До рассвета

– Известно. – сказала девушка, – Я сама один из докладов переводила на хуй. Там сказано что температура в последние часы стло… стло… стлокновения будет нарастать с тридцати градусов до трехсот, но это займет два часа! Плавно! – она покачала в воздухе пальчиком, – Плав-но! Поняли?

– Переводила. – сказал Олег. – Да это и без тебя во всех газетах было год назад.

– А я тоже переводила! Переводила!

– Подожди. – сказал я, – А есть гипотеза что, блядь, и не будет никакого столкновения.

– Не пизди. – сказал Олег, – Она же в сто раз больше Солнца.

– А все равно не факт! – сказал я. – Может и пройдет мимо. Но! Внимание! Но! Если даже прямого столкновения не будет, то все равно Земля сойдет с орбиты и превратится в сгусток плазмы от разогрева.

– Не умничай, не на лекции своей сраной. – отвечал Олег.

– От разогрева! – смеялась девушка. – Раз! И раз! И разогрева!

– Может в метро спуститься? – сказал я.

– Да ну на хуй. Сэкономишь пять минут, зато будешь весь в говне и духоте. Ты скотина, блядь, или человек на хуй? Сдохни как человек. Хоть раз в жизни.

– Ребята… – вдруг нервно сказала девушка, – Ну как такое может быть? Ну неужели мы все… – она закрыла лицо руками и задергалась.

– О, бля, начинается. – вздохнул Олег, – Никогда не ссы раньше времени, поняла? Когда, блядь, нас с Тимуром заперли в карцер, мы не ссали. А майор Лухой – это такой, знаешь, пиздец… Или сам ебать будет, или в дисбате сгноит. Проследит чтоб сгноили на хуй.

– Олежек, ты о чем? – спросила девчонка.

– Да ты, блядь, слушай, сейчас поймешь. Короче утром в караулку заходит сам, блядь, полковник, поняла? Потому что позвонили что в часть пиздует проверка. И видит Лухого – это нам пацаны из караула сказали. Видит что ебальник у Лухого как, блядь, таблица настроечная в телевизоре. И сам Лухой спит пьяный в полное говно, и мы по углам валяемся никакие, ну просто пиздец. Нас тут же за яйца и в карцер. Полковник все, блядь, понял. Позвал двух салаг и приказал чтоб прямо при нем отмыли Лухого скипидаром, поняла? Но это мы потом узнали. И хуяк, двое салаг стали его мыть. Намочили тряпку, хуяк – чуть, блядь, не выжгли ему все ебало. Лухой очухался и начал их дико пиздить прямо на месте. Ну и тут его самого покрутили на хуй и заперли вместо нас в карцере. Прикинь, у нас один был карцер, застава-то, блядь, маленькая. А он бы нас убил как не хуй делать. И их бы убил. А полковник, блядь, хотел сначала разобраться и сам всех выебать. Короче нас с салагами в грузовик и на пилу. Знаешь что такое пила? Это у нас на болоте ангары были, просто пиздец, поняла?

– Я не хочу умирать. – сказала девушка. – Только подумайте, вот мы сидим… и никогда… никогда… нас не будет… – она тряслась в рыданиях, я гладил ее плечи, стараясь успокоить.

– На хуй нам истерика? – задумчиво сказал Олег.

Я подумал что он сейчас полезет искать свой пистолет, и это будет неприятно. Но он лишь сказал:

– Колян, это… Склифософский. Чего у тебя там за таблетки? Успокоительное?

– Да. Но еще рано.

– Рано. – Олег повернул запястье и взглянул на свои командирские часы, – Отломи, блядь, девке четвертуху. Пусть успокоится. И запить принеси.

Я аккуратно снял тихо радающую девушку с колен, сходил на кухню и открыл кран. Воды конечно не было. Тогда я вернулся, откупорил бутылку вина, достал из шкафа пыльный бокал, нашарил капсулу и отломил ногтем четвертинку таблетки.

– Что это? – хрипло спросила девушка.

– Четвертинка успокоительного. – я положил белую крошку на ее ладонь.

Она брезгливо смотрела на нее.

– Это не яд. – сказал я.

