.
— Нет, подожди. Смотри. Сейчас будет самое интересное.
Энди снова наклонилась к омерзительному уху и прошептала: «Засни глубже. Как можно глубже. Ты почувствуешь боль, но она будет всего лишь сном». Она открыла сумочку и достала нож с перламутровой рукояткой. Маленький, но острый, как бритва.
— Чем будет боль?
— Всего лишь сном, — пробормотал мистер Бизнесмен в узел своего галстука. — Правильно, дорогуша. — Энди обняла его и чиркнула двойное «V» у него на щеке, такой толстой, что она скоро превратится в бульдожью. Мгновение она любовалась своей работой в мерцающем свете проектора. Потом хлынула кровь. Когда он проснется, его лицо будет гореть огнем, а правый рукав дорогущего пиджака будет пропитан кровью. Мужику явно понадобится «скорая».
И как ты объяснишь все это своей женушке? Уверена, что-нибудь да придумаешь. Но если не сделаешь пластическую операцию, то каждый раз в зеркале будешь видеть мои метки. И каждый раз, когда отправишься пытать счастье в очередном баре, будешь вспоминать, как однажды тебя укусила гремучая змея. Змея в синей юбке и белой блузке-безрукавке.
Она засунула два полтинника и пять двадцаток в сумочку, захлопнула ее и уже хотела встать, но тут на плечо ей легла чья-то рука, а в ухе послышался женский шепот.
— Привет, золотце. Досмотришь кино в другой раз. А сейчас ты пойдешь с нами.
Энди хотела повернуться, но чьи-то руки сжали ей голову. Да только самое ужасное было в том, что сжали они ее изнутри.
А потом — до тех пор, пока она не очнулась в «Эрскрузере» Розы, стоящем в каком-то запущенном кемпинге на задворках этого среднезападного города — все погрузилось во тьму.
Когда она проснулась, Роза принесла ей чашку чаю и долго с ней разговаривала. Энди все слышала, но в основном ее внимание поглощала сама похитительница. Мягко говоря, фигура заметная. Роза Шляпница была шести футов ростом, с длинными ногами в зауженных книзу белых слаксах и высокой грудью под футболкой с эмблемой ЮНИСЕФ и надписью «Спасти ребенка любой ценой». У нее было лицо королевы, спокойное и безмятежное. Волосы, которые она теперь распустила, струились по спине. Потертый цилиндр, лихо сидящий на голове, вносил диссонанс, но в остальном это была самая красивая женщина из всех, когда-либо виденных Энди Штайнер.
— Ты понимаешь, что я тебе говорю? Я предлагаю возможность, Энди, и не относись к ней легкомысленно. В последний раз мы кому-то делали такое предложение двадцать лет назад.
— А если я откажусь? Тогда что? Убьете меня? И заберете этот, как его… — «Как же она его называла?» — Пар?
Роза улыбнулась полными кораллово-розовыми губами. Энди, считавшая себя асексуалкой, все же задумалась, какова на вкус ее помада.
— У тебя не так много пара, чтобы было о чем говорить, дорогуша. Да и тот, что есть, — не особый деликатес. Он для нас был бы все равно что для лоха — жесткое мясо старой коровы.
— Для кого?
— Неважно. Ты слушай. Мы тебя не убьем. Если откажешься, мы просто сотрем твои воспоминания о нашем разговоре. Ты окажешься на обочине дороги возле какого-нибудь захолустного городишки — Топики или Фарго, например, — без денег, без документов, не зная, как ты там очутилась. Последнее, что ты будешь помнить, — как вошла в кинотеатр с мужчиной, которого ограбила и изуродовала.
— Он заслужил, чтобы его изуродовали! — огрызнулась Энди.
Роза встала на цыпочки и потянулась, коснувшись пальцами крыши фургона.
— Это уж твое дело, куколка; я не твой психиатр.
Она была без лифчика; Энди видела сквозь ткань футболки ее соски, похожие на знаки препинания.
