61 час (в сокращении)

— Сколько?

— По крайней мере час.

— Надо завести мотор.

— Не знаю. Боюсь, не загоримся ли.

— Солярка не так легко воспламеняется, как бензин. Ничего лучше нам не придумать. А делать что-то надо.

Нокс пожал плечами и нажал кнопку стартера. Стартер заработал, застучал мотор, но через минуту замер.

Нокс снова нажал на кнопку стартера. Ричер услышал, как проворачивается мотор, тяжело, неохотно. И все.

— Наверное, топливопровод пережало. Выгорело все, что в трубке, а больше ничего не поступает, — сказал Нокс.

— Позвоните еще раз в полицию Болтона, — сказал Ричер.

Нокс стал звонить, а Ричер вернулся к пассажирам. Он поснимал пальто с верхних полок и сказал старикам, чтобы они оделись. Шапки, перчатки, шарфы — все, что есть.

У самого него ничего не было. Только то, в чем он стоял, а то, в чем он стоял, уже промокло и не грело. Он дрожал. Жизнь без багажа имеет много преимуществ. Но и недостатков тоже.

Он вернулся к креслу Нокса. Дверь пропускала воздух. Спереди в автобусе было холоднее, чем сзади. Он сказал:

— Ну?

— Я им описал ситуацию. Сказали, что-нибудь придумают.

Ричер поежился. Он прошел в конец салона, сел на пол и прижался спиной к стенке моторного отсека.

16.55. Осталось пятьдесят девять часов.

2

Через сорок пять минут адвокат подъехал к дому. Он нажал кнопку на пульте, мотор поднял ворота, и он въехал в гараж. Дверь опустилась. Адвокат постоял перед дверью, чтобы немного успокоиться. Потом вошел в теплую кухню и поздоровался с домочадцами так, словно это был самый обычный день.

В 17.40 в автобусе было темно и морозно; Ричер крепко обнимал себя и дрожал. Впереди двадцать стариков и шофер Нокс были заняты тем же самым. За окнами автобуса простиралась серая пустыня. Бураны шли с севера и с востока.

Потом среди серой равнины — слабый свет, белые огоньки и красные, синие. К ним подъехала полицейская машина.

Прошла долгая минута, и в двери появился полицейский. На нем были сапоги, непромокаемые брюки, парка и меховая шапка. Высокий, худой, с морщинками возле голубых глаз. Он сказал, что его зовут Эндрю Питерсон и что он заместитель начальника болтонской полиции. Потом он снял перчатки и двинулся по проходу, пожимая руки и представляясь каждому, чтобы произвести впечатление прямого простецкого малого из глубинки. Но Ричер наблюдал за этими голубыми глазами в морщинках и думал, что на уме у Питерсона не только помощь попавшим в аварию.

Он еще больше утвердился в этой мысли, когда Питерсон начал задавать вопросы. Кто они такие? Откуда они? Откуда выехали сегодня? Куда сегодня направлялись? У них забронирована впереди гостиница? Для Нокса и двадцати стариков — легкие вопросы. Да, у них зарезервирован мотель около горы Рашмор, тринадцать номеров — для четырех супружеских пар, два для тех, кто хотят жить по двое, плюс четыре одиночных и один для Нокса.

Информация точная, но едва ли необходимая в нынешних обстоятельствах. Питерсон попросил Нокса показать соответствующие бумаги. Потом он обратился к Ричеру:

— Сэр, я Эндрю Питерсон, заместитель начальника болтонской полиции. Не откажете сообщить мне, кто вы?

Ричер определил Питерсона как бывшего примерного ученика, который хорошо окончил школу и остался служить городу. Сведущ в местных делах, хуже ориентируется в прочих.

— Сэр? — повторил Питерсон.

Ричер назвался. Питерсон спросил, едет ли он в группе. Ричер сказал: нет. Тогда Питерсон спросил, почему он в этом автобусе. Ричер ответил, что он едет на запад из Миннесоты.

— Вы подсели к туристам?

— Я заплатил.

Питерсон посмотрел на Нокса, и Нокс кивнул.

— Вы в отпуске? — Питерсон снова повернулся к Ричеру.

— Нет, — сказал Ричер.

— В таком случае какова цель вашей поездки?

— Моя цель не имеет значения. Все это вообще не имеет значения. Все произошло неожиданно. Мы не имеем никакого отношения к тому, что вас интересует.

Питерсон посмотрел на Ричера долгим пристальным взглядом.

— Что случилось с автобусом?

— Гололед, я думаю, — сказал Ричер. — Я в это время спал.

— Встречную машину несло на нашу полосу. Я дернулся, — сказал Нокс. Тон у него был слегка виноватый.

Питерсон поглядел на него с сочувствием.

— Да, если дернешься, всегда так бывает.

— Надо увезти этих людей, — сказал Ричер. — Они тут замерзнут насмерть. Я тоже.

Питерсон кивнул и громко сказал:

— Послушайте, друзья. Мы отвезем вас в город и позаботимся о вас. Дамы со сломанной ключицей и запястьем поедут в моей машине. А за остальными сейчас придет другой транспорт.

Пострадавшие женщины сами не могли сойти в кювет, поэтому Питерсон вынес одну, а Ричер — другую. Когда Питерсон уехал, Ричер вернулся к автобусу. Нокс впустил его, они остановились в проходе и уставились в темноту, ожидая обещанного транспорта.

17.55. Осталось пятьдесят восемь часов.

Прислали за ними школьный автобус, но не совсем школьный. Действительно, стандартный «Блю берд», обычного размера, обычных пропорций, но серый, а не желтый, с толстой металлической сеткой и надписью на бортах: «ОТДЕЛ ИСПРАВИТЕЛЬНЫХ УЧРЕЖДЕНИЙ», выполненной по трафарету.

— Лучше, чем ничего, — сказал Нокс.

— Я бы и в катафалке поехал, если там печка.

Тюремный автобус остановился так, что его дверь оказалась напротив середины туристского автобуса. Ричер понял почему. В их автобусе был аварийный выход. Питерсон разглядел кювет и пассажиров, принял разумное решение и предупредил шофера.

Нокс и Ричер помогли старикам пересесть в тюремный автобус. Он был новый, но отнюдь не комфортабельный. Пассажирский салон отделяла от шофера стальная решетка. Сиденья были жесткие, и сетка на окнах не радовала глаз. Но было тепло.

Когда пассажиры расселись, Ричер и Нокс снова вышли на мороз и перенесли вещи туристов из багажника. Чемоданы заняли все свободные сиденья и большую часть прохода.

В окна автобуса бился ветер, но на колесах автобуса были цепи, и езда была спокойной. Через семь миль они свернули с шоссе на прямую двухполосную дорогу. Проехали мимо щита с надписью: «ВПЕРЕДИ ТЮРЬМА. НЕ ПОДСАЖИВАЙТЕ ПОПУТЧИКОВ». Щит был новенький, со светоотражающей краской.

Через минуту возник неизбежный вопрос. Женщина на переднем сиденье, немного стесняясь, спросила:

— Нас не в тюрьму везут?

— Нет, мэм, — сказал Ричер. — Скорее всего, в мотель.

Десять миль дорога шла прямо. Белый снег вихрился в лучах фар. Они миновали знак: «ГОРОД БОЛТОН. НАС. 12 261». Не просто точка на карте. Показался уличный фонарь. Потом полицейский автомобиль, поставленный боком поперек переулка и преграждавший дорогу. На его крыше лениво вертелся красный маячок. Следы шин наполовину засыпало свежим снегом.

Постукивая цепями, автобус проехал еще четверть мили, и Ричер увидел освещенную вывеску: «ПОЛИЦЕЙСКОЕ УПРАВЛЕНИЕ БОЛТОНА». Большая стоянка была наполовину заполнена частными машинами. По виду приехавшими недавно. Свежие следы шин, чистые лобовые стекла, растаявший снег на капотах. Автобус проехал мимо них и остановился напротив входа. Шофер открыл дверь, а из здания вышел человек в полицейской парке. Ричер и Нокс стали носить чемоданы из автобуса в полицию. Потом туда перешли пассажиры. Нокс помогал им спуститься на землю, Ричер вел их по дорожке, полицейский в парке пропускал в дверь. Одни сели на скамьи, другие остались стоять. В дальнем конце вестибюля была стойка дежурного. Там на табуретке сидел пожилой человек в гражданской одежде. Не полицейский. Помощник.

Полицейский в парке вышел и вернулся с мужчиной, в котором Ричер угадал начальника полиции. На нем был ремень с пистолетом в кобуре и форма с двумя металлическими планками, приколотыми к воротнику рубашки. Выглядел он так, как Питерсон будет выглядеть лет через пятнадцать, — худой, высокий, типичный житель Великих равнин, чуть ссутулившийся и обрюзгший с годами. Вид у него был усталый и озабоченный, как у человека, заваленного делами, но сейчас он был явно рад тому, что перед ним простая задача, которую легко можно решить.

— Добро пожаловать в Болтон, друзья, — сказал он. — Я начальник полиции Том Холланд, и я постараюсь, чтобы эту ночь вы провели с удобствами. Неприятность в том, что все мотели заняты, но есть и хорошая новость: жители Болтона не такие люди, которые позволят застрявшим путешественникам ночевать на койках в физкультурном зале школы. Поэтому здесь у нас почти два десятка людей, готовых пригласить вас к себе.

Послышались тихие голоса. Легкое удивление, сменившееся явным удовольствием. Лица стариков озарились улыбками. Из комнаты сбоку Холланд пригласил их будущих хозяев — пять семейных пар, четырех мужчин и четырех женщин. В вестибюле вдруг стало тесно. Люди знакомились, разбирали чемоданы.

Ричер считал про себя. Тринадцать группок, что означало тринадцать свободных комнат для гостей и соответствовало тринадцати номерам в мотеле у горы Рашмор, значившемся в бумагах Нокса. Питерсон оказался хорошим организатором.

В бумагах Нокса Ричер не значился. У него на глазах вестибюль опустел. Все завершилось за пять минут. Ричер остался стоять один. К нему подошел Холланд и сказал:

— Давайте подождем у меня в кабинете.

19.55. Осталось пятьдесят шесть часов.

Ричер повидал тысячу таких кабинетов, как у Холланда. Простой муниципальный декор, виниловая плитка на полу, лакированный стол, шесть картотечных шкафов, на стене над ними стандартные конторские часы. На шкафах посередине — фотография в рамке: Холланд, более молодой и менее сутулый, улыбается; с ним женщина и ребенок. Семейный портрет, десятилетней, наверное, давности. Женщина — привлекательная, бледная блондинка с четкими чертами. По-видимому, жена Холланда. Ребенок — девочка лет восьми-девяти с неоформившимся лицом. Надо думать, дочь.

Холланд сел в потертое кожаное кресло. Ричер сел на стул для посетителей перед столом. Холланд молчал.

— Чего я жду? — спросил Ричер.

— Мы хотели оказать вам такое же гостеприимство, как остальным. Эндрю Питерсон вызвался разместить вас у себя. Но сейчас он занят. Вам придется подождать.

— Чем он занят?

— Чем занимаются полицейские?

— Ваш город больше, чем я думал, — сказал Ричер. — Джи-пи-эс в автобусе показала только точку на карте.

— Мы выросли. Данные джи-пи-эс немного устарели, наверное.

— Выросли, потому что у вас построили тюрьму.

— Откуда вы знаете?

— Новый тюремный автобус. Новый знак возле шоссе.

— У нас новая федеральная тюрьма. Мы боролись за нее. Ее все хотели. Это все равно что получить сборочный завод «Тойоты». Много рабочих мест, много долларов. Потом и штат разместил свою новую тюрьму на том же участке — еще больше рабочих мест, еще больше долларов. И окружная тюрьма там же.

— Вот почему мотели заполнены? Завтра день свиданий?

— В общей сложности три дня в неделю. Из-за автобусных расписаний большинство посетителей должны проводить здесь две ночи. Хозяева мотелей довольны. И кафе, и пиццерии.

— А где территория?

— В пяти милях к северу. Деньги к деньгам.

Вошел, постучавшись, полицейский и дал Холланду папку. Часы на стене показывали восемь — примерно столько же, сколько часы в голове у Ричера. Холланд развернул кресло и открыл папку, держа ее вертикально, чтобы Ричер не мог видеть содержимое. Но оно отражалось в оконном стекле за спиной у Холланда. Это были снимки с места преступления. Холланд перебрал их. На снегу тело в черном, по виду мужчина, по виду мертвый, на правом виске рана от тупого орудия. Крови нет.

Холланд закрыл папку. Ничего не сказал.

Восемь часов вечера в Болтоне, Южная Дакота, соответствовали девяти в Мехико. На тысячу семьсот миль южнее, на тридцать с лишним градусов теплее. Два часа назад человек, выслушавший четырнадцать криминальных предложений от адвоката, набрал номер на новеньком мобильнике с предоплатным тарифом. По этому звонку невозможно было установить владельца.

Тот, кому он позвонил, намеревался теперь звонить из своей городской виллы, обнесенной стеной, в обнесенную стеной усадьбу за сотню миль от города. Там человек его выслушает и пообещает определиться с решением через двенадцать часов. Так это обычно делалось. Без предварительного размышления и обдумывания ничего существенного здесь не происходило.

В кабинете Холланда было тихо, но из-за стен кабинета до Ричера доносились шумы. Люди приходили и уходили, это продолжалось с полчаса. Смена, решил Ричер. Неподходящее время при трехсменной работе. Скорее, дежурят в две смены. Дневная уходит, приходит ночная. Двенадцать часов и двенадцать — вероятно, с половины девятого вечера до половины девятого утра. Необычный график. Вероятно, какое-то обострение ситуации.

Эндрю Питерсон вернулся в участок около двадцати минут десятого. Он заглянул в кабинет Холланда, Холланд вышел к нему в коридор со снимками с места преступления. Через пять минут оба полицейских вернулись в кабинет.

— Пойдемте, — сказал Питерсон.

В Южной Дакоте 21.25 — это 22.25 в обнесенной стеной усадьбе за сотню миль от Мехико. Владельцем усадьбы был чрезвычайно низкорослый человек, известный под именем Платон. Одни люди полагали, что Платон бразилец и по бразильскому обыкновению взял короткую броскую кличку. Вместо длинной цепочки имен, значившейся в его свидетельстве о рождении. Вроде того, как футбольная звезда Эдсон Арантес ду Насименту назвал себя Пеле. Другие утверждали, что Платон — колумбиец. Третьи считали, что он мексиканец. Все сходились на том, что Платон коротышка, хотя никто не смел сказать это ему в лицо. В его водительском удостоверении значилось пять футов три дюйма. В действительности ростом он был немногим больше четырех футов.

Платон ответил на звонок из городской виллы и пообещал сообщить свое решение не позже чем через двенадцать часов, но на самом деле сравнительно маловажное дело в сравнительно маловажном отделении большой и сложной международной организации не требовало таких долгих раздумий. Так что через полтора часа решение было принято: он даст добро на устранение свидетеля. И добавит пятнадцатый пункт к списку.

Адвоката тоже надо устранить.

Питерсон вывел Ричера в морозную ночь и спросил, голоден ли он. Ричер сказал: да. Питерсон поехал в ресторан на главной дороге к шоссе. Автомобиль у него был стандартный полицейский «форд-краун-виктория», с зимними шинами на передних колесах и цепями на задних. Снегопад почти прекратился.

— Слишком холодно, — объяснил Питерсон.

Ночное небо очистилось, и подушка арктического воздуха накрыла землю. Мороз проникал под легкую куртку Ричера, и, пока они шли по ресторанной стоянке, его била дрожь. Он сказал: