Враг голода (Купол надежды - 1)

- Проверка никогда в науке не мешает. Но стоит вдуматься в эту "белковую утопию", которая нам преподнесена. Что, если в самом деле маленькие лабораторные достижения распространить на весь мир? Это же "белковая бомба"!

- "Белковая бомба"? - изумился англичанин.

- Она много опаснее ядерной. Позвольте налить вам, проф? Отменный коньяк. Курите сигары. Гаванские. От контрабандистов. С этой Кубой никак не наладить иной торговли.

- Опаснее ядерной? Я следил за исканиями химиков, читал литературу, но такой поворот мысли для меня полная неожиданность. Вы заинтриговали меня, сэр.

- Интриги, именно интриги! Вы правильно вспомнили это слово. Мы с вами образованные люди и должны видеть дальше собственного носа. Если из лаборатории выпускают джинна и он распространяет свое влияние по всему миру, то... Разве это не дьявольский план подрыва мировой экономики?

- Вы так думаете?

- Я экономист. И прихожу к научному выводу. Я не химик. Я не обязан знать, как они это делают. Но я анализирую социальные явления и знаю, к чему это приведет! Они не остановятся перед тем, чтобы лишить нас рычагов стабилизации и гуманизма.

- Вы имеете в виду экспортируемое США, Канадой и Австралией зерно?

- Еще по одной! У нас с вами общие идеалы. Всякой лошади нужна узда. В наше время в глобальном масштабе такой уздой была пшеница. А он хочет пустить по миру всех фермеров Американского континента, разводя в своих чертовых колбах нефтяные выродки. И ему потребуется, как он сказал, для того чтобы накормить весь мир, всего пятьдесят тысяч тонн нефти! Смехотворная цифра! В морях танкеры больше разливают при перевозках. А теперь найден способ превращать нефть в белки! Это ли не "белковая бомба"?

- Мне не хотелось бы выглядеть ретроградом, но я предвижу возражения медиков. Что порождено нефтью - канцерогенно.

- Здорово сказано, старина! Привить всему человечеству рак, и оно вымрет. О'кэй! Вот вам и решение демографической проблемы! Но мы встанем ему поперек дороги, не так ли, проф?

- Возможно, ему и удастся ввести в заблуждение кое-кого, но мне кажется, не тех, кто тверд в своих убеждениях, кто привержен вековым традициям.

- Мы хорошо пообедали, приятель! Выпьем последнюю рюмку за процветание человечества.

И маститые ученые, грозившие миру гибелью, очевидно, выпили теперь за его процветание.

- Ну, мистер Мелхов, - прошептал Генри Смит, вставая из-за стола и одергивая свой клетчатый костюм. - Нам не просто повезло, когда мы слушали папу римского. Считайте, что сейчас мы, как репортеры, вытащили выигрышный билет. И я покажу вам, как надо получать по нему. Аппарат я оставляю, и вы все услышите, пейте кофе. И было бы неплохо кое-что записать. Потом сочтемся.

И он решительно направился через зал к столику двух профессоров, скрытому за стеклянной перегородкой, напоминающей витраж.

Мелхов растерялся, не зная, как вести себя. Хотел было демонстративно уйти, но, поразмыслив, остался на месте. Заказал кофе.

- Это у вас здорово получилось, джентльмены! С "белковой бомбой", услышал Мелхов голос Смита. - Будь я проклят, здорово получилось. Наш почтенный шеф-редактор запоет псалмы от восхищения. Он высоко блюдет мораль и набил руку на поисках коммунистических "бомб" всякого рода. Мы с вами поладим, о'кэй?

- Простите, сэр. Возможно, я ошибусь, но мне кажется, что ни я, ни мой глубокоуважаемый коллега профессор Мирер не беседовали с вами ни о каких "белковых бомбах". Мы впервые видим вас.

- Зато я не впервые! Я знаю, на кого смотреть, не правда ли? Да, мне вы пока о "белковой бомбе" не говорили, но... разве вы ничего не говорили о ней? - с хитрецой спросил Смит.

- Как мне кажется, вы не могли нас слышать.

- Пустое, проф! В ваше время мир прослушивается вдоль и поперек. И стоит это не так уж дорого... в оборудованных местах.

- Вы подслушивали нашу беседу? - Вопрос американского ученого прозвучал вполне деловито.

- Свобода слова, джентльмены, заключается не только в том, чтобы произносить любые фразы, но и чтобы слышать их. Не правда ли?

Юрий Сергеевич расслышал: кто-то откашливается.

- Во всяком случае, я хочу перевести столь интересную беседу, которую вы вели между собой, на рельсы интервью. Разве не стоит?

- Мы не против прессы, - проворчал Мирер.

- Вот и отлично. О'кэй! Что вы говорили до сих пор, нам известно. - И Генри Смит постучал по столику.

Мелхов видел проходившего мимо метрдотеля. Тот по-прежнему был соткан из улыбок, но старался не смотреть на ниши.

- Чего вы хотите? - послышался голос Мирера.

- Пустое. Ваше мнение по поводу одного проекта: как человечеству, слишком усердно размножающемуся, справиться со своей похотью и всемирным потопом из человеческих тел?

- Построить Ноев ковчег, как сделал библейский Ной, и бежать с Земли? спросил Мирер.

- Не пойдет. В космосе нет пока звезды обетованной. Дело в другом, джентльмены. Все очень просто. Надо ввести налог ООН, одинаковый для всех стран и народов. Тысячу доларов, а хотите и больше, за каждого третьего ребенка.

- Я готов заплатить, - солидно вставил свое слово англичанин.

- Вы заплатите, проф, я, пожалуй, тоже смогу заплатить, но... миленькие черненькие и желтенькие папаши и мамаши могут и не собрать требуемой суммы. А если ввести еще премию за бездетность? Ха! Неплохо, не правда ли?

- Хочешь иметь большую семью, сумей прокормить ее и заплатить налоги. Это не так уж глупо, - заметил Мирер.

- Я, надеюсь, не отвлеку вас, если проведу некоторую аналогию, вставил профессор Смайльс. - У некоторых мусульманских народов право каждого магометанина иметь многих жен обусловлено обязательством предоставить каждой новой жене отдельную комнату. Правда, дополнительный налог на жену, кажется, не предусмотрен.

- А зря! - хохотнул Генри Смит. - Я бы заплатил хоть стоимость этого интервью за некую хорошенькую бесовочку, к которой моя благоверная не имела бы права ревновать. Ислам - это вещь! Не правда ли?

- Итак, налог на каждого третьего ребенка, - солидно продолжал мистер Мирер. - Об этом стоит подумать и вашим читателям, и руководителям ООН, а также входящим в ООН странам.

- Браво, джентльмены! Я так и думал, что мы с вами поладим. О'кэй? Не выпить ли нам по этому случаю еще по одной?

Когда Генри Смит, очень довольный собой, вернулся к своему столику, где его должен был ждать этот русский простофиля, то застал лишь официанта, убирающего грязные тарелки.

Русский инженер Мелхов исчез. Смит со злости сбросил на пол тарелку и тут же заплатил за нее.

Зато по счету платить не пришлось. Русский сделал это за него.

Конец первой части

Часть вторая

БОЛЬШОЕ И МАЛОЕ

Жизнь не те дни, что прошли, а те,

что запомнились.

П. П. Павленко

Глава первая

РОЖДЕННАЯ НА МАРСЕ

"Осуществилась моя мечта. Полетел я на летающей лодке "Каталина" и притом вместе с Марией. Деда ее мы весной схоронили. Славный был старик, мудрый. Меня жить учил, чтобы не чуждался я людей, потому "человеку без оленя нельзя, а без людей и вовсе плохо". Понимал он меня, насквозь видел.

Летающая лодка чайкой морской на воду села, буруны вспенила, по речной глади понеслась, разворачиваясь, чтобы подойти к мосткам, где мы с Марией ждали. Волны заплеснулись на доски.

Пилот напомнил моего летчика, которому с парашютом к партизанам спрыгнуть не привелось. Такой же огромный, только в унтах собачьих и смешливый. Но на счет меня никаких острот! Приказано ему в Усть-Каре заправиться и пассажиров забрать.

Во время полета я с его разрешения крышу заднего салона приоткрыл и рассказывал Марии, как с турелью управлялся. Ветер на голове волосы сразу пригладил, вырвать их старался.

Тундра сверху вся в разноцветных пятнах. Это озерца и лужи разной глубины.

Бухта острова Диксон, куда мы направлялись, показалась разграфленным чертежом. Волны на ней разгулялись. При посадке нас так тряхнуло, думал, самолет рассыплется. А он ничего, весело на гребнях подскакивает.

К нам подошел катер и снял нас с Марией. А летающая лодка сразу в ледовую разведку пошла. Кораблю "Георгий Седов" дорогу высматривать.

На этом корабле Эрнест Теодорович Кренкель в инспекционной поездке все полярные станции обходил и мы вместе с ним до Земли Франца-Иосифа плыли.

Встретил он нас на корабле радушно и шутливо:

- Ну как, марсиане? К полету готовы на другую планету?

Мария смущалась. А мы с Кренкелем коньяк пили.

Побывал "Георгий Седов" в бухте Тихой. И мы с Марией любовались скалой Рубиновой с птичьим базаром. Одна сторона утеса казалась не красной, как другая, а белой. Столько птиц на ней гнездилось.

На берегу, близ домиков полярной станции, бегали два белых медвежонка. Их там воспитывали.

А потом корабль стал пробиваться дальше на север. Ледовой разведки с воздуха уже не было, приходилось на чутье капитана полагаться.

И добрались мы до края света.

Кренкель усмехался:

- Сам просился хоть на Марс. Вот и выгружайся с семейством на эту неземную планету. И не взыщи, брат. - Губы смеются, а глаза серьезные.

Знает, что зимовать здесь - дело нешуточное.

А выгружаться некуда - прибой такой сильный, что капитан кунгасы не рисковал посылать. Посоветовались они с Кренкелем и решили: пристать кораблю у обрыва ледника, который сползал с острова. Пришвартовался "Георгий Седов" к нему как к причалу, и прямо на ледник высадили нас с Марией, сгрузили наши вещички, потом ящики разные, бензиновые бочки и гору каменного угля годовой запас топлива.

Неприветлив был остров, гол и скалист, под стать настоящему Марсу.

В авральную ночь моряки пытались перетащить на полярную станцию доставленный груз... да не успели. Разыгрался шторм, и пришлось "Седову" убраться восвояси. Беречь надо было корабль.

Теперь это странным может показаться. А в период послевоенного освоения Арктики люди, как недавно в окопах, на комфорт не рассчитывали. Обычным это делом было.

И когда "Георгия Седова" след простыл, раздался пушечный выстрел, словно кто салютовал ему на прощание. Тут война мне вспомнилась. Только это "отелился", как здесь говорят, ледник - айсберг отломился и всплыл на чистой воде.

И сразу штормовым ветром его от острова погнало. Стояли втроем на берегу, мы с Марией и наш начальник, опытный полярник Сходов Василий Васильевич, и с горечью смотрели, как уплывают на снежной спине айсберга все наши запасы: и бензиновые бочки - только две успели выкатить, и гора каменного угля, и ящики всякие.

А знатный полярник вопрос задает:

- Ну как, Толстовцев? Вы человек бывалый, войну прошли, а жена ваша нас поучить может, как тут зимовать. Будем самолеты вызывать? Трасса неосвоенная. Риск для летчиков большой. Или вспомним зимовщиков с острова Врангеля? Они добровольно перезимовали без топлива. И не одну зиму.

- Перезимуем, - говорю. - Не надо самолетами рисковать. - И Марию спрашиваю.

А Мария только кивает. Со мной - на все готова.

Тихая Мария была. Никогда нам не указывала, сама у мужчин и жизни и грамоте училась. Но умела так сделать, что мы вдруг догадывались, как надо поступить. Едва выпал снег, мы снежные кирпичи на леднике нарезали и домик ими сверху обложили. Сходов даже вспомнил, как на Аляске эскимосы зимние жилища устраивают. И Мария деду так зимний чум утепляла.

После хорошей пурги домик наш как бы внутри огромного сугроба оказался. Только конек крыши и выступает над ним, а к двери заправский подземный ход ведет.

И в комнатах не такой уж мороз. Мария уверяла, что вода в ведре только сверху замерзает. На покрытые снегом стены показывала и говорила:

- Дед учил: от всякой шкуры тепло. От снежной тоже.

Словом, температура в комнатах не опускалась ниже - 10° С.

Жить можно, если бы... если бы не пришла пора моей Марии разрешиться от бремени. Гадали, конечно, сын или дочь?

И решил я, если дочь будет, то поскольку она вроде бы на Марсе родилась, назвать ее Аэлитой в честь героини романа Алексея Толстого, а если сын - то Спартаком в память вождя восстания гладиаторов в Древнем Риме, о чем я Марии в тундре рассказывал.

И родилась у нас с Марией дочь Аэлита. Врач с Диксона мне указания по радио давал. Теплой воды я в таз налил из радиатора движка, которым заряжал аккумуляторы для радиостанции.

Василий Васильевич праздничный обед приготовил, похлебку сварил в том же радиаторе движка. Сухой он был человек в обращении, но сердечный.

На метеоплощадку мы с ним регулярно по очереди ходили - держались за протянутый канат, чтобы с пути к дому не сбиться.

Помню, после очередных наблюдений, когда на морозе пишешь карандашом показания приборов, добрался я, держась за канат, до дома, через подземный ход в снегу прошел и распахнул дверь в сени. Электрический фонарик выхватил искрящиеся от снега стены, будто белыми шкурами обвешанные.

Да не помогли снежные шкуры!..

Едва вошел в комнату - радиорубкой называлась, - где Сходов стучал ключом очередные радиограммы, слышу легкое перхание.

Коптилка еле светит, а вижу, на Марии лица нет.

Детка наша кашляет, да так, что заходится вся, тельце содрогается.

Я к Василию Васильевичу. Он Диксон вызвал, врача к микрофону просит.

Прикладывал я, по указанию доктора, микрофон то к грудке, то к спинке, под меховым пологом дочку нащупываю.

А сам дрожу, и уж не от холода...

- Воспаление легких, - услышал я в наушниках и боюсь вслух повторить, чтобы Марию не убить. Ведь знает, что такое воспаление легких. Дед-то умер...

- Бойтесь холода, берегите ребенка, - поучает нас врач. - Остерегайтесь открытых форточек.

Забыл доктор, что мы зиму без топлива живем и центральное отопление в нашем домике холоднее льдины.