Помоги проекту - поделись книгой:
А. Терещенко
Быт русского народа
Часть III
ОБРЯДЫ КРЕЩЕНИЯ, ПОХОРОН, ПОМИНОК
I
К сожалению, по техническим причинам мы не публикуем главу I второй части этой книги
II. КРЕЩЕНИЕ
Отечественные летописцы ни слова не говорят о тех пособиях, какие по давались родильницам до и после рождения ими детей; ни о тех обрядах, какие совершались по рождении младенцев. Нет сомнения, что наши предки употребляли при этом случае единообразное средство: предоставляли рождение природе и крепкому здоровью женщин. Чуждые изнежен ности и роскоши деревенские женщины и поныне большею частью не прибегают к врачебным средствам: они часто рожают во время сельских работ и на третий день уже ходят. Хотя древним азийским, африканским и европейским народам были известны средства врачебные, употреблявшиеся во время омовения и повивания младенцев; однако эти пособия появились у нас не прежде конца X в. Из устава в. к. Владимира I мы видим, что тогда при родах первыми помощницами родильниц были женщины пожилых лет, называвшиеся бабами (бабками). Они обмывали рождаемых младенцев, повивали и врачевали. Около половины ХУШ в. врачи стали изучать у нас акушерство, а для познания повивального искусства явились школы, в коих в 1776 г. уже преподавали молодым людям и бабкам акушерство на русском языке и обучали их преимущественно в воспитательных домах. В конце XVIII ст. постановлено в обязанность врачебным управам[1], чтобы в числе их членов иметь по акушеру. Благодетельным попечением императрицы Марии Феодоровны и великой княгини Елены Павловны устроены отдельные повивальные школы, в коих преимущественно учится женский пол[2].
Давание родильной молитвы позаимствовано греками от евреев, а к нам перешло по принятии христианской веры (в конце IX в.). В старину было в обыкновении, что перед наступлением потуг родильница хаживала в баню с бабкою и женщинами. Этому обычаю следовало не только боярское сословие, но сами царицы. Как скоро делалось известным царю, что царица родила, немедленно посылали по духовника, который давал молитву младенцу, родильнице, бабке и всем присутствовавшим при родах женщинам. Потом младенца носили в мыльню, куда ходил смотреть новорожденного сам государь. После совершал патриарх в присутствии царя молебствие о дарованном ему царевиче. По прочим же церквам и монастырям отправляли молебны; раздавали милостыню нищим и убогим; освобождали из тюрьмы не важных преступников; по монастырям ходил государь, угощал монахов и раздавал подаяние. По городам рассылали стольников, стряпчих и жильцов с царскими грамотами к духовенству и воеводам о рождении младенца. Повсюду служили благодарственные молебны за здоровье новорожденного. Посланные приглашались воеводами и духовенством на обед; после обеда духовенство благословляло их образами, а воеводы одаривали посланных по возможности. В день рождения царевича бывал родильный стол у государя для одного только духовенства; стрельцов и других чинов одаривали. Такой же обряд соблюдался и при рождении царевен; только раздача денег была не столь щедрою. Для кормления дитяти избирали здоровую и нравственную женщину. По прошествии года, если кормилица из дворянского рода, посылали ее мужа на воеводство или дарили его вотчиной; из подьячих и других чинов повышали и награждали жалованьем; посадских увольняли от всех податей и назначали им приличное содержание. За присмотром младенца назначали мамку и няньку[3]. Если чужой похвалит ребенка или новорожденного на глазах кормилицы, то она должна была плюнуть на землю три раза, чтобы не сглазил его худой глаз.
Исстари ведется между простолюдинами обыкновение, состоящее в том, что когда мать мучится родами, тогда стараются скрывать, чтобы никто об этом не знал, в том убеждении, что от сего бывает ей легче. В старину некоторые простолюдины распускали писаную молитву в воде, давали пить роженице, думая, что этим облегчатся роды[4]. Все находившиеся при родах, хотя бы они и не дотрагивались родильницы, прибегали к очистительной молитве.
В Пермской губернии существует обычай между простолюдинами и даже купцами, что старушки, заменяющие бабок, беспрерывно водят родильницу по избе или бане и не позволяют ей ни садиться, ни лежать. Родившегося младенца выправляют намыливанием, встряхиванием и впрыскиванием; дают родильнице и младенцу есть воробьиное семя, и некоторые с нашептыванием травы. По счастливом разрешении дают родильнице выпить добрую чару вина и съест кусок хлеба; потом поят ее пивом с толокном и дают ей всякую пищу без разбора. Родственницы или приятельницы из простого звания поздравляют родильницу в спальне, у купцов — в бане, и приносят на зубок денежные подарки от 10 к. до одного рубля медью.
Кума и другие женщины кормят за столом отца ново рожденного грешневой кашею; потом высылают его из избы и приготовляют для него кушанье на бабкиной каше, уваренной из сорочинского пшена: сюда кладут по столовой ложке горчицы, перца, хрена, соли, уксуса; посыпают сахаром и дают ему есть, чтобы он несколько помучился, как его роженица[5]. В других местах родня посылает к роженице по кружке или чашке порушки и большому круглому пирогу. Порушка приготовляется из сухой разваренной малины, подслащенной медом[6]. В некоторых деревнях знакомые и родственники посылают в дар родильнице или сами приносят: крупу, муку и кусок полотна на рубашку младенца.
Обыкновение иметь восприемников существует в христианской церкви издревле, в чем свидетельствуют многие св. отцы, между коими Тертулиан, Златоуст, Августин. Повод к сему установлению подали первые гонения на христиан. В эти жестокие времена нужно было иметь свидетелей при крещении, кои, соединяясь с крещаемым духовным родством, служили бы им наставниками в принятой вере. По правилам св. отцов достаточно, чтобы при крещении мальчика быть одному восприемнику, а при крещении девушки — одной восприемнице. В наше время при каждом крещении бывают восприемник и восприемница, которые между собою называются кум и кума, а в отношении к принятым ими от купели детям крестным отцом и матерью. Тогда происходит между ними духовное родство.
Церковь издревле употребляла крещение погружательное. Спаситель был крещен на р. Иордане Иоанном Крестителем; так поступали прежде со всеми взрослыми. Так крестился великий князь Владимир, и по прибытии его из Корсуни в Киев он повелел, чтобы все люди, вельможи и рабы, бедные и богатые, шли креститься. Народ толпами входил в реку Днепр: большие стояли в воде по грудь и шею, отцы и матери держали младенцев на руках; священники читали молитвы крещения, разделив народ на толпы, в которых мужчинам давали одно имя мужское, а женщинам одно общее женское, оттого многие сотни носили одно название. В. к. Ярослав, сын Владимира I, вырыл из могилы кости дядей своих — язычников Олега и Ярополка, крестил их и положил в киевской церкви Св. Богородицы. Мы с греками остались при древнем обыкновении, а католики в конце VIII в. установили обливательное крещение, чтобы младенцы не простудились от погружения их в холодную воду.
Обряд совершения таинства крещения, заимствованный нами от греков, отправляется ныне как и прежде. Священник читает заклинательные молитвы. Затем следует отречение крещаемого, или в случае его малолетства, его восприем ников, от сатаны. Причем они, говоря «отрицаюся», дуют и плюют три раза, оборотясь назад; а после, оборотясь на восток, уверяют в сочетании со Христом и читают «Символ веры». Потом иерей, помазав елеем, трижды погружает крещаемого в тепловатую, как бы летнюю воду, произнося: «Крещается раб Божий (имя): во имя Отца, аминь; и Сына, аминь; и Св. Духа, аминь; ныне и присно и во веки веков, аминь — надевает на крещеного белую одежду и крест.
Ношение крестов на шее есть обыкновение само древнее. О нем говорится даже в церковном нашем уставе. У нас оно известно еще со времен Владимира I. Современник его, новгородский епископ Иоаким, крестя новгородцев, велел возлагать на них кресты для отличия от некрещеных, что без сомнения соблюдали и другие епископы.
При одевании крещаемого в белую одежду поется тропарь «Ризу мне подаждь светлу, одеяйся светом яко ризою, многомилостиве Христе Боже наш». После крещения следует миропомазание, при произнесении слов: «печать дара Духа Святого». Миром помазуется чело, очи, ноздри, уста, уши, грудь, руки и подошвы ног.
После священник, обошед с крещаемым и его восприемниками трижды вокруг купели; прочитав Евангелие и омыв члены тела, помазанные миром, остригает волосы крестообразно при чтении молитвы; залепив их в воск, отдает восприемнику, а восприемник потом бросает их в купель, из которой выливают воду в непопираемое ногами место[7]. Такое выливание воды из купели, бросание в нее воска и надевание креста на младенца освящены если не церковным постановлением, то древнейшим и очень общим у нас обыкновением. Прежде вменяли себе в обязанность, чтобы младенцев для крещения приносить в церковь, где их и крестили крещением погружательным. В Малороссии младенец не погружается в воду; его обливают, и сей обряд позаимствован от католиков в то время, когда она находилась под польским владычеством. Приношение младенца в церковь в употреблении еще по городам, большею частию между простым сословием и теми, которые придерживаются древ них церковных узаконений; но между богатыми и дворянством оно изменилось — крещают дома[8].
При крещении младенца восприемница снабжает его рубашечкою и головным убором, а восприемник крестом; каждый из них дарит родильницу и дитя добровольным подарком, называемым на зубок, как-то: матернею, деньгами, кто чем может. В других местах северовосточной России восприемник и восприемница снабжают младенца, спустя несколько дней после крещения, приличными вещами: восприемник крестом, а восприемница кисеею или другой матернею, выбойкою, холстом и надевают на него рубашку — и это называется там ризками. После бывает обед, или пир для всех родственников и знакомых, приходивших с поздравлением.
Родители крещаемого не присутствуют при крещении своего дитяти. По совершении крещения священник поручает крестным родителям заботиться о наставлении крестника или крестницы в православной вере и во всем, что нужно христианину.
При вступлении в нашу веру из нехристианского вероисповедания, например, магометанского, совершается непременно крещение и бывают также восприемники. Причем крещаемый, будучи уже в возрасте, сам читает символ веры, наставленный прежде в догматах нашего вероисповедания, а священник спрашивает его: «Отрицавши ли ся скверные и богопротивные веры турецкие, и богохульного учителя их Мегмета и его всех приемников, и всего хульного учения их; и проклинаете ли их и плюеши ли на ня?» На что он отвечает: «Отрицаюся, проклинаю я, и плюю на ня», но его не заставляют проклинать своих родителей. В двенадцатом столетии духовенство наше затруднялось, как присоединять тех, которые переходят из другой веры в нашу, и тех, кои приносятся к чародеям? Новгородский епископ Нифонт на вопрошение черноризца Кирика отвечал: «Если дети приносятся на молитву к варяжскому иерею, то на таковых налагать шесть недель эпитимьи, а три, если приносящие сделали это по молодости и неопытности[9]. Если епископ или пресвитер вновь крестил имеющего истинное крещение или не хотел крестить оскверненного от нечестивых, тот извергался как не различающий священников от лжесвященников и как посмевающийся кресту и смерти Господней. Присоединяющихся к православию ариан, македониан, савватиан, наватиан, тетрадитов и аполинаристов принимали, как видно из правил второго Вселенского Собора, помазуя только св. миром. Евномиан же единократным погружением крещающихся, а равно монтанистов и савеллиан, держащихся мнения о сыноотечестве и всех прочих еретиков принимали в православие, как язычников[10].
В первобытной церкви постригаемы были волосы у священников и новопросвещенных с чтением молитв, в присутствии восприемников. Волосы остригаемые отдавал священник восприемнику, который облеплял их воском, запечатлевая на нем образ Спасителя, и хранил их как посвященные Богу. По мнению других, священник оставлял их у себя и хранил в священном месте. В память пострижения волос праздновали ежегодно день пострижения, как мы празднуем именины.
