Ленивое утреннее солнце наполнило спальню благодатным светом.
Катя открыла глаза, наслажденчески потянулась, послав бездумную улыбку в потолок. Откинула одеяло, привычно подтянулась на руках и бросила обнаженное тело рядом с кроватью. Коленки с гулким стуком коснулись паркета.
— Ай! — вскрикнула кареглазка. — Что случилось?
— Боль… — впервые за долгие годы.
— Кто здесь? — недоуменно оглянулась Катя и вдруг поняла, что говорит сама с собой. И смотрит на свои длинные стройные ноги: «дьявольская восьмерка» с лодыжек исчезла.
В «Гостиной комнате с микрофоном», спиной к дверному проёму, глубоко в кресле, сидел человек. Кате сверху была видна его черноволосая макушка.
Кареглазка, не очень уверенно ступая, подошла. Оказалось, что макушка мужская и брюнет листает книгу.
— Читаешь Пушкина, психотерапевт? — понимающе улыбнулась Катя.
Человек обернулся, и кареглазка увидела лицо Билла.
— Хэлло, детка, — подмигнул мистер Смит. — Ты не против, что я сижу в твоём кресле? — Он встал. — Ты оставила входную дверь the open.
— Где Ася? — подозрительно спросила Катя.
— What? — нахмурился Билли.
— Ну, Ася! Та, с которой ты втайне от меня спал, и которая ждёт от тебя ребёнка.
— Я не понимаю тебя, Кэтти… — чуть раздраженно отозвался Билл и достал диск. — Я принёс чудный мультик. Только ты его сможешь правильно озвучить. Там удивительно прекрасный, весёлый и добрый медвежонок! — Янки залихватски подмигнул.
Кареглазка машинально взглянула на домашний кинотеатр со звуковой программой «АА». Немного подумала:
— ОК, Билл. Ты подожди полчаса. Мне надо сходить в одно место, а потом я озвучу мультик. Это за углом. — Катя оправила сарафан и тихо вышла.
— Куда ты, детка!? — успела она услышать голос Смита.
За углом раскинулся небольшой пустырь в форме корабля. Судя по дымящимся головёшкам — намедни он не был пустырём, а был зданием или строением.
Среди тлеющих обломков понуро гуляла косматая, длиннобородая личность мужеского пола, со светлыми очами.
— Скажите, кто вы? — с трепетом спросила Катя, приблизившись.
На пустыре пахло ладаном и пряностями. Личность глубоко выдохнула, а потом вдохнула, рассеянно осмотрела кареглазку.
— Я — Михеич, — звучно ответил мужик. — Сторож церкви Святой Троицы. То исть, бывший сторож. От церкви остался тока пепел… — он повел кругом смурной рукою.
— Храм сгорел в результате поджога! Да? — Катя зябко поёжилась.
— Проводка старая, — рассудительно изрек Михеич. — Глаголил я отцу Михаилу, Царствие ему Небесное, — сторож осенил себя широким крестом. — Менять надо провода, не послушал меня покойник. Сгорел вместе с храмом… и с братом. Видно, судьба им такая, Господь мудрее нас…
Катя подошла к своему дому, когда из подъезда выпорхнула Ася. Следом приятный мужчина вывез коляску для грудных детей. Коляска хныкала.
Ася озабоченно поджала губы:
— У Владика режутся зубки. Надо купить обезболивающий сироп.
— Здравствуйте, — вежливо поздоровалась парочка с кареглазкой, чинно шествуя мимо.
Катя оглянулась вслед: молодая семья излучала гармонию, медленно удаляясь.
Из подъезда выбежал встревоженный Билл.
— Детка! Мне кажется — ты заболела! — Смит подтолкнул кареглазку к дому.
— Что с тобой, Билл? — снисходительно молвила Катя. — Беспокоишься о Своём бизнесе, которому Я приношу прибыль, не так ли?
— Я не понимаю, — американец наморщил лоб. — Это то, что называется загадочной русской душой!?..
— Билл, ты не напрягайся, — нежданно рассмеялась Катя. — Ты хороший, просто ты купец! — Она чмокнула Смита в щёку и потянула его за собой — в подъезд.
— Странные русские, — проворчал Билл по-английски, подчиняясь движению кареглазки.
— Разрешите присесть? Все столики заняты, а я не хочу кушать стоя. Простите за назойливость… Я — Сергей.
— Я буду рада, если вы присядете рядом со мной, Серёжа.
— Правда? — сомневался парнишка.
— Правда, — убежденно подтвердила Катя. — Ведь я должна полюбить и стать любимой. И родить здоровых детей. Я верю!
Артур Кангин Ангел-хранитель
Вчера встретил Феликса Петрова на Тверской и просто остолбенел от удивления. Вот он идет мимо «Палас-отеля», пышные усы раздувает, соболья шуба широко распахнута, сапожки из крокодильей кожи по мостовой щелкают, а за ним бегут красавицы, одна другой лучше, в котиковых шапочках, горностаевых воротничках.
— Здравствуй, Феликс Петров, — обращаюсь я к приятелю, имитируя спокойствие. — Я, смотрю, ты на коне?!
Феликс Петров делает мне под козырек надушенной белой рукой и говорит:
— Поздравь меня, сегодня стал президентом североатлантической корпорации помощи русским тюленям.
— Во как, — поражаюсь я.
Да, и как тут не поражаться.
Еще буквально неделю назад я встречал Феликса Петрова здесь же, на Тверской, и был он одет в драный бушлат, армейские сапоги, а за спиной горбился рыжий рюкзак.
— Феликс Петров, ты ли? — спрашивал я его.
— Я, — горестно отвечал он.
— Ты, я смотрю, не на коне? — продолжал я наш разговор.
— Какой там конь?! — горестно отвечал Феликс. — Маковой росинки уже два дня во рту не было. Вот решил сегодня газеты продавать. «Молнию»! Надо нам этих банкиров на фонарях вешать, паразитов! Заедают чужой век, сукины дети! Все у них — и деньги, и женщины. А я к женщине уже пару лет не прикасался.
— Во как! — изумленно восклицал я. — Уже пару лет!
И вот теперь тот же Феликс Петров, окруженный веселой стайкой женщин, в шубе a la Шаляпин.
— А ничего особенного, — словно прочитав мои мысли, сказал Феликс Петров.
— Да, как же, ничего особенного? Да это просто мистика какая-то!
— Может, и мистика! — хитро прищуривался Феликс Петров. — Ты приходи ко мне в гости, я живу теперь на Лубянке, в новострое. Знаешь?
— Как же не знать! — отвечал я. — Самый богатый дом.
— Вот-вот, значит, туда и подходи.
Прихожу я на другой день к Феликсу Петрову на Лубянку и чувствую себя просто каким-то Ротшильдом. Швейцар в красном камзоле с золотым позументом с меня китайский пуховичок снимает, девушка длинноногая мне волосы каким-то елеем смазывает и зачесывает набок, пара здоровенных телохранителей вежливо меня кулаками в спину подталкивают.
— А, вот и ты! — широко распахнув руки, поднялся с оттоманки Феликс Петров. — Бери гаванскую сигару! Наливай коньячок!
Закуриваю я сигару, наливаю армянский коньячок, а сердце просто отбойным молотком бьет в предчувствии жуткой тайны.
— Ну-ну, — подметил мое волнение Феликс Петров. — Тебе, я вижу, не терпится узнать причину моего фантастического финансового взлета.
— Не терпится, — не стал спорить я.
Феликс поднялся и указал на маленькую темную дверь, в углу комнаты.
— Пойдем, — пригласил меня.
Дверь скрипнула и пропустила нас в мрачное помещение, вроде чулана. Хозяин зажег керосиновую лампу. Она осветила ржавый велосипед на стене, детские санки с одним полозом, какой-то мешок с тряпьем.
В центре же чулана на стуле сидел крохотный человечек. Когда я подошел к нему поближе, то увидел, что он крепко-накрепко привязан веревкой к стулу. Затворник дремал, опустив остренький подбородок на цыплячью грудь.
— Спит, паразит, — усмехнулся Феликс Петров.
Человечек проснулся и, заморгав голубыми глазками, прошептал:
— Пить!
— Ишь, пить ему подавай! — гневно удивился Феликс Петров. — Во каков!
— Кто же это такой? И зачем ты его здесь держишь? — спросил я.
— Раньше, — пояснил Феликс Петров, — вся моя жизнь зависела от него. Надеть нечего, жрать нечего — самое большое, что я могу, так это крикнуть ему в сердцах, мол, нет тебя, нет!.. А он мне всегда так ехидненько: «Как же нет? Вот он я, за твоей спиной!»
— Пить! — опять прошептал человечек.
Феликс Петров налил в алюминиевую кружку из трехлитровой банки воду и хотел, было, влить ее человечку в рот.
— Я сам, — жалостливо попросил узник.
— Ну, хорошо, — улыбнулся Феликс Петров, — только не вздумай сбежать.
Феликс Петров развязал веревку. Человечек выпростал из-за спины два розовых крыла, взял ими алюминиевую кружку.
— Да быть этого не может! — воскликнул я.
— Почему же не может! — захохотал Феликс Петров, и гулкое эхо отозвалось в мрачном чулане. — Мой ангел-хранитель, собственной персоной. Только если раньше я полностью от него зависел, то теперь он от меня.
Ангел попил, вытер губы крылом и попросил:
— Есть!
— Ишь, жрать захотел, курва! — восторженно удивился Феликс Петров. И улыбнулся: — Хорошо, получишь свой пай, ты только, знаешь что, сегодня Мадонну пришли, актрису и певичку, из Америки. Я хочу от нее детей иметь, наследников.
— Ладно, — прошептал ангел.
— А пока жди, — сказал Феликс Петров и крепко прикрутил ангела-хранителя к стулу. — Приедет певичка, тогда и пожрешь.
Ангел закрыл веки и опустил маленькую детскую голову на грудь.
— Пошли, — позвал меня Феликс Петров. — Нечего на него глазеть, еще возгордится от лишнего внимания.
Когда два телохранителя вежливо подталкивали меня кулаками в спину к выходу, а лакей в красном камзоле с золотым позументом держал наготове мой китайский пуховичок, я сказал Феликсу Петрову:
— Может, отпустишь ангела?
— Да?! — засмеялся хозяин. — Чтобы опять газетенкой «Молния» торговать? Гляжу, ты шутник, братец!
Я покинул чертоги Феликса Петрова в смущении.
Вдруг сквозь пуховик что-то горячей влагой окатило меня.