Помоги проекту - поделись книгой:
С такими прекрасными мыслями я и перешла на рифму и даже не заметила, как сами собой начали складываться в моей голове стихи. И если вам покажется, что мои стихи немного похожи на какие-то другие стихи, то на это обращать внимания не стоит, потому что мы все обязательно на кого-то похожи.
И вот, во время этого моего прекрасного вдохновения неожиданно раздался в дверях какой-то нервный звонок.
Конечно, это был не Санечка.
Я залаяла, бросилась к дверям. Тут и Ольга Алексеевна подоспела. Щелкнула задвижкой, крикнула — открывайте! — и медленно пошла в кабинет, опять лечь.
Дверь распахнулась, и я вздрогнула от неожиданности. Кто бы вы думали пришел к нам? Да та самая тетка, чью перчатку я, по ее же просьбе, съела.
— Здравствуйте, — говорит тетка, и теперь уже на ее лице нет никакой просьбы, а одни только требования. — Вначале уберите собаку, я этим хищникам не доверяю…
— Что вы, что вы, — мягко так возражает Ольга Алексеевна. — Заходите пожалуйста, не бойтесь. Это Мотя — добрейший пес.
— Нет, — качает головой тетка, — Привяжите ее сейчас же и наденьте намордник. А какая она добрая, я хорошо знаю. Серый волк ей родственник.
Тогда Ольга Алексеевна поманила меня пальцам и, когда я залезла на диван, обняла покрепче и стала чесать за ухом.
Но тетка все не идет.
Что же, думаю, такое? Неужели через столько дней она вторую перчатку пришла предлагать? Нет, думаю, ни за что есть не стану. Мне и сейчас страшно вспомнить, какие я тогда муки претерпела.
— Здесь, скажите, живут Дырочкины? — говорит тетка так, будто бы к нам никогда не обращалась, будто бы не звала Ольгу Алексеевну себе на помощь и будто бы вообще она не знает, куда пришла.
— Да, — подтверждает Ольга Алексеевна. — Мы здесь живем. И, мне кажется, вы это должны хорошо знать.
— Это почему же я должна? — обижается тетка и прибавляет. — Так вот, раз вы здесь живете, так я вам заявляю, и у меня есть к этому свидетели, что несколько дней назад эта ваша дикая собака напала на меня и ограбила, съев перчатку.
И тетка-лифтерша стала протягивать Ольге Алексеевне вторую перчатку.
— Возможно, и было такое, — говорит Ольга Алексеевна. — Но что вы хотите?
И тогда тетка села на стул и стала рыдать в голос, и было это очень противно, потому что тетка уже завывала, как сиамский кот.
— Вввуй!
А Ольга Алексеевна все морщилась и морщилась, у нее от этих криков усилились головные боли.
— Я женщина бедная, — выла тетка. — И если каждая собака будет меня раздевать, то я прокормить себя не смогу… Я уже столько дней одну перчатку на двух руках ношу, греюсь поочередно… И если вы признаетесь, что ваша собака такая злостная бандитка — вввуй! — то попрошу возместить убытки, иначе я пойду в милицию.
— Хорошо, — я куплю вам перчатки, — с достоинством говорит Ольга Алексеевна, — но сейчас я болею. У меня температура тридцать восемь и четыре, и я пойти в магазин не в состоянии.
— А съесть мою перчатку вы были в состоянии?
— Я не ела…
— Но ваша собака — это все равно, что вы сами.
— Я не отказываюсь купить. Я просто прошу вас подождать некоторое время.
— Нет, — заявляет тетка. — Ждать я не собираюсь. Вставайте и идите! И мало ли, что у вас температура. Я же не больничный лист прошу, а перчатки свои собственные. И если вы, предупреждаю, сегодня перчатку мне не вернете, то завтра уже будет воскресенье, а потом понедельник, два дня, когда все магазины закрыты, так что же по-вашему я должна всю следующую неделю опять одну перчатку на двух руках носить?
— Хорошо, мы купим, — говорит Ольга Алексеевна. — А теперь уходите, ради бога. Я думала, люди благодарны врачу, а вы…
И она, к сожалению, не сказала тех слов, которые ей нужно было бы сказать обязательно.
— А что вы мне такого замечательного сделали? — взвилась тетка. — Что? Больную осмотрели? Рецептик выписали? Так я после вас еще пять врачей вызывала. А у нас медицина бесплатная. Когда хочу, тогда и требую. Мы вам за это диплом дали. Вы нам за это обязаны! Я вас могу и среди ночи разбудить и попросить выслушать больную, а не явитесь, то управу на вас найдем, у нас нечуткость строго карается.
Тогда Ольга Алексеевна поднялась с дивана и пошла на лифтершу. Скажу честно, такой я ее никогда не видела.
— А вы меня не стращайте! — заорала тетка. — Я свое требую. А за ваш труд я тогда заплатила. Я вам кактус дала. Он тоже денег стоит. И если вы перчатку не вернете, то я напишу куда следует и докажу, какой вы бесчестный человек!
А уж и я больше терпеть не могла. Зарычала — сама не помню — рванулась вперед, но тетка подлетела в воздухе и так хлопнула дверью, что с потолка посыпалась штукатурка.
— Сегодня же принесите перчатки, — через дверь кричала она. — А иначе пеняйте на себя!
Зашумел лифт. Ольга Алексеевна вздохнула устало и пожаловалась мне.
— Видала, Мотька, какая это собака.
Я поглядела на Ольгу Алексеевну и очень удивилась: за что она меня так обидела?
Глава одиннадцатая. Саня берет власть в свои руки
— Саня, — сказала Ольга Алексеевна, когда он пришел из школы и тревожно, все еще не раздеваясь, глядел на мать, — ничего страшного со мной не случилось. Я, видно, переутомилась и меня пораньше отпустили с работы.
— Нет, — печально оказал Саня. — Я думаю, у тебя грипп. Мне не нравятся твои глаза, они как-то странно поблескивают. У тебя, конечно, температура.
— Ну, если и температура, то пустяковая. Тридцать семь и пять. И если у меня грипп, то тоже самый ерундовый, такой легкий гриппок, на который нельзя обращать внимания. Но, главное, Саня, у меня есть два выходных дня, сегодня и завтра, и я за это время смогу выздороветь, а в понедельник пойду на работу. Но!..
И Ольга Алексеевна подняла палец.
— …Если ты мне поможешь.
— Конечно, мамочка, — сказал Саня, — ты увидишь, как я тебе хорошо помогу.
— Тогда сейчас же бери в руки карандаш и записывай, что тебе нужно будет сегодня сделать, куда пойти.
Саня тут же направился к портфелю, щелкнул замок, и он вынул карандаш и листок чистой бумаги.
— Первое, — сказала Ольга Алексеевна. — Пойдешь в галантерейный магазин и купишь лифтерше новые перчатки.
Карандаш ударился о бумагу и застыл, но Ольга Алексеевна ничего больше не разъяснила Сане.
— Второе. Зайдешь в аптеку, — и Ольга Алексеевна продиктовала название тех таблеток, которые ей были нужны.
— Затем по пути заглянешь в продуктовый магазин, — продолжала она, — и купишь триста граммов масла и сыр. Да, возьми граммов двести фарша для Мотьки.
Я повиляла хвостом, поблагодарила.
— Ну вот и все, — вздохнула Ольга Алексеевна. — А теперь держи деньги. К сожалению, мне приходится давать тебе двадцать пять рублей одной бумажкой, более мелких денег дома нет. Будь внимательным, Саня, всюду жди сдачи.
Потом она отправила Саню обедать, и пока он возился на кухне, сказала мне.
— Мотя, слушайся Саню, как меня. Вам придется много ходить по городу, прошу не лай на машины, не упрямься, делай так, как Саня тебе прикажет. Помни, что с этого момента Саня — главный человек в нашем доме, кормилец он наш и поилец.
И она положила голову на подушку и закрыла глаза.
…Когда мы вышли, на улице уже начало смеркаться. В это зимнее время темнота в нашем городе наступает почти моментально. По двору мы прошли быстрым шагом и я с радостью подумала, как посерьезнел и повзрослел Саня. Он крепко и решительно держал поводок и я постоянно чувствовала его сильные мужские приказы.
В галантерейном магазине народу набилось видимо-невидимо, будто не было в городе никакой эпидемии или же, наоборот, весь народ спасался в этом магазине от болезни. Саня пригнул немного голову и стал пробиваться вглубь, к прилавку.
— Осторожно, товарищи! — иногда просил он. — Я с собакой.
Идти с каждым шагом становилось труднее, и, пожалуй, опаснее. Очередь качало, и я уже опасалась, что кто-то обязательно мне наступит на голову.
— Это замечательные чемоданы, — объясняла всем какая-то худая длинная и тонконогая девица. — Во-первых, они очень напоминают крокодилову кожу, а во-вторых, они дешевые. У меня уже был такой чемодан и я была очень довольна. А если вы купите, то тоже будете очень довольны.
До прилавка осталось не больше пяти человек и дальше продвинуться стало невозможно.
— А ты мальчик, что здесь? — спросил небольшой квадратный мужчина в ушанке.
— Я с собакой, — объяснил ему Саня.
— А, — уважительно сказал квадратный человек и сдвинул ушанку на затылок. — Тогда стой, если она не кусается.
— Чего ей кусаться, — сказал Саня. — Нас никто не обижает.
— Собака — друг человека, — сообщил квадратный мужчина всем.
— Да, да, да, — затараторила девица. — Это большие друзья. У нас в квартире жила собака, так она никого, кроме хозяев, не признавала, а когда видела меня, то, не поверите, бледнела от злости. А почему? Да потому, что всего один раз я ей сказала: «Ты вертихвостка».
— Они все понимают, — объяснил квадратный человек. — Вот мы тут стоим, разговариваем, а собака все понимает.
— Возможно, — согласилась девица и стала около моего носа водить авоськой.
— Ав, — предупредила ее я, потом подумала и прибавила по английски: — Вау-вау!
— Видали! — засмеялся дядька.
— А как зовут твою умную собачку? — спросила девица.
— Мотя.
— Подумайте, какое милое имя. Мотя-Мотя-Мотя!
Очередь засмеялась и все стали говорить ласково и на разные голоса:
— Мотя-Мотя-Мотя!..
И тут оказалось, что мы с Санечкой стоим у прилавка, а девица выписала себе чемодан и теперь раскланивается с Саней и дядькой, дает нам дорогу.
— Вам, мальчик, — спрашивает продавщица, — какой чемодан — большой или маленький? Есть по семь рублей и по четырнадцать. Но так как вы еще мальчик, то я вам скажу совет: по семь лучше. Его сверху не отличить от крокодила.
И она хватает чемодан и кидает его на прилавок, и очередь в этот момент начинает гудеть, будто поет Сане в ухо.
— Бери, мальчик, этот! Бери, мальчик, этот! Не отличить… не отличить…
— Но мне не чемодан, — объясняет Саня. — Мне — перчатки.
— Как перчатки? — обижается продавщица. — За перчатками в другом отделе, тут чемоданы. То есть у меня можно взять и перчатки, но вместе с чемоданом.
— Но я не могу стоять в новой очереди, потому что у меня больная мама, и мы с Мотькой спешим.
— Мы все спешим, — закричала очередь на разные голоса. — Бери чемодан, мальчик, не задерживай…
И тут кто-то сзади будто очнулся, заорал визгливым голосом:
— А мальчик не стоял!
— Как не стоял! — закричала половина очереди. — Это вы не стояли! А он стоял. И его собака стояла.
— Если каждая собака будет покупать чемоданы из крокодиловой кожи, — кричал визгливый голос, — то нам не хватит ни чемоданов, ни крокодилов.
— Хватит, хватит! — закричали те, кто за Саню.
— Нет, не хватит! — закричали те, кто против.
И очередь стала угрожающе двигаться, и мне тут же наступили на хвост, пришлось полаять, и это еще больше усилило шум.
Продавщица схватилась за голову и тоже закричала.
— Тихо, граждане! Ребенок покупает чемоданы, а вы нервничаете. Дайте выбрать. Ну, мальчик? Бери вот этот чемодан и эти перчатки. Смотри, какой на них красивый рисунок. Гляди, я кладу их в чемодан и заворачивать не буду. На чек, плати десять рублей в кассу.
— Плати, плати, — закричали все.
— Пропустите ребенка с собакой без очереди! — попросили мужчины.
— А чем мы хуже, — стали возражать женщины. — У нас дома и мужья, и дети! У нас дома тоже, может, собаки, только мы их в магазины не таскаем.
Но Саню уже теснили к окошку и кассирша выхватила у него быстро бумажку в двадцать пять рублей, и тут же ее касса зашипела и выплюнула чек.
Кто-то выхватил чек из рук Сани и в одну секунду через головы передал продавщице, и та моментально отдала чемодан, и чемодан через головы понесся по магазину и оказался у Сани в руках.
— Не забудь, — крикнула ему продавщица. — Внутри перчатки! А очередь опять стала изгибаться и колебаться, как те нильские крокодилы, которых как-то показывали по телевизору.
— Ах, какой хозяйственный мальчик!
Поделиться книгой: