В Червонной России также ходят мальчики от самого утра с разным зерном в мешках. Засевая избу или господские комнаты, они приговаривают: «На счастья, на здоровья, на новой рок! Роды, Боже! жито, пшеницю, всяку пашницю, в запичку дитей копицю». Иные бросают рожь под ноги проходящим, которые за то дают им несколько денег, ибо встреча с посыпальщиком в то время, особенно с бросающим рожь под ноги, предвещает добрый знак.
Подобный обряд обсевания сохранился в некоторых местах восточной России, так, наприм., в губерниях: Рязанской, Владимирской, Симбирской, Нижегородской, Пензенской и Саратовской — там он именуется авсенем, овсеном, усенем, говсенем, бауценем, баусенем и таусенем. Все эти слова суть испорченные от местного употребления. Нет сомнения, что они означают овес, коим обыкновенно посыпают в то время, и само поздравление поэтому называется овсеном. Там, ходя по домам, обсыпают овсом из лукошка или рукавицы; зерно это собирают для весеннего посева.
Овсен в тех же губерниях употребляется часто вместо коляды. В этих местах по деревням начиняют кишки и желудки и варят свиные ноги, кои раздают посыпальщикам вместо подарков. Молодые женщины и девицы (в Рязан. губ.) ходят под окна петь овсен ввечеру нового года. Одна из них носит за собою кошель, называемый махоноска, для поклажи подарков. Под окном или у дверей избы спрашивают: прокликать ли овсен? Получив согласие, поют:
Если не подают подачки, то продолжают:
С получением подачки отвечают целым хором: хозяина и хозяйку поздравляем с праздником, с новым годом.
Хозяин открывает окно, смотрит и радушно подает подачку. Если она щедрая, то начинают притопывать с радостным свистом, прищелкивать и плясать под песнь:
Хозяин открывает в другой раз окно и говорит ласково: «Милости просим в избу. Мы рады овсеню, гостю жданому. Не погневайтесь только, чем Бог пошлет». — Они входят в избу с похвальными припевами:
В Муроме Владимирской губернии и его окрестностях толпы колядчиков стоят перед домом и спрашивают позволения петь таусен. «Дома ли хозяева?» — спрашивают колядчики. «Дома нет», — отвечают им. «Где же хозяин?» — «Уехал на торг, соли купить». — «Для чего соли?» — «Мясо солить». — «На что мясо?» — «Сына женить». — «На что сына женить?» — «Чтобы пашеньку пахати, хлеба промышляти».
Колядчики тогда начинают:
Если не высылают подачки, то шумят под окнами, кричат и грозят разломить двери и вынуть из печи пироги.
На Васильев вечер и в святки старухи говорят причитанья детям и девицам:
Колядные причитанья часто сочиняются по произволу и приноравливаются к случаю.
В некоторых уездах Саратовской губернии мальчики ходят под окна и поют эту коляду уже с некоторыми изменениями.
Коляда в упомянутых местах России так искажена народом, что она иногда поется на Васильев вечер как обыкновенная коляда, а иногда заменяет посыпальный обычай. Такое ощутительное изменение приписать должно местным обыкновениям.
В Пензенской губернии в вечер перед новым годом ходят мальчики и девушки и кричат под окошками:
Из окошка подают жареную кишку или сдобную лепешку.
Накануне нового года женщины Саратовской губернии Хвалынского и Петровского уездов сносят огромный омет (кучу) соломы и зажигают его посреди улицы. Горящий омет называется тогда Костромою, которая окружается девушками и ими величается:
Ходят еще под окнами с кошелем и поют таусен. Подошедши к окну, спрашивают: «Старый русин! не кричать ли таусен?» Если хозяин согласен, то поют:
Если вместо слов: царю-государю говорят — молодцу-удальцу, тогда прибавляют:
По окончании таусен приговаривают:
Хозяин подает кишку, лепешку и свиную ножку, нарочно для них заготовленные.