Между нашими предками язычниками и по восприятии ими христианской веры долгое время существовал обряд пострижения и сажания на коней. Из наших летописей известно, что обряд этот совершался торжественно. Детей в. к. Всеволода Владимирского: Георгия, Ярослава и Владимира постригали на втором и четвертом году возраста и сажали на коней в присутствии епископа, бояр и граждан. Великий князь давал тогда роскошные пиры, угощал князей союзных, дарил их золотыми и серебряными сосудами, а бояр лошадьми, тканями и мехами[11]. Это обыкновение со блюдалось не только в России, но и в других славянских землях. Лешко, почитаемый поляками за первого князя, был пострижен еще младенцем двумя странниками, которые наименовали его потом Семовитом. При постригах находи лись восприемники, между коими было уже духовное свой ство[12]. Конечно, этот обряд древний. У римлян постригали юношей при поступлении их во всадники, а у нас означало вступление в гражданское состояние. Сын в. к. Иоанна III Георгий по достижении семилетнего возраста (1487 г.) был посажен на седло и потом пострижен; причем были восприемниками знатные люди. Дети государя Алексея Михайловича: Симеон и Алексей были переданы на семилетнем возрасте из женских рук в мужские — в ознаменование их свободы. Татищев, живш. в XVIII ст., пишет, что в его время знатные люди держались этого обыкновения и что младенцы передавались тогда из рук женских в мужские. Кроме гражданского есть и церковное пострижение, которое сопровождается молитвою: «Заповедавай нам вся в славу Твою творити, пришедшего раба Твоего начаток сотвори стрищи власы главы своей, благослови вкупе с его вос приемником» и пр. Крестный отец приводил духовного сына в церковь, где священник читал над ним упомянутую молитву[13]. Петр I, по достижении семилетнего возраста дочерей его Елисаветы и Екатерины подрезал у них платья в ознаменование, быть может, перехода их из младенчества.
В Польше пострижение продолжалось весьма долгое время. При возведении в высшее военное звание, оно сопровож далось пострижением[14].
День крещения избирался по произволу. Если дитя бывало слабое или ему угрожалась скорая смерть, то немедленно его окрещивали. Избрание восприемников зависело от воли каждого. Царских детей крестили обыкновенно митрополиты и патриархи, восприемниками бывали старшие иноки Троицко-Сергиевского монастыря, а восприемницами сестры царицы или родственницы государя и государыни. По крещении давали обед духовенству и другим чинам, после обеда высшее духовное сословие благословляло новорожденного образами, сановники подносили ему подарки, которые сам принимал государь; от прочих принимали ближние люди царя; потом пили из заздравных кубов и расходились по домам. Для стрельцов и других чинов выкатывали на середину царского дворца бочки с водкою; в каждой бочке было до 200 ведер пива, а меду в семь раз более. Всякому дозволялось пить, сколько кому хотелось, только запрещалось носить домой[15].
В одиннадцатом столетии устроены были при церквах по древнему обряду особые крестильницы, чтобы крестили детей в церкви. Киевский митрополит Ефрем первый повелел их строить (1090 г.) при церквах в великокняжение Всеволода (в XI в.). Тогда появились у нас банные строения с каменною вокруг церкви оградою, чего прежде не было, — говорит Нестор. В них ставили купель для взрослых людей.
Слово баня употреблено в Новом Завете в смысле крещения. «Христос возлюби церковь, и себе предаде за ню: да освятит ю, очистит банею водною», или банею паки бытия»[16]. Сам Нестор говорит о Христе: «баню нетления дарова» и проч.[17]. Некоторые думали, что Ефрем строил торговые бани, а другие стали утверждать, что он первый начал строить церкви с главами, потому что в Малороссии доселе купол церковный называется банею. Слово баня (bania) чисто польское и значит купол или здание с круглою кровлею. Крестильницы при древних церквах христианских, наприм., при Софийской в Константинополе, назывались баптистирион, в коих крещали правоверных[18].
В древней Греции знатные особы, приезжая поздравлять роженицу с благополучным разрешением от бремени, скрытно клали под ее подушку несколько золотых денег. Этот обычай, употреблявшийся от поселянина до вельможи, вскоренился в языческом Риме, от него он перешел к европейцам. Должно думать, что это обыкновение позаимствовано греками от евреев. У римлян подобные подарки назывались родильными[19]. Так они называются и ныне повсюду. У нас, как скоро родит мать, извещают о том родственников и хороших знакомых. Прежде было в обычае, что после извещения посылали родильнице подарки, состоявшие из материй, полотна и т. п. Ныне ведется обычай лишь в простонародии, что соседи и родные, навещая родильницу, приносят ей пироги и какие-нибудь съестные припасы. В Малороссии на другой или третий день по рождении младенца родители посылали бабку к родным и знакомым с хлебом и узваром[20] с извещением о новорожденном младенце и о приглашении их на крестины. Другие посылали вместо узвара бутылки с виноградным вином и пряники. Ныне такое поздравление выходит из обычая в дворянском сословии, однако оно продолжается еще между простолюдинами и купечеством, и при крестинах уже ничего не кладут на зубок.
Все языческие народы в самой глубокой древности носили на шеях особые мешочки, называемые амулетами. В мешочках хранились камешки с таинственными словами и надписями, лекарственные травы и волшебные вещи, коим приписывали удивительные действия. Все это строго запрещалось не только христианской церковью, но даже языческими царями. Несмотря на это, ношение ладанки поныне оставило следы верования.
Стоглавом строго воспрещалось возлагать на престол сорочки, в коих родятся младенцы[21]. Издревле ведется между суеверными обыкновение, что на том шнурке, на коем носят крест, они привешивают ладанку или мошонку. Ладанка то же самое, что мошонка, есть зашитый мешок с ладаном, который носят всю жизнь, думая, что ни колдовство, ни уроки не пристанут к такому человеку. Кто родился в сорочке, тот хранил ее в мешочке, зашитым с ладаном и ее носил до самой смерти, думая, что повсюду будет сопровождать его счастие. Обыкновенная поговорка «родился в сорочке» означает у простолюдинов счастливца[22]. Другие хранят сорочку в таинственных местах, и неминуемое тому несчастие, если она пропадет.
При языческом и необразованном состоянии людей да вались имена по природным свойствам, состоянию и каче ствам родителей, случайным встречам, любимым вещам, предметам, стихиям и животным. Кошка, кошечка, голубочка, удалец, бычок, золотой, алмазный, мешочек, красавец, красуха, незабудочка, медведик, медовый, роза, синец, василечек, ручеек, стражка, головач, воробушка, кролик, зайка и проч. От сих имен произошли фамилии или прозвания. На всяком языке находятся фамилии, которые в переводе довольно забавные. Славяне, как и все древние народы, заимствовали имена от каких-либо событий или значений, наприм.: Болеслав (виновник славы), Владислав (владыка славы), Мстислав (мститель славы), Подражислав (подражатель славы), Сбыслав (совершитель славы), Святослав (слава святого), Твердислав (твердый в славе), Ярослав (пылкий к славе), Изяслав, Буревой, Гостомысл, Вышеслав, Вячеслав, Остромысл, Добрыня, Претич, Путята и т. п., из женских: Богомила, Милонешка, Людмила, Любушка, Красномила, Красиня, Пршежислава, Гордыня, Добродума, Горислава и проч. Во время господствования варяго-руссов в Новгороде вошли в употребление варяжские имена: Рюрик, Олег, Игорь, Улеб, которое без сомнения превращено в нынешнее имя Глеб. Оскольд, Дир, Свенельд и проч. По принятии христианской веры усвоены имена греческие и римские, будучи переведены на наш язык. Вера (fides), Любовь (charitas), Надежда (spes) переведены только с латинского. София, Екатерина, Александр, Константин, Алексей, Василий, одним словом почти все имена, употребляемые ныне нами, взяты с греческого языка. В древние времена именовали при рождении именем того святого, который приходился в восьмой день по рождении младенца. Наши предки имели еще по два имени, напр., Владимир, во святом крещении Василий; Ярослав, во св. крещ. Дмитрий, Ольга во св. крещ. Елена и проч. Такое обыкновение продолжалось до XVI ст., однако в XI в. встречаются уже одноименные. Пример тому в. к. Юрий Долгорукий. Сверх того было в обыкновении, что перед смертию принимали имя схимническое — и это велось долго даже между великокняжескими родами, до полов. XVII в. Теперь находим одни случаи — между больными, дающими обеты, что если выздоровеют, то они оставят мир и посвятят всю свою жизнь на служение Богу, и потому принимают монашеское имя. Из употребительнейших имен у нас было и есть Иван, почему некоторые стали называть этим именем все наше государство. Простой народ в Болгарии доселе называет всех русских Иванами. Греки же, там живущие, именуют Россию Ивановщиною (oliвavides)[23].
Некоторые после рождения младенца высылают кого-либо из домашних на улицу, чтобы спросить имя встречного, и дают то имя новорожденному; другие даже приглашают встречного в кумовья, думая, что родившийся будет жить долго. Иные, кроме данного имени при рождении, дают другое при крещении, быв уверены, что это оградит новорожденного от всяких напастей в жизни.
В глубокой древности праздновали дни рождения не только смертных, но богов и богинь: Юпитера, Юноны, Венеры, Амура, Аполлона, Дианы, Минервы и пр. Им приносили жертвы во храм, и весь народ стекался сюда праздновать, предаваясь всякого рода веселию, играм и пляскам. В дни рождения государей молились во храмах им преданные и их родственники. Римские императоры, для напоминания народу о их рождении, угощали его несколько дней сряду. То же делалось ими при вступлении на престол. Дни рождения знаменитых и всех сословий людей праздновались в кругу друзей и семейства. Тогда, как и теперь, каждый наряжался в день своего рождения в лучшее платье; принимал подарки от своих домашних, друзей и знакомых. Гению-покровителю приносили в жертву вино, фимиам и животных; женский пол делал то же, а девушки украшали венками жертвенник Юноны. После благодарственного возлияния богам сходились знакомые на пиршества; за столом пили вино за здоровье, желали друг другу долголетия, и чтобы впредь всем им дожить, до радостного дня и вновь праздновать. У греков и римлян праздновали еще дни основания городов, особенно Рима и Константинополя. Все жители города собирались в богатых одеждах во храм, молились Богу за сохранение города и об устранении от него всяких бедствий. Воины и государи, вельможи и граждане, богатые и бедные — все единодушно веселились, радовались и пили за благоденствие города. Богатое угощение и пиршество продолжались весь день. Не было никого, кто бы не принимал участия в этом торжественном дне. Ныне празднуют основания городов по прошествии каждого столетия.
У нас также с самых древних времен праздновали день рождения, который назывался именинами, а ныне днем ангела. Именины произошли от давания имени в день крещения, а день ангела от имени того святого, коим наименовывали после рождения или во время крещения. Но между днем рождения и днем ангела есть разница: первый означает время празднования рождения, а второй — имя покровителя того святого, которое кто принял при крещении, посему иные отдельно совершают празднество, как-то: в день ангела и день рождения, составляющего собственно именины. В оба эти дня служили молебны: о ниспослании здоровья виновнику празднества; одевались в богатые одежды и ездили или ходили поздравлять именинника, который приглашал их на пирог — это значило на пир. В. к. Святополк убедительно просил кн. Василька, проходившего Киев со своим войском, чтобы он остался в Киеве праздновать с ним его именины, названного во святом крещении Михаилом.
В старину посылали почетным людям именинные пироги, и это строго соблюдалось не только в простонародии, но между государями. Царь Алексей Михайлович сам приходил с пирогом к патриарху Иоакиму (1671 г.). В тот же день он давал обед высшему духовенству и сановникам. Перед обедом царь раздавал именинные калачи — всем гостям. Такие калачи были длиною в два и три аршина, толщиною в четверть. Священников, дьяконов и стрельцов также угощали; в тюрьмы и богадельни посылали милостыню. За обедом патриарх говорил заздравную речь и первый про возглашал заздравной чашею за здоровье царя, и эту чашу передавал потом царю; от него она переходила к митрополитам и боярам. После питья за здоровье все расходились. Так праздновались именины всего царского дома. В городах праздновали этот день воеводы и митрополиты; они делали столы для всех людей и после обеда пили за здоровье. В этот день нигде не работали, в лавках никто не торговал, не играли свадеб и не хоронили[24].
Именины царственного дома называются тезоименитством[25]. В торжественные дни императора, императрицы, цесаревича и цесаревны закрываются лавки и никто не работает. Народ стекается во храм и молится Богу о продолжении дней царствующему дому. Благодарственные молебны отправляются повсюду. Митрополит отправляет при дворе молебен в присутствии венценосцев и всего императорского дома, многочисленного собрания государственных людей, министров, посланников, дипломатического корпуса и генералитета. Пушечные выстрелы из Петропавловской крепости возвещают жителям о радостном провозглашении многолетия. Духовенство и все тут находящиеся приносят потом поздравление виновнику торжественного праздника. Во дворце бывает обеденный стол. Ввечеру дается бал и маскарад.
Знакомые и родственники посылают имениннику подарки или пирог; в других местах сам именинник рассылает по своим родственникам сгибни и крендели; но это больше там в употреблении, куда не проникла еще роскошь и иностранные нравы. На обед приглашаются все родные и приятели. В начале обеда берут со стола большой, нарочно сделанный с кашею и яйцами пирог и разламывают его над головою именинника, чтобы весь будущий год быть ему здорову и счастливу, и чем более рассыплется по нем каши, тем более он будет жить. Если во время веселья бьется посуда, рюмки, стаканы и проч., то означает благополучие. Когда же ничего не разбивается, то нарочно бьют. Между дворянством много изменилось празднование именин. В день именин наряжаются как можно щеголеватее, особенно девицы, которые ничего не щадят, чтобы блеснуть изящностью, пышностью и роскошью убора. Изысканность у них простирается до самых мелочей. Они одеваются преимущественно в белые платья, цвет невинности, с розовым платочком на шее и букетом цветов на голове. Волосы убираются по фантазии каждой. После туалета отправляются в церковь молиться Богу; по отслушании обедни служат благодарственный молебен о сохранении их здоровья и ниспослании на них благословения. Около полудня принимают посещения, состоящие в поздравлении с днем рождения или именин. Иные приглашают гостей к обеду или на вечер, который сопровождается танцами. За обеденным или вечерним столом провозглашают тосты за здоровье празднуемого или празднуемой. Во время обеда подают, прежде всех кушаний, кулебяку, называемую именинником: она бывает иногда длиною около аршина и отлично приготовлена. Между родственными и дружескими домами одаривают именинника или именинницу, по произволу. Юные поэты подносят сахарные стишки, в коих расписывают с жаром красоту и прелесть, если это именинница; желают ей счастья, намекая, что никто столько не желает ей неземного блаженства, как воодушевленный ее стихотворец.
Празднование именин так сделалось повсеместным, что даже не только между купеческим сословием, но и между нижними чинами оно совершается с особой роскошью. Для этого дня никаких не жалеют издержек, и чем более гостей, даже незваных, тем более чести имениннику. Кто живал в Петербурге, тот знает, что порядочный сколько-нибудь человек угощает кулебякою и обедом, виноградными винами и шампанским. Для него было бы обидно, если бы гости разошлись невеселыми, надобно, чтобы все помнили его праздник, и потому редкие возвращаются домой пешком.
В дальних городах и деревнях именины празднуют просто: к обеду собираются гости и заключают вечер разгульной веселостью. У помещиков гости пируют несколько дней сряду. Пирог занимает первое место. Изобильный и тучный обед услаждает вкус пирующих; водки, настойки и наливки
текут рекой. Между простым народом угощение зависит от состояния. Но и тут, как и везде в это время, потчуют радушно и веселятся непринужденно. Пирог непременно бывает у каждого — иначе не именины.
Именины составляют одно из гостеприимных празднеств, которое никогда не начинается между набожными, не отслужив наперед благодарственного молебна. Весь день проходит вообще в забавах, играх, плясках и пении радостных песен. Русский празднует день своего рождения с неподдельным чувством веселости и хлебосольства. Тогда у него не красна изба углами, а красна пирогами.
III. ПОХОРОНЫ
На востоке с незапамятных времен сжигали тела мертвых. Такое обыкновение существовало долгое время в древней Европе почти до Р. X.[26].
В Индии, во многих идолопоклоннических племенах юго-западной Азии, западной Индии (в Америке), на островах Океании и в <континентальной> Африке доныне покойников сжигают. Над их трупами сначала пируют, потом тела предают огню, а в заключение совершают пляски, радуясь кончине, потому что со смертью пресеклись для них все бедствия и горести в здешнем мире. Сжигание проистекло из поклонения огню, через который будто бы душа проходить в рай, как через чистилище. Геродот, греческий историк полов<ины> V в. до Р. X., пишет, что еще в его время народы Фракии сжигали умерших. Там при рождении младенца собирались приятели, садились вокруг него, печалились о его появлении на свет и разговаривали между собою только о том, что еще родился человек для сетования, горести и несчастия. Когда же он умирал, тогда веселились, обнаруживая этим, что он уже избавился от всех напастей. После смерти мужа его жены спорили между собою, кому из них быть сожженною с мужем? Каждая из них желала быть сожженною в доказательство, что она любила его более всех. Ежели спор между ними не оканчивался дружелюбно то знакомые покойника рассматривали их требования и предоставляли честь быть сожжену с мужем той, которую знали, что она точно более всех была им любима. Мужчины и женщины провожали ее до могилы, и один из родственников покойника закалывал ее ножом; потом клали ее вместе с мужем на костер. Прочие жены воз вращались домой с большою печалью, потому что не были удостоены этой чести. Тела богатых и знатных выставляли перед народом и пировали три дня. Игры, борьба и битвы заключали поминовение по умершему.
История просвещенных греков и римлян свидетельствует нам, что у них долгое время господствовало обыкновение сжигать тела не только простых граждан, но и великих людей. На месте сожжения ставили памятники, а пепел собирали в урну и хранили у себя дома как драгоценнейший остаток. Когда вошло в обыкновение ставить слезницы, т. е. урны над гробами со слезами, тогда уже стали предавать тела земле. Однако в то же самое время многие предпочитали сожжение погребению. Юлий Цезарь, именем коего украшаются императоры и самые величайшие завоеватели в мире; Цезарь, падший под 23 ударами кинжалов в сенате (в 44 г. до Р. X.), был сожжен торжественно. Народ бросал на горевший его костер копья, венки и украшения. В то время появилась на небе комета, и все думали, что душа Цезаря принята в сонм богов. Его наименовали божественным, и на месте сожжения воздвигли храм Цезарю. Германцы сжигали с телами умерших оружие, коня, посуду, платье, и над могилой делали насыпь. По распространении между ними христианства это обыкновение мало-помалу стало исчезать.
Евреи и египтяне погребали тела. У последних бальзамировали еще покойников и ставили их в капищах. Этим пользовались цари и все богатые, недостаточные лишались таковой почести. Само бальзамирование, проистекшее от верования в переселение душ после смерти, из одного животного в другое, служило чистилищем. С покорением Египта персидским царем Камбизом в начале VI в. и потом Александром Македонским в первой полов. IV в. перед Р. X. бальзамирование почти истребилось и вошло повсеместное погребение. Были примеры, что тогда же некоторые, следуя греческому и римскому обыкновению, сжигали умерших.
Из мертвого тела, пишет Геродот, вынимали внутренности, перемывали их и потом опять влагали в тело, переложив кореньями, тимьяном, анисом и другими семенами; потом облепляли тело воском и передавали на погребение. Тут обрезали ему уши и волосы и опускали в четырехугольную яму; могилу окружали копьями. С покойником клали одну из его жен, задавив наперед веревкою; потом повара, чашника, дворецкого, казначея, золотую чашу, первенцев из животных и любимую его лошадь. После набрасывали хворост и насыпали над ним большой холм. По прошествии года задавливали при его могиле 50 вернейших из его слуг и 50 наикрасивейших лошадей. Из них вынимали сначала внутренности, перемывали и опять влагали. После продевали в лошадь от головы до ее хвоста длинный шест и укрепляли ее на двух колесах в висячем положении. Задавленных людей сажали верхом на лошадей с укрепленным колом к земле. Этот обряд совершали над одними только царями. Прочее сословие довольствовалось тем обрядом, что по изъятии внутренности набивали тело травами и отдавали на хранение приятелям, которые передавали потом другим приятелям, продолжая передачу сорок дней, и наконец погребали.
В первые века христианства погребение сделалось все общим. Усопших погребали в церквах и около церквей; ставили кресты на могилах; гробы делали большею частью деревянные, каменные употребляли изредка. Пышных па мятников тогда не знали. Египетские пирамиды, мавзолеи, саркофаги и другие надгробные жилища распространились по Европе вместе с роскошью не ранее XVII в. по Р. X. Дотоле же это составляло принадлежность только владетельных родов и аристократов. Кладбища за городом учредились не ранее того же века, а в России в конце XVIII в.
Между некоторыми германскими племенами было в обыкновении, что умерших знаменитых людей хоронили в вы копанной в реке могиле. Предводитель готов Аларих, гроза восточной и западной империи, долго оплакиваемый после смерти его подданными, как детьми, был положен в драгоценный гроб (410 г. по Р. X.). На дне реки ископали могилу, опустили туда и затопили водою, чтобы никто из смертных не коснулся священных для них останков и чтобы самое отдаленное потомство, вспоминая о его делах, не шало могилы. Все рабы, производившие работу, были умерщвлены для сохранения тайны погребения.
Монгольские и татарские племена также опускали в воду мертвые тела своих полководцев и знаменитых мужей. Иные из простого сословия погребались просто, а другие опускались с гробами в воду. Атгила, прозванный бичом Божиим и молотом небесным, умерший (в 453 г. по Р. X.) после своей свадьбы от истечения кровью, был вложен в три гроба: золотой, серебряный и железный и опущен в воду. Чингисхан (умер в 1227 г.), погребен по его собственному указанию у Байкальского озера, на вершине горы Бурханкалдук, откуда истекают три реки: Тула, Керулак и Онон. Тут покоятся все наследники престола Чингисхана. Неко торые думают, что страшный Тамерлан тоже сокрыт в воде (в конце XIV в.).
Люди незнатного рода и вообще недостаточные предавались земле. У калмыков, кочующих доселе, предпочитается погребению опускание в воду. Детей ханских кладут в гробы и, наложив на них балласт, опускают в воду при торжественном чтении молитв и игрании музыки. Все мореходцы опускают мертвых в воду по причине отдаленности от твердой земли.
Наши предки славяне сжигали тела. Св. Бонифаций, живший в половине VIII века, говорит с изумлением. Венеды не хотели переживать своих мужей: убивали себя собственноручно, бросались на пламенный костер и сжигали себя добровольно с умершим мужем. Такая жена была всеми похваляема; оставшаяся же вдовою была поношением для семейства[27]. Нестор, описывая нравы русских славян, говорит между прочим, что радимичи, вятичи и северяне возлагали умерших на костер и сжигали; потом совершали тризну. Кости складывали в небольшой сосуд и ставили на столбе при распутье. Этот обычай совершался еще в его время (в пол. XI и нач. XII в.) вятичи, кривичи и другие финского племени обитатели в верховьях Днепра[28]. По разбитии греками в. к Святослава под крепостью Доростолом (Силистриею) в 971 г., русские вышли ночью в поле при полном блеске луны для собирания убиенных соотчичей; за стенами разложили костры и жгли на них умерших в сражении; пленных мужей и жен душили, а в воды дунайские погружали младенцев и петухов и тем довершали жертвоприношение и возлияние в честь усопших[29]. Аравитянин ибн-Фоцлан, отправленный послом в начале X в. от калифа Муктедира к болгарскому королю, которого он называет славянским, передал нам любопытное сведение о нраве, жизни и обычаях волжских славян. Умершего бедного клали в деревянный гроб и потом сжигали. После смерти богатого собирали его имущество и делили на три части. Одну часть отдавали его семейству, другую оставляли на покупку ему платья, а на третью заготовляли напитки, чтобы повеселиться в тот день, когда будут сжигать девушку с ее господином, и в то время предавались питью вина до бесчувственности: иные пили сряду день и ночь; часто умирали с бокалами в руках. Когда умирал князь или властитель, тогда семейство его спрашивало у девушек и мальчиков, кто хочет умереть с ним? Кто произносил «я», тотчас связывали его и не выпускали на волю, хотя бы он после хотел отказаться. По большей части девушки вызывались на смерть. Если девушка изъявляла желание умереть, то ее поручали двум другим девицам, которые имели за нею присмотр, и куда бы она ни пошла, следовали за нею и служили во всем, даже мыли ей ноги. Девушка же веселилась, пела и усыпляла свое горе напитками. В день сожжения приносили к берегу реки приготовленный гроб, окруженный четырьмя деревянными изображениями. Сюда стекался народ толпами и произносил невнятные слова. На деревянных подмостках ставили кровать, которую покрывали дорогими материями и подушками. Немедленно приходила старая женщина, называвшаяся ангелом, смерти, со свирепыми глазами и адским лицом. Она подходила к могиле, в которой лежал мертвый, вырывала его оттуда, а с ним горячительные напитки, плоды и лютню; надевала на него споднее и верхнее платье, сапоги, куртку, шитый золотом кафтан с золотыми пуговицами и золотую парчовую шапку, обложенную соболем. Потом несла его на подмостки под устроенную палатку; сажала на стеганом одеяле, обкладывала подушками и ставила перед ним напитки, плоды, васильковые травы, хлеб, мясо и лук. Затем приводили собаку, разрезали ее надвое и бросали на подмостки. В стороне клали оружие покойника. Потом приводили двух лошадей, загнанных до пота, и двух быков; приносили петуха и курицу; все разрубали на части и мясо бросали на подмостки. Обреченная на смерть сходила вниз и опять появлялась; и когда входила в палатку, тогда она говорила находившимся при ней: «Скажи твоему господину, что я умираю из любви к нему». После полудня приводили ее к дверям палатки, ставили на ладонях мужчин: она смотрела через щель двери, говорила, сходила с ладоней, и это действие повторяла три раза. В первый раз она говорила: «Здесь я вижу моего отца и мою мать»; во второй: «Здесь я вижу всех моих умерших родственников, сидящих вместе»; в третий: «Здесь я вижу моего господина: он сидит в раю. А рай так прекрасен! Так зелен! Господина окружают мужчины и мальчики. Он зовет меня. Скорей меня к нему!» Тогда подавали ей курицу; она отрезала ей голову и бросала. Стоявшие поднимали с земли и бросали на подмостки. Потом ее подводили к умершему: она снимала с рук ожерелья и отдавала ангелу смерти; затем снимала кольца и отдавала стоявшим подле нее двум девушкам, называвшимся дочерями ангела смерти. Тогда возводили ее на подмостки. За нею входили мужчины со щитами и палками и подносили ей бокал с вином. Она брала и осушала его с пением. Тут уже прощалась со своими друзьями. Ей подносили другой бокал, при этом она пела длинную песню. Ангел смерти вырывал тогда бокал из ее рук и вводил насильно в палатку ее господина. От этого она приходила в смущение, делалась нерешительною; но ангел смерти хватал ее за голову и тащил во внутренность палатки. Тотчас мужчины начинали бить в щиты палками, чтобы никто не слыхал ее крик и чтобы другие девушки не ужасались умереть со своим господином. Тогда входили сюда шесть мужчин с несколькими девушками. Обреченную жертву клали сбоку господина: двое хватали ее за ноги, а двое за руки. Ангел смерти входил с широким ножом и ударял ее между ребрами. Двое мужчин душили ее веревкою. Ближайший родственник умершего выступал вперед, брал полено и зажигал. Он шел к подмосткам с горящим поленом в руке, а другую руку закидывал за спину и зажигал костер. Потом каждый подходил к костру с зажженным деревом, поджигал и бросал на костер полено. Огонь пылал со всех сторон, а в нем горела жертва ослепления. По сожжении ставили в роще столб и надписывали на нем имя умершего и царствующего короля, и потом расходились[30].
У балтийских вендов старшина селения оповещал жителей о смерти гражданина пересылкою из дома в дом черной палки, и все должны были присутствовать при выносе тела. Женщины, одетые в белые платья, обязывались плакать и вопить, потом собирать слезы в маленькие сосуды. После предавали тело огню и, омочив пепел слезами, вином, молоком и душистою водой, собирали прах сожженного в урну, которую зарывали в землю. С умершим сжигали на костре любимую его жену, служанку, слугу, коня и любимых его домашних животных; подле него клали оружие, деньги и кумиров; над могилою знатных мужей складывали в кучу камни или делали насыпь. Печальный обряд заключали траною (поминовением): ели, пили, пели приличные в честь покойника песни и забавлялись разными играми, борьбою и верховою ездою.
Урны делались из глины, металла и стекла. Если набиралось вдруг много умерших, например, в сражении, то их сжигали на каменном помосте и прикрывали доскою[31]. Чем особа знаменитее, тем бугор делался выше и шире, и верхушка оканчивалась конусом. На нем ставили какой-нибудь знак.
Варяго-руссы закапывали покойников в землю; над вла детельными князьями и старшинами делали насыпи из земли, называемые буграми и холмами, которые были раз личной высоты, смотря по особе. Если лицо было знаменитое, то делали высокий бугор; но над князем владетельным делали еще выше, и самый высший означал родоначальника владетельного дома. Такое обыкновение наших предков продолжалось во все их идолопоклонство. Правитель воз рождавшейся России Олег, приплыв к высоким берегам Днепра, объявил Аскольду и Диру, завладевшим тогда Киевом, что настоящий государь есть Игорь, и по его знаку они пали под мечами убийц. Тела их погребены на горе, где в Несторово время находился Ольгин двор, а над могилами их сделали холмистую насыпь (в 879 г.). Жители киевские доселе указывают на это место. Кости Аскольда покоились ниже Николаевского монастыря, где вросла теперь в землю небольшая старинная церковь, а кости Дира за древнею церковью св. Ирины. Над могилою Олега, который погребен на горе Щековице (в 913 г.), находилась также насыпь, которая еще в Несторово время называлась Ольговою могилою. По убиении древлянами в. к. Игоря (в 945 г.) близ Коростеня[32] они насыпали над ним высокий курган в Несторово время он был еще виден [33]. В. к. Ольга, умирая, завещала между прочим своему сыну Святославу, чтобы в память ее не совершали тризны[34].
Великое множество могильных холмов, известных под именем курганов, было видно в восточно-южной России до конца XVIII в. Там отрывали разные металлические вещи, деньги и вооружения, которые были положены вместе с покойниками в том предубеждении, что они пользуются ими на том свете[35].
В Литве часто находили в могилах не только высшего сословия, но и низшего, кости разных животных, оружия, украшения и напитки. В Новогрудском лесу нашли на одной могиле надгробный камень с этой надписью:
Древние греки и римляне, не сжигавшие впоследствии тела покойников, отправляли посмертные обряды почти одинаково с евреями. Умерших обмывали теплой водою, выправляли телесные члены, сжимали глаза и рот. Это делали по большей части родственники из нежной любви к покойнику. Пенелопа, прощаясь со своим сыном Телемахом и супругом Улиссом, желала еще дожить того часа, в который бы сын ее закрыл глаза своим родителям:
Римлянка говорила своему сыну:
Тело натирали еще благовонными мазями. Потом надевали споднее платье; поверх него верхнее, большею частью белое; лицо покрывали тонким полотном, голову убирали цветами и венками и клали в передней комнате, ногами к дверям; в рот клали обол[37] для оплаты Харону за перевоз через реку Лету. Приходившие родственники и знакомые целовали в последний раз в губы. Прощальные расставания и цело вания находим у римских стихотворцев. У Вергилия:
У Тибулла:
У Проперция:
Перед домом ставили, пока умерший находился в нем, сосуд с водою, которую омывались прикасавшиеся к покойнику, почитая себя оскверненными. Мертвый лежал несколько дней не погребенным. У римлян оставляли их семь дней, в продолжение коих обмывали теплой водою, чтобы возвратить его к жизни, и производили разные плачевные воззвания. Нанимали особых женщин — плакух, чтобы они рыдали над мертвым, и музыкантов, чтобы играли при несении тела.
В Афинах выносили тела на нарах до восхождения солнца, а в других местах Греции днем, с зажженными факелами, или везли на богатых колесницах, покрытых черной матернею. Родственники шли в печальных белых одеждах; знакомые и любопытные обоего пола сопровождали покойного до могилы. Его несли или везли лицом вверх; в могилу же клали лицом, обращенным на восток. Путь до могилы усыпали цветами, зелеными сучьями, травою; могилу посыпали цветами и обсаживали деревьями. Поминки сопровождались яйцами, хлебом, салатом и бобами[39]. Богатые ставили памятники мраморные или из обыкновенного камня по своей идее или своим чувствам; резали надписи на камнях, мраморных гробницах и медных досках с изображением барельефов, выражавших мысль о потере или горестное чувство, постигшее оплакивающих. Хоронили в городе и вне, в храмах и садах. Глубокую грусть выражали еще тем, что могилу окружали печальными деревьями: кипарисом и миртом.
Балтийские и мекленбургские венды складывали мертвые тела под каменными сводами или ставили гробы в землю и поверх могильной насыпи набрасывали круг камней, или вбивали в землю кол. Богемцы ставили на распутье дорог деревянные знаки и отправляли поминки, одевшись в шутовские платья и личины. Славяне киевские имели обыкновение зарывать в землю вместе с трупом плетенные из ремней лестницы; ближние умершего язвили свои лица, и закалывали на могиле любимого коня[40].
Предки наши, по принятии христианской веры, позаимствовали многие восточные обычаи в числе их обрядные действия погребения. Способ делания гробов, называвшихся у нас корсты, взят от греков[41].
По смерти кого-либо давали немедленно знать священнику, который приказывал звонить по душе покойника в колокол и потом сам являлся. До его прихода омывали тело теплой водою, надевали белое и чистое белье и клали посредине комнаты на стол, покрыв белым полотном и сложив руки на груди. Потом давали покойнику крестообразно в одну руку крест, а в другую свечу, и окружали его зажженными восковыми свечами; священник читал отходную молитву; присутствовавшие с зажженными в руках свечами молились и плакали.
Муромский князь Глеб, услыхав об убиении своего брата Бориса, излил горесть в набожном плаче: «Господи! Лучше бы мне умереть с братом, нежели жить одному на этом свете. Если бы я, брат мой, видел твое ангельское лицо; то пострадал бы с тобою. Но к чему я остался один? Где твои речи, которыми услаждал меня? О брать, мною любимой! Ныне, уже не услышу твоего кроткого наставления. Если можешь молиться за меня у Бога, то молись, чтобы и я принял подобную тебе участь. Мне было отрадно жить с тобой, а теперь остаюсь один — в этом обольстительном мире!»[42]
Тело оставляли непогребенным несколько дней; погребали до захождения солнца, чтобы оно было еще высоко и лучезарно: «то бо последнее видит солнце до общего Воскресения». Другие считали долгом погребать мертвых в самый день их кончины, и только за неимением гроба отлагали до следующего дня. Когда князь черниговский Давид (скончавш. в 1123 г.) был внесен в храм Бориса и Глеба с тем, чтобы предать его тело погребению в тот же день, тогда не был готов гроб, посему епископ Феоктист сказал: «Солнце заходит, оставим погребение до утра». Через несколько времени пришли люди и объявили епископу, что солнце не скрывается и стоит на одном месте. Феоктист восхвалил Бога; работники спешили обтесать камень, и как скоро вложили камень во гроб, солнце село[43]. Тело кн. Юрия, родного брата в. к. Иоанна III, пролежавшее в соборе архангельском четыре дня, противу обыкновения, не хотел предавать земле митроп. Филипп, потому только, что не в тот день погребен, когда помер, — однако, по приказанию великого князя, он похоронил его.
Над усопшим читали псалтырь, день и ночь. Родные и знакомые прощались с умершим, целую его в уста и руки. Нанимали еще женщин-плакух; курили ладаном, молились Богу о спасении души и о принятии ее в рай. При наступлении погребения, клали тело в деревянный окрашенный гроб или обрисованный изображениями святых, и отвозили на санях в церковь[44], где, по совершении за упокой, хоронили тут же около церкви, обыкновенно поутру. Богатых и знаменитых мужей погребали в церкви. Над умершим ставили деревянный крест и потом поминали кутьею; в нее ставили восковые зажженные свечи: две за упокой умерших, а три за сохранение здоровья живых. После раздавали милостыню нищим, бедным и изувеченным.
Кутью приготовляли из трех частей вареной пшеницы, четвертой — гороху, чечевицы и бобов; она подслащивалась медом и плодами. За панихиду по усопшему платили гривну серебра[45].
С мертвым клали домашние вещи и съестные припасы. Сербы и славяне, живущие в Лузации, клали в гроб оружие и разные вещи. Лузацкие венды клали на гроб топор. Более или менее, но продолжалось такое обыкновение до наших времен.
Поделиться книгой: