Помоги проекту - поделись книгой:
Нечто подобное предполагал мудрый Чарлз Дарвин: «Прежде чем отложился самый нижний кембрийский слой, прошли продолжительные периоды... вероятно, еще более продолжительные, чем весь промежуток времени между кембрийским веком и нашими днями, и... в продолжение этих огромных периодов мир изобиловал живыми существами».
Писалось это в то время, когда большинство исследователей вообще отрицало существование докембрийских форм жизни, а палеонтологи не могли обнаружить соответствующих ископаемых остатков. Причина этого теперь ясна: многоклеточные были бесскелетными, типа медуз и тому подобных форм, а одноклеточные — очень малы, трудно различимы.
Выходит, Дарвин высказал ошеломляюще верную гипотезу! Она лишь подтверждает истинность его общих представлений о биологической эволюции. Кстати, до венда не менее трех миллиардолетий существовали одноклеточные организмы.
Факт «неожиданного» появления множества скелетных форм в начале кембрия не противоречит дарвиновской теории. Да и понятие внезапности для столь удаленных от нас эпох весьма растяжимо: для них точность геохронологических измерений составляет миллионы лет. К тому же Дарвин предполагал относительно быстрое распространение в области жизни новых «прогрессивных» видов. Он опирался на закон ускоренного — в геометрической прогрессии — размножения организмов в благоприятной среде, выведенный Мальтусом по демографическим данным.
В случае с происхождением легких у наземных животных Дарвин действительно ошибся. Но это не более чем частность. (Хотя Гоулд утверждает, что Дарвин в своей, работе многократно ссылается на этот пример, мне удалось обнаружить только две ссылки, причем не имеющие принципиального характера.)
Впрочем, еще в начале XX века немецкий ученый Шпенгель приводил доказательства появления легких у костистых рыб из задней пары жаберных мешков, где задерживался заглатываемый воздух. Известный советский биолог-эволюционист И.И. Шмальгаузен доказывал, что предками амфибий могли быть кистеперые рыбы, имевшие легкие; однако у морских форм «они естественно (как и у других высших рыб) преобразовались в плавательный пузырь».
Что же остается от критики Гоулда в адрес Дарвина? Утверждение о «непрямолинейном» ходе эволюции, об отсутствии постоянного прогресса... Но разве Дарвин утверждал нечто другое?
Выживание наиболее приспособленных не предполагает обязательного усложнения. По Дарвину: «Оно ведет к усовершенствованию каждого существа в отношении к органическим и неорганическим условиям его жизни и, следовательно, в большинстве случаев (! — Р.Б.) и к тому, что можно считать восхождением на более высокую ступень организации. Тем не менее просто организованные низкие формы будут долго сохраняться, если только они хорошо приспособлены к их простым условиям».
Дарвин не отрицал регрессивных изменений. Например, у многих пассивных паразитов (прежде всего кишечных), обитающих в безопасной и обильной пищей среде, заметно деградируют органы движения, пищеварения и нервная система. А.Н. Северцов в 1925 году назвал такое явление морфофизиологическим регрессом.
Вот уж поистине возвышается дарвинизм, как могучая скала, о которую вдребезги разбиваются все волны критики!
Однако напомню, что все живое отличается изменчивостью и со временем развивается. Почему бы и для научных идей не повторить мысль Дарвина: «Просто организованные низкие формы будут долго сохраняться, если только они хорошо приспособлены к их простым жизненным условиям». Не потому ли устойчив и непоколебим дарвинизм, что он соответствовал социальной среде XIX—XX веков?
Характерные черты капитализма — жестокая конкуренция, яростная борьба за капиталы и власть. В такой среде теория Дарвина, упрощенная и превращенная в догму, воспринималась как научное оправдание устоев буржуазного общества. А противников этого строя устраивала идеология постоянных межгрупповых и межвидовых конфликтов. Она вроде бы подтверждала учение о непримиримой классовой борьбе и неизбежной победе «передового» класса.
Когда в 1922 году вышла в СССР антидарвинистская монография академика Л.С. Берга «Номогенез, или Эволюция на основе закономерностей», ее тотчас осудили как порочную, подрывающую основы материализма и марксизма.
Позже с критикой дарвинизма выступил профессор
А.А. Любищев. Но и ему пришлось немало претерпеть от находящихся при власти бдительных идеологов, убежденных в непорочности теории Дарвина (как мы уже говорили, сам он такого мнения не придерживался). Авторитет и широкая популярность его концепции объясняются, с одной стороны, простотой и доходчивостью, с другой — социальными условиями общественной среды, где она распространялась. Таковы общие причины создания научных мифологем.
...В первой главе мы упомянули работу советского палеонтолога Л.Ш. Давиташвили «Причины вымирания организмов». Он тщательно собрал и обобщил огромный материал, привел множество конкретных примеров. На многочисленных примерах он доказал, что физические и химические факторы «не приводят к полному истреблению популяций широко распространенного вида».
Ничего удивительного в этом нет. Надо слишком миниатюрной представлять себе Землю, чтобы предположить, будто от падения астероида или сильного потока лучей и частиц повсюду вдруг исчезнут определенные таксоны, тогда как другие сохранятся. При подобных ударах должны погибнуть самые редкие виды, имеющие ограниченный ареал распространения. Именно они наиболее уязвимы. Недаром такие виды теперь заносят в Красную книгу, особенно тщательно охраняют. Для их исчезновения достаточно небольших изменений среды, массового заболевания, вторжения в зону их существования хищников (включая браконьеров) и т.д.
По словам Давиташвили: «Дарвиновское понимание причин и закономерностей вымирания предполагает по-степённое сокращение ареала вида, приводящее в конечном счете к полному вымиранию данной формы». С этим трудно не согласиться. Вопрос лишь в том, каковы причины сокращения ареала и какие виды придут на смену или вытеснят вымирающих.
Сложней с другим его тезисом: «Дарвиновское учение, исходящее из принципа прогрессивного развития всего биоса, дает вполне удовлетворительное объяснение вымирания разных групп».
Если принять как догму, что природа по какой-то своей прихоти производит все более сложные органические формы, а естественный отбор помогает им вытеснять с арены жизни менее приспособленных, то высказанная мысль вполне логична. Однако эта догма слишком уязвима.
Взгляните на пруд или озеро, где уничтожены рыбы. Что там происходит? На смену им приходят примитивные формы, на поверхности образуется слой ряски.
Во всех экосистемах основа, несколько опорных и наиболее устойчивых ступеней экологической пирамиды представлены формами наиболее просто организованными. Они-то и преобладают. Лишь на верхней ее части находятся те, которых мы относим к «высшим», в частности, птицы или млекопитающие. Их количество в сотни, а то и тысячи раз меньше, чем представителей нижних слоев.
Кстати, вымирание динозавров, о котором мы уже говорили, произошло вовсе не потому, что их вытеснили более совершенные твари. Ни в море, ни на суше первые примитивные мелкие млекопитающие не могли составить конкуренцию динозаврам; в воде еще не водились дельфины и киты, в воздухе еще не было птичьих стай.
Полвека назад предполагали, что первые млекопитающие в отличие от динозавров были теплокровными, с постоянной температурой тела, и это определило их преимущество в то время, когда происходили временные резкие колебания климата. Однако нет никаких доказательств причин предполагаемой «лихорадки» погоды и климата в конце мелового периода. К тому же появились веские аргументы в пользу того, что некоторые представители динозавров были теплокровными.
Короче говоря, из всех гипотез и теорий крупного вымирания животных в конце мелового периода нет ни одной безупречно обоснованной. А наиболее перспективна, пожалуй, экологическая версия.
Стрела эволюции
На первый взгляд учение о жестоком естественном отборе верно отражает суровую действительность. Разве в природе и обществе не выживают наиболее приспособленные?
На это русский ученый и философ XIX века Н.Я. Данилевский, автор критического исследования «Дарвинизм», отвечал так: «Подбор — это печать бессмысленности и абсурда, запечатленная на челе мироздания... Никакая форма грубейшего материализма не спускалась до такого низменного миросозерцания». А по точному замечанию публициста Н.К. Михайловского: «Из того, что человек — животное, еще вовсе не следует, чтобы для него обязательно быть скотом».
Развивая идею русского биолога К.Ф. Кесслера, князь, анархист, философ, естествоиспытатель П.А. Кропоткин написал работу «Взаимная помощь как фактор эволюции». В ней доказывается то, что Данилевский высказал вскользь: «Борьба за существование не всеобща, а только частна, местна, временна». Советские ученые В.П. Эфроимсон и Б.Л. Астауров вернулись к идеям взаимопомощи, опираясь на данные генетики. Да и сам Дарвин подчеркивал неоднократно: «Я убежден, что естественный отбор был главным, но не исключительным средством, вызывавшим изменения».
Взаимопомощь — одно из таких средств. Иначе говоря, для высших животных способность к согласию, взаимной поддержке, сочувствию, взаимодействию является одним из качеств, помогающих в борьбе за существование.
И тут мы подходим к проблеме, которая с наибольшей отчетливостью показывает роковую слабость идеи естественного отбора и выживания наиболее приспособленных. Ее ясно сформулировал современник и земляк Дарвина Д. Пэдж. В своей книге «Философия геологии» (переведена на русский язык П.А. Кропоткиным) он утверждал: «Чего нельзя никак допустить, это то, чтобы естественный подбор, сам по себе, мог быть причиною прогрессивного развития органической жизни, совершающегося в определенном порядке».
Такую направленную эволюцию академик Л.С. Берг называл номогенезом. А полузабытый ныне ученый Д.А. Соболев писал в 1924 году: «Соединение в одно целое элементов, бывших первоначально разъединенными, установление все большей сложности организации, все более тесной связи между частями и все усиливающееся подчинение их задачам целого с утратой самостоятельности — весьма типичны для общего направления эволюции. Организмам присуща некая «целестремительность» — стремление к осуществлению заложенной в каждом из них цели».
Наиболее отчетливо проявился номогенез в процессе развития нервной системы. «Как только в качестве меры (или параметра) эволюционного феномена берется выработка нервной системы, — писал палеонтолог и философ Тейяр де Шарден, — не только множество родов и видов строится в ряд, но и вся сеть их мутовок, их пластов, их ветвей вздымается, как трепещущий букет. Распределение животных по степени развитости мозга не только в точности совпадает с контурами, установленными систематикой, но и придает древу жизни рельефность, физиономию, порыв. Такая непринужденная стройность, неизменно постоянная и выразительная, не может быть случайной».
Цефализация — развитие нервной системы, головного мозга — характерна для эволюции многих групп животных: рыб, головоногих моллюсков, рептилий, млекопитающих. Ярко и полно проявилась она в линии предков человека.
Дарвин понимал ограниченность своей теории: «Естественный отбор... не предполагает необходимо прогрессивного развития — он только подхватывает появляющиеся изменения, благоприятные для обладающего ими существа в сложных условиях его жизни». Он даже не отвергал гипотезу Ламарка о наследовании признаков, приобретаемых во взаимодействии со средой обитания.
В этом отношении дарвинисты высказывались более категорично. По утверждению генетика академика Н.П. Дубинина: «Только отбор, определяющий историческое развитие организмов, является творческим началом, создающим эволюцию».
Но мы уже говорили, что отбор (или наследование приобретенных признаков?) нередко вызывает деградацию организмов. Он способствует выживанию наиболее примитивных.
Чем проще организм, тем ему выгодней: он может существовать с наименьшими затратами энергии. Для инфузории нет необходимости в нервной системе: она и без того живет и размножается миллионы лет, практически не меняясь.
Из наиболее сложно организованных обладателей развитого головного мозга — гоминид — к нашим дням сохранился только один вид: Человек разумный. А он всего лишь за 30—40 тысячелетий своего обитания привел биосферу в такое состояние, что начались массовое вымирание видов, деградация ландшафтов и экосистем, ухудшение среды обитания. Его разум стал большой бедой для земной природы.
Загадка цефализации остается центральной проблемой эволюционной биологии. Гипотезы, претендующие на ее объяснение, не выглядят убедительными. Вот вывод, сделанный американскими специалистами по молекулярной генетике Г. Стентом и Р. Кэлиндаром: «Остается еще одно важнейшее биологическое явление, для которого пока что нельзя даже вообразить сколько-нибудь правдоподобных молекулярных механизмов, — это мозг. Фантастические свойства мозга по-прежнему представляют собой... безнадежно трудную проблему». Они не исключают того, что существуют биологические процессы, которые хотя и подчиняются законам физики, но никогда не будут объяснены.
Это мнение подтверждают подсчеты американских астрофизиков Ч. Викрамасингха и Ф. Хойла. По их данным, вероятность случайного синтеза молекулы ДНК, программирующей многие важные свойства организма, выражается чудовищной цифрой с тысячами нулей, значительно превышающей число атомов в видимой Вселенной.
Из этого Ч. Викрамасингх сделал вывод: «Скорее ураган, пронесшийся по кладбищу старых самолетов, соберет новенький суперлайнер из кусков лома, чем в результате случайных процессов возникнет из своих компонентов жизнь... Свои собственные философские представления я отдаю вечной и безграничной Вселенной, в которой каким-то естественным путем возник творец жизни — разум, значительно превосходящий наш».
Так научная проблема биологической эволюции через философское осмысление восходит к религиозному миросозерцанию. В этом нет ничего удивительного. Знаменитая теорема Гёделя доказывает неполноту любой замкнутой формальной системы (в частности, арифметики натуральных чисел, теории множеств и др.). Описать эту систему исчерпывающе невозможно на основе только ее самой. Вот и объяснение феноменов эволюции жизни, цефализации вряд ли удастся в рамках биологических наук или даже всего естествознания. Или в этом случае демонстрирует свою ограниченность сам научный метод? Или виной всему — глухие тупики, в которые упирается ныне научная мысль?
До сих пор остается немало загадок природы, ответы на которые открывают новые горизонты познания. Какая сила творит в мире невиданные прежде сущности, более сложно и тонко организованные, чем предшествующие? Как могут закрепляться в генетической памяти полезные изменения? И более конкретно: почему все-таки вымерли динозавры?
...Говорят, один глупец забросит в воду камень, сто мудрецов тот камень не отыщут. Не таковы ли вопросы, поставленные нами?
Но впору вспомнить совет Козьмы Пруткова: «Бросая в воду камешки, смотри на круги, ими образуемые, иначе такое бросание будет пустою забавою». Вот и наши камешки в научный водоем имеют целью вызвать круги, привлечь внимание читателя.
Мы сейчас не станем искать объяснения феномену усложнения организации, сотворения нервной системы и головного мозга. Это проблема сложная и до сих пор не решенная. Она связана с некоторыми общими вопросами развития сложных систем.
Первую попытку осмыслить так называемую прогрессивную эволюцию я предпринял 40 лет назад, работая над книгой «Время — Земля — мозг». Надеялся выяснить, способны ли естественные сложные системы (биологические, геологические) к саморазвитию. В частности, может ли возникнуть живой организм на мертвой, лишенной признаков жизни планете?
И пришел к выводу, что это невозможно.
Идея самозарождения и саморазвития живых организмов — старый научный миф. Он пользовался доверием и популярностью в Средние века, претерпел немало изменений, обрел научное обличье и сохранился до наших дней.
0 жизни бренной и вечной
Великие мыслители и поэты, проникаясь жизнью Вселенной и стремясь проникнуть сознанием в суть бытия, отождествляли себя с окружающим миром. Великолепно выразил это Николай Заболоцкий:
Однако современная наука доказывает нечто прямо противоположное: было некогда небытие; где-то в пределах 15—20 миллиардолетий произошел вселенский взрыв и из «первоточки» стали развертываться пространство и время, наполняясь материей. Такой мир продолжает якобы расширяться в неведомые пределы, а где-то, как-то на осколках этой катастрофы, на мертвых космических телах случайно зарождается и теплится жизнь.
