Эпизод из жизни мистера Ваткинса Тотля

— Помню то золотое времячко, продолжалъ мистеръ Габріэль Парсонсъ:- бывало, съ какимъ одушевленіемъ пивалъ я эти тосты.

— Скажите, когда это было: до женитьбы или послѣ? смиренно спросилъ мистеръ Тотль.

— Безъ сомнѣнія, до женитьбы, отвѣчалъ мистеръ Парсонсъ. — А должно сказать, что я женился при весьма странныхъ и даже забавныхъ обстоятельствахъ.

— Нельзя ли узнать, какого рода были эти обстоятельства? спросилъ Томсонъ, который слышалъ этотъ разсказъ по крайней мѣрѣ два раза въ недѣлю, въ теченіе послѣднихъ шести мѣсяцевъ.

Мистеръ Ваткинсъ Тотль заострилъ все свое вниманіе, въ надеждѣ пріобрѣсть какое нибудь свѣдѣніе, полезное въ его новомъ предпріятіи.

— Я провелъ первую ночь послѣ сватьбы нашей въ кухонной дымовой трубѣ, сказалъ Парсонсъ, въ видѣ начала.

— Въ трубѣ! воскликнулъ Ваткинсъ Тотль. — О, какъ это ужасно!

— Да, признаюсь, мнѣ было не совсѣмъ-то пріятно, отвѣчалъ Парсонсъ. — Вотъ какъ было дѣло. Отецъ и мать Фанни любили меня какъ добраго знакомаго, но рѣшительно не думали видѣть во мнѣ будущаго мужа своей дочери. Въ ту пору у меня почти вовсе не водились деньги, а у нихъ этого добра было много, поэтому они хотѣли, чтобы Фанни выбрала себѣ кого нибудь другого. Несмотря на это, мы успѣли-таки открыть другъ другу сердечныя ваши тайны. Я обыкновенно встрѣчалъ Фанни у общихъ вашихъ знакомыхъ; сначала мы танцовали вмѣстѣ, разговаривали, шутили и тому подобное; потомъ мнѣ ничего больше такъ не нравилось, какъ сидѣть рядомъ съ Фанни: при этомъ случаѣ мы уже разговаривали очень мало, а только любовались другъ другомъ, смотря одинъ на другого. Послѣ того я представился несчастнымъ и черезчуръ сантиментальнымъ, началъ писать стихи. Наконецъ это положеніе сдѣлалось для меня невыносимо, и вотъ въ одинъ прекрасный лѣтній день — уфъ! какое жаркое было тогда лѣто! — проходивши почти цѣлую недѣлю, и въ добавокъ въ узкихъ сапогахъ, по солнечной сторонѣ Оксфордской улицы, въ надеждѣ встрѣтиться съ предметомъ моей страсти, я написалъ письмо, въ которомъ умолялъ Фанни назначить мнѣ свиданіе: мнѣ непремѣнно хотѣлось выслушать рѣшеніе судьбы своей изъ ея собственныхъ устъ. Я писалъ къ Фанни, что открылъ, къ совершенному моему удовольствію, что не могу долѣе жить безъ нея, и что если она не желаетъ имѣть меня своимъ мужемъ, то я непремѣнно сдѣлаюсь горькимъ пьяницей, или уѣду на край свѣта, для того только, чтобъ такъ или иначе, во уничтожить себя. Окончивъ посланіе, я занялъ фунтъ и подкупилъ горничную передать по адресу письмо, что она, конечно, и исполнила.

— Какой же былъ отвѣть? спросилъ Томсонъ.

— Весьма обыкновенный, какъ всякому изъ васъ извѣстно. Фанни выражала въ немъ свое несчастное положеніе, намекнула на опасеніе сойти въ раннюю могилу, говорила, что никакія убѣжденія не принудятъ ее нарушить долгъ, которымъ она обязана своимъ родителямъ, умоляла меня забыть ее, сыскать себѣ подругу достойнѣе ея, и прочее и прочее. Въ заключеніе всего она упоминала, что ни подъ какимъ видомъ не рѣшится на свиданіе со мной безъ вѣдома ея папа и мама, и упрашивала меня не искать случая встрѣтиться съ ней, — такъ какъ она на другой день въ двѣнадцатомъ часу собиралась итти въ извѣстную часть Кэнсингтонскихъ Садовъ.

— И, безъ сомнѣнія, вы не пошли? боязливо спросилъ Ваткинсъ Тотль.

— Не пошелъ бы я? Безъ сомнѣнія, пошелъ. Фанни была уже на мѣстѣ, вмѣстѣ съ горничной, которая стояла въ значительномъ отъ нея разстоянія, вѣроятно, для того, чтобы не мѣшать нашему свиданію. Мы прогуляли вмѣстѣ цѣлыхъ два часа, представляли изъ себя жалкихъ созданій и наконецъ обмѣнялась клятвами принадлежать другъ другу на вѣки. Послѣ того между вами началась переписка, — и какая еще, если бы вы знали! мы обмѣнивались въ день по крайней мѣрѣ четырьмя письмами; а что было именно въ этихъ письмахъ, нѣтъ возможности представить себѣ. Спустя еще нѣсколько дней, я имѣлъ уже каждый вечеръ свиданіе. Дѣла наши шли такимъ порядкомъ довольно долгое время, и любовь наша другъ къ другу увеличивалась съ каждымъ днемъ. Наконецъ чувство это увеличилось до крайности, а не задолго передъ этимъ увеличилось и жалованье мое: поэтому мы рѣшились на тайный бракъ. Фанни распорядилась такъ, чтобы наканунѣ сватьбы ночевать у своей подруги; мы опредѣлили обвѣнчаться рано по утру, потомъ возвратиться въ домъ ея родителей и просить прощенія. Фанни должно было упасть въ ноги отца и оросить слезами сапоги его, а мнѣ — броситься въ объятія старой лэди, называть ее «маменькой» и какъ можно чаще пускать въ дѣло носовой платокъ. Какъ было сказано, такъ и сдѣлано; на другое утро мы дѣйствительно обвѣнчались. Двѣ дѣвицы, подруги Фанни, были и брачными подругами ея; а какой-то мужчина, которому я заплатилъ пять шиллинговъ и кружку портеру, исполнилъ должность посаженаго отца. Къ нашему несчастію, старушка-лэди, уѣхавшая въ этотъ день съ визитомъ въ Рамсгетъ, отложила возвращеніе свое до другого дня; а такъ какъ главная надежда наша была основана на ней, то мы согласились отсрочить наше признаніе на двадцать-четыре часа. Молодая жена моя возвратилась домой, а я провелъ свой брачныя день шатаясь около Гампстэта. Вечеромъ и отправился утѣшать жену свою и увѣрять ее, что всѣ наши безпокойства скоро совершенно прекратятся. Когда и отворялъ садовую калитку, отъ которой ключъ былъ въ моемъ распоряженіи, меня немедленно провела одна служанка на кухню.

— На кухню!? прервалъ мистеръ Ваткинсъ Тотль, котораго идеи о приличіи были сильно оскорблены этимъ признаніемъ.

— Да, ли, на кухню! отвѣчалъ Парсонсъ. — Да позволь сказать тебѣ, любезный другъ мой, еслибъ ты, какъ говорится, былъ влюбленъ по уши и не имѣлъ бы другого мѣста увидѣться и перемолвить слово, то, повѣрь я былъ бы радъ-радешенекъ воспользоваться подобнымъ случаемъ…. Но позвольте, гдѣ бишь я остановился?

— На кухнѣ, подсказалъ Томсонъ.

— Помню, помню! На кухнѣ я засталъ бѣдную мою Фанни, совершенно неутѣшную и безпокойную. Старикъ-отецъ цѣлый день сердился на что-то, отчего одиночество казалось ей еще невыносимѣе…. однимъ словомъ, Фанни была совершенно не въ духѣ. Однако, я принялъ веселый видъ, надъ всѣмъ смѣялся, сказалъ ей, что мы не такъ должны наслаждаться вашей жизнью, я этимъ наконецъ успѣлъ ее развеселить. Я оставался на кухнѣ до одиннадцати часовъ; но только что собрался я уйти въ четырнадцатый разъ, какъ вдругъ въ страшномъ испугѣ и безъ башмаковъ прибѣжала къ намъ горничная и сказала, что на кухню идетъ старикъ-отецъ. Господи, какъ мы испугались. Старикъ спускался внизъ нацѣдить пива къ ужину, что не дѣлывалось имъ почти съ полгода, сколько было мнѣ извѣстно, еслибъ старикъ увидѣлъ меня, то призваніе наше. Оказалось бы совершенно невозможнымъ, потому что онъ до такой степени бывалъ вспыльчивъ, когда его разсердятъ, что не захотѣлъ бы выслушать отъ меня и полу-слова. Оставалось прибѣгнуть къ единственному средству: труба надъ очагомъ была довольно широкая: первоначально она предназначалась для печки, проходила на нѣсколько футовъ по вертикальному направленію, а потомъ былъ уступъ, такъ что изъ этого уступа образовалась маленькая пещера. Надежды мои, счастіе и даже самыя средства къ нашему существованію зависѣли, можно сказать, отъ одной секунды. Я вскарабкался въ трубу какъ бѣлка, съежился въ углубленіи, и въ-то время, какъ Фанни и горничная задвинули деревянную доску, прикрывавшую очагъ, я видѣлъ свѣтъ отъ свѣчи, которую ничего невѣдающій тесть мой несъ въ своей рукѣ. Я слышалъ, какъ онъ отвернулъ кранъ, но никогда не слышалъ, чтобы пиво талъ медленно бѣжало изъ боченка. Уже старикъ готовился оставить кухню, а я въ свою очередь приготовился спускаться изъ трубы, какъ вдрутъ проклятая доска съ трескомъ повалилась на полъ. Старикъ остановился, поставилъ пиво и свѣчу на ларь; онъ былъ чрезвычайно раздражителенъ и всякій неожиданный шумъ приводилъ его въ страшный гнѣвъ. При этомъ случаѣ онъ, сдѣлавъ хладнокровное замѣчаніе, что очагъ никогда не топится, тотчасъ же послалъ испуганную служанку принести ему молотокъ и гвозди, заколотилъ наглухо доску и въ заключеніе всего заперъ за собою дверь. Такимъ образомъ первую ночь послѣ сватьбы моей я провелъ въ кухонной трубѣ, одѣтый въ свѣтлые кашемировые панталоны, въ бѣлый атласный жилетъ и синій фракъ, — однимъ словомъ, въ полный свадебный нарядъ, — въ трубѣ, которой основаніе было заколочено, а вершина поднималась отъ верхняго этажа еще футовъ на пятнадцать, для того, чтобы не безпокоить дымомъ ближайшихъ сосѣдей. — Въ этой трубѣ, прибавилъ мистеръ Габріэль Парсонсъ, передавая сосѣду бутылку: — я пробылъ до половины седьмого часа слѣдующаго утра, именно до той поры, когда нарочно призванный плотникъ не раскупорилъ меня. Покойникъ такъ плотно заколотилъ доску, что даже по сіе время я совершенно убѣжденъ, что кромѣ плотника никому не удалось бы освободить меня изъ этого убѣжища.

— Что же сказалъ вамъ отецъ вашей супруги, когда узналъ, что вы обвѣнчались? спросилъ Ваткинсъ Тотлъ, который, не выслушавъ расказа до конца, вѣроятно, остался бы въ крайнемъ недоумѣніи.

— Вечернее происшествіе до того насмѣшило его, что онъ сразу же простилъ насъ и позволилъ намъ жить вмѣстѣ съ нимъ до самой его смерти. Слѣдующую ночь провелъ я во второмъ этажѣ, гораздо спокойнѣе предъидущей.

— Джентльмены! чай готовъ; не угодно ли пожаловать въ гостиную, прервала среднихъ лѣтъ служанка, заглянувъ въ столовую.

— Вотъ это та самая горничная, которая представляла не послѣднее лицо въ моемъ разсказѣ, сказалъ мистеръ Парсонсъ. — Она поступила къ Фанни съ перваго два нашей сватьбы и съ тѣхъ поръ постоянно находится у насъ. Не думаю, что она хоть на волосокъ уважаетъ меня со дня моего освобожденія; я помню, что съ ней тогда сдѣлались сильные припадки, чему подвержена она даже и теперь. Кажется, я все кончилъ; не пора ли присоединиться намъ къ дамамъ?

— Сдѣлайте одолженіе, сказалъ мистеръ Ваткинсъ Тотль.

— Непремѣнно, присовокупилъ услужливый Томсонъ.

И вслѣдствіе сего тріо отправилось въ гостиную.

По окончаніи чаю, въ теченіе котораго мистеръ Ваткинсъ Тотль только разъ обнаружилъ неловкость, предложенъ былъ вистъ. Партнёры раздѣлились въ слѣдующемъ порядкѣ: мистеръ Парсонсъ съ мистриссъ Парсонсъ, мистеръ Ваткинсъ Тотль съ миссъ Лиллертонъ. Мистеръ Томсонъ, не чувствуя особаго влеченія къ игрѣ, бесѣдовалъ за грогомъ. Вечеръ прошелъ превосходно. Мистеръ Ваткинсъ Тотль находился въ полномъ удовольствіи, чему немало способствовало благосклонное съ нимъ обхожденіе миссъ Лиллертонъ, и до отъѣзда получилъ приглашеніе на поѣздку въ слѣдующую субботу въ Бюла-Спа.

— Кажется, дѣло идетъ на ладъ, говорилъ мистеръ Габріэль Парсонсъ мистеру Ваткинсу Тотлю, отворяя садовую калитку.

— Кажется, идетъ, отвѣчалъ Ваткинсъ, сжимая руку своего друга.

— Не забудь же: въ субботу будь здѣсь съ первымъ дилижансомъ, сказалъ Парсонсъ.

— Непремѣнно, отвѣчалъ Ваткинсъ. — Въ этомъ нечего и сомнѣваться.

Но судьба не соблаговолила мистеру Ваткинсу Тотлю явиться въ субботу въ первомъ дилижансѣ. Его приключенія служатъ главнымъ предметомъ второй главы этого разсказа.

* * *

— Томъ! развѣ не проходилъ еще первый дилижансъ? спросилъ мистеръ Габріэль Парсонсъ, въ полномъ удовольствіи прогуливаясь взадъ и впередъ по песчаной дорожкѣ, окаймлявшей маленькій лужокъ.

Это было по утру въ субботу, назначенную для поѣздки въ Бюла-Спа.

— Нѣтъ еще, сэръ; и не видѣлъ, отвѣчалъ садовникъ въ синемъ фартукѣ, нанимавшійся за полъ-кроны въ день дѣлать въ саду украшенія.

— Кажется, Тотлю давно бы пора уже быть здѣсь, сказалъ мистеръ Парсонсъ, углубляясь въ размышленія. — О! да вотъ это онъ, навѣрное, присовокупилъ Габріэль, въ то время, какъ «кэбъ» быстро поднимался на гору, и вслѣдъ на тѣмъ онъ застегнулъ свой шлафрокъ и отворялъ ворота, чтобъ принять жданнаго гостя.

Кэбъ остановился, и изъ него выскочилъ мужчина въ пальто изъ грубаго ратина, въ бѣловато-коричневомъ шейномъ платкѣ, въ сюртукѣ и панталонахъ полинялаго чернаго цвѣта, въ желтоватыхъ сапогахъ съ отворотами и въ шляпѣ съ преогромной тулейкой, которую прежде рѣдко было видно, но въ настоящее время она принята подъ особенное покровительство джентльменовъ и яблочниковъ….

— Мистеръ Парсонсъ? сказалъ мужчина, взглянувъ на надпись записки, которую держалъ въ рукѣ, и обращаясь къ Габріэлю съ вопросительнымъ видомъ.

— Меня зовутъ Парсонсъ, отвѣчалъ кондитеръ.

— Я привезъ вотъ эту записку, хриплымъ голосомъ сказалъ индивидуумъ въ цвѣтныхъ сапогахъ. — Я привезъ эту записку отъ джентльмена, который сегодня во утру поступилъ въ нашъ домъ.

— А я ожидалъ джентльмена въ свой домъ, отвѣчалъ Парсонсъ, срывая печать, съ оттискомъ шести-пенсовой монеты.

— Я не сомнѣваюсь, что джентльменъ былъ бы здѣсь непремѣнно, сказалъ незнакомецъ: — еслибъ только съ самого начала не пришлось ему заѣхать въ нашъ домъ. Мы вѣдь не можемъ положиться на джентльмена, пока не увидимся съ нимъ… это для того, знаете, чтобы не вышло какихъ нибудь недоразумѣній, шутливо продолжалъ неизвѣстный: — извините, сэръ…. не подумайте, что я имѣю намѣреніе оскорбить личность джентльмена…. а знаете…. ужь если разъ попался…. догадываетесь, сэръ?

Мистеръ Габріэль Парсонсъ не отличался способностью быстро отгадывать намеки. Вслѣдствіе этого онъ только устремилъ взглядъ сильнаго изумленія на своего таинственнаго посѣтителя и продолжалъ раскрывать записку, которой этотъ посѣтитель былъ подателемъ. Открывъ ее, онъ безъ малѣйшаго затрудненія узналъ въ чемъ дѣло. Мистеръ Ваткинсь Тотль былъ внезапно арестованъ по взысканію тридцати-трехъ фунтовъ десяти шиллинговъ и четырехъ пенсовъ и сообщалъ это извѣстіе изъ запертаго дома, находившагося въ ближайшемъ сосѣдствѣ съ переулкомъ Чансри.

— Плохое дѣло! сказалъ Парсонсъ, складывая записку.

— Нѣтъ, оно, знаете, ничего, если только кто привыкъ къ нему, хладнокровно замѣтилъ мужчина въ ратиновомъ пальто.

— Томъ! воскликнулъ Парсонсъ, послѣ непродолжительнаго размышленія: — пожалуста, потрудись заложить лошадь. А вы, пожалуста, скажите джентльмену, что я буду вслѣдъ за вами, продолжалъ онъ, обращаясь къ незнакомцу.

— Очень хорошо, отвѣчалъ посланный, присовокупляя конфиденціяльнымь тономъ: — я совѣтовалъ бы друзьямъ джентльмена покончить дѣло это разомъ, это, знаете, не стоятъ того, чтобы заводить исторію; при томъ же начальникъ нашъ, въ случаѣ неустойки, знаетъ, какія должно принять мѣры…. онъ у насъ человѣкъ не промахъ.

Сказавъ эти вразумительныя, особливо для Парсонса, слова, значеніе которыхъ дополнялось разнообразными киваньями и миганьями, джентльменъ въ жолтыхъ сапогахъ снова помѣстился въ кэбъ, который быстро покатился по отлогому спуску и вскорѣ скрылся изъ виду. Мистеръ Габріэль Парсонсъ, очевидно погруженный въ глубокія размышленія, продолжалъ еще ходить взадъ и впередъ по садовой дорожкѣ. Результатъ его размышленій, по видимому, былъ совершенно удовлетворительный для него самого, потому что онъ быстро побѣжалъ въ комнаты, сказалъ, что весьма важное дѣло отзываетъ его въ городъ, что онъ уже послалъ сообщить объ этомъ мистеру Ваткинсу Тотлю, и что къ обѣду они возвратятся вмѣстѣ. Одѣвшись на скорую руку, онъ сѣлъ въ кабріолетъ и вскорѣ заходился уже на полъ-дорогѣ къ заведенію мистера Соломона Джакобса (какъ увѣдомлялъ объ этомъ мистеръ Ваткинсъ Тотль) въ улицѣ Курситоръ, близь Чансри-Лэна.

Когда человѣкъ сильно стремится достичь чего нибудь и имѣетъ въ виду спеціяльный предметъ, достиженіе котораго зависитъ отъ совершенія дороги, то препятствія, встрѣчаемыя по дорогѣ, не только бываютъ безчисленны, но какъ будто нарочно являются для подобнаго случая. Замѣчаніе ни подъ какимъ видомъ не новое, и мистеръ Габріэль Парсонсъ испыталъ его непріятную справедливость его въ теченіе своего пути. Разныя препятствія мѣшали спокойствію и быстротѣ ѣзды Габріэля Парсонса по улицамъ мало посѣщаемымъ; эти препятствія суть: поросята, ребятишки и старухи. При описываемомъ нами случаѣ, поросята пировали надъ капустными стеблями, ребятишки играли въ воланъ на самой дорогѣ, а старухи, съ корзиной въ одной рукѣ и ключами отъ уличныхъ дверей въ другой, непремѣнно переходили черезъ улицу почти подъ самой головой у лошади, такъ что мистеръ Парсонсъ выходилъ изъ себя отъ досады и почти охрипъ отъ безпрестанныхъ криковъ. Въ улицѣ Флитъ сдѣлалась полная «остановка», въ которой людямъ въ экипажахъ выпадаетъ на долю непослѣднее удовольствіе сохранять неподвижность въ теченіе по крайней мѣрѣ полу-часа и завидовать скромнымъ пѣшеходамъ. Наконецъ мистеръ Габріэль Парсонсъ поворотилъ къ Чансри-Лэну, и послѣ нѣкоторыхъ распросовъ (съ этой мѣстностью онъ быль вовсе незнакомъ) ему показали улицу Курситоръ, гдѣ онъ вскорѣ очутился противъ дома мистера Соломона Джакобса. Поручивъ свой экипажъ одному изъ четырнадцати мальчиковъ, преслѣдовавшихъ его съ противоположной стороны Блэкфрэйарскаго моста, въ надеждѣ, что услуги ихъ понадобятся, мистеръ Габріель Парсонсъ перешелъ черезъ улицу и постучался въ наружную дверь, верхняя часть которой была стеклянная и загорожена, подъ симметрію оконъ всего дома, желѣзными рѣшетками, окрашенными бѣлой краской, — вѣроятно, для устраненія угрюмаго ихъ вида.

На стукъ мистера Парсонса выбѣжалъ рыжеволосый, съ жолто-блѣднымъ лицомъ и сердитымъ взглядомъ, мальчишка. Осмотрѣвъ посѣтителя сквозь верхнюю часть двери, онъ приложилъ огромный ключъ къ огромному деревянному возвышенію, обозначавшему замокъ. Это возвышеніе вмѣстѣ съ гвоздями, которыми околочена была панель, придавала двери наружность, усыпанную бородавками.

— Я хочу видѣть мистера Ваткинса Тотля, сказалъ Парсонсъ.

— Джэмъ! это тотъ самый джентльменъ, который поступилъ сегодня по утру! закричалъ голосъ съ вершины кухонной лѣстницы.

Голосъ этотъ принадлежалъ какой-то женщинѣ, высунувшей подбородокъ свой на одну линію съ горизонтомъ коридорнаго пола.

— Джентльменъ этотъ въ кофейной.

— Пожалуйте наверхъ, сэръ, сказалъ мальчикъ, открывая дверь на столько, сколько требовалось, чтобы не прижатъ Парсонса, и дѣлая двойной оборотъ ключа, едва только Парсонсъ миновалъ отверстіе. — Пожалуйте въ первый этажъ, въ первую дверь направо.

По этимъ даннымъ мистеръ Габріэль Парсонсъ поднялся по лѣстницѣ, не покрытой ковромъ и дурно освѣщенной, подошелъ къ первой двери направо и сдѣлалъ въ нее нѣсколько скромныхъ ударовъ. Догадываясь, что удары его были не слышны отъ сильнаго говора многихъ голосовъ внутри комнаты и шипѣнья, происходившаго снизу, отъ знакомой для слуха операція, совершаемой на очагѣ, мистеръ Парсонсъ повернулъ ручку дверей и вошелъ въ кофейную. Здѣсь онъ узналъ, что несчастный предметъ его посѣщенія только что ушелъ наверхъ написать письмо. Мистеру Парсонсу оставалось сѣсть между присутствующими и на досугѣ набдюдать открытую передъ нимъ сцену.

Комната, или, лучше сказать, небольшая, запертая клѣтка, была раздѣлена на ложи, подобно общей комнатѣ какой нибудь весьма простой съѣстной лавки. Грязный полъ, какъ видно по всему, былъ на столько же незнакомъ съ половой щеткой, на сколько и съ ковромъ, или другого рода постилками; потолокъ совершенно исчернѣлъ отъ копоти лампы, освѣщавшей комнату въ теченіи ночи. Сѣрая зола на концахъ столовъ и окурки сигаръ, обильно разсѣянныхъ около ржавой каминной рѣшотки, вполнѣ обнаруживали причину невыносимаго табачнаго запаха, наполнявшаго всю комнату; пустые стаканы и полу-пропитанные неопредѣленной влагой кусочки лимона на столахъ, вмѣстѣ съ портерными кружками подъ столами, свидѣтельствовали о возліяніяхъ, которымъ предавались временные жителя заведенія мистера Соломона Джакобса. Надъ карнизомъ камина находилось тусклое зеркало, занимавшее пространство въ половину ширины всего камина, между тѣмъ какъ ржавая рѣшотка для воды простиралась вдвое болѣе всей высоты его.

Отъ этой пріятной комнаты вниманіе мистера Габріэля Парсонса натуральнымъ образомъ перешло на ея обитателей. Въ одной изъ загородокъ, или ложь, двое мужчинъ играли въ криббэджъ, употребляя для этого весьма грязныя карты, собранныя изъ разныхъ колодъ, съ синимъ, зеленымъ и краснымъ крапомъ; доска для игры была давнымъ-давно сдѣлана на самомъ столѣ какимъ-то изобрѣтательнымъ посѣтителемъ; видно было, что орудіемъ для этой работы служили карманный ножикъ и двуконечная вилка; тѣми же самыми инструментами было просверлено необходимое число дырочекъ, въ приличномъ разстояніи одна отъ другой, для втыканія въ нихъ деревянныхъ гвоздиковъ. Въ другой перегородкѣ сидѣлъ мужчина съ веселымъ лицомъ и оканчивалъ обѣдъ, принесенный къ нему въ корзинѣ женой его, — такою же веселой женщиной, какъ и онъ самъ. Въ третьей ложѣ находился молодой человѣкъ, отличавшійся отъ своихъ собратовъ привлекательною наружностью. Вполголоса и съ возрастающимъ жаромъ онъ разговаривалъ съ молодой женщиной, лицо которой закрыто было плотнымъ вуалемъ, и которая, какъ предположилъ мистеръ Парсонсъ, была жена молодого должника. Другой молодой человѣкъ, одѣтыя до послѣдней ниточки по требованіямъ господствующей моды, и обнаруживавшій вульгарныя манеры, прохаживался по комнатѣ, съ сигарой, засунувъ руки въ карманы. Онъ выпускалъ по временамъ густые столбы табачнаго дыма и изрѣдка и съ очевиднымъ удовольствіемъ прикладывался къ жестяной кружкѣ, содержаніе которой охлаждалось на каминѣ.

— Ну! куда ни шло! еще четыре пенса! воскликнулъ одинъ изъ широкомъ, закуривая трубку и, при концѣ игры, обращаясь къ своему противнику. — И иной подумаетъ, что счастіе твое насыпано въ перечницу, и что когда тебѣ оно понадобится, то стоитъ только потрясти эту перечницу — и счастіе передъ тобой.

— Да, это было бы недурно, отвѣчалъ другой игрокъ, онъ же и лошадиный барышникъ изъ Эйлингтона.

— И въ самомъ дѣлѣ, очень бы недурно было, замѣтилъ веселый сосѣдъ игроковъ, окончивъ въ это время свой обѣдъ и, попивая вмѣстѣ съ женой своей горячій грогъ изъ одного стакана. (Вѣрная подруга его попеченій и заботъ принесла обыкновенное количество этой живительной влаги въ огромной каменной фляжкѣ, въ полъ-галлона.) Мистеръ Вокарь, ты, я вижу, чудный малый: не хочешь ли взглянуть на дно вотъ этого стаканчика?

— Благодарю васъ, сэръ! отвѣчалъ мистеръ Вокаръ, оставляя свою ложу и приближаясь къ другой, чтобы принять предлагаемый стаканъ. — Ваше здоровье, сэръ, и вашей доброй супруги. джентльмены! ваше здоровье; дай Богъ всѣмъ вамъ добраго счастія. Мистеръ Виллисъ, продолжалъ «чудный малый», обращаясь къ молодому человѣку съ сигарой: — вы что-то не въ духѣ сегодня, — то есть упали духомъ, какъ говорятъ другіе. Скажите, сэръ, въ чѣмъ дѣло?

— Ничего, такъ; я вовсе не упалъ духомъ, отвѣчалъ курильщикъ. — Завтра меня выручатъ отсюда.

— И въ самомъ дѣлѣ? спросилъ другой курильщикъ. — Желалъ бы я я сказать про свою персону тоже самое, да, кажется, нельзя. Я утонулъ какъ корабль «Ройялъ Джоржъ» на Портсмутскомъ рейдѣ, и чтобъ выручить меня отсюда, нужно сначала вытащить со дна.

— А какъ вы думаете, почему я пробылъ здѣсь два дня? спросилъ молодой человѣкъ самымъ громкимъ голосомъ и внезапно остановившись.

— Да потому, я полагаю, что вы не могли выйти отсюда, отвѣтилъ мистеръ Вокаръ, подмигивая обществу. — Не потому, чтобы вы обязаны были оставаться здѣсь, но потому, что не было средствъ выбраться отсюда. Не потому, чтобы тутъ было принужденіе, а такъ, знаете, вы должны…. Э?

— Не правда ли, чудный малый этотъ Вокаръ? съ восхищеніемъ спросилъ свою жену мужчина, предложивши Вокару стаканъ грога.

— Дѣйствительно, славный человѣкъ! отвѣчала лэди, приведенная въ крайній восторгъ этими проблесками остроумія.

— Вы значитъ ничего не знаете, угрюмо отвѣчала жертва остроумія Вокара, бросая въ сторону сигару и дополняя слова свои ударомъ кружки по столу:- вы ровно ничего не знаете…. Дѣло мое въ своемъ родѣ весьма замѣчательное: отецъ мой имѣетъ огромный капиталъ, а я — единственный сынъ его.

— Да, это весьма странное обстоятельство! замѣтилъ мимоходомъ мистеръ Вокаръ.

— Я единственный сынъ его и получилъ хорошее воспитаніе. Я не обязанъ ничѣмъ ни единой душѣ изъ цѣлаго свѣта; но меня заставили подписаться за друга на векселяхъ въ огромную сумму. И въ замѣнъ этой суммы я ровно ничего не получилъ. Какъ же вы думаете, каковы были послѣдствія?

— Я полагаю, что векселя пустили въ движеніе, а у васъ отняли его. Акцентаціи по векселямъ не были уплачены, и васъ арестовали… не такъ ли? спросилъ мистеръ Вокаръ.

— Совершенно, совершенно такъ, отвѣчалъ джентльменъ, получившій хорошее воспитаніе: — совершенно такъ! и вотъ, какъ вы видите, я очутился здѣсь; меня заперли за какую-то тысячу-двѣсти фунтовъ.

— Почему же вы не попросите вашего родителя поправить это дѣло? спросилъ Вокаръ съ видомъ скептика.

— Ахъ, помилуйте! это ровно ни къ чему не поведетъ: онъ никогда этого не сдѣлаетъ, съ горечью отвѣчалъ джентльменъ: — рѣшительно никогда!

— Право, это чрезвычайно странно, замѣтилъ владѣтель фляжки, составляя другой стаканъ грогу. — Я вотъ уже лѣтъ тридцать нахожусь въ весьма затруднительныхъ обстоятельствахъ. Сначала я оборвался на продажѣ молока; потомъ началъ торговать фруктами — и тоже неудача; наконецъ принялся за уголь и желѣзо, да, вотъ какъ видите, барыши мои на лицо. Но, признаюсь, я еще ни разу не видѣлъ молодого человѣка, который, попавъ въ подобное мѣсто, тотчасъ же не вышелъ бы отсюда, который былъ бы арестованъ за векселя, выданные другу, и который въ замѣнъ ихъ не получилъ бы ничего.

— Не говорите пожалуста! ныньче это почти всегда такъ дѣлается, замѣтилъ Вокаръ: — и, право, я нисколько не вяжу пользы въ этомъ; напротивъ того, это меня бѣсятъ иногда. Я гораздо лучшее имѣлъ бы понятіе о человѣкѣ, если бы онъ честнымъ и благороднымъ образомъ сказалъ мнѣ сразу, что хочетъ обмануть меня.

— Конечно, конечно! сказалъ лошадиный барышникъ, съ понятіями котораго о барышѣ и продажѣ эта аксіома какъ нельзя лучше согласовалась. — Я совершенно одинакаго съ вами мнѣнія.

Молодой джентльменъ, который подалъ поводъ къ этимъ замѣчаніямъ, приготовился было сдѣлать сердитое возраженіе на насмѣшки его собесѣдниковъ; но маленькое движеніе, произведенное другимъ молодымъ человѣкомъ, желавшимъ выйти изъ комнаты вмѣстѣ съ женщиной, сидѣвшей у него, прекратило дальнѣйшія сужденія по этому предмету. Женщина; горько плакала; вредная атмосфера комнаты, дѣйствуя на ея разстроенныя чувства и нѣжное сложеніе, принудила эту чету оставить комнату.

Въ наружности ихъ замѣтно было особенное превосходство, до такой степени необыкновенное въ подобномъ мѣстѣ, что въ комнатѣ распространилось почтительное молчаніе, пока визгъ дверной пружины не возвѣстилъ, что разговоръ не долетитъ до нихъ. Молчаніе нарушено было женой бывшаго фруктовщика.

— Бѣдное созданіе! сказала она, запивая вздохъ глоткомъ грога. — И какая молоденькая!

— Да и, кажется, очень хороша собой, прибавилъ лошадиный барышникъ.

— За что онъ попалъ сюда, Эйки? спросилъ Вокаръ человѣка, который разставлялъ на столъ скатерть, испещренную горчичными пятнами, и въ которомъ мистеръ Габріэль Парсонсъ узналъ своего утренняго посѣтителя.

— Это одно изъ самыхъ странныхъ обстоятельствъ, отвѣчалъ уполномоченный членъ правленія. — Онъ поступилъ сюда въ прошлую пятницу. Бѣгая по его дѣлу туда и сюда, и успѣлъ пособрать изъ его исторіи кое-что отъ лакеевъ и еще кое-что и отъ постороннихъ людей, и сколько маѣ помнится, то вотъ какъ было дѣло….

— Но только пожалуста разсказывай короче, прервалъ Вокаръ, знавшій по опыту, что изъ всѣхъ лакеевъ Эйки въ своихъ разсказалъ былъ самый болтливый и неудобопонятный.

— Позвольте же, не мѣшайте мнѣ, отвѣчалъ Эйки: — я начну и черезъ пять секундъ кончу. Вотъ, видите ли, отецъ молодого джентльмена — не забудьте, я говорю то, что мнѣ самому говорили — и отецъ этой молоденькой женщины были между собой что называется зубъ-за-зубъ, ненавидѣли другъ друга какъ нельзя болѣе. Ужь не знаю какимъ образомъ случилось, что молодой джентльменъ, посѣщая другихъ джентльменовъ, съ которыми познакомился еще въ коллегіи, полюбилъ молоденькую леди; да и она къ нему была неравнодушна. Онъ часто видѣлся съ ней и спустя нѣсколько времени объявилъ ей, что онъ желалъ бы жениться на ней, если только она будетъ согласна. Она также нѣжно любила его, а потому дѣло устроилось очень легко, — такъ легко, что спустя полгода послѣ перваго знакомства они обвѣнчались безъ вѣдома своихъ родителей, — по крайней мѣрѣ мнѣ такъ сказано. Когда отцы услышали объ этомъ, то поднялась такая суматоха, что страхъ да и только. Первымъ дѣломъ: они хотѣли уморить молодыхъ съ голоду. Отецъ молодого джентльмена лишилъ сына всего; а отецъ молоденькой лэди поступилъ гораздо хуже: онъ не только ужасно бранилъ ее и поклялся, что никогда не увидитъ ее, но нанялъ одного молодца, котораго я знаю — да и вы, мастеръ Вокаръ, знаете его — и приказалъ ему пошататься во городу и скупить векселя и тому подобныя вещи, которыя молодой супругъ, въ надеждѣ, что строгій родитель его современемъ пообойдется, выпустилъ въ свѣтъ; мало того; онъ употребилъ все свое вліяніе, чтобъ вооружить противъ кого другахъ людей. Слѣдствіе было такого рода, что молодой человѣкъ платилъ векселями пока могъ; ему некогда было оглянуться назадъ, между тѣмъ какъ бѣда быстро приближалась и наконецъ обрушилась на него. Его привезли сюда, какъ я уже сказалъ, въ прошлую пятницу, и я думаю, что даже теперь стоитъ у лѣстницы съ полдюжины его кредиторовъ. Я занимаюсь своимъ дѣломъ, прибавилъ Эйки: — пятнадцать лѣтъ, но, признаюсь, мнѣ ни разу еще не случалось видѣть подобную мстительность.

— Бѣдняжки! воскликнула жена бывшаго угольщика, снова прибѣгая къ тому же превосходному средству для подавленія тяжкаго вздоха. — О, если бы они видѣли столько горя, сколько перенесли его я и мой мужъ, то право они привыкли бы къ нему не хуже нашего.

— Молоденькая леди довольно милое созданіе, сказалъ Вокаръ: — только она ужь слишкомъ нѣжна на мой взглядъ. Что касается до молодого джентльмена, то онъ черезчуръ печаленъ, чтобъ смѣяться надъ нимъ; онъ даже внушаетъ уваженіе къ себѣ.

— Смѣяться! воскликнулъ Эйки, въ двѣнадцатый разъ перемѣнившій положеніе ножа и вилки съ зелеными ручками для того только, чтобы пробыть подолѣе въ комнатѣ, подъ предлогомъ, что онъ занятъ дѣломъ. — Мнѣ кажется, что надъ нимъ уже довольно позабавились; да и скажите, мистеръ Вокаръ, можно ли смѣяться надъ нимъ, когда подлѣ него сидитъ это бѣдное молодое созданіе? Взгляните на нихъ, вѣдь сердце такъ и обольется кровью. Я никогда не позабуду его появленія у насъ. Во вторникъ онъ написалъ къ ней, чтобы она побывала у него: и знаю это потому, что самъ относилъ письмо къ ней. Цѣлый тотъ день онъ былъ чрезвычайно безпокоенъ, а вечеромъ пришелъ въ контору и сказалъ Джакобсу: «сэръ, нельзя ли мнѣ на нѣсколько минутъ воспользоваться отдѣльной комнатой, безъ, особенныхъ издержекъ? Мнѣ хотѣлось бы въ этой комнатѣ повидаться съ женой.» Джакобсъ взглянулъ на него такимъ взглядомъ, какъ будто хотѣлъ сказать имъ: «провались я на мѣстѣ, если ты не скромный малый»; но такъ, какъ джентльменъ, занимавшій заднюю комнату, только что вышелъ отъ насъ, заплативъ за нее за цѣлый день, то Джакобсъ принялъ на себя важный видъ и сказалъ: «сэръ, я долженъ сказать вамъ, что отдавать безплатно отдѣльныя комнаты противно правиламъ моего заведенія, но для джентльмена, я полагаю, можно нарушить ихъ, и то только разъ.» Вслѣдъ за этимъ онъ обратился ко мнѣ и сказалъ: «Эйки, снеси двѣ свѣчки въ заднюю комнату и поставь ихъ на счетъ этому джентльмену», что я и сдѣлалъ. Вечеромъ подъѣхала наемная карета, и въ ней находилась молоденькая лэди, укутанная въ театральный плащъ. Я отпиралъ ворота въ ту ночь, и потому я вышелъ, когда подъѣхала карета, а джентльменъ остался у дверей своей комнаты. Едва только бѣдняжка увидѣла его, какъ силы оставили ее и она не могла подойти къ нему. «О, Гарри! до чего мы доведены! и все это изъ за меня!» сказала она и положила руку на его, плечо джентльменъ обвилъ рукой тоненькій станъ ея, тихо повелъ ее въ комнату и нѣжно говорилъ ей: «Послушай, Кэйтъ….»

— А вотъ и джентльменъ, котораго вы ждете, сказалъ Эйки, рѣзко прерывая свой разсказъ и представляя мистера Габріэля Парсонса унылому Ваткинсу, вошедшему въ эту минуту въ комнату.

Ваткинсъ съ деревяннымъ выраженіемъ страданія подошелъ къ Габріэлю и пожалъ его протянутую руку.

— Я хочу поговорить съ тобой, сказалъ Габріэль, выражая въ своемъ взглядѣ крайнее нерасположеніе къ обществу, въ которомъ онъ находился, въ ожиданіи Ваткинса.

— Пойдемте сюда, отвѣчалъ несчастный Тотль, показывая дорогу въ гостиную, выходившую окнами на улицу, и въ которой богатые должники за двѣ гинеи въ сутки пользовались удобствами и даже роскошью.

— Къ несчастію, и я попалъ сюда, сказалъ Ваткинсъ, опускаясь на диванъ, и, положивъ ладони рукъ своихъ на чашечки колѣнъ, онъ съ сильнымъ безпокойствомъ началъ наблюдать выраженіе лица своего пріятеля.

— Вижу, вижу; вѣроятно, ты здѣсь и останешься, хладнокровно сказалъ Габріэль, побрякивая деньгами въ карманахъ своихъ «невыразимыхъ» и выглядывая въ окно. — Какъ велика сумма, которую ты долженъ? спросилъ Парсонсъ, послѣ нѣсколькихъ секундъ непріятнаго молчанія.

— Тридцать-семь фунтовъ, три шиллинга и десять пенсъ.

— Есть ли у тебя деньги?

— Девять съ половиной шиллинговъ.

Мистеръ Парсонсъ, прежде чѣмъ рѣшился открыть составленныя имъ планъ, началъ ходить взадъ и впередъ по комнатѣ. Онъ привыкъ выгадывать большіе барыши, но всегда старался скрывать свою алчность. Наконецъ онъ остановился и сказалъ:

— Тотль, ты мнѣ долженъ пятьдесятъ фунтовъ?

— Долженъ.

— Я вижу изъ всего, что тебѣ придется задолжать мнѣ еще.