— Но подумай вот о чем: вместе с деньгами и, несомненно, фальшивыми документами мы заберем у тебя твой талант. Когда ты в следующий раз в темном кинозале предложишь мужчине заснуть, он повернется к тебе и спросит, какого, собственно, хера.
Энди почувствовала холодный укол страха.
— Вы не сможете.
Но она вспомнила чудовищно сильные руки, проникшие в ее мозг, и поняла, что эта женщина сможет. Вероятно, ей понадобится помощь ее друзей из автоприцепов и домов на колесах, окружающих этот, как поросята свиноматку, но — о да — она это сможет.
Роза проигнорировала ее слова.
— Сколько тебе лет, милочка?
— Двадцать восемь.
Она убавляла себе возраст, с тех пор как первая цифра в нем превратилась в тройку.
Роза смотрела на нее с улыбкой, ничего не говоря. Энди смотрела в ее красивые серые глаза секунд пять. Потом ей пришлось отвести взгляд. Но при этом в поле ее зрения оказались эти гладкие груди, ничем не стесненные, но без малейшего намека на обвисание. И когда она снова подняла глаза, то ее взгляд остановился на губах женщины. На этих кораллово-розовых губах.
— Тебе тридцать два, — сказала Роза. — Это сказывается, хотя пока и не сильно, — потому что жизнь у тебя была тяжелая. Жизнь в бегах. Но ты все еще хорошенькая. Оставайся с нами, живи с нами, и через десять лет тебе действительно будет двадцать восемь.
— Это невозможно.
Роза улыбнулась.
— Через сто лет ты будешь выглядеть и чувствовать себя на тридцать пять. Пока не напьешься пара. И тогда тебе снова станет двадцать восемь, только чувствовать ты себя будешь на десять лет моложе. А пар ты будешь получать часто. Жить долго, оставаться молодой и хорошо питаться — вот что я тебе предлагаю. Что ты об этом думаешь?
— Что это слишком хорошо для правды, — ответила Энди. — Как эти рекламы страхования жизни всего за десять долларов.
Отчасти она была права. Роза не солгала ей ни в чем (по крайней мере пока), но и не сказала всей правды. Например, о том, что пара иногда не хватало. И что не все переживают Переход. Роза полагала, что эта — переживет, и Грецкий Орех, врач-самозванец Верных, осторожно с ней соглашался, но гарантий не было.
— И вы с друзьями называете себя…
— Они не мои друзья, а моя семья. Мы — Узел верных.
Роза переплела пальцы и поднесла их к лицу Энди.
— И то, что нас связывает, нельзя развязать. Это ты должна понять.
Энди, которая уже знала, что если девушку изнасилуют, то ее потом нельзя разнасиловать обратно, прекрасно это понимала.
— А у меня вообще есть другие варианты?
Роза пожала плечами.
— Только нехорошие, дорогуша. Но лучше, чтобы ты сама этого хотела. Это облегчит Переход.
— А это больно? Переход этот?
Роза улыбнулась и произнесла свою первую откровенную ложь.
— Ни капли.
Летняя ночь. Окраина среднезападного города.
Где-то люди смотрели, как Харрисон Форд размахивает хлыстом; где-то, без сомнения, актер-президент лыбился своей фальшивой улыбкой; а здесь, в этом палаточном лагере, Энди Штайнер лежала на уцененном лежаке в свете фар «Эрскрузера» Розы и чьего-то «Виннебаго». Роза объяснила ей, что хотя Узел верных и владел несколькими палаточными лагерями, этот принадлежал не им: просто их агенту всегда удавалось арендовать на время такие вот заведения на грани банкротства. Америка переживала экономический спад, но Верные проблем с деньгами не испытывали.
— А кто такой этот агент? — спросила Энди.
— О, он у нас просто чудо, — с улыбкой ответила Роза. — Обаяние такое, что птицы с деревьев валятся к его ногам. Скоро ты с ним познакомишься.
— Он твой парень?