Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта. Благодаря им мы улучшаем сайт!
Принять и закрыть

Читать, слущать книги онлайн бесплатно!

Электронная Литература.

Бесплатная онлайн библиотека.

Читать: Вашингтон - Екатерина Владимировна Глаголева на бесплатной онлайн библиотеке Э-Лит


Помоги проекту - поделись книгой:

Выбор не менее неожиданный, поскольку Бетси не принимала его ухаживаний и вообще ни в грош не ставила небогатого застенчивого мальчика, разве что хорошего танцора. Но Джордж, привыкший решать важные дела с помощью старших, обратился непосредственно к отцу своей избранницы. В письме он сообщил, что намерен, «как только ко мне вернутся силы, ухаживать за мисс Бетси в надежде, что она отменит свой прежний жестокий приговор и переменится в отношении ко мне». Надежды оказались тщетны — Бетси не переменилась и нашла себе другого жениха.

Увы, надежды Лоуренса на целительное воздействие Бермуд тоже не оправдались: он вернулся в Виргинию и 26 июля 1752 года умер в Маунт-Верноне. Ему было всего 34 года! Джордж как будто второй раз потерял отца; он души не чаял в Лоуренсе, бывшем для него идеалом и образцом для подражания, и теперь был убит горем.

Но горевать было особо некогда: Лоуренс назначил Джорджа своим душеприказчиком, а поскольку во время долгой болезни он сильно запустил дела, двадцатилетнему брату оказалось не так-то легко привести их в порядок. По счастью, долги удалось уплатить.

Лоуренс завещал брату три земельных участка в Фредериксберге, а в случае смерти его жены и дочери и отсутствия у них наследников он должен был получить еще две с половиной тысячи акров в Маунт-Верноне и прилагающуюся к ним собственность «в знак любви и привязанности» Лоуренса «к его любящему брату Джорджу Вашингтону».

«Любящий брат» возжелал свершить то, что не удалось свершить Лоуренсу, и для начала сделаться из межевщика солдатом. К тому времени Виргиния была разделена на четыре военных округа, каждый во главе с начальником личного состава. Джордж хотел получить назначение в родные места — на Северный полуостров, куда входили графства Ланкастер, Нортумберленд, Ричмонд и Уэстморленд. Но вместо этого его назначили в Южный округ. Не столько обрадованный ответственным постом, сколько раздосадованный из-за непрестижного места службы, Джордж решил улучить удобный момент, чтобы пустить в ход свои связи и добиться-таки перевода поближе к дому.

В сентябре, находясь во Фредериксберге, Вашингтон познакомился с двумя военными, которые спросили, «видел ли он свет». Растолковав удивленному молодому человеку, что речь идет о том, является ли он масоном, они предложили ему вступить в братство. Во Фредериксберге как раз обосновалась военная «шотландская» ложа «древнего устава», которая якобы сохраняла традиции «вольных каменщиков», идущие с незапамятных времен, противопоставляя себя Великой ложе Лондона с ее новомодным масонством. Ложи «древних» отличались демократизмом: в них принимали не только представителей благородного сословия, но и офицеров из среды разночинцев и купцов. Идеалы масонов — равенство, братство, взаимопомощь, духовное самосовершенствование — импонировали молодому офицеру. В ноябре 1752 года Джордж Вашингтон прошел обряд посвящения в ученики, а в течение года поднялся еще на две ступени, став подмастерьем, а затем и мастером ложи. Отныне перекрещенные угольник и циркуль были для него не просто чертежными инструментами, а символами физической и нравственной жизни человека.

Тем временем некий Уильям Фитцхью, назначенный в Северный округ, переехал в соседний Мэриленд, и Вашингтон, не гнушаясь откровенной лестью, добился через вице-губернатора Динвидди перевода на освободившееся место. В начале февраля 1753 года, как раз перед достижением совершеннолетия, он принес присягу и стал начальником военного округа с окладом в 100 фунтов в год — майором Вашингтоном.

ПОСЛАННИК

Молодой майор был шести футов (183 сантиметра) ростом и по тем временам считался очень высоким; при этом он весил 175 фунтов (79,4 килограмма), был стройным и мускулистым. Его фигура не отличалась изяществом: голова казалась непропорционально маленькой, узкие плечи и крепкие бедра отличного наездника были кошмаром для портных, не привыкших к таким нестандартным формам. Он не выглядел здоровяком, но кость у него была широкая, а руки — просто гигантские (перчатки приходилось шить на заказ). Он обладал недюжинной физической силой, но вот голос после перенесенного плеврита утратил силу, из поврежденных легких вылетал глухой сип, что, конечно, было крупным недостатком для человека, мечтающего о карьере полководца.

Грубо скроенный, но крепко сшитый, Вашингтон обладал мужской красотой, не будучи смазливым. Нежная белая кожа в один момент обгорала на солнце; крупный нос с квадратным кончиком, обветрившись, пламенел как маков цвет; зато глубоко посаженные серо-голубые глаза горели внутренним огнем. Парик он не носил, зачесывал свои длинные рыжеватые волосы назад, открывая высокий благородный лоб, стягивал в хвост на затылке и перевязывал черной ленточкой, а по особым случаям присыпал пудрой. (Волосы по бокам слегка оттопыривались крыльями, что придавало прическе сходство с париком.)

Еще одно слабое место его внешности — зубы. Уже в юности с ними начались проблемы. Возможно поэтому, несмотря на всю приветливость и приятность лица, прямой, открытый взгляд, устремленный на собеседника, он очень редко улыбался. Тонкие губы большого рта обычно были плотно сжаты. Но и помимо этого Джордж, от природы импульсивный, учился властвовать собой и скрывать бушевавшие в нем чувства под маской бесстрастности.

Военная карьера Вашингтона началась так же активно, как и гражданская: вскоре после назначения начальником военного округа он оказался вовлечен в конфликт, столкнувший лбами две супердержавы — Англию и Францию.

К 1753 году британские колонии в Северной Америке занимали лишь узкую полоску на восточном побережье, зажатую между Атлантическим океаном и Аппалачами. Две трети континента, от полярных областей до Флориды, находившейся под властью Испании, принадлежали Франции. Ее владения простирались от Луизианы на юго-западе и бассейна Миссисипи, между Аллеганскими и Скалистыми горами, до Великих озер и реки Святого Лаврентия вместе с полуостровом Лабрадор. Французские колонии по величине в 20 раз превосходили 13 британских колоний и равнялись половине Европы. Вместе с тем население французской Канады не превышало семидесяти тысяч человек.

Когда британцы вознамерились взять под свой контроль огромную страну Огайо, французы ответили на их экспансию решительным «нет». В то время как Лоуренс Вашингтон и его коллеги, поощряя продвижение на запад американских поселенцев, ратовали за основание форта и фактории «у развилки Огайо», на месте слияния Аллегейни и Мононгахилы, генерал-губернатор французской Канады маркиз де Дюкен в 1752 году поставил заслон на пути этого продвижения, объявив о своих планах построить несколько фортов между озером Эри и бассейном реки Огайо для соединения французских земель от Канады до Миссисипи.

В свою очередь, Роберт Динвидди, отстаивая как интересы «Компании Огайо», так и доходную торговлю мехами с индейцами, добивался от Лондона позволения возводить форты в стране Огайо. В августе 1753-го он был уполномочен построить на спорной территории целую цепь фортов и отправить к французам посланника для передачи торжественного ультиматума с требованием покинуть земли, на которые претендует Великобритания. По сути, это было объявление войны.

Вашингтон узнал об этом распоряжении от полковника Уильяма Фэрфакса на исходе октября и сломя голову поскакал в Уильямсберг, чтобы предложить свои услуги в качестве посланника. 31 октября Динвидди с одобрения совета колонии доверил ответственное поручение неопытному юнцу. Ему были вручены инструкции из Лондона за подписью Георга II: если обнаружится, что французы строят форты на английской территории, следует по-хорошему попросить их удалиться; если же они откажутся, «мы поручаем и повелеваем вам прогнать их прочь силой оружия».

Почему именно Вашингтон? Во-первых, у него практически не нашлось конкурентов: среди виргинцев было очень мало военных, и за столь опасное поручение никто попросту не взялся бы. Во-вторых, Джордж изъездил западные земли вдоль и поперек; его молодой организм справился бы с лишениями, сопряженными с поездкой зимой по лесам. В-третьих, он был невозмутим, обладал внушительной внешностью и рассудительностью, умел держать себя с достоинством, но почтительно. Короче, это был «очень старый молодой человек». Наконец, его связи в руководстве «Компании Огайо» решили дело. Кстати, жители других колоний были тогда совершенно уверены, что Вашингтон представляет именно интересы торговой компании, а не британского монарха.

Дело не терпело отлагательств: получив инструкции, Вашингтон в тот же день отправился в путь. Он ненадолго остановился во Фредериксберге, чтобы захватить с собой Якоба ван Браама — голландца и «брата» по масонской ложе, который знал французский язык и был превосходным фехтовальщиком (он обучил этому искусству и Джорджа). Две недели спустя они уже были в Западном Мэриленде, на притоке Потомака Уиллс-Крик, где к ним присоединился Кристофер Гист — опытный проводник и маркшейдер, который хорошо знал местность и нравы индейцев. Вашингтон нанял также четверых лесных жителей, в том числе двух торговавших с индейцами.

Экспедиция началась в середине ноября. Группе предстояло проделать верхом 250 миль по горам и непроходимым лесам в не самое подходящее для путешествий время года. Целую неделю они перебирались через Аллеганские горы под ледяным дождем, переходящим в мокрый снег; едва различимая тропинка петляла по лесной чаще, выводя к быстрым речкам, которые приходилось преодолевать вброд, карабкалась на горные кряжи… В 15 милях от озера Эри зима окончательно вступила в свои права, засыпав землю снегом и заморозив речки. Зато путешественники смогли, наконец, обогреться в хижине Джона Фрейзера, промышлявшего торговлей с индейцами, у впадения Мононгахилы в Черепашью бухту.

От непрестанных дождей и снегопада река разлилась и бурлила, превратившись в непреодолимую преграду. Чтобы хоть немного разгрузить лошадей, Вашингтон велел сложить поклажу в каноэ, которым управляли два человека, сам же с остальными поехал дальше верхом. На берегу быстрой ледяной Аллегейни лошади заартачились и остановились, но Вашингтон твердой рукой направил своего коня в кипящий поток, держась в седле прямо, как свечка (его посадку называли индейской). Глядя, как его уносит течением, остальные предпочли перебраться на противоположный берег в каноэ.

Помимо основного поручения, Вашингтон должен был еще определить, подходит ли «развилка Огайо» для строительства форта. Место показалось ему в принципе подходящим, поскольку отсюда можно было бы контролировать обе реки, но после переправы через Аллегейни он передумал и отдал предпочтение более спокойной Мононгахиле.

Вашингтону также поручили установить контакт с вождями местных индейцев — сахемами Союза шести племен ирокезов[3] — и получить у них сведения о деятельности французов. У индейцев же предстояло раздобыть проводников к форту Ле Бёф, к югу от озера Эри, где находилось французское командование. Расположить к себе индейцев было нелегким делом, поскольку страна Огайо являлась их исконными охотничьими угодьями и они болезненно реагировали на вторжение европейцев. Переговоры с вождями должны были проходить у поселка Логстаун (ныне Баден в Пенсильвании).

Двадцать второго ноября Вашингтон предстал перед вождем делаваров Шингасом. Делавары (лениленапе)[4] враждовали с ирокезами, хотя порой и заключали межплеменные браки, однако были лояльны к англичанам. «Индейцы продажны (за каждую услугу им надо платить) и обидчивы, поскольку у них высокое самомнение», — записал майор для себя.

Вождь индейцев сенека Танахарисон, которого англичане называли Полукоролем, находился на охоте; его «заместителя» Монакатуху осыпали щедротами. «Я дал ему нитку вампума[5] и плитку табака и попросил передать это Полукоролю; он пообещал отправить утром гонца с дарами». Вашингтон инстинктивно придал себе властный и величественный вид, который должен был произвести благоприятное впечатление на «дикарей». В ожидании Полукороля он допросил четырех французских дезертиров, поднимавшихся по Миссисипи. Подозрения подтверждались: французы хотели взять англичан в клещи, соединив Луизиану с Канадой и Великими озерами.

Полукороль прибыл в Логстаун 25 ноября. Старому воину было за пятьдесят, и он был поражен, когда человек вдвое моложе пригласил его войти в свой шатер. В прошлом году вождь подписал союзный договор с англичанами и строго-настрого предупредил французов, чтобы не совались в его владения. Французов он терпеть не мог — по его рассказам, они убили, сварили и съели его отца. Высокомерие господина де Марена, французского коменданта, называвшего индейцев «надоедливыми мухами», приводило его в ярость. Англичан он пока миловал — они утверждали, что пришли только торговать, тогда как французы захватывали земли индейцев. (Впрочем, в представлении других индейских племен всё было с точностью до наоборот.) Вашингтон провел переговоры очень ловко, так что индейский вождь, почувствовав к нему расположение, даже наградил его тем самым прозвищем Конотокариус, которое когда-то носил его прадед Джон Вашингтон, чем весьма ему польстил.

На следующий день Вашингтон обратился к вождям с речью: «Братья, я созвал вас на совет по повелению вашего брата губернатора Виргинии». Далее он в том же «высоком штиле» попросил индейцев предоставить ему сопровождение из молодых воинов на время его пребывания у коменданта французского форта. О сути данного ему поручения и цели своей поездки он высказался весьма уклончиво. Полукороль попросил подождать еще несколько дней, чтобы Вашингтон мог получить церемониальный вампум от вождей индейцев шауни (из алгонкинской этнической группы). Разумеется, молодому человеку, и так уже потерявшему много времени, не улыбалась такая перспектива. Письмо с королевскими инструкциями жгло карман, ответственность за целую империю тяжким грузом лежала на его плечах, но… «Столкнувшись с их настойчивыми просьбами, я согласился подождать, поскольку решил, что оскорбление, нанесенное в столь критический момент, чревато куда более серьезными последствиями, чем отсрочка отъезда еще на день», — записал он в дневнике. В конечном итоге индейцы собрали ему весьма жалкую свиту — четырех провожатых, включая Полукороля, который рассудил, что слишком большой эскорт может вызвать у французов подозрения и спровоцировать их на враждебные действия. Несмотря на свою неопытность, Вашингтон понял, в чем тут дело: просто индейцы служили «и нашим, и вашим».

После пяти дней пути под проливным дождем вся компания прибыла на факторию Венанго, где Аллегейни впадает во Французскую бухту. Вашингтона там встретил капитан Филипп Тома де Жонкёр, сын французского офицера и индианки из племени сенека, и пригласил отобедать в кругу французских военных.

«Вино, которым они накачивались, вскоре покончило со сдержанностью, поначалу присутствовавшей в их разговоре, и развязало их языки». К удивлению Джорджа, французы не скрывали своего намерения овладеть Огайо и даже разболтали военные секреты о местоположении их фортов. Но торжествовать было рано. На следующий день оказалось, что индейцы пьяны вусмерть и не желают ехать дальше. Вашингтон понял, что такое настоящая политика: здесь надо забыть о кодексе чести и правилах поведения, которые он старательно переписывал в детстве себе в тетрадку.

В Венанго прокантовались три дня, после чего Вашингтон продолжил путь к форту Ле Бёф в сопровождении уже не только индейского, но и французского эскорта. Вода лилась сверху и растекалась внизу; все 40 миль пути проходили по глубоким лужам и топким болотам. К тому же вдруг резко похолодало, земля побелела от снега. Чтобы не замерзнуть окончательно, Вашингтон и Кристофер Гист ускакали вперед, проделывая по 18 миль в день под нескончаемым дождем и мокрым снегом.

Темнело рано. 11 декабря солнце уже скрылось за горизонтом, когда впереди показался Ле Бёф — четыре неказистых строения, грубо сколоченных из досок и прикрытых дранкой. На следующее утро английского посланника со всевозможной учтивостью принял седовласый одноглазый комендант, капитан Жак Легардер де Сен-Пьер — «пожилой джентльмен с повадками воина». В ответ на этот прием Вашингтон предъявил свой ультиматум: французы должны немедленно покинуть долину реки Огайо. Сен-Пьер попросил несколько дней на размышление. Всё это время Джордж не сидел сложа руки: проводил разведку местности и делал подробные записи по поводу укреплений форта. От его взгляда не укрылись 220 берестяных каноэ и долбленых лодок из сосны, вытащенных на берег бухты и явно подготовленных для военных действий. Наконец 14 декабря Сен-Пьер сообщил свой ответ: британцы его не напугали, и если их торговцы сунутся на французскую территорию, пусть пеняют на себя. «Что же касается переданного вами требования отступить, я не считаю себя обязанным ему подчиниться», — твердо заявил он, вручил Вашингтону запечатанное послание Динвидди и сообщил, что велел приготовить для него запас провианта на обратную дорогу — он лежит в каноэ.

Впечатление, произведенное столь великодушным поступком, развеялось на берегу, когда Вашингтон обнаружил, что коварный Сен-Пьер подкупил его индейскую свиту, которая, получив от французов ружья и «огненную воду», отказалась сопровождать англичан обратно. Выведенный из себя этими двуличными людьми, Вашингтон коршуном налетел на Полукороля, обвинил его в форменном предательстве и добился-таки, чтобы тот уехал вместе с англичанами, как обещал.

Теперь надо было спешить в Уильямсберг — бить тревогу, сообщить о враждебных намерениях французов. У лошадей от усталости подгибались ноги. Неудержимый Вашингтон решил бросить их и идти пешком, с походным мешком за плечами. Он снял свой парадный костюм и облачился в одежду индейцев — кожаные легинсы и мокасины.

Они с Гистом сели в легкое каноэ, которое, словно щепку, несла ледяная, бурлящая водоворотами река, грозя в любую минуту разбить об острые камни. На первом же привале индейцы завалили медведя, зажарили его и заявили, что не тронутся с места, пока всё не съедят.

Холод становился нестерпимым. Вашингтон и Гист дошли до первого обитаемого места — Мертерингтауна, где наняли в проводники «французских» индейцев, пообещавших кратчайшей дорогой провести их к «развилке Огайо». Они шли, шли и шли через лес, и даже выносливый Вашингтон настолько устал, что позволил одному индейцу нести свой мешок. Долгая утомительная ходьба отупляла, хотелось только одного — куда-нибудь наконец прийти и отдохнуть. Но Гист, бывший настороже, интуитивно почувствовал подвох: в чаще, через которую они пробирались, было «что-то не то». Впереди забрезжила поляна. Как только они вышли на открытое место, индейцы порскнули во все стороны и закружились вокруг двух бледнолицых, стреляя практически в упор с пятнадцати шагов. Пули просвистели совсем рядом, не задев Вашингтона. «Ты ранен?» — крикнул он Гисту. «Нет!» — прокричал тот, огромными скачками догоняя одного из индейцев. И откуда только силы взялись! Прыгнув на индейца диким зверем, Гист пригвоздил его к земле и уже собирался пристрелить из мушкета, но Вашингтон удержал приятеля: разумнее оставить при себе заложника. Они связали неверного проводника и отпустили, когда стемнело. Тот мгновенно растворился в чаще. Опасаясь, что он вернется с остальными, англичане поскорее пошли в другую сторону. «Вот помешал его убить, — пенял Гист Вашингтону, — теперь придется идти всю ночь!» И они шли…

К утру они вышли к реке. В последние дни держались холода, и усталые путники надеялись, что река замерзнет; однако между белыми берегами клокотала черная вода, по которой неслись небольшие льдины. У товарищей был один топорик на двоих; целый день они рубили им деревья, чтобы смастерить плот и переплыть реку. На середине реки плот заклинило большой льдиной — того и гляди потонет. Вашингтон изо всех сил уперся шестом в дно реки, стараясь затормозить плот, пока льдина не проплывет мимо, но быстрое течение натолкнуло плот на шест и Джордж, не удержавшись, плюхнулся в воду. От холода перехватило дыхание, он беспомощно барахтался на стремнине, пока не ухватился за выступавший конец плота. До противоположного берега было не добраться; с грехом пополам друзья выбрались на островок посреди реки. Вашингтон стучал зубами, но обсушиться и согреться было негде; у Гиста были отморожены пальцы рук и ног. Всю ночь они провели на островке; к утру река покрылась слоем льда, и они кое-как перебрались на другой берег.

И остались живы! Сделав краткую остановку в Бельвуаре и в красках поведав семье Фэрфаксов о своих приключениях, Вашингтон верхом, без дороги, поскакал в Уильямсберг и 16 января 1754 года вручил в собственные руки Динвидди запечатанное письмо французского коменданта. Майор приложил к нему собственноручно вычерченный план форта Ле Бёф и данные о французском контингенте и его вооружении. Впечатленный Динвидди попросил его составить на основании дневниковых записей связный отчет для представления Совету.

Отчет был опубликован в местной прессе и даже перепечатан в Массачусетсе. Динвидди написал в Лондон, в министерство торговли, предупредив об угрозе столкновения с французами уже весной: неприятель способен выставить не менее полутора тысяч солдат и без числа индейских воинов и продолжить программу сооружения фортов в Огайо. В подкрепление своих слов вице-губернатор приложил отчет Вашингтона — он был опубликован в Англии отдельной брошюрой под названием «Дневник майора Джорджа Вашингтона». Неожиданно для себя никому не известный молодой человек прогремел на всю Британскую империю.

Но, как говорится, «спасибо — это много, 100 фунтов достаточно». За все труды Вашингтону заплатили… 50 фунтов стерлингов. «Меня послали в путь зимой… и что я получил за всё? Возмещение расходов!» — с горечью писал он брату Джеку.

Зато молодому майору, командующему Северным округом, поручили собрать и обучить сотню добровольцев. Вместе с еще одной сотней они должны были отправиться к «развилке Огайо» и построить там форт. 28 января Вашингтон обратился к виргинскому чиновнику Ричарду Корбину и потребовал для себя повышения в чине. Допуская, что «командование всеми силами Виргинии будет непосильной ношей для моей молодости и неопытности», он всё же надеялся: «Вы сочтете меня достойным чина подполковника и соблаговолите упомянуть мое имя в приказе по офицерскому составу». По мнению молодого честолюбца, его «старание и прилежное исполнение своего долга» — достаточное основание для повышения. Так думал не он один — Динвидди представил его к чину подполковника, преподнеся «подарок» на 22-й день рождения. Виргинский вундеркинд успешно делал карьеру.

ВОИН

Подполковнику Вашингтону предстояло вести в поход отряд неопытных и недисциплинированных новобранцев из маргиналов, к которым их командир относился со смешанным чувством сострадания и брезгливости. Эти были «распутные, праздные люди, у которых нет ни кола ни двора, а у многих и одежды», — жаловался он Динвидди. И эти неопрятные, полунищие люди — солдаты? У них не было чулок, сорочек, верхнего платья, даже обуви, не говоря уже о холодном оружии (кинжалах, пиках, алебардах), а тем более барабанах. В особенности Вашингтон расстроился из-за отсутствия обмундирования и принялся клянчить у губернатора красные английские мундиры, утверждая, что в представлении индейцев красный цвет ассоциируется с кровью и является отличительным знаком великих воинов. Кстати, уверял он, индейцы смеются над обносками, в которых ходят французы, «и я полагаю, что именно по этой причине они их так ненавидят и презирают».

Динвидди поручил возглавить экспедицию Джошуа Фраю, бывшему профессору математики из Колледжа Вильгельма и Марии, родившемуся в Англии и учившемуся в Оксфорде. Молодой Вашингтон оказался в подчинении у неуклюжего старика (Фраю было хорошо за пятьдесят), страдающего одышкой.

В середине марта из страны Огайо дошли слухи, что отряд французов быстро продвигается к «развилке»; обеспокоенный Динвидди приказал Вашингтону немедленно выступить в поход, дав ему самые широкие полномочия. В целом ему следовало придерживаться оборонительной стратегии, однако, если французы вздумают возводить военные сооружения на английской территории, он был вправе вступить в бой, захватывать пленных, а в случае сопротивления — убивать.

Второго апреля 1754 года отряд из 160 новобранцев побрел по направлению к Огайо. Дорогу приходилось прокладывать самим, обоз тянулся сзади, сильно запаздывая. И всё же Вашингтон впервые чувствовал себя настоящим командиром.

Через три недели пути, в том месте, где в Потомак впадает Уилс-Крик, в лагерь Вашингтона примчался гонец с ужасной новостью: французы десантировались у «развилки Огайо», принудив сдаться англичан, которые строили там форт; захваченное ими укрепление, занимавшее стратегическое положение, переименовано в форт Дюкен. Несмотря на то что Полукороль со своими воинами пришел на помощь англичанам, их было слишком мало; что могли сделать 34 британских солдата против тысячи французов, прибывших на 360 лодках и каноэ, да еще и с восемнадцатью артиллерийскими орудиями?

Как только эта новость облетела лагерь, у необстрелянных солдат душа ушла в пятки. Вашингтон изо всех сил пытался их подбодрить, чтобы предотвратить массовое дезертирство. Он встретился с Полукоролем и уверил его, что их небольшой отряд — только авангард, а сзади движется «бесчисленное множество наших воинов с большими пушками, провизией и боеприпасами». Разумеется, это был обман, полковник Фрай вел с собой чуть больше сотни солдат.

Надо было действовать, причем быстро. Вашингтон взял на себя смелость написать вице-губернатору Пенсильвании Джеймсу Гамильтону и губернатору Мэриленда Горацио Шарпу, прося о подкреплении. Прекрасно понимая, что такие «шишки» вряд ли воспримут всерьез обращения 22-летнего юнца, он тщательно продумал их. «Прежде всего прошу Ваше превосходительство простить мне мою дерзость, поскольку не имею счастья находиться в числе Ваших знакомых», — писал он Шарпу. Но дальше он в ярких и образных выражениях побуждал губернатора к активным действиям, предрекая, что нынешнее столкновение «выведет нас из спячки, в которую мы впали, и возродит в каждом свободнорожденном англичанине героический дух, чтобы утвердить права и привилегии нашего короля». И Мэриленд, и Пенсильвания прислали войска.

(Как раз в мае 1754 года в «Пенсильвания газетт» была опубликована политическая карикатура, нарисованная Бенджамином Франклином, заместителем главного почтмейстера колоний, под названием «Объединиться или умереть». Она изображала змею, разрезанную на восемь кусков: Новая Англия, Нью-Йорк, Нью-Джерси, Пенсильвания, Мэриленд, Виргиния, Северная и Южная Каролина, и призывала правительства разрозненных британских колоний объединиться для борьбы с общим врагом — французами.)


Нарисованная Вашингтоном карта «развилки Огайо» — спорной территории, из-за которой началась Франко-индейская война. 1754 г.

Защищая интересы короля, Вашингтон не забывал и о своих собственных. Колониальный совет назначил офицерам из числа американских колонистов жалованье ниже, чем получали офицеры регулярной британской армии. В середине мая Джордж отправил Динвидди возмущенное письмо: «Позвольте мне тогда служить на добровольных началах. Я с величайшим наслаждением приложу все силы для похода, получив в награду лишь удовлетворение моей страны. Но подвергать себя опасности, пробираться через леса, утесы, горы ради тени жалованья — я бы предпочел тяжелый каждодневный труд землепашца, в поте лица своего добывающего свой хлеб, чем служить на таких постыдных условиях». Динвидди прислал раздраженный ответ, где высказывал удивление, что молодой человек, на которого он «возлагал столь большие надежды и ожидания», донимает его «необоснованными жалобами». Честно говоря, отказ от жалованья на тот момент мог быть лишь красивым жестом; Вашингтон понимал, что не настолько богат, чтобы содержать себя во время похода…

Вечером 24 мая пришли неприятные новости: французский отряд пересек реку Югиогени в 18 милях от лагеря англичан. Вашингтон решил занять оборону в Грейт-Медоуз (Больших Лугах) (неподалеку от нынешнего Юнионтауна в Пенсильвании) — глухом, заросшем сочной травой месте, оправдывавшем свое название. По его приказу солдаты вырубили все кусты, чтобы не заслоняли обзор.

Неподалеку находилась хижина Кристофера Гиста. Как-то ночью к нему нагрянули полтора десятка шумных французских солдат, грозя убить его корову и разнести дом в щепки. В ту же ночь часовые, выставленные Вашингтоном, услышали какой-то шорох. Не зная, то ли это французы, то ли дезертиры (из лагеря сбежали шесть человек), они принялись стрелять наудачу в темноту. С тех пор, ложась спать, солдаты клали рядом с собой мушкеты.

Полукороль подтвердил, что лагерь французов находится в семи милях от англичан. Они продолжали устраивать вылазки. Вашингтон решил сам изловить этот летучий отряд неприятеля.

Было новолуние, лес затопил чернильный мрак, лил дождь. Ведомый Полукоролем Вашингтон ощупью продвигался вперед по узкой тропке, за ним гуськом, натыкаясь друг на друга, шли 40 солдат; семеро заблудились, их потом так и не нашли.

Ранним утром 28 мая Полукороль, двигаясь бесшумно, словно призрак, отвел «бледнолицего брата» в потайное место в узкой горной долине, со всех сторон закрытой утесами. Там стояли палатки трех с половиной десятков французов. Укромное место, никаких опознавательных знаков… Вашингтону больше не требовалось доказательств. Всё ясно! Это шпионы! Днем они прячутся здесь, а по ночам бродят вокруг нашего лагеря, выведывая и разнюхивая!

Индейцы тенями рассыпались по горам, перекрывая французам пути к отступлению, а Вашингтон во главе своего отряда храбро пошел на них в лоб, подставляя себя под удар. Увидев, что окружены, французы схватились за оружие и принялись беспорядочно стрелять. Начальник английского отряда отдал приказ открыть ответный огонь. Его солдаты дали два быстрых и четких залпа. Потеряв десять человек убитыми, французы поняли, что оказались в ловушке, побросали мушкеты и сдались. Потери Вашингтона составили только четыре человека — трое раненых и убитый. Бой продолжался не больше четверти часа.

Неожиданно обнаружилось, что среди французов находился посланник с поручением, аналогичным миссии, какую в свое время исполнил Вашингтон. 35-летний Жозеф Кулон де Вилье, господин де Жюмонвиль, имел при себе ультиматум к англичанам немедленно освободить страну Огайо. Он начал зачитывать это послание, но тут Полукороль выскочил вперед, снес ему полчерепа своим боевым топором, погрузил руки в теплый мозг своей жертвы, разбрасывая бледно-розовые ошметки, а затем снял скальп. По этому сигналу индейцы набросились на уцелевших французов, били раненых по головам и снимали скальпы. Вашингтон им не мешал: индейцы еще пригодятся, лучше иметь их среди своих друзей, чем среди врагов.

Двадцать девятого мая Вашингтон вернулся в лагерь и засел за письмо к Динвидди. Прежде чем перейти к описанию кровавого столкновения, он уделил восемь абзацев новым жалобам на маленькое жалованье, не позволяющее колониальному офицеру вести достойное существование. Между делом он упомянул, что сообщил полковнику Фэрфаксу о своем намерении уйти в отставку, но тот якобы его отговорил; снова намекнул, что предпочел бы служить вообще без платы, чем за такие жалкие гроши. Наконец, он написал и о Жюмонвиле, напирая на то, что в скрытом от глаз месте могли находиться только шпионы или дезертиры, но уж никак не дипломатическая миссия, к тому же французы провели там три дня, высылая лазутчиков, хотя теперь от этого и отпираются.

Другое письмо Джордж отправил брату Джеку, рассказав в нем о том, как вел себя в первом бою: шел впереди своих солдат, подавая им пример и подвергая себя огромному риску. «По счастью, я даже не был ранен, хотя правый фланг, где я находился, был открыт, весь вражеский огонь обрушился на него, именно там был убит один человек, а остальные ранены… Говорю тебе совершенно точно: я слышал свист пуль, и поверь мне, есть что-то завораживающее в этом звуке».

Понимая, что французы скоро узнают об инциденте и явятся отомстить за своих, Вашингтон поклялся не делать ни шагу назад и приказал своим людям рыть окопы и огораживать частоколом форт, который назвали Несессити (Необходимость). Пока его небольшое войско напряженно готовилось к нападению французов, полковник Фрай свалился с лошади и скончался 31 мая. Командование Виргинским полком перешло к Джорджу Вашингтону.

На следующий день пришел ответ от Динвидди: он благодарил молодого героя за «приятные вести» и поздравлял с победой, «доказавшей индейцам, что французы не непобедимы в честном бою с англичанами». К следующему письму прилагались четыре тысячи черных и столько же белых вампумов и три бочонка рома для подкупа краснокожих. Впрочем, в глубине души Динвидди понимал, что Вашингтон превысил свои полномочия, поэтому в отчете министерству торговли он отвел своему молодому протеже второстепенную роль, переложив главную ответственность на индейцев. В результате национальный герой Виргинии превратился в Англии в опрометчивого юнца, жаждущего славы. В лондонских газетах написали и про «завораживающий свист пуль». Прочитав это, король Георг II скривился: «Он бы так не сказал, если бы слышал его чаще». «Вашингтон и иже с ним могут быть храбры и решительны, — писал лорд Албермаль герцогу Ньюкаслу, — но они невежественны и неопытны в нашем деле; следственно, полагаться на них нельзя!»

Это еще было не самое страшное — в Париже Вашингтон прослыл подлым убийцей. Чудом уцелевшие французы представили свою версию событий: утром, разбуженные воплями, они обнаружили, что окружены индейцами и англичанами, которые открыли огонь. Господин де Жюмонвиль через переводчика призвал их прекратить стрелять, и когда залпы прекратились, стал зачитывать ультиматум. Ему выстрелили в голову из мушкета. Англичане перебили бы всех французов, если бы индейцы не заслонили их собой. (Разумеется, мнимое милосердие индейцев упоминалось лишь для оправдания союза с дикарями; Полукороль объезжал дружественные племена, демонстрируя им свои боевые трофеи — французские скальпы.)

Инцидент с Жюмонвилем стал искрой, от которой разгорелась Франко-индейская война (1754–1763). Два года спустя ее тлеющие головешки перелетели в Европу, где началась Семилетняя война. «Пуля, выпущенная молодым виргинцем в американской лесной глуши, вызвала мировой пожар», — писал сэр Горацио Уолпол, сын премьер-министра.

…Вместо покойного Фрая новым главнокомандующим стал полковник Джеймс Иннс, опытный офицер-шотландец, возглавлявший полк Северной Каролины. Вашингтон ничуть не возражал против этого назначения. С майором Джорджем Мьюзом, который привел в форт Несессити две сотни солдат и поступил под его начало, у него установились теплые отношения. Но вот грядущее прибытие сотни пехотинцев из Южной Каролины под командованием Джеймса Маккея сулило неприятности. Эта рота состояла из колониальных солдат, но считалась частью регулярной британской армии; капитан Маккей обладал королевским офицерским патентом, а потому его статус был выше, чем у Вашингтона, командира полка.

В самом деле, появившись со своими людьми 14 июня, Маккей разбил отдельный лагерь, а когда Вашингтон прислал ему пароль и отзыв, недвусмысленно дал понять, что не намерен подчиняться какому-то колониальному полковнику. Его южнокаролинцы не будут строить дороги вместе с виргинцами, поскольку Вашингтон может заплатить им только по низким колониальным расценкам.

Но это были еще цветочки. 18-го числа Вашингтон созвал совещание индейских вождей. Три дня они пытались разработать стратегию военных действий против французов. Опытный глаз Полукороля сразу выхватил все недостатки форта, бывшего предметом гордости пылкого молодого командира. Хлипкое сооружение из бревен, покрытых дранкой и звериными шкурами, могло вместить не более семнадцати человек, остальные должны были укрываться в окопах за земляными насыпями. Между тем поляну, на которой находился форт, со всех сторон окружали лесистые горы, откуда он был виден как на ладони. Более того, случись дождь — и луг, заросший густой травой, где паслись кони и коровы (большой плюс, с точки зрения Вашингтона: не надо тратиться на фураж), разом превратится в болото. Короче говоря, индейцы поняли, что жалкий британский форт не защитит их от огромных сил французов, сконцентрировавшихся в форте Дюкен, и решили вовремя уйти. Вашингтон возмущался «чертовыми изменниками, которых подослали шпионить французы», но Полукороль мог лишь пожалеть доброго, но наивного и неопытного бледнолицего, возомнившего, будто может повелевать индейцами, точно своими рабами, и не желавшего слушать их советов.

Через неделю, 28 июня, Вашингтон велел своим измученным людям, занятым строительством дорог, укрыться в форте и провел военный совет. Разведка донесла, что силы противника составляют 800 французских солдат и 400 индейских воинов, а во главе этой армии стоит человек, от которого не приходится ждать пощады, — капитан Луи Кулон де Вилье, старший брат убитого Жюмонвиля. В довершение всего уставшие солдаты Вашингтона уже шесть дней не ели ни мяса, ни хлеба, перебиваясь иссохшими кукурузными початками. Тем не менее решимости у молодого командира не убавилось; он был уверен, что сумеет противостоять французам со своими тремя сотнями солдат и девятью пушечками. Вероятно, как насмешливо отозвался Полукороль, он надеялся, что французы будут выходить в чистое поле стройными рядами, позволяя себя убить. (На самом деле Вашингтон знал, что «французы все сражаются в индейской манере», то есть используют тактику партизанской борьбы, стреляя из-за укрытий, но был уверен в превосходстве британцев.)

Утром 3 июля французы выступили в поход. Их путь лежал через долину, где был убит Жюмонвиль; вид непогребенных изуродованных трупов возбудил ярость в их соотечественниках. Месть! В то время как люди Вашингтона поспешно рыли окопы, со всех сторон раздались боевые крики и улюлюканье индейцев. Разбившись на три колонны, французы взяли британцев в кольцо; пули полетели сразу отовсюду — «из-за каждой кочки, дерева, пня, камня или куста», как потом записал Джордж. К его досаде, профессиональные солдаты Маккея, не дрогнув, стояли под огнем французов, но ряды виргинцев рассыпались — они бросились в укрытие.

Враг был невидим, прячась в лесу и расстреливая свои жертвы практически в упор, с расстояния в 55 метров. Во второй половине дня разверзлись хляби небесные, и британцы и их пушки увязли в жидкой грязи, а окопы превратились в канавы, наполненные водой. Намокшие мушкеты не могли стрелять. К вечеру форт Несессити представлял собой жуткое болото, заваленное телами, плававшими в крови и грязи. Вашингтон лишился трети своих солдат. Кроме того, безжалостные французы перебили всех коров, лошадей и даже собак, попавшихся им на глаза. Сами они потеряли всего трех человек убитыми и 17 ранеными. (Впоследствии Вашингтон и Маккей, чтобы не погубить окончательно свою репутацию, преувеличили французские потери до трехсот человек, уравняв их с британскими.)

Было около полуночи, когда командир французов наконец-то изъявил желание принять парламентеров. К тому времени люди Вашингтона, укрывшиеся за оградой, со страху прикончили все запасы рома и каждый второй был мертвецки пьян. Вашингтону и Маккею не оставалось иного выхода, кроме сдачи: что они могли сделать без пороха и запасов продовольствия?

Вести переговоры поручили Якобу ван Брааму. Французы передали ему условия капитуляции. При неверном свете единственной свечи британские офицеры пытались разобрать слова, написанные отвратительным почерком и расплывающиеся на влажной бумаге. Сделать это никому не удалось, и все взгляды устремились на ван Браама. Тот передал на словах то, что удалось запомнить: французский рейд — возмездие за смерть Жюмонвиля; побежденным гарантируют пощаду в случае «раскаяния», их не возьмут в плен, а отпустят по домам с воинскими почестями, знаменами и барабанами. Офицеры подписали капитуляцию.

Впоследствии оказалось, что переводчик оказался слегка неточен: французы мстили за убийство Жюмонвиля, а не просто за его смерть. Подписав документ, британские офицеры признали, что это было именно убийство, и дали в руки французам крупный козырь в пропагандистской войне.

Для довершения унижения индейцы, помогавшие французам, разграбили британский обоз и на всём обратном пути к Уиллс-Крику всячески донимали отступавших солдат. Виргинцы стали массово дезертировать, и Вашингтон никак не мог этому помешать.

Среди награбленных вещей оказался дневник Вашингтона, который французы передали губернатору Дюкену. «Нет ничего более подлого, низкого и черного, чем чувства и мысли этого Вашингтона!» — воскликнул тот, пролистав тетрадь. (Два года спустя дневник был опубликован в Париже с глумливыми комментариями. Узнав об этом, Джордж чуть не сгорел со стыда.)

Когда две недели спустя Вашингтон отправился в Уильямсберг, в столице уже только и разговору было, что о его подвигах. Поначалу поражение, которое он потерпел от французов, и признание в «убийстве» Жюмонвиля настроили общество резко недоброжелательно к молодому офицеру. Заботясь о собственной репутации, Динвидди утверждал, что Вашингтон нарушил его приказ и ввязался в бой с французами до подхода основных сил. Вместе с тем в Лондон он сообщил лишь о «небольшой стычке, в которой офицеры действовали рассудительно, а наши небольшие силы — необычайно храбро». Он также жаловался на «чудовищную» неспособность других колоний прийти на помощь Виргинии.

В самом деле, пока французы расстреливали виргинцев в форте Несессити, в Олбани (Нью-Йорк) проходил конгресс уполномоченных от всех тринадцати колоний, которые должны были выработать план совместных действий, а также договориться о сотрудничестве с союзом шести племен ирокезов. На конгрессе было представлено несколько планов объединения, в том числе план Франклина о создании единого правительства во главе с генерал-президентом, назначаемым королем, и Советом из народных представителей. Но этот план был отвергнут и колониями, боявшимися утратить свои прерогативы, и Лондоном, поскольку король счел его чересчур демократичным.

Постепенно осуждение сменилось признанием того факта, что форт Несессити действительно был поставлен в тяжелейшие условия. В конечном итоге палата депутатов, собравшаяся в начале сентября, даже воздала Вашингтону и Маккею почести за храбрость, проявленную при защите родины. Губернатор Мэриленда Горацио Шарп, еще недавно порицавший Вашингтона за непродуманные действия, лично написал ему и объяснил, что как только общественности стала известна правда о произошедшем в Несессити, она сразу переменила мнение: «Ваша репутация восстановлена».

Однако было решено разбить Виргинский полк на десять отдельных рот во главе с капитанами, а это значило, что Вашингтон переставал быть его командиром. В запальчивости он решил было подать в отставку, но потом опомнился: в колониях служба в армии была лучшим способом быстро сделать карьеру. К тому же он полюбил эту жизнь, полную лишений, опасностей и риска, и чувствовал в себе призвание к военному делу. В конце октября молодой офицер решил сшить себе великолепный мундир и выписал из Лондона золотой аксельбант, шесть ярдов золотого галуна, 24 золотых кольца для амуниции, роскошный малиновый кушак, четыре дюжины позолоченных пуговиц и шляпу, отделанную золотым шнуром.

Десятого декабря 1754 года умерла маленькая Сара Вашингтон — дочь Лоуренса. Неделю спустя ее мать Анна, уже два года как вышедшая замуж за Джорджа Ли (тоже вдовца, сына лондонца Ричарда Ли), сдала в аренду бывшему деверю поместье Маунт-Вернон с восемнадцатью жившими там рабами. По условиям арендного договора Джордж был обязан на каждое Рождество от имени бывшей невестки отправлять в Англию 15 тысяч фунтов табака в пятнадцати больших деревянных бочках; это обязательство побуждало его как следует вести дела и не запускать имение.

Джордж помчался в Маунт-Вернон, который был дорог его сердцу как памятное место, связанное с любимым братом. Дом стоял на высоком холме на берегу Потомака, оттуда открывался чудный вид на реку, утесы, окрестные леса и плантации. Как раз в те дни поверхность воды покрывали тучи диких уток, слетавшихся туда зимовать.

Но он недолго побыл помещиком. 20 февраля 1755 года в Чесапикском заливе бросил якорь корабль, на котором прибыл генерал-майор Эдвард Брэддок, а с ним два полка английских солдат в новехоньких красных мундирах. Брэддоку было поручено выбить французов из форта Дюкен и вымести их из долины Огайо. Вашингтон поспешил направить генералу учтивое приветствие. Тот навел справки и выяснил, что молодой офицер хорошо знает местность в означенном районе. 2 марта капитан Роберт Орм, ординарец Брэддока, прислал в Маунт-Вернон письмо, приглашая Вашингтона прибыть в ставку генерала, который желает сделать его своим адъютантом. Тот не заставил себя упрашивать, написав в ответ, что «служить под началом джентльмена, обладающего способностями и опытом генерала Брэддока», — лучший шанс приобщиться к профессии военного.

Однако он намекнул на кое-какие проблемы личного порядка, которые могут ему помешать. Поместье было крайне запущенно, а близилась посевная. Доверить управление хозяйством было некому. Кроме того, горя желанием служить под руководством Брэддока, Вашингтон не желал быть второсортным колониальным офицером и мечтал о королевском офицерском патенте, причем пожизненном, однако Брэддок мог предложить ему лишь временную капитанскую должность. Наконец был найден компромисс: Вашингтон согласился служить волонтером, а генерал разрешал ему заниматься своими делами, пока армия не выступит на запад.

Джордж решил поручить управление Маунт-Верноном в период своего отсутствия девятнадцатилетнему брату Джеку. В семье разразился скандал. Мэри Болл явилась в Маунт-Вернон, полная решимости отговорить старшего сына от службы в армии: кто будет помогать ей, бедной слабой женщине, заниматься хозяйством у себя на Паромной ферме? Джордж уже собирался ехать на конгресс в Александрию, где его ждал великолепный капитан Орм, когда в Маунт-Верноне высадился внушительный семейный десант, возглавляемый матерью, которая потребовала пересмотреть его планы на ближайшее будущее. Пришлось написать капитану учтивое письмо с извинениями, а самому вступить в сложные переговоры. Война, угроза отечеству, карьера — Мэри и слышать ни о чем не хотела, ее интересовали только собственные доходы. И всё же теперь Джорджу было не 14 лет, и он одержал победу. На ближайшие три года управляющим всеми поместьями (Паромной фермой, Маунт-Верноном и плантацией Булскин) стал Джек.

В конце апреля Джордж со своим слугой Джоном Алтоном, уроженцем Уэльса, выехал в Мэриленд: войска Брэддока были расквартированы во Фредерике и ждали, пока колонисты предоставят им 150 повозок для обоза. Рыцарю, отправляющемуся сражаться, требовалась дама сердца. Остановившись по дороге на плантации Булскин (Бычья шкура), Джордж отправил оттуда в Бельвуар письмо, адресованное «миссис Фэрфакс» (то есть Салли), обещая писать ей при первой возможности: «Не стоит и говорить о том, каким наслаждением станет для меня эта переписка». Со стороны Вашингтона было довольно дерзко вступать в личную переписку с женой друга, к тому же члена влиятельного клана Фэрфаксов, которым он был столь многим обязан… К тому же его зависимость от этой семьи предстала со всей очевидностью неделю спустя, когда Джорджу пришлось просить лорда Фэрфакса срочно ссудить ему 40 фунтов на покупку коня, поскольку три его лошади пали.

Прибыв в Винчестер, Вашингтон написал матери, подчеркнув, как он рад служить в свите генерала Брэддока. В ответном письме Мэри попросила сына нанять ей слугу-голландца и купить масла. Джордж учтиво ответил, что это не в его власти, поскольку в тех местах, где он сейчас находится, жителей очень мало, а масла не хватает даже для снабжения армии. Письмо заканчивалось обычной фразой: «Остаюсь, сударыня, ваш покорный и почтительный сын».

Генералу Брэддоку было 60 лет. Этот низкорослый толстячок с длинным тонким носом был бесстрашен в бою, а со своими офицерами обращался бесцеремонно. Грубоватый, прямой и резкий, как «настоящий солдат», он был упрям до невозможности и отдавал приказы, не советуясь ни с кем. Губернаторы колоний были для него «штафирками», достойными презрения. Бенджамину Франклину, прибывшему во Фредерик для оказания помощи войскам, он выразил свое негодование по поводу того, что ему до сих пор не предоставлены повозки и 2500 лошадей для обоза; Франклин дал соответствующее объявление в газете и даже купил кое-что на собственные деньги.

Вашингтон попытался оправдать свою репутацию человека, знакомого с местной спецификой, и предложил Брэддоку отправиться в поход через горы налегке, без обоза, используя лишь вьючных лошадей. Кроме того, он сообщил о «партизанской» тактике французских войск, которую те переняли у индейцев. Франклин также предупреждал генерала об опасности засады. Брэддок насмешливо улыбнулся такой наивности и заносчиво заявил: «Эти дикари могут казаться грозным противником только вам, сырому американскому ополчению, но против регулярных и дисциплинированных королевских войск они ничто».

Положа руку на сердце Вашингтон не предполагал, что ему придется сражаться с французами, а просто собирался завести полезные знакомства и продвинуться по служебной лестнице. Когда Брэддок отправил его в Уильямсберг срочно раздобыть четыре тысячи фунтов, он сделал крюк, чтобы заехать в Бельвуар — пофлиртовать с Салли. Та была опытной кокеткой и умела держать поклонников на расстоянии: прося Джорджа обязательно уведомить ее о благополучном возвращении в лагерь, она при этом советовала писать ей через третьих лиц. Вашингтон был достаточно умен и всё понял. Кроме того, ссориться с Фэрфаксами не входило в его планы, поскольку он решил баллотироваться в палату горожан. В своем округе он не имел шансов, поскольку там выставит свою кандидатуру Джордж Уильям Фэрфакс, но мог попытать счастья в графстве Фредерик. В письме брату Джеку он просил прощупать почву, узнать, кто из известных людей мог стать его соперником, и по возможности исподволь настроить общественное мнение в его пользу. Если это потребует определенных расходов — он готов их понести. Действовать надо только наверняка, ему нужен успех, а не провал.

В начале июня, после нескольких месяцев подготовки, три тысячи солдат выступили в направлении форта Камберленд (бывшей фактории на Уиллс-Крике). В день по гористой местности удавалось проделать не больше двух миль; казалось, что до «развилки Огайо» они не дойдут никогда. Брэддок настоял на том, чтобы взять с собой всю артиллерию и тысячи бушелей[6] зерна. Люди и кони падали замертво от усталости. Наконец, даже упрямый генерал послушался совета Вашингтона и сколотил дивизион из восьмисот солдат, который должен был пойти вперед. Время работало против британцев, позволяя французам еще больше укрепить форт Дюкен.

Кроме того, в середине месяца по войску прокатилась волна дизентерии — вечной спутницы тяжелых походов. Одной из последних жертв этой болезни стал Вашингтон, жестоко страдавший от поноса и геморроя. Поначалу стойкий адъютант пытался скрывать, что болен, но очень скоро он настолько ослаб, что ему пришлось передвигаться, лежа в крытой повозке. 23 июня Брэддок приказал ему следовать в арьергарде и дал запатентованное лекарство — порошок доктора Джеймса (это была смесь фосфата извести и оксида сурьмы), который оказался «превосходнейшим снадобьем в мире». Тащиться в арьергарде для молодого офицера было очень тягостно, и Брэддок торжественно пообещал, что тот непременно будет участвовать в атаке на форт Дюкен.

Войска пробирались через непроходимые леса, прозванные Тенями смерти; толстые корни деревьев перепахивали тропинку; телегу подбрасывало, вытрясая душу из лежавшего в ней Вашингтона. 28 июня он писал брату, что ему едва достает сил держать в руках перо и что доктор запрещает ему это делать, опасаясь за его жизнь. Хотя лекарство оказалось эффективным, полковые доктора не отказывались и от самого распространенного и универсального средства лечения — кровопускания, так что к моменту решающего сражения от Джорджа тоже осталась только тень. И всё же к 8 июля он поправился настолько, чтобы присоединиться к Брэддоку в десятке миль от форта Дюкен, хотя ему приходилось подкладывать на седло подушку — геморрой давал о себе знать.

Следующим утром передовой отряд британцев, разросшийся до 1400 человек, начал форсировать Мононгахилу, разбившись на три группы. (На месте этого перехода ныне находится город Брэддок, штат Пенсильвания.) Первым переправлялось отделение под командованием подполковника Томаса Гейджа, сына виконта; молодой Вашингтон восхищался этим офицером. Второе отделение вел капитан Горацио Гейтс — крестник Горацио Уолпола. Наконец, последним отрядом из пятисот человек командовал сам Брэддок, сопровождаемый Вашингтоном. Никто даже не подозревал, что на том берегу их уже ждут, притаившись, 900 солдат из форта Дюкен.

Издавая пронзительные боевые вопли, от которых у ошарашенных британцев волосы зашевелились на голове, из леса неожиданно выскочили индейцы и открыли огонь. Прежде чем британские гренадеры успели дать ответный залп, они снова скрылись в лесу и как сквозь землю провалились. Но оказалось, что они разбились на два крыла и взяли британцев в кольцо. Из-за деревьев полетели пули, а сами стрелки были недосягаемы за надежными укрытиями. Высокие шапки английских гренадеров превращали их в отличные мишени.

Вашингтон, находившийся вместе с генералом, услышал, что впереди началась паника, хотя ничего еще не было видно. Британский авангард был настолько ошеломлен, что бросился наутек. Английским солдатам еще никогда не приходилось сталкиваться с индейским стилем боя: воины не стояли на месте, а перебегали или переползали по-пластунски от дерева к дереву, ведя меткий огонь. Офицеры тщетно пытались унять истерию, охватившую солдат: те бросали мушкеты и бежали без оглядки. Индейцы набрасывались на убитых, снимали с них скальпы, сдирали одежду…

Брэддок и Вашингтон обреченно пробирались против потока красных мундиров. Когда Брэддок послал три десятка стрелков под командованием капитана Томаса Ваггенера занять позицию на холме, в дыму и неразберихе по ним начали стрелять свои, приняв за французов, а офицеры тоже стреляли, решив, что это дезертиры. Все 30 человек были убиты.

Брэддок так и не внял советам Вашингтона устроить рассыпную атаку. Он упрямо придерживался европейской доктрины, выстраивая свои войска повзводно и отправляя их в бой сомкнутым строем — практически на расстрел. Адъютант тщетно умолял генерала, «пока еще не поздно и не всех еще охватило смятение», позволить ему «возглавить местных и сразиться с врагом в его же манере» (виргинцы, знакомые с индейцами не понаслышке, в отличие от англичан не обратились в бегство).

Брэддок отдал ему два приказа: послать еще один отряд занять ту же высоту и отбить у врага две пушки. Вскоре молодой офицер уже бесстрашно скакал через поле битвы. Благодаря большому росту он был идеальной мишенью, но пуля, казалось, его не брала[7]. Под ним убили двух лошадей; оба раза он вставал, отряхивался и садился на какого-нибудь коня, потерявшего седока.

«Я в любую минуту ожидал, что он упадет, — записал потом доктор Джеймс Крейк, с замиранием сердца наблюдавший за Вашингтоном. — Твердым исполнением своего долга и присутствием в самой гуще событий он подвергал себя постоянной опасности. Только всевидящее Провидение могло оградить его от судьбы, уготованной всем вокруг него».

К концу сражения шляпу и полы мундира Вашингтона пробили четыре пули, но у него самого не было ни царапины. Между тем почти две трети британских офицеров были убиты, войска практически остались без командования. Два адъютанта Брэддока были ранены. Когда самого генерала сразила пуля, попавшая ему в руку и пробившая легкое, рядом с ним оставался только Вашингтон. Брэддок тоже сражался как лев, проявляя больше отваги, нежели мудрости. Под ним пали четыре лошади. Вашингтон уложил генерала в небольшую повозку и перевез обратно через Мононгахилу. Лежа на носилках и стеная, Брэддок, еще находившийся в сознании, продолжал отдавать приказы. Исполнять их мог только Вашингтон, хотя и он был так слаб, что его качало из стороны в сторону.



Поделиться книгой:

На главную
Назад