В Балашовском уезде поют таусен в вечер нового года. Толпа мальчиков и девушек сговаривается, к кому идти прежде? Пойдем к Онуфричу: он ведь барана резал нынче, а потом зайдем к Сидорычу и т. д.; они знают, где что стряпалось. По очереди подходят к воротам и спрашивают:
Получив позволение хозяина, поют:
Во время таусена некоторые из поющих пляшут; потом кричат хозяину дома:
если есть у хозяина сноха; в противном же случае приговаривают в честь любимой дочери или самой хозяйки. Подавшего хозяина благодарят, а на неподавшего закричат:
Колядчики стучат потом в окошко, просят пирогов и, вошедши в избу, поют:
Встречаемые здесь слова: орда, король и белый царь показывают нам, что эта песнь известна была во время татарского порабощения России.
В Белоруссии и Литве тоже в обычае посыпать зерном на новый год. В Червонной России сам припев и обряд обсевания во многом сходствует с малороссийским, но ныне посыпание повсюду выходит из обыкновения. В небольших городах и по деревням встречается еще, но и то редко. Пройдет пятьдесят лет, и, быть может, этот обычай совсем уничтожится, и посыпальный обряд останется в одном воспоминании. Его вытеснили из своего круга подарки. В старинные годы одаривали без различия состояния значительными подарками, которые вознаграждали нетерпение ожидавших новый год, а ныне и это прекращается: оно досталось в удел детям, коих одаривают книжечками или конфетками. Эта ощутительная перемена показывает бедность повсеместную, защищающуюся светским приличием, по формуле: что было хорошо в прошлые века, то не идет к нашему.
В честь нового года столько написано приветственных стихов и сочинений на всех возможных языках, какими только говорил смертный и говорит ныне, что нет возможности исчислить их. А сколько еще писать будут! Но сколько ни писали, всегда имели в виду подарочек: посему новый год справедливо назвать можно подарочным. Если бы кому вздумалось сосчитать, сколько уже сделано подарков в новый год с того времени, как мир стоит, то верно бы он сказал: «Считайте сами, если хотите сойти с ума».
Ныне каждый новый год завален грудами визитных карточек, коими, поздравляя, желают каждому счастия, почестей и богатства.
Мы желаем, чтобы каждый встречал новый год с золотыми подарками, возвышался в почестях и наслаждался земным счастием; мы желаем этого всем, как желают в поздравительных стихах; но более всего желаем и просим Бога, чтобы Он посылал нам, русским, покровителей наук, если не каждый новый год, то по крайней мере через каждое столетие.
II. СВЯТОЧНЫЕ УВЕСЕЛЕНИЯ
Русское житье-бытье нигде не просвечивается так ясно, как на святках. Там все радуется и все забывают свое горе. Не одни девушки, но и пожилые женщины предаются тогда безотчетному разгулу веселости. Здесь народность высказывается в сердце каждого, и сами враги наших забав подслушивают игры, песни и загадки сельских девушек. О, как много красавиц, возлелеянных в блестящих палатах, спешат украдкою полюбоваться неподдельными играми деревенской жизни!
У многих славянских племен святки не имеют того значения, какое у нас. Некоторые из наших писателей без всякой причины производят святки от балтийского идола Святовита. В славянских песнях и поговорках доныне в употреблении имя Бога Вито или Вида, в честь коего приносили жертвы и совершали празднества. Рюгенские славяне долго праздновали Святовита заодно со Св. Витом; в честь его жгли благоухающие деревья. Некоторые обратили Святовита в витай, означающее приветствие и поздравление. Все прибалтийские славяне приносили ему в жертву медовый калач или пирог величиною в рост человека. Арконский жрец выметал накануне праздника чистилище, недоступное для всех, кроме него одного. В день праздника он брал из рук истукана Святовита рог и смотрел, есть ли в нем вино? И по нему угадывал о будущем урожае. Оставшееся вино выпивал, наполнял новым и вручал рог божеству. Потом подносил ему пирог и, спрятавшись за него, спрашивал у народа, видит ли он его? Когда отвечали ему нет, тогда он объявлял благословение божества.
Чехи имели Вита или Вит. Венгерские славяне сохранили песнь в честь святого Вита и святого Дюнда.
Эта песнь доказывает, что святой Вит, который известен под именем славянского апостола, не есть Святовит. Название святок могло ли произойти от Святовита?
Другая песнь в честь Динда или Дюнда между теми же славянами может служить любопытным сведением об остатке язычества, вошедшего в хороводную забаву.
Девушки становятся в два ряда и поют попеременно:
Иллирийские славяне празднуют Св. Вита июля 15 дня и совершают языческие обычаи, употреблявшиеся при поклонении идолу Святовиду.
Из церковной истории известно, что возвестители Евангельского слова, изменяя постепенно языческие обычаи, соединили празднование Святовида в одно время с христианскими святками, а простой народ принял это за одно и то же.
Новообращенные славяне воссылали долго такие же молитвы Святовиду, какие самому Богу [37].
Древние христиане освящали все торжественные праздники благочестивыми делами. С Р. X. государи освобождали I' народ от разных недоимок, уменьшали подати, выпускали преступников из темниц и проч. Пастыри наставляли людей святить праздники Господни богоугодными приношениями. Христиане ревностно выполняли благие внушения наставников, делая в пользу страждущего человечества посильные подаяния, которые церковь освящала Божескими благословениями. Эти дни, ознаменованные душеспасительными делами, прослыли святками или Святыми; народ же обратил их в свои забавы.
Святки, происходя от глагола святить, находятся в тесной связи с воспоминанием о Рождении Спасителя мира.
В какое время появились святки в России? Откуда они перешли к нам? Об этом нет никаких исторических сведений. Изустные рассказы не превышают древности ста лет. Святки, конечно, сделались известными по введении христианской веры в России, но о них ни Нестор, ни продолжатели его летописи не упомянули. Перерывая многие русские летописи, я не встречал названия святок ранее XVII века; история же насчет сего предмета совершенно молчит. Летописцы наши, описывая события гражданские и церковные, не заботились о житье-бытье наших предков, а старые обычаи исчезли вместе с преданиями. Ныне собирают предания, и как это тяжело! Нельзя не допустить, что святки праздновались еще в отдаленные времена. Хотя новый год считался первоначально с марта месяца, со дня Благовещения, после, с сентября месяца, в великокняжение Симеона Гордого и, наконец (когда Петр В. ввел общее европейское летосчисление), с января месяца 1700 г., однако это летосчисление не изменяло святочных дней; празднование их приходилось в одно и то же время, как ныне. Но при всем усилии решение вопроса о положительном появлении святок остается невозможным по причине недостатка свидетельств.
Наши праотцы, без сомнения, праздновали святки иначе, нежели жившие после них и нежели празднуем мы сами. Время изменяет много в жизни. Сами забавы и игры предков уже не те, какие нынче. Весьма было бы полезно, если бы можно было представить картину житья-бытья давно минувших веков: в ней мы увидели бы историю нашей народности. Теперь одни старого времени люди утешают нас рассказали о былом, а нянюшки забавляют своими простодушными повестями о том, как припеваючи веселились наши деды, и поют песни о прошлом по одному искаженному слуху.
Святки начинаются в России с Р. X. и продолжаются до крещенского сочельника. С присоединением Малороссии к России в половине XVII в. малороссияне начали мало- помалу заимствовать некоторые святочные обряды от русских.
Святки составляют собственно время забав. Мы нигде не видим, чтобы святки праздновались с такой безотчетной веселостью, как между русскими. Многие славянские писатели, оставившие нам прекрасные отрывки по части древности, ничего не сообщили о святках.
Предмет святочных забав весьма разнообразен; он выражает народное веселье и семейную жизнь в гаданиях и переряживании, которые совершаются ночью, а ночи в это время бывают, как нарочно, темные, наводящие ужас на самих участников святочных игр. В некоторых местах России доселе думают, что в святочные ночи бегают черти. В Орловской губернии особенно опасаются чертей и их называют здесь святошными и святошами. Никто не ходит ночью поздно в гости и никто ни за что не согласится ходить в полночь из опасения попасться в руки чертей.
По мере ознакомления России с Европою перешли к нам многие иностранные обряды и поверья, но есть обычаи и увеселения, перешедшие также от греков и римлян. По разрушении Западной Империи готты ввели в Европу свои игры.
Некоторые из святочных игр суть: фанты, жмурки, жарты, наряжанье козою, журавлем, медведем. Хари, личины или маски, употреблявшиеся у нас издревле, были преследуемы духовенством. В «Кормчей» рук&;lt;описи&;gt; XVIII в. они назывались «обличьями игрещ, ликосягвенник и наличных»; в «Стоглаве» скаредными образованиями, лицами косматыми, козлими, салшрскими, окрутами, скуратами. Переряживанье именовалось москолюдством (надеванием маек) и окручаньем. Архиепископ Лука в поучении своем XII в. запрещает москолюдствовотпь, т. е. принимать нечеловеческие образы.
Из всех древнейших славянских обрядов известнейшие суть гадания. Ими прославились преимущественно ретрские и рюгенские женщины, за ними киевские, кои через свою наклонность к чудесным предсказаниям прослыли в народе киевскими ведьмами. Чудь и финны также славились волшебством, как в Италии древние этруски. Нестор рассказывает, что новгородцы в XI в. ходили в Эстляндию узнавать будущее от тамошних мудрецов, которые водились с черными крылатыми духами. Жены производили бесовские волхвования, искони бо бес жену прельсти, а жена мужа, Жены волхвуют чародейством и отравою. Один из финнов торжественно осуждал в Новгороде христианскую веру и хотел идти пешком через р. Волхов. Народ верил ему, что бози живут в бездне, образом черны и крилаты, хвосты имуще. Епископ Феодор стоял на площади с крестом в руках и убеждал христиан не верить финну. Но все было напрасно! Тогда князь Глеб подошел к чародею и спросил: «Знаешь ли, что случится с тобою в этот день?» Волшебник отвечал: «Я сделаю великие чудеса». — «Неправда!» — возразил князь и рассек ему голову топором [38].
Гадания сопровождаются иногда пением, а иногда таинственным молчанием. Существенный предмет гаданий суть суженые. Девушки приступают к сему с душевным волнением, и только в святочные дни они имеют право сидеть подле суженых и гадать при них. Матушки весело тарабарят про старину, грустят о девичьем житье, припоминают прежние счастливые годы и шепотом просят красных девиц загадать их судьбу.
Исстари ведется обычай, что молодые женщины ходят друг к дружке с работою на весь день, а ввечеру приходят к ним старушки потолковать о том о сем.
В дружеском кругу все были откровенны; матушки тужили, что их дочери уже взрослые, а женихов нет; молодые женщины вызывались помочь их горю. Наставали святки, и они принимались за дело.
Молодые женщины добровольно вступали в обязанность свах; об остальном предоставляли хлопотать родителям.
Богатый дом, назначаемый сборным местом для девиц, посылал нарядных с делом, просить старых и молодых посидеть вечером; но здесь разумелось просить девушек на святочные игры и посиделки. Посылаемые с нарядным делом были старые женщины и нянюшки, которые ходили по домам сзывать на святки. При приглашении они приговаривали: «Если милости вашей не оскорбительно, просят пожаловать с братцем», который всегда был в числе суженых.
Нарядных с делом принимали с поклонами и почестию и старались наперерыв угощать. Чарка вина встречала и провожала их. Матушки хлопотали узнать наперед у нарядных с делом, кто будет из молодых? Но они хранили глубокое молчание. Сметливая хозяйка дарила их белым платочком с красной обрубкою или куском полотна, или чем-нибудь другим. Тогда нарядные с делом открывали все и обещали хвалить их дочерей перед прочими. Ввечеру появлялись бабки-позыватки; их угощали еще усерднее, нежели первых, потому что они ходили высматривать невест. Им поручали бывать у соседей, родных и знакомых, выслушивать и замечать о житье-бытье их и потом избирать по своему усмотрению тех из девиц, которые согласовались с видами вечернего общества.
Бабки-позыватки получали от девиц подарки, узелки с орехами, пряниками и винными ягодами. Отдавая им, одна из девиц улыбалась и говаривала: «Вот те, бабушка, возьми, не прогневайся, внучкам твоим зубки позабавить, а тебе (йа потешенье». — «Вестимо, мать моя, — отвечала бабка-позыватка, — благодарствуем». И уходила от нее с поклоном. Одаренная трубила по всем домам о любезности и красоте девушки, которая в доме родителей сущий ангельчик, а маленькие детки у нее, что цветочки твои!
В иных местах приглашения на вечер происходили за несколько дней, а в других в тот же самый вечер, смотря по дому или местному расстоянию.
Приглашенные гости суетились о нарядах: девушки примеряли старые платья свои и матушек: тогда наряды всех шли ко всем. То-то было блаженное время! Смотрели друг на друга, любовались, хвалились и ожидали с нетерпением поезда.
В старые годы съезжались девушки длинным поездом; матушки неотлучно находились при своих дочерях. Если же девица не имела матушки, то ее заменяла няня или бабушка-воркунья, которая всю дорогу толковала ей, как вести себя и не крепко засматриваться на суженых: «Да они ведь плуты, мать моя!» В первых санях сидела матушка с дочкою, в ногах поверенная тайн барышни, горничная; в других санях няня с нарядными узлами. В третьих домашняя челядь, умножавшая тщеславие ехавших. К ним присоединялись иногда сестрицы и братцы. Чем длиннее поезд, тем более чести для званого дома. Рассказывают старые люди, что на святки съезжалось званых гостей до 100 человек, и гуляли несколько дней сряду. Девичьи посиделки превращались в пирование: веселились, как можно веселиться на свободе. Хозяин обязан был кормить и поить не только гостей и их прислугу, которая1 числом превосходила обыкновенно втрое против своих господ, но их лошадей и иметь надзор за всем, чтобы все были сыты и довольны. Дом такового хозяина представлял табор скитальцев. Не только из окружных деревень, но из уездов дальних съезжались туда.
Когда поезд приближался к дому, тогда выходил из саней человек и стучал в ворота; все прочие сидели в санях. Хозяин немедленно выходил с хозяйкою, чтобы встретить гостей и просить в теплые комнаты. Гости чинно входили; молились сначала иконам, а потом сыпали взаимные приветствия. Гостей просили присесть, они отказывались; просьбы повторялись, но они все отказывались, пока не устанут стоя, и сами сядут. Девушки входили в покои молча, с особенной робостью, и только отвечали на приветствие дочери хозяйской,' которая из уважения к богатому поезду выходила в большие сени навстречу со своими сенными девушками и нянями. Пока матушки усаживались, девушки заводили между собою разговоры, менялись частыми поцелуями, садились по местам и молчали. Прислуга между тем выбирала из саней господские узелки, сносила их в отдельную комнату и заваливала углы всякой всячиною.
Если матушки приезжали сюда за тем, чтобы посмотреть, какие собирались девушки, и потом оставить гостить свою дочь одну, то они поручали иметь над нею попечение ухаживалке, которую не оставляли без подарков.
Матушки оставляли своих дочерей с крепким наказом, как вести себя, и прощались с ними со слезами. Хозяйка старалась утешить мать, говоря: «Э, матушка, не все с доченькой жить; не все глядеть на душку, красавицу ненаглядную. Угостим и потешим, мать моя. Потешим девиц разными затеями, авось не благословит ли Бог и погулять нам на свадебке». Последние слова произносились шепотом. Но девушки догадывались, о чем шла речь, и лица их покрывались румянцем стыдливости.
Девушки, не будучи никогда знакомы между собою, успевали в несколько минут сдружиться; называли одна другую милою подруженькою; сенные девушки величали их красными девушками.
Званых красавиц угощали сушеными плодами, пряниками и взваром; кормили вареньями и печеным и укладывали их спать на пуховых подушках, покутом в одной комнате. Нянюшки и сенные девушки рассказывали им поочередно сказки: про жар-птицу, семь женихов-молодцев, похождения Иеруслана Лазаревича и проч. Когда замечали, что красавицы начинают засыпать, тогда советовали им помнить, что приснится, а чтобы не забыть сна, не подкладывать правой руки под голову.