Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта. Благодаря им мы улучшаем сайт!
Принять и закрыть

Читать, слущать книги онлайн бесплатно!

Электронная Литература.

Бесплатная онлайн библиотека.

Читать: Куда скачет петушиная лошадь - Светлана Аркадьевна Лаврова на бесплатной онлайн библиотеке Э-Лит


Помоги проекту - поделись книгой:

Ёма захихикали:

— Я — Ёма, хи-хи… синоним баба Яга. А вы вруны. Али мне не знать Мир-суснэ-хума, сколько раз он в моей парме приземлялся, когда сюда ещё вогулы захаживали — за военной добычей, за красными девками, за сокровищами богатой Чердыни, а того пуще — за боевой славой да мужеской честью. И Мир-суснэ-хум с ними — когда просто глядит, когда и подмогнёт. Ух и хвастун, ух и болтун! А я что, я завсегда за наших, за коми воинов стояла, так иной раз чего и подколдуешь, чтобы у Товлынг-лува коленки подкосились али у самого Мир-суснэ-хума живот скрутило в разгар битвы. Кстати, о коленках — пятой ноги у Товлынга отродясь не было.

Потом глаза ее стали злыми:

— Если вы выдаёте себя за вогульских духов, то и накажут вас за самозванство вогульские духи, а мне, коми, сие невместно. Вэрса, отдай их менквам!

Из чащи тут же выдвинулось два огромных столбоподобных существа — остроголовые, мощные. Они ничего не говорили, но молчали красноречиво.

— Здравствуйте, уважаемые аборигены, — слегка дрогнувшим голосом сказал Мир. — Я — Мир-суснэ-хум, седьмой сын… э-э-э… синоним дочь…

Один менкв облизнулся. Второй тоже. Из-за его плеча выглянул подошедший третий.

— Минуточку! — возмутился Тове, забыв, что он по сюжету конь, и разговаривать не умеет. — Эти существа — деревья! Я же чувствую, что они деревянные! Так почему же они облизываются? Деревья не едят ничего, кроме солнечных лучей, воды и воздуха!

— Ишь ты, а наши менквы прожорливые, — ухмыльнулся Вэрса. — Менквов вырезал вогульский бог Торум из лиственницы. Он хотел людей сделать (вогулов, естественно), и менквы — первый вариант людей. Они получились большие, сильные и тупые. Торум их забраковал и вылепил второй вариант из глины. И оживил. Так образовались вогулы или, по-ихнему, манси. А менквы ушли в леса, одичали, жрут что ни попадя, даром что деревянные. Ничего, мы нормально ладим. А вас они съедят. Вот только Перу подождём, он разберётся. Так что хватит висеть в воздухе, пятиногий, приземляйся.

— Не могу, — возразил Тове. — Мне под копыта надо серебряные тарелки подставить. Без этого не приземлюсь, хоть аннигилируйте.

— Ани… аги… да где ж я тебе серебряные тарелки возьму? — развел руками Вэрса. — Много их тут находили, особенно южнее Чердыни, в Редикоре, так то когда было. Их из дальних стран привозили чудные чернобородые купцы, продавали вогулам за меха, за собольи шкурки. Вогульские жрецы покупали персидские блюда, чтобы когда Мир-суснэ-хум прилетит, подставить под копыта его коня, не дать осквернить о землю… Вогулы, что с них возьмёшь — нешто земля может осквернить, земля чиста и священна уж поболе, чем какая-то подозрительная небесная коняга. Потом историю с тарелками русские переделали в сказку про козлика Серебряное Копытце. И сейчас еще в земле лежат серебряные иранские блюда, да кто ж ведает, где. Вот если вспахать это место на петушиной лошади, то все клады откроются. Да где же взять петушиную лошадь?

— Петушиная лошадь — это суеверие, — возразил трёхголовый змей Гундыр.

— Так что опускайся, — подытожил Вэрса.

— Не буду, — заупрямился Тове. — Дело чести. Ой! Щекотно!

Раздался негромкий шмяк, и прямо между двумя передними и пятой ногами под брюхом Тове материализовался Пера-богатырь. Ругаясь непонятно, он вылез из-под коня и сказал:

— Понаставили тут скотину… нешто это хлев? Вэрса, почему у этой коровы пять ног? Я-то сперва думал, вымя такое длинное, а это нога! Сто раз говорил — мутантов не принимать! Да это и не корова… Даша, откуда ты взялась? Ты же в Сыктывкаре осталась!

Совершенно обалдевшая Даша держалась за ёлку, и вид у неё был такой, будто сейчас весь мир рухнет, только ёлка останется.

— Ты… ты меня спрашиваешь, откуда взялась? Это я тебя спрашиваю, откуда я тут взялась? — наконец обрела она дар речи. — Ты куда меня притащил?

— В лес за Чердынью, где обнаружены инопланетяне, — терпеливо пояснил Пера. — И я тебя с собой не звал, ты сама уцепилась. Ладно, смотри тихонько и не мешай.

— Ишь ты! Человек! — умилилась Ёма. — Живой! Мича коми нывка, красивая коми девочка! Ойя да ойя, сколько лет не видала!

— Человек, — принюхался Гундыр. — Пахнет, как царевна, а не как Иван-дурак. Али я царевен не нюхал. Значит, есть они ещё где-то, люди…

— Что за инопланетяне? — спросил Пера.

— Да мы бы сами справились, но третий раз за месяц заявились, и всё разные, — извиняющимся тоном сказал Вэрса. — Это уже нехорошая тенденция. Поговори с ними, Пера. И еще — у тебя случайно четырёх серебряных блюдец не найдётся? Этот упёртый конь косит под Товлынг-лува и желает приземляться только на серебряные тарелки.

Пера ошалело посмотрел на Тове:

— Ну и суперская зверюга! Золоченая лысина, пять ног, зеленая нашлепка над глазом… парень, а как ты там на спине умещаешься, среди этих крыльев?

— Плохо, — честно признался Мир, у которого уже всё тело чесалось, истыканное перьями крыльев. — Очень плохо. Синоним погано.

— Они всё время синонимами обзываются, — наябедничал Вэрса.

— А у меня линвотрансформатор так настроен, — объяснил Мир. — Подбирает слова с похожим значением — синонимы.

— Слезай и поговорим, — приказал Пера. — Уговор: ты всё расскажешь честно, и мы тоже. Если не согласен, два варианта: либо сражаешься со мной, либо сразу отдаю менквам. Если сражаешься, то тоже два варианта. Если ты проиграл, то всё в порядке, просто умираешь. Если выиграл, то отдаём менквам. Выбирай.

— Ух ты! — восхитился Тове. — Прямо алгоритм. Сейчас распечатаю.

От нажал копытом левой передней ноги на коленку пятой брюшной ноги. Раздалось жужжание, и откуда-то сзади из коня выехал свёрнутый в трубочку лист бумаги с распечатанным алгоритмом.

— Тове, ты куда принтер вмонтировал? — удивился Мир.

— А в задницу! — сказал Тове. — Там как раз место было, и выход для бумаги удобный.

Мир посмотрел алгоритм, просчитал вероятности.

— Ладно, расскажу, — решил он. — Только вы потом тоже про свои дела расскажете, а то мы уже запутались — кто кем кому приходится и что здесь происходит.

«Неужели я внезапно свихнулась?» — подумала забытая Даша.

Глава 7. Ромашки спрятались, поникли лютики…

Рассказ Мира о родной планете и экзамене на аттестат зрелости всем понравился. Ель как услышала про цивилизацию растении, так ветки разжала, иголки из ребят выткнула и фитоцидами побрызгала, чтобы заражения не случилось. Менквы одобрительно ухмыльнулись и отступили в чащу. Вэрса похохатывал и хлопал себя по коленкам, видимо, в знак одобрения.

— Ну что же, — сказал Пера. — Прикольная история. Мы тебе верим. Хоть инопланетяне, но нормальные. Мы тоже всё расскажем, но дело долгое, а уже вечер, все устали. Предлагаю переночевать в Чердыни. Там в музее уютно, посидим, поговорим, на ужин чего-нибудь спроворим, а, Ёма?

— Да конечно, батюшка, — обрадовалась Ёма. — Сейчас черинянь поставлю, пельменей налеплю.

Вэрса поёжился.

— Нечего кривиться, я же не в Редикор зову, а в благополучную Чердынь, — сказал Пера.

— В Чердыни тоже ортов много, — непонятно возразил Вэрса.

— Ну и что, ты ортов не выдывал что ли? В Чердыни они все с головами, это в Редикоре безголовые, — ещё более непонятно ответил Пера. — Пошли-пошли, нехорошо гостей в чащобе принимать. Опять же лучше им всё увидеть своими глазами.

— А коняга пятиногая на землю слезать не желает! — наябедничал Вэрса. — Требует серебряные тарелки под копыта.

— Так вы же признали, что не настоящие Мир-суснэ-хум и Товлынг-лув! — поразился Пера. — Зачем инопланетянину серебряные тарелки под копыта?

— Чтобы были, — сказал Тове. — Без серебряных тарелок мне невместно и не побоюсь этого слова — срамно! Во какие слова есть в моей «Лингве».

Он всегда был упёртый.

Раздался треск ветвей, и из леса опять вывалился менкв.

— Тове, тебя сожрут за упрямство, — заметил Мир.

— Я… это… типа того… — сказал менкв. — Вот…

Нагнулся со скрипом и положил на землю четыре серебряных блюда. Блюда горели белым огнём, на них всадники в восточных одеждах метали копья в диковинных хищников, охотники посылали стрелы в круторогих антилоп и изящных газелей, воины окружали узорчатые дворцы. Их сделали полторы тысячи лет назад в Персии, их выменяли в Чердыни на собольи шкурки и спрятали до пришествия Мир-суснэ-хума. На родине, в Иране, сохранилось шесть таких блюд, в Чердыни нашли более двухсот. Но Даша этого не знала и просто любовалась невиданной красотой.

— Ваще того, тарелки, — пояснил менкв, смущаясь от общего внимания.

— Спасибо, — сказал Тове. — Ты настоящий друг. Я так устал висеть в воздухе. Спасибо, товарищ.

И с облегчением опустился на четыре тарелки. Менкв совсем расцвел:

— Ты — вогул. Деревянный. Я — вогул. Деревянный. Мир, дружба. Мы вместе.

— Прекрасная речь, — развел руками Пера. — Лучшей политической программы я никогда не слышал. Наверное, наш менкв старый вогульский клад распотрошил для вас. Иранское серебро, надо же… Тове, а как ты на этой посуде передвигаться будешь? К копытам приклеишь?

— Жалко приклеивать, там картинки красивые, ещё попорчу, — отказался Тове.

— Тоже мне, проблема, — фыркнула Ёма, нагнулась и прошептала: «Силы тёмные, силы тайные, силы Камовы, силы Туновы, сделайте, как я велю: возьмите белое серебро, прицепите к конским копытам, охраните этого коня от безголовых ортов, от полночных духов, от Невидимых и Неназываемых…»

Тове шагнул вперед, и тарелочки вроде и не приклеились, но и не отвалились при ходьбе.

— Ладно, пошли уж, коли идём, — хмуро поторопил Вэрса. — Хотя лично мне в Чердыни ночевать не по нраву, я лесная душа.

— Ты-то, лесная душа, сквозь любую чащу просочишься, а гости наши все перецарапаются, — заметил Пера. — Тропку проложи что ли до Чердыни.

Вэрса пробурчал что-то, дунул между двумя ёлками: они расступились, вышла тропочка. По ней и побрели гуськом Вэрса, Мир, Тове, Ёма, Даша, Пера. Замыкающим шёл Гундыр, вытянув три головы в одной плоскости, чтобы меньше за ветки цепляться.

— Эй, а этот… который тарелки принёс, — оглянулся Тове. — Дружище, а ты с нами пойдёшь?

Менкв застеснялся и вопросительно поглядел на Вэрсу — мол, можно?

— Иди уж, раз приличные люди зовут, — махнул рукой леший. — Хотя приглашать менква в коми дом у нас, мягко говоря, не принято — дикий вогул трёхметрового роста, деревянный, глупый до остолбенения…

— Это называется расизм, — возмутился Тове. — Когда какую-нибудь нацию считают хуже других.

— Менкв не нация, а глупая дубина, — возразил Вэрса.

— Я тоже дубина, хотя и бесспорно умная, — сказал Тове. — Я же растение по вашим меркам, только разумное. Так что он — мой дальний родственник.

Менкв приосанился и показал Вэрсе язык. Язык тоже был деревянный и неошкуренный.

— А как тебя зовут? — спросил Тове менква. Тот поглядел непонимающе.

— У них нет имён, — пояснил Вэрса. — Они все просто менквы.

— Кошмар, — поразился Тове. — Так жить нельзя. Тебе надо красивое имя дать.

— Только короткое, длинное он не запомнит, — хмыкнул Вэрса.

— Лютик, — придумал Тове. — Тебя будут звать Лютик. У нас на планете есть такой жёлтенький цветочек, очень милый.

— У нас тоже, — удивился Вэрса. — Ну и лютик получился! Трёхметровый и в обхвате как две бочки!

— Лютик, — нежно сказал менкв. — Не менкв. Лютик.

И затопал позади Гундыра.

Глава 8. Труп Чердыни

Лес, а по-здешнему парма, подходил к берегу Колвы и к семи холмам, карабкался на склоны. Когда-то много веков назад люди пришли сюда, вырубили деревья, распахали поля, понаставили на семи холмах домов и домишек и назвали это Чердынью. Парма отступила, затаилась, но не теряла надежды. И вот теперь, когда люди покинули город, парма прыгнула вперед. Деревья занимали улицы, как солдаты — взятую столицу. Раздолбанный асфальт зарастал мухоморами, навек потухшие светофоры худыми скелетами торчали среди поросли ельника.

Даша шагала по тому, что когда-то было гордой Чердынью, и всеми своими клеточками чувствовала, что город умер. Глазницы выбитых окон в почти целых домах улицы Советской смотрели вдаль, за Колву. Хорошо, что они не смотрели на Дашу. Стемнело, но свет в окнах не зажёгся, но что Даша смутно надеялась. Целые дома чередовались с грудами битого кирпича. Мёртвая церковь стояла с проломленным куполом и с берёзкой на карнизе. В купол безнадёжно заглядывала звезда. Вторая церковь обгорела и потеряла две стены, а на колокольне — на просвет — чудился подвешенный колокол. Если прямо не глядеть, то боковым зрение видно, что висит колокол, а взглянешь в упор — нету, пуста колокольня. Вдоль обрушенного забора крались две тени, оставляя светящиеся синие следы — ну, это уж точно мерещилось. Оптический обман, да?

Даша отвлеклась на разглядывание теней, запнулась за что-то круглое и заорала, опознав череп. Какой-то мелкий, младенца что ли…

— Не верещи, это кукла, — обернулся Пера. — Кукольная голова отломилась. Люди уходили, ненужное выбросили.

Лысая пупсовая голова лежала в пыли на боку, кверху пластмассовым ухом. Дашка хотела её пнуть в отместку за пережитый страх. Но голова повернулась, ощерилась, нарисованные глазки сверкнули. Даша отскочила и схватилась за Перу.

— Это кино снимают, да? — дрожащим голосом спросила она. — Это же не настоящая Чердынь. У нас Ленка из класса в прошлые каникулы ездила на экскурсию «Соликамск-Усолье-Чердынь», так нормальный город был, она фотки показывала.

— Усолья уже тоже нет, — сказал Пера. — Соликамск ещё держится. Я всё расскажу, Даша, хотя я сам многого не понимаю.

— Чердынь развалилась за полгода? И нигде по телевизору про это не говорили? — упрямо не верила Даша. — Не может быть. Мы что, в какой-то плохой фантастике?

— Мы в будущем, — грустно сказал Пера. — И совсем недалёком. Ну, вот и музей, здесь поуютнее.

— Заходите, заходите, гости дорогие, — засуетилась Ёма. — Осторожно, ступеньки обвалились, а дверь просто так прислонённая, она с петель соскочила. Вот я ее отодвину, проходите в коридорчик и в зал. Где-то лучина была. Ага, вот она. Сейчас лучину зажгу, светло будет. Кыш! Пшёл вон!

И махнула рукой в сторону окна. В треснувшее стекло заглядывала светящаяся курносая морда, довольно милая. От ёминого «кыша» морда посинела и отвалилась.

— А я думала, баба Яга в лесу живёт, — сказала Даша, стоявшая к окну спиной и морду не заметившая.

— Раньше в лесу и жила, в избушке на курьих ножках. А потом люди ушли, и тут такая жилплощадь освободилась — загляденье! Два этажа, лестница, как во дворце! Одна стена, правда, рухнула, но ещё целых три осталось. Одинокой женщине три стены более чем достаточно. Вот крыша над залом советской истории протекает, так это ничего, там я себе душ устроила. Очень удобно. Как дождь, так я моюсь. А дожди у нас часто, так что моюсь я тоже часто. Зато какой дом! Особняк купца Юрганова, построен в 1851 году!

— А тебе-то, старая, что до Юрганова-купца? Когда он тут земской управой командовал, ты в парме сидела, мухоморы жарила, — подковырнул Ёму Вэрса.

— И не мухоморы, а Иван-царевичей, — надула губы Ёма. — Всё равно лестно в особняке жить. Я про Юрганова на мемориальной доске прочитала, она ещё не совсем плесенью заросла, кое-что разобрать можно. Нет-нет, здесь не надо располагаться, это был зал Природы, тут дует очень в дыру на улицу Ленина. Лучше поднимемся на второй этаж… осторожно, половины ступенек не хватает… нет, что ж вы за перила хватаетесь, они что — для того, чтобы хвататься? Это же музей, глазами глядите, а трогать нельзя, а то всё обрушится.

— Нашему коню пятиногому по этой щербатой лестнице не забраться, — возразил Пера. — И Гундыру тоже тяжело. Тем более перила почти рухнули. Так что сядем здесь, в зале Природы. Ближе к природе, так сказать.

— Природа, однако, — поёжился Вэрса. — Трупы зомби-зверей. Вон волк щерится, как живой, а из распотрошенного пуза опилки сыплются.

— И не трупы, и не зомби, а просто чучела, — сказал Пера. — Тут стояли чучела всяких зверей и птиц, что на здешней земле живут. Чтобы привести детей и показать: вот такие волки или там медведи ходят в парме, а не будете слушать мамку — они вас съедят. Очень круто и воспитательно.

— Нельзя детей на трупах воспитывать, хотя бы и на звериных, — покачал головой Вэрса. — А где остальные чучела?

— Люди их с собой увезли, когда уходили в большие города. Чтобы там в музее поставить и детям показывать. А чучело волка очень старое, ещё дореволюционное, оно бы не выдержало переезда. Из него и так труха сыплется, и хвост моль побила… хе-хе… Вот его и бросили, — пояснила Ёма.



Поделиться книгой:

На главную
Назад