– Во как. Помирать, блядь, помираем, а отравиться боимся. – произнес Олег из своего угла.

Девушка положила крошку на язык и запила.

– Ни хуя ты не понимаешь, – сказала она, вновь укладываясь ко мне на колени, – нас всех не будет…

– Ну а ты чего, блядь, собралась вечно жить? – сказал Олег. – Может ты бы сегодня и так под грузовик попала или бы этой, блядь, паленой водкой отравилась? А не сегодня, так через двадцать лет или сорок там на хуй. Тебе не по хую когда?

– Стоп, Олег! – сказал я и зачем-то погрозил пальцем, – Вот тут разберемся! Ты сказал что можно делать все. И даже на хуй убивать, потому что все равно все сдохнут, так? А хули ты раньше не убивал, если все равно все сдохнут? Противоречие на хуй-с! – я потер ладоши.

– Противоречие на хуй-с! – повторила девушка и хихикнула.

– Ни хуя и не противоречие. – Олег вытряхнул трубку на ковер. – Когда я сегодня убиваю, я избавляю от страданий, так? Они мне должны спасибо говорить. А тогда бы я отнимал жизнь на хуй, понятно?

– Стоять, блядь! – закричал я, – Стоп! Где граница? Нам осталось сколько? Три часа, да? А если бы осталось три дня?

– Я мать с отцом убил три дня назад.

Я на миг осекся, но продолжил:

– Ну хуй с ними, я не об этом…

– Не хуй. – строго поправил Олег, достал пистолет и навел дуло на меня, – Не хуй. Понял? Скажешь еще раз – избавлю на хуй.

– Да не о том, блядь, речь, – отмахнулся я, – где граница? Не три дня, а четыре, десять, полгода, десять лет? Где, блядь, эта граница безнаказанности, за которой можно творить насилие, прикрываясь скорой и неизбежной смертью?

– Ты, Колян, сам ответил только что. – сказал Олег. – Граница безнаказанности. Понял? Сейчас кто тебя накажет? Никто. А тогда?

– Стойте! – сказала девушка, – Значит если никто не накажет, то можно делать любое зло любому человеку?

– А почему зло на хуй? – спросил Олег, – Я добро делаю. Избавляю. На хуй вообще нужна жизнь? Вот тебе на хуй нужна?

– Я люблю жизнь. Мне было в кайф жить. – сказала девушка.

Олег прищурился.

– Не пизди. Не до хуя у тебя было кайфа, верно, бля? С матерью собачилась, от подруг говна ждала, от мужиков шарахалась. Придет – давала, уйдет – рыдала. Вены в шестнадцать лет резала?

Девушка обиженно замолчала и спрятала левую руку за спину.

– А кто ты, блядь, такой чтобы решать за каждого – жить ему или нет? – возмутился я. – Бог что ли?

– Выходит бог. Потому что если бог есть, то хули он мне это позволяет? Значит я, блядь, и главнее.

– Парни, – сказала девушка, – А ведь мы все подохнем…

– О… Пошла хуйня по кругу. – вздохнул Олег.

– А детей жалко. – добавила она.

– У тебя чего, дети есть?

– Нет, я вообще…

– Вообще. А взрослых, бля, не жалко, да?

– Нет. Дети – они еще не согрешили.

– А взрослые, бля, согрешили?

– Да!

– Ну так хули ты волнуешься? Дети это будущие, блядь, взрослые. Выросли бы и нагрешили до хуя. Считай что взрослые сегодня получат пиздянок по заслугам, а дети, блядь, авансом. Поняла? А разницы никакой.

Я слушал их разговор рассеяно, думая о тех, кто остался в Екатеринбурге. Вдруг к реву ветра за окном прибавился странный звук. Я приподнялся на диване.

– Чего это такое?

– Не открывай, мудило, жара пойдет. – ответил Олег. – И так начинается.

– А я хочу! – сказала девушка, – Да это же гармошка!

Мы с ней подбежали к окну и стали смотреть. В доме напротив одно из окон было распахнуто. На подоконнике, свесив ноги вниз, сидел мужичок. Он растягивал меха гармони и что-то пел, но слов не было слышно.

– Слов ни хуя не слышно. – сказал девушка. – хули он разговаривать мешает?

– Ну избавь его на хуй. – сказал Олег.

– И избавлю. – сказала девушка. – Дай пистолет.

– Лови.

Пистолет упал на пол и покатился по ковру. Девушка подобрала его и начала целиться. Получалось у нее плохо.

– Окно открой. Стекла полетят. – сказал Олег.

– Отъебись. – ответила она.

Я дернул щеколду и открыл одну створку. Сразу застонал ветер, загремела гармошка и потянуло жаром как от большого костра.

– Блядь. – сказал Олег.

Пистолет в руках девушки дернулся и раздался выстрел. Один раз, другой.

– Дай, не умеешь! – я отобрал оружие.

Пистолет удобно лег в мою ладонь. Я закрыл глаз и начал целиться.

– Левша, блядь. – сказал Олег. – Тимур тоже был левша.

Контуры мужка с гармошкой расплывалась. Глаза слезились от света и ветра.

– Выше забирай и правее, у меня сбито. – сказал Олег.

Я нажал курок. Грохнул выстрел. Мужик, казалось ничего и не заметил – то ли был пьян, то ли под наркотиками.

– Пусти, дай я! – девушка схватила пистолет и прицелилась.

Раздался выстрел, мужик покачнулся и схватился за плечо. Гармошка смолкла.

– Во дает. – хмыкнул Олег.

– Есть! – засмеялась девушка.

– Дай! Дай добью! – я силой вырвал у нее пистолет.

На это раз мне удалось сфокусировать мушку и я удовлетворенно нажал на курок, уже заранее зная что попал. Мужик снова дернулся. Гармошка выпала из рук и полетела вниз, взвыв напоследок скрипучей тоскливой нотой. Мужик качнулся еще раз и выпал вниз из окна вслед за ней. Снизу донесся глухой удар, и через секунду еле слышный стон.

– Есть! – захохотала девчонка. – Сделали! Как мы его избавили, а? Класс, бля!

– Закройте окно, уроды. – сказал Олег, – Запарили.

Я высунулся чтобы глянуть вниз, но тут на затылок будто поставили раскаленную сковородку, и я зачем-то глянул вверх. Верха не было – была черная пустота, в которой висел громадный диск. Я глянул на него и все оттенки пропали – осталось черное полотно и белый круг посередине. Дико заболела голова, но меня словно парализовало, взгляд прикипел к диску как сварочный электрод. На лицо легла рука и меня резко кинули обратно в комнату. Я упал на ковер.

– Уебище, спалил глаза на хуй? Лежи, не дергайся. Лицо спалил?

– Отъебитесь от меня… – сказал я в черную пустоту.

Лицо щипало, голову сверлила тупая боль. Я даже не сразу почувствовал как на лоб легла мягкая рука и нежно погладила.

– Подруга, оставь его на хуй. – сказал Олег, – Пойдем на четвертый этаж сходим, надо водки принести. Там еще минералка была, польешь на ебальник нашему мудиле.

* * *

Я лежал на диване, глядя на коричневый бархат плотно задернутых штор. В них были микроскопические дырки и в каждой просвечивала огненая точка – копия Блуждающей звезды. Зрение постепено возвращалось, все-таки глаза я не сжег. В комнате стояла жара. Тупая боль в голове унялась, но грозила начаться в любую минуту. Девчонка лежала на ковре. Не думаю чтобы там было намного прохладнее. Олег сидел в углу на медвежьей шкуре, которую он приволок с четвертого этажа когда они ходили за водкой. Мы молчали – говорить было не о чем.

– Знаете, а я ему завидую. – сказала вдруг девчонка.

– Кольке-то? Только полный мудак станет высовывать рожу раньше времени.

– Нет, я про мужика с грам… гарм… гар-мош-кой. Я не могу больше. – она заплакала.

– Могу избавить. – сказал Олег.

– А может есть надежда? – спросила она.

Мы промолчали.

– Я боюсь ждать… – всхлипнула девушка, – Почему я всю жизнь… всю жизнь должна чего-то… чего-то ждать?