Так ли это?
Позвольте усомниться.
Слои осадочных пород, покрывающие значительные части континентов, называют каменной летописью Земли. Постигнув азбуку этой нерукотворной летописи, поколения геологов постепенно расшифровывают отдельные фрагменты сообщений из далекого прошлого, запечатленные на ее слоях-страницах.
А с чего началась геолетопись? Было ли у нее начало? Или это невозможно узнать? А может быть, все начиналось с пустых страниц, на которых сами собой стали проявляться какие-то поначалу неопределенные знаки — следы «преджизни»? Затем они сами собой обретали четкие формы, соединялись в закономерные сочетания, складывались в «геологи», а там и «геослова» или даже повествования о той былой жизни...
Образ каменной летописи — не просто художественный вымысел, а серьезная научная идея. Основоположник современной геологии английский естествоиспытатель Чарлз Лайель развернул этот образ в подробное описание комплексов осадочных пород. Немногие натуралисты полагали, что «текст» геолетописи возник случайно. По мнению Дарвина, живые организмы могли появиться благодаря счастливому стечению обстоятельств в каком-то маленьком прогретом солнцем пруду.
Однако есть одно эмпирическое обобщение, высказанное еще в древности. Оно не опровергнуто до сего времени: живое возникает только от живого (В.И. Вернадский называл это принципом Реди, по имени итальянского натуралиста XVII века). Иначе говоря — жизнедеятельность порождает живые существа.
«Признавая биогенез, согласно научному наблюдению, за единственную форму зарождения живого, неизбежно приходится допустить, что начала жизни в том космосе, который мы наблюдаем, не было, поскольку не было начала этого космоса. Жизнь вечна постольку, поскольку вечен космос, и передавалась всегда биогенезом. То, что верно для десятков и сотен миллионов лет, протекших от архейской эры и до наших дней, верно и для всего бесчисленного хода времени космических периодов истории Земли. Верно и для всей Вселенной». Так писал создатель учения о биосфере Вернадский.
Было это сказано давно. С той поры были обнаружены и исследованы древнейшие (из выходящих на поверхность) горные породы; несмотря на огромные усилия и лабораторные ухищрения, так и не удалось создать живые организмы техногенным путем, искусственно. Хотя по-прежнему остаются популярными в научном сообществе мифические представления о самозарождении жизни.
Такие идеи можно отнести в разряд научных мифов, потому что они основаны на ничтожном количестве фактов, противоречат пока еще не опровергнутому принципу Реди, предполагают слишком примитивную модель «взрыворождения» для мироздания и базируются на сомнительной гипотезе о способности мертвой материи самопроизвольно порождать жизнь и разум.
«С этой точки зрения, — продолжим мысль словами Вернадского, — столь же далеким от научных исканий будет являться вопрос о начале жизни, как вопрос о начале материи, теплоты, электричества, магнетизма, движения. В этой плоскости вопрос может быть поставлен в философии, и так он ставится, но он не может являться объектом научного искания. В науке вопрос о начале жизни должен ставиться в конкретной обстановке независимо от того, имела ли жизнь вообще когда-нибудь начало. Также изучали мы в науке вопросы движения или материи или энергии, не касаясь вопроса об их вечном или временном существовании во Вселенной. Лишь в научных космогониях — философских обобщениях — мы подходим к испытанию этих вечных загадок».
Наиболее популярная ныне «взрывная космогония» не дает никакого ответа на вопрос о первоначальном зарождении и развитии жизни. Астрофизики находятся в плену собственных формальных моделей. Вряд ли разумно считать эти теории абсолютными истинами или даже эмпирическими обобщениями ранга принципа Реди. Все это — лишь попытки объяснения строения мироздания в меру развития научных приборов и умственных способностей ученых.
С полным основанием можно повторить вслед за Вернадским: «Никакого зарождения живого из мертвой материи не происходило не только в течение современной эпохи, но и на протяжении всей геологической истории Земли». Как говаривал другой мыслитель Джеймс Геттон: «В экономике мира я не могу найти никаких следов начала, никаких указаний на конец».
Никто, конечно, не запретит нынешним ученым воображать, что они уже постигли тайну начала мироздания. На то и миф, чтобы воспринимать его без особых размышлений и сомнений.
Пожалуй, подобные недоразумения возникают из-за установки, которая внедряется в сознание человека еще в детстве. В учебниках для начальной школы упорно повторяется принцип разделения природы на живую и мертвую. К живой относят разнообразные организмы животных и растений, а к мертвой — все остальное: реки, моря, горы, воздух, облака, Солнце...
Такие представления о мире и жизни укоренились в обществе на уровне коллективного подсознания. Ученые стараются не задумываться о логических выводах из данного мировоззрения. А они весьма серьезны и трагичны, утверждают бессмысленность бытия.
Предположим, в природе абсолютно преобладает мертвая материя, не имеющая никакой разумной основы, иначе говоря, не обладающая свойствами жизни и разума. Тогда ничтожное человеческое существование, резко ограниченное в пространстве и времени, не имеет ровно никакого смысла. Тогда мы — не более чем игрушка слепой природы, да и все живые организмы — проявления бессмысленной игры случайностей.
Конечно, такой вариант не исключен. Но если разум — ничтожнейшая случайность во Вселенной, то теряют смысл рассуждения о ней.
Религиозная мысль отвечает на этот вопрос просто: есть всемогущий и всеведущий Творец. Но как совместить недоказуемое утверждение (согласимся, что не в силах ограниченного ума человеческого постичь бытие Бога) с правилами и принципами науки?
Напрасно некоторые современные ученые, плохо знакомые с теологией, и теологи, имеющие поверхностные представления о науке, утверждают полную совместимость этих двух форм (методов, способов) познания. Они не находятся в непримиримых противоречиях между собой, но и несовместимы. Пребывают преимущественно в разных плоскостях: к науке относится то, что можно убедительно на фактах доказать (или опровергнуть), а к религии то, во что хочется или приходится верить, полагаясь на авторитеты и традиции.
Вопрос о мертвой и живой материи более относится к философии и религии, а не к науке. Но следует помнить: нет ни одного факта, доказывающего, будто живое может возникать из мертвого.
Живое — от живого. Пока это остается непоколебимым принципом. Он утверждает геологическую и космическую вечность жизни (добавлю — и разума).
Однако не станем прибегать к универсальному объяснению теизма — ссылкой на Бога, тогда как атеизм предполагает способность мертвой материи к саморазвитию. Ни то, ни другое нельзя доказать или опровергнуть на фактах. Значит, эти принципы — вне метода науки.
На доводы о вечности жизни можно возразить: современные науки о Земле указывают приблизительную дату зарождения биосферы и земной коры — 4,5 миллиардолетия. Более того, примерно такая цифра предполагается для Луны. Возраст Солнца, по некоторым подсчетам, вдвое больше, а Вселенной — втрое. И это не домыслы, а расчеты на основе анализа образцов горных пород, изучения солнечного спектра, наблюдений за отдаленнейшими звездными объектами.
Действительно, подобные выводы верны, если исходить из гипотезы вечно мертвой Вселенной. Для живых, постоянно обновляющихся космических или земных организмов ситуация другая.
Давайте попробуем определить возраст человека по возрасту слагающих его клеток. Что получится? Серия разнообразных цифр. Отбросив минимальные показатели как заведомо ложные, мы все равно ошибемся тем больше, чем старше исследуемый человек. Потому что в живом организме все клетки обновляются постоянно. Человек значительно старше слагающих его клеток.
То же относится и к возрасту древнейших пород. Он определяется самым последним циклом, когда порода сформировалась. До этого вещество, слагающее земную кору, могло много раз проходить такого рода циклы плавления и затвердевания. Полученный возраст (4,5 миллиардолетия) показывает дату завершения последнего глобального цикла в жизни земной коры и лунной поверхности. Возраст небесных тел может быть в десятки или сотни раз больше. «Максимальных геохронометров» наука пока еще не знает, имея только «минимальные».
То же относится и к звездам, если они постоянно обновляются, к галактикам и ко всей Вселенной. Постоянное обновление, сложные превращения энергии и информации, круговороты веществ — творческая эволюция (сопряженная с рутинной деградацией) — вот характерные особенности жизни. А разум включает в себя систему памяти, распознавания образов, способность оперировать информацией. Проблему жизни и разума в природе надо осмысливать с этих позиций.
Так почему же миллиарды лет шла прогрессивная эволюция биоса, белковых организмов? Не вдаваясь в детали, вывод в самом общем виде: потому что они — порождение живого глобального организма биосферы. Так живое творит жизнь.
Область жизни нашей планеты — часть Солнечной системы, а она входит в Галактику... Так мы приходим к мысли, высказанной философом Платоном два с половиной тысячелетия назад. Она еще раньше вошла в некоторые религиозные системы, например, индуистские.
В 1915 году молодой поэт Александр Чижевский выразил ее так:
Мы дети Космоса, и наш родимый дом Так спаян общностью и неразрывно прочен,
Что чувствуем себя мы слитые в одном,
Что в каждой точке мир — весь мир сосредоточен... И жизнь — повсюду жизнь в материи самой.
Есть возможность от философии, религии, поэзии перейти к научному обоснованию идеи о вечности жизни. Но для этого недостаточно ограничиваться биологией. Организм биосферы — часть Земли, и чтобы понять его жизнь, необходимо углубиться в проблемы геологии, не говоря уже о том, что придется поразмыслить и о происхождении Вселенной.
Пока ограничимся тем, что примем данную идею как гипотезу. Если не признать ее в принципе, то вряд ли можно обосновать усложнение организации биосферы и рожденных в ней биологических форм.
Направление определяет Солнце
Мы состоим из земного праха и воды, пронизанных лучистой энергией Солнца. Благодаря ей в нас движутся миллиарды упорядоченных вихрей атомов (выражение Кювье), определяющих физическую и умственную деятельность.
Как могла сформироваться столь сложная и гармоничная организация? И почему непременно предполагать преобладание в окружающем мире хаоса? В обличье физического понятия он определился сравнительно поздно. Хаос ученым приходится создавать искусственно.
А может быть, хаос присутствует преимущественно в головах теоретиков? Они невольно распространяют на природу свой личный опыт перехода из хаотичного восприятия окружающего мира в младенчестве к предельно упорядоченному, до стадии совершенства и кризиса, — в зрелые годы. Некоторые ученые предполагают, что в истории человечества в интеллектуальной области происходил долгий и мучительный переход от хаоса к порядку. Но и это — глубокое заблуждение.
Со времен неолита у многих племен хаос отождествлялся с дремучей дикой природой и с ее стихийными силами, а порядок — с окультуренными землями, поселением. Это объяснялось их отчуждением от охоты и слабым знанием природных процессов.
На микроуровне нередко, хотя и далеко не всегда, проявляется хаос. Не менее характерны и жестко упорядоченные кристаллические структуры. Казалось бы, газовая оболочка Земли должна в наивысшей степени проявлять хаотичность. Однако и здесь воздушные массы образуют потоки и вихри, имеющие свои закономерности. Иначе были бы невозможны прогнозы погоды. Атмосфера стратифицирована, облака располагаются ярусами (что издревле наводило на мысль о существовании нескольких небесных сфер).
Представления о господстве в мире неупорядоченности, стихийной неустойчивости вызывают обоснованные сомнения. Оно отражает субъективные взгляды мыслителей. Их мировоззрение основано на господствующих научных идеях, личном социальном опыте и воздействии техносферы, которой чужда гармония и красота природы, ее органическая свобода.
Нет веских оснований полагать, что, скажем, миллиард лет назад на Земле господствовал хаос. Тогда еще не существовали позвоночные животные. Ну и что? Организованность биосферы, ее «физиология», обмен веществ в системе взаимодействующих геосфер, активность микробов и первых многоклеточных были, в общем, такими же, как сотню тысячелетий назад.
Поделиться книгой: