Талибан. Ислам, нефть и новая Большая игра в Центральной Азии.

Моей матери, она научила меня видеть то, что я видел.

Надеюсь, я оказался хорошим учеником.

И моей Анджелес.

Предисловие и благодарности

Эта книга писалась 21 год — все то время, пока я писал об Афганистане как журналист. Война в Афганистане заняла значительную часть моей жизни, хотя как пакистанскому журналисту мне хватало работы и дома, а потом я писал о Средней Азии и о распаде Советского Союза.

Почему Афганистан? Всякий, кто знаком с афганцем или хоть раз побывал в Афганистане в военное или в мирное время, поймет меня, если я назову эту страну и ее народ одними из самых удивительных в мире. Афганцы оказались жертвой одной из самых больших трагедий нашего времени — самой долгой гражданской войны, принесшей им неисчислимые бедствия.

Их история и характер сотканы из противоречий. Храбрые, прекрасные, достойные, великодушные, гостеприимные, грациозные, красивые мужчины и женщины Афганистана могут быть также и бесчестными, алчными и кровожадными.

На протяжении веков попытки понять Афганистан и его народ уже стали высоким искусством и тонкой политической игрой в руках персов, монголов, англичан, Советов, а в последнее время — пакистанцев. Но никто из чужестранцев не может претендовать на то, что когда-либо покорил их и расположил к себе. Только афганцы смогли в этом столетии защитить себя от двух империй — Британской и Советского Союза. Но за 21 год войны они заплатили неимоверную цену — более 1,5 миллионов убитых и полное разрушение страны.

Что касается меня, то в моих афганских приключениях мне часто сопутствовала удача. Много раз я оказывался в нужном месте в нужное время. Я видел, как танки прокладывали себе путь во дворец президента Мохаммада Дауда в 1978 года во время переворота, положившего начало распаду Афганистана. Через год я пил чай на кандагарском базаре, когда туда въехали первые советские танки. Когда я писал о войне Советского Союза против моджахедов, моя семья уговаривала меня написать книгу, как многие журналисты тогда делали. Но я не стал этого делать. У меня было слишком много чего сказать, и я не знал, с чего начать.

Я твердо намеревался написать книгу после нескольких месяцев, проведенных в Женеве на изматывающих переговорах при посредничестве ООН, которые закончились подписанием Женевских соглашений и выводом: советских войск из Афганистана. Мне повезло, будучи среди 200 других журналистов, оказаться свидетелем внутренней борьбы между дипломатами из ООН, США, Советского Союза, Пакистана, Ирана и Афганистана. Но эта книга так и не была написана: афганцы, моя первая любовь, немедленно после Женевы начали кровавую, бессмысленную гражданскую войну, которая длится и поныне.

Вместо этого я направился в Среднюю Азию, чтобы увидеть предков афганцев и стать свидетелем распада Советского Союза, который был описан мною в книге с точки зрения новых независимых государств. Но Афганистан снова тянул меня к себе.

Мне стоило бы написать еще одну книгу в 1992 году, когда я провел месяц под пулями в Кабуле, наблюдая падение режима Наджибуллы и захват города моджахедами. Но затем афганская эпопея привела меня в Москву, Вашингтон, Рим, Джидду, Париж, Лондон, Ашхабад, Ташкент и Душанбе. В конце концов уникальность Талибана и отсутствие литературы о его молниеносном взлете побудили меня написать книгу о нем как продолжение последних 21 года афганской истории и истории моей жизни.

Долгие годы я был единственным пакистанским журналистом, серьезно занятым Афганистаном, хотя война шла совсем рядом и именно Афганистан придавал смысл пакистанской внешней политике и позволял режиму генерала Зия-уль-Хака удерживать власть. Еще в 1982 году я был уверен, что афганская политика Исламабада будет иметь критическое значение для национальной безопасности Пакистана, его внутрепней политики и создаст угрозу исламского фундаментализма внутри страны. Сегодня, кода Пакистан стоит на краю политической, экономической и социальной пропасти, а культура наркотиков, оружия, коррупции и насилия разъедает страну, происходящее в Афганистане приобретает еще большее значение для Пакистана.

Пакистанские политические деятели не всегда были согласны с тем, что я пишу. А быть несогласным с Зия-уль-Хаком не так-то просто. В 1985 году меня несколько часов допрашивали в разведке и запретили писать в течение шести месяцев из-за высказанной мною критики. Я продолжал писать под псевдонимами. За мной следили, мои телефоны прослушивались.

Афганистан, как и сами афганцы, это страна противоречий, и это не может не сказаться на жизни репортера. Гольбуддин Хекматьяр, экстремистский лидер моджахедов, приговорил меня к смерти за симпатии к коммунистам — вместе с Джорджем Эрни из ВВС — и целый год печатал мое имя в своей партийной газете как преступника, находящегося в розыске. Позднее в Кабуле толпа чуть не растерзала меня, когда я оказался на месте взрыва ракеты, выпущенной Хекматьяром и убившей двух малышей в Микройане[1]. Афганцы думали, что я агент Хекматьяра, посланный посмотреть на результат обстрела.

В 1981 году, когда Наджибулла был главой знаменитого ХАДа, коммунистической секретной службы, созданной по образу и подобию КГБ, он лично допрашивал меня после того, как я был арестован за чтение запрещенного журнала Time на Кабульском почтамте. Став президентом, он дал мне несколько интервью. Он думал, что я могу быть посредником между ним и премьер-министром Беназир Бхутто. Я сказал ему, что она не станет меня слушать. Так оно и произошло.

Много раз я попадал в перестрелки — между афганскими коммунистическими войсками и моджахедами, между разными группами моджахедов, между танками Талибана и Ахмад Шаха Масуда. Я никогда не был воякой и почти всегда старался спрятаться.

Мой интерес к Афганистану не мог быть удовлетворен без помощи многих людей, и прежде всего афганцев. Я приношу благодарность муллам Талибана, полевым командирам, воевавшим против Талибана, военачальникам, простым солдатам, таксистам, интеллектуалам, социальным работникам и крестьянам — их слишком много, чтобы назвать их поименно, да это и небезопасно для них.

Я получил большую помощь от пакистанских министров, дипломатов, генералов, чиновников и офицеров разведки, которые либо хотели использовать меня, либо искрение сочувствовали моим взглядам. Многие из них стали моими друзьями.

Многие годы учреждения ООН и неправительственные благотворительные организации давали мне приют в моих странствиях по Афганистану и снабжали меня идеями, информацией и поддержкой. Я очень благодарен руководителям Управления ООН по координации гуманитарной помощи Афганистану: Мартину Барберу, Альфредо Витски-Честари, Эрику де Мулу и Бриджитте Нойбахер, которая занимается Афганистаном почти столько же, сколько и я. Я признателен сотрудникам Управления Верховного Комиссара ООН по делам беженцев: Роберту ван Леувену, Шамсусу Бари, Шри Виджаратне, Жаку Мюше, Руперту Колвилу и Монике Малха. Неутомимый Адан Адар из Мировой продовольственной программы понимал Талибан лучше, чем любой другой сотрудник ООН.

Я должен поблагодарить сотрудников Специальной Миссии ООН в Афганистане: Фрэнсиса Окело, Джеймса Нгоби, Хироси Такахаси, Арнольда Шиффердекера и Эндрю Тезориере, а также Бекона Севана и Эндрю Гилмора из Нью-Йорка; Томаса Гартнера и Оливера Дурра из Международного Комитета Красного Креста, Фредерика Руссо и Мари-Пьер Кале из АКТЕД, Эндрю Уайлдера и Софи Элейссен из Фонда спасения детей. Эта книга не могла появиться на свет без дружеской поддержки Лахдара Брахими, специального представителя Генерального секретаря ООН по Афганистану.

В течение 16 лет я писал об Афганистане для Far Eastern Economic Review, и я бесконечно признателен его редакторам, в особенности Найану Чанде, за то, что мне предоставляли место в журнале, оплачивали командировочные расходы и поддерживали интерес к незнаменитой войне на задворках Азии. Бывший редактор международного отдела В. Г. Кулкарни пошел на огромный риск, убедив начальство поставить мой рассказ о войне из-за нефте — и газопровода Средняя Азия-Афганистан на первую полосу. Оттуда и пошло знаменитое выражение «новая Большая Игра». Его преемники Эндрю Уоллер и Эндрю Шерри продолжили эту традицию.

Я благодарен редакторам международного отдела Daily Telegraph Найджелу Уэйду, Патрику Бишопу и Стефану Робинсону за то, что они не совсем забыли про Афганистан. А также моим коллегам-журналистам ВВС World Service, Radio France International и Radio Australia за возможность высказать мою точку зрения по радио.

В Пакистане редактор газеты Nation Ариф Низами всегда защищал меня, когда я исписывал горы бумаги на афганскую тему. Он всегда давал мне место на первой полосе и принимал удар на себя, когда звонили вечно недовольные люди из правительства. Шерри Рахман, бывшая редактор Herald, охотно позволяла мне заполнять журнал моими фотографиями и статьями.

Этот труд не был бы закончен без колоссальной дружеской поддержки и веб-сайта Барнетта Рубина, чьи познания об Афганистане превосходят познания любого другого известного мне человека. Я сердечно признателен сообществу афганистов — ученых, журналистов, защитников прав человека, которые, как и я, не могут оставить эту тему и у кого я столь многому научился. Среди них Оливье Руа, Нанси Хач Дюпре, Ашраф Гани, Уильям Мэйли, Андерс Фанге, Чита Маас, Икбал Ахмад, Пэтти Гроссман, Аббас Фаиз, Стив Левин, Тони Дэвис, Эдвард Жираде, Садао Сакаи, Тим МакГирк, Боб Никлсберг, Малия Лоди, Рахимулла Юсуфзай, Лесли Кокберн, Франсуа Шипо, Дженнифер Гриффин и Гретхен Питерс.

Я искренне признателен Кати Ганнон, начальнику бюро Associated Press в Исламабаде и Кабуле, которая заслуживает нескольких Пулитцеровских премий за свою многолетнюю превосходную работу, не говоря уж о ее щедрости и скромности. Приношу благодарность начальникам бюро Reuters в Исламабаде Джейн Макартни, Алистеру Лайону и Энди Хиллу. Я благодарен Саре Хант Кук, моему редактору из I.B.Tauris, которая верила в этот проект с самого начала и терпеливо относилась к моим отклонениям от графика.

Эта книга не была бы написана без терпения, любви и понимания моей жены, Анджелес, и моих детей, которые мирились с моими долгими отлучками и долгое время разделяли мои чувства к Афганистану.

Ахмед Рашид. Лахор

Новое предисловие

(после нападения террористов 11 сентября 2001 года)

Начиная с 1989 года США и Запад не обращали внимания на идущую в Афганистане гражданскую войну. 11 сентября 2001 года мир изменился навсегда. В этот день Афганистан напомнил миру о себе самым жестоким и трагическим образом. Девятнадцать самоубийц угнали четыре самолета и затем протаранили ими башни-близнецы Всемирного Торгового центра в Нью-Йорке и Пентагон в Вашингтоне. Эти люди входили в организацию Аль-Каида, которую возглавлял Усама бин Ладен. Она базировалась в Афганистане, где хозяйничал Талибан. Террористы целились в самое сердце «мира после холодной войны», в нервный центр глобализации и попыток сделать мир якобы лучше и безопаснее.

Через несколько часов после нападения президент Джордж В. Буш объявил, что Америка находится в состоянии войны с международными террористами. «Те, кто начал войну с Соединенными Штатами, сами избрали свою гибель», — сказал он 15 сентября, объявив по всей стране чрезвычайное положение. Он предупредил, что ответ США будет войной «без фронта и тыла» и что война «скоро не кончится». Он обещал создать международный альянс при помощи НАТО и других союзников и покарать Аль-Каиду и Талибан.

Это обещание принесло плоды. Через месяц после сентябрьских атак США с помощью некоторых союзников (в основном, Великобритании) начали бомбить Афганистан. Северный Альянс, состоящий из таджиков, узбеков и хазарейцев, взял Мазари-Шариф, затем Герат и, наконец, Кабул. Сопротивление талибов было подавлено американским господством в воздухе и прямой американской помощью Северному Альянсу. Более прагматичные пуштунские полевые командиры, служившие Талибану, теперь, по доброй традиции, перешли к новым господам. Даже падение твердыни талибов — Кандагара — оказалось обделено событиями, за исключением захватывающего бегства лидера Талибана Муллы Омара на мотоцикле.

А что же Аль-Каида и Усама бин Ладен? Несмотря на интенсивные бомбардировки восточного Афганистана, никаких признаков бин Ладена так и не нашли. Ходили слухи, что он погиб или бежал в Пакистан, в Кашмир и даже в Ирак. Большая часть уцелевших бойцов Аль-Каиды была захвачена в плен и, после отчаянного, но безнадежного восстания в тюрьме Мазари-Шарифа, несколько десятков их было переброшено в Гуантанамо, американскую военную базу на Кубе, а остальные находятся в заключении в Афганистане. На политическом фронте спешно собранная конференция представителей различных афганских фракций 27 ноября в Бонне избрала Хамида Карзая главой временного правительства до созыва Лойя Джирги — собрания старейшин племен под опекой бывшего короля Захер Шаха. Карзай пользовался большим успехом у западных политиков, его визит в Вашингтон и встреча с президентом Бушем должны были знаменовать окончательную победу над Талибаном. Но власть Карзая над его собственной страной признавалась не слишком широко, а соперничество племен и полевых командиров грозило нарушить хрупкое равновесие. И в подтверждение того, насколько неустойчив мир, остатки непримиримых талибов и бойцов Аль-Каиды в начале марта 2002 года возобновили сопротивление в районе Гардеза, и снова американские самолеты сбрасывали на них свои жуткие вакуумные бомбы, убивая сотни талибов и их союзников, засевших в горных пещерах.

Какое бы будущее ни ожидало Афганистан, нельзя не признать огромного значения событий 11 сентября, приведших к падению Талибана. Пилоты-самоубийцы, получившие летные навыки в США и Германии, происходят из нового поколения боевиков-исламистов. Они образованны, принадлежат к среднему классу, у них есть работа, семья, любимые женщины. Но они исполнены гневом и ненавистью, они терпеливо копили его несколько лет, думая лишь о том, как бы им убить 4000 человек, многие из которых были верующими американскими мусульманами. Понять эту ненависть, понять ту организацию, которая их воспитала и вдохновила, — одна из задач этой книги.

Понятно, что Аль-Каида не могла спланировать и организовать этот акт, если бы не располагала надежным убежищем, в котором имелось все: возможность учиться, деньги, связи и духовная поддержка. За то время, пока США и Великобритания не обращали на него внимания, Талибан превратил Афганистан в прибежище для экстремистских групп из более чем двух десятков стран. Аль-Каида, имевшая в Афганистане от двух с половиной до трех тысяч штыков, набранных в тринадцати странах, и располагавшая сетью в тридцати четырех странах, — это всего лишь верхушка очень большого айсберга. Талибан давал приют и другим исламским группам — из России, Пакистана, Китая, Бирмы, Ирана, Средней Азии и нескольких стран Дальнего Востока. Все они воевали на стороне талибов и потихоньку осуществляли собственные политические планы у себя дома. Афганистан стал ядром всемирной террористической сети, хотя в этом и нет вины его нищего народа, страдавшего от засухи, голода, гражданской войны и лишений, вызванных войной между Талибаном и его противниками из Северного Альянса.

Предвестником акта 11 сентября было убийство лидера Северного Альянса Ахмад Шаха Масуда, наиболее вероятного вождя оппозиции. Два марокканца с бельгийскими паспортами, проделавшие путь из Брюсселя в Кабул через Лондон и Исламабад, выдавали себя за журналистов. Бомбу они спрятали в видеокамере. Едва приступив к интервью с Масудом, они взорвали и Масуда, и себя. Раненный осколками в голову и в туловище, Масуд прожил всего несколько часов. Почти нет сомнения, что этот теракт был организован Аль-Каидой для того, чтобы укрепить свои тесные связи с руководством Талибана и лишить Северный Альянс его самого одаренного лидера. И в то же самое время Аль-Каида готовила намного более крупный теракт, который наверняка навлечет американское возмездие на Афганистан. Бин Ладен и лидер Талибана Мулла Мохаммад Омар, казалось, были уверены в том, что они поступят с американскими силами вторжения так же, как моджахеды поступили с Советской Армией.

Гнев талибов против Запада усилился в начале года[2]. 19 января Совет Безопасности ООН принял резолюцию № 1333, которая накладывала санкции на Талибан. Санкции означали полный запрет на поставку оружия, конфискацию активов Талибана за пределами Афганистана, запрет на поездки членов Талибана за границу и прекращение международных рейсов авиакомпании Ariana. Совет Безопасности объявил контролируемый талибами Афганистан центром мирового терроризма и потребовал выдачи бин Ладена. Талибы с гневом отвергли это и заявили, что никогда не выдадут его. Талибы были еще более рассержены тем, что поставки оружия их противникам не попали под запрет, и Северный Альянс продолжал получать военную помощь из России, Ирана, Индии и республик Средней Азии.

Пакистан, главный поставщик оружия и топлива Талибану, оказался в затруднении, но обещал выполнять решение о санкциях. Однако ежегодный доклад госдепартамента США о глобальном терроризме, вышедший 30 апреля, гласил, что Пакистан продолжает предоставлять талибам «топливо, деньги, техническую поддержку и военных советников». В то же время неправительственная организация Human Rights Watch опубликовала разоблачительный отчет, где говорилось, что Пакистан нарушает режим санкций и по-прежнему снабжает Талибан военным имуществом и живой силой. По мере того, как подозрения в отношении Пакистана росли, Совет Безопасности ООН принимает 31 июля резолюцию № 1363. В соответствии с ней на границах с Афганистаном должны быть размещены наблюдатели для контроля за соблюдением эмбарго. Талибы и поддерживающие их пакистанские исламские партии заявили в ответ, что будут убивать всех наблюдателей ООН, если они появятся на границе.

На протяжении первых девяти месяцев 2001 года было много признаков надвигающегося теракта. 5 февраля в Нью-Йорке начался суд над четырьмя арабами — сообщниками бин Ладена. Они обвинялись во взрыве двух американских посольств в Африке в 1998 году. 29 мая все четверо были признаны виновными по 302 эпизодам обвинения и приговорены к длительным тюремным срокам за терроризм. В апреле алжирец Ахмад Рессам был осужден за перевозку взрывчатки из Канады: в США. С помощью этой взрывчатки он собирался в 2000 году взорвать аэропорт в Лос-Анджелесе. С января по август в Италии, Германии, Испании и Великобритании было арестовано двадцать алжирцев, которые якобы планировали совершить ряд терактов в Европе. Они были тесно связаны с бин Ладеном и прошли подготовку в Афганистане. 23 июня американские ВМФ в Аравийском море были приведены в состояние самой высокой боевой готовности из-за угрозы теракта. В нескольких странах Африки и Персидского залива были закрыты американские посольства. Вашингтон предупредил Талибан, что тот будет нести ответственность за любое нападение, совершенное бин Ладеном.

В результате санкций ООН режим талибов оказался в международной изоляции. Но талибы перешли в наступление, думая бросить вызов давлению со стороны Запада. Начавшаяся год назад засуха продолжалась, гражданская война и коллапс сельского хозяйства усугубляли гуманитарную катастрофу, число беженцев возросло еще на миллион человек. Тяжелые бои продолжались в Хазараджате, населенном шиитами-хазарейцами, к которым талибы-сунниты относились с отвращением. 8 января талибы вновь овладели Чагчараном. Позднее защитники прав человека установили, что талибы убили 210 мирных жителей в городе и окрестностях. Северный Альянс вновь захватил город Бамиан 13 февраля, но талибы быстро отбили его.

26 февраля Мулла Омар, желая наказать хазарейцев и принудить их к покорности, приказал своим войскам разрушить две гигантские статуи Будды, более 1800 лет возвышавшиеся над долиной Бамиана. Пока талибы собирали танки и динамит, это решение вызвало широкий международный протест. Многие страны, в частности Япония, Шри-Ланка и Египет, направили делегации к талибам с просьбой остановить уничтожение статуй. Во многих столицах мира прошли демонстрации буддистов, афганцев и любителей искусства, но Талибан не снизошел, и 10 марта статуи были разрушены огнем танковых орудий и взрывами. Талибы уничтожили также около 40 статуй из Кабульского музея и массивную древнюю статую лежащего Будды в Газни. Талибан обвинил весь мир в том, что их режим находится в изоляции и голодающий народ значит меньше, чем эти статуи, хотя самих талибов участь народа заботила меньше всего.

Разрушение Будд пробудило некоторые страны от летаргии и показало им опасность, которую представляет режим талибов. Лидер Северного Альянса Ахмад Шах Масуд впервые посетил Европу в апреле. Он выступил с речью в Европейском парламенте в Страсбурге, был принят в штаб-квартире Европейского Сообщества в Брюсселе и французским министром иностранных дел в Париже. Позиции Северного Альянса укрепились после возвращения в страну генерала Рашида Дустома, который с помощью Турции создал базу на севере Афганистана и попытался объединить вокруг себя всех узбеков, воюющих против талибов, и Исмаил Хана, бывшего правителя западного Афганистана, создавшего при поддержке Ирана очаг сопротивления в провинции Гор. Северному Альянсу удалось открыть два новых фронта и рассредоточить силы талибов во время летней кампании.

Глава Кабульской Шуры, или правительства, и заместитель главы движения, мулла Мохаммад Раббани, умер от рака в госпитале в Карачи 16 апреля. Раббани считался умеренным и был сторонником диалога с Масудом. Его смерть знаменовала собой отказ умеренного крыла Талибана от сопротивления «твердолобым», которые были полны решимости противостоять Западу и создать наиболее чистое исламское государство в мире.

Твердость талибов привела и к усилению противостояния с ООН и другими гуманитарными организациями, а также к принятию законов, грубо нарушающих права человека и оттолкнувших от движения многих афганцев. 19 мая талибы закрыли итальянский госпиталь в Кабуле и вынудили европейских врачей бежать, так как их обвинили в сожительстве с афганскими женщинами. Через два дня Талибан отказался делать детям прививки от полиомиелита в рамках кампании, организуемой ООН. 22 мая Талибан объявил, что все индусы в стране обязаны носить желтые нашивки на одежде, чтобы их всегда можно было опознать. Это вызвало осуждение во всем мире, и через несколько недель Талибан отступил, ограничившись тем, что индусы обязаны носить удостоверения личности. В Афганистане до сих пор остается приблизительно 1700 индусов и сикхов. 31 мая Талибан запретил всем иностранкам — сотрудникам благотворительных организаций — водить машины.

Наиболее серьезный конфликт Талибана с благотворителями произошел после того, как Мировой продовольственной программе ООН было запрещено проводить опрос получателей дешевого хлеба в принадлежащих МПП кабульских булочных. После нескольких месяцев безуспешных переговоров МПП пригрозила закрыть 157 булочных в Кабуле 15 июня. Талибан попросил о помощи несколько арабских и мусульманских благотворительных организаций, но помощь оказалась незначительной. 15 июня МПП все-таки закрыла свои булочные, вынудив Талибан два дня спустя пойти на компромисс. 13 июля Талибан запретил пользование Интернетом. Через неделю Талибан запретил ввоз в страну тридцати наименований товаров, в том числе игр, кассет с записью музыки и губной помады. 5 августа конфликт с благотворительными организациями обострился: Талибан арестовал восьмерых иностранцев и шестнадцать афганцев, принадлежащих к организации Shelter Now International, обвинив их в распространении христианства, — а за это полагалась смертная казнь. Суд над восемью иностранцами, четверо из которых были немцами, начался в кабульском Верховном Суде 4 сентября.

Ежегодное весеннее наступление талибов началось 1 июля, когда 25 тысяч талибов (в том числе около 10 тысяч неафганцев — арабов, пакистанцев, средиеазиатов) атаковали позиции Северного Альянса под Кабулом, в провинции Тахар на северо-востоке страны и в Хазараджате. Северному Альянсу не удалось захватить новые территории, но он успешно оборонялся и смог, благодаря открытию новых фронтов на севере и на западе, распылить силы Талибана. В августе в своем докладе Совету Безопасности Генеральный секретарь Кофи Аннан выступил за новый «всеобъемлющий подход» к установлению мира в Афганистане, назвав прошлые попытки «бесплодными предприятиями» и предложив новую стратегию поощрений и наказаний, а также план восстановления страны. Аннан упомянул о том, что сейчас на стороне талибов воюет больше иностранцев — радикальных исламистов, чем когда-либо прежде.

За время этого политического кризиса страдания афганского народа возросли неимоверно. Афганистан был назван первым среди гуманитарных катастроф 2001 года. Афганцы дали миру самое большое число беженцев — 3,6 миллиона, из них 2,2 миллиона в Пакистане и 1,2 миллиона в Иране. К сентябрю их число увеличилось более чем на миллион: 800 000 перемещенных лиц внутри страны, 200 000 новых беженцев в Пакистане и 100 000 в Иране. Затянувшаяся засуха согнала миллионы сельских жителей в города, где благотворительные организации уже не справлялись с работой из-за нехватки ресурсов и домогательств Талибана. Только в январе 2001 года сто афганцев умерло от переохлаждения в шести лагерях беженцев в Герате, в которых собралось более 80 000 человек. В северном Афганистане, где было более 200 000 беженцев, люди ели траву, корм для животных, мелких грызунов. Они продавали своих дочерей за бесценок, чтобы купить еду.

ООН была не в состоянии справиться с кризисом в сельском хозяйстве, Обзор 24 провинций, изданный МОП в апреле 2001 года, гласил, что количество обрабатываемой земли сократится в 2001 году вдвое сравнительно с предыдущим годом из-за засухи и недостатка семян, а 70 процентов поголовья скота уничтожено из-за нехватки воды и пастбищ. В июне ООН объявила о возможности массовой гибели людей от голода в случае, если международное сообщество не увеличит размеры помощи. Однако из-за отношения талибов к благотворительным организациям многие западные страны-доноры помогали неохотно. МПП заявила, что ей потребуется прокормить 5,5 миллионов обездоленных зимой 2001–2002 годов вместо 3,8 миллионов в 2000 году. Участь афганцев привлекла внимание всего мира в августе, когда Австралия отказалась предоставить убежище 438-ми беженцам, в большинстве своем афганцам, спасенным норвежским контейнеровозом с тонущего индонезийского судна, на котором они пытались добраться до Австралии. Афганцы составляют самую большую общину среди нелегальных иммигрантов в Европе.

По иронии судьбы, единственное требование международного сообщества, которое Талибан наконец исполнил, — запрет возделывания опиумного мака — усугубило экономический кризис. Маковые головки превращаются в опиум и героин, бывший главным источником дохода для всех воюющих сторон в Афганистане. Мулла Омар запретил возделывание мака в июле 2000 года, и этот запрет строго соблюдался. В марте 2001 года ООН и США признали, что талибам удалось полностью уничтожить посевы мака, а несколько стран пообещали оказать помощь тысячам фермеров, которые потеряли все, так как не имели ни семян, ни удобрений для выращивания каких-либо культур, кроме мака. Множество новых беженцев было крестьянами, потерявшими источник дохода. Несмотря на это, запасы опиума, оставшиеся от прошлых урожаев, по-прежнему нелегально вывозились из Афганистана в соседние страны — в Таджикистан, в Иран и дальше через Россию в Европу. В 2000–2001 годах цена опиума выросла в десять раз.

Перед 11 сентября были все основания говорить о том, что Афганистан является большой угрозой для безопасности во всем мире и в регионе. Засуха, гражданская война, массовые миграции, контрабанда наркотиков, жесткая политика Талибана и рост числа террористических групп, действующих в стране, — всего этого вполне хватало для того, чтобы Запад осознал — кризис близок. Но мир понял это лишь тогда, когда ясным нью-йоркским утром два самолета влетели в башни Всемирного Торгового Центра. Теперь, когда США и их западные союзники завершили свою атаку на Талибан и на Аль-Каиду установлением светской власти, остается лишь вопрос: последует ли за этим политическая и экономическая стратегия поддержки нового правительства Афганистана, способная преодолеть отчуждение и экономический кризис, служащий питательной средой для экстремизма и терроризма.

Введение. Солдаты священной войны

Теплое весеннее утро в южном городе Кандагаре. Лавочники опускают ставни в лавках, готовясь к выходным. Длиннобородые пуштуны, крепкого телосложения, в черных тюрбанах, туго обмотанных вокруг голов, прокладывают себе путь по узким, пыльным переулкам в сторону футбольного поля, лежащего сразу за главным базаром. Дети, многие из которых — беспризорные оборванцы, бегают взад и вперед по переулкам, размахивая руками и крича от возбуждения при мысли о зрелище, которое их ожидает.

Дело происходит в марте 1997 года. Уже два с половиной года прошло с тех пор, как Кандагар стал столицей движения Талибан, свирепых воинов ислама, завоевавших две трети Афганистана и теперь сражающихся за оставшуюся часть. Некоторые талибы сражались против Советской Красной Армии в 80-х годах, немногим больше было тех, кто воевал с режимом президента Наджибуллы, державшегося у власти в течение четырех лет[3] после ухода советских войск из Афганистана в 1989 году, но большинство никогда не сражалось с коммунистами. Это были молодые люди, взятые из религиозных школ, или медресе, организованных в лагерях афганских беженцев на территории Пакистана.

После своего внезапного появления на сцене в конце 1994 году талибы принесли относительный мир и спокойствие в Кандагар и близлежащие провинции. Талибы разгромили враждующие племена, перевешали их вождей, отобрали оружие у всех, кто его прежде имел, и открыли дороги для прибыльной контрабандной торговли между Пакистаном, Ираном и Средней Азией, ставшей основой местной экономики.

Талибы, в большинстве своем набранные из пуштунов, составляющих примерно 40 процентов двадцатимиллионного населения Афганистана, также оживили пуштунский национализм. Пуштуны правили Афганистаном в течение 300 лет, но в последние годы начали уступать другим народностям, меньшим по численности. Победы талибов привели к возрождению надежды на то, что пуштуны вновь будут править в Афганистане.

Но вместе с тем Талибан проводил в жизнь предельно жесткое толкование шариата, или исламского права, что изумило и опечалило многих афганцев и весь мусульманский мир. Талибы закрыли все школы для девушек, а женщинам почти не позволялось выходить из дому — даже за покупками. Талибан наложил запрет на все мыслимые развлечения, включая музыку, телевидение, видео, карты, воздушных змеев и большинство игр и спортивных состязаний. Исламский фундаментализм, избранный талибами, ударился в такую крайность, что совершенно дискредитировал весть о мире и веротерпимости, которую несет ислам, и породил недоверие к способности мусульман жить в мире с другими народами и религиями. Талибам предстояло породить новую форму исламского экстремизма, которая распространится по всему Пакистану и Средней Азии и которая не пойдет на компромисс с традиционными ценностями ислама, общественными структурами и государством.

За несколько недель до этого дня в Кандагаре талибы отменили свой давний запрет на футбол. Благотворительные учреждения ООН, ухватившись за редкую возможность организовать какое-нибудь публичное зрелище, бросились чинить поле и трибуны стадиона, разрушенного при бомбежке. Но никто из иностранцев — сотрудников благотворительных организаций — не был приглашен на открытие стадиона в этот сладостный вечер четверга (начало выходных у мусульман). Никакого футбола не было. Вместо него ожидалась публичная казнь — жертву расстреляют в воротах.

Я едва успел сойти с ооновского самолета, как иностранцы, удрученные и потрясенные, рассказали мне о предстоящей казни. «Едва ли это побудит международное сообщество выделять больше средств для помощи Афганистану. Как мы объясним то применение, которое Талибан нашел для отремонтированного нами стадиона?» — говорил один из иностранных благотворителей.

Они также нервно поглядывали на мою коллегу, американскую журналистку Гретхен Питерс. Высокая, выразительная блондинка с широким лицом и четкими чертами, она была одета в шальвар камиз на один размер меньше, чем нужно. (Шальвар камиз — местная одежда, состоящая из мешковатых хлопковых штанов, длинной рубахи ниже колем и длинного шарфа, покрывающего голову.) Но этот наряд совершенно не скрывал ни ее роста, ни ее вызывающего американского вида, явно угрожающего всему, что так дорого талибам. Согласно их учению, женщин не должно быть ни видно, ни слышно, так как они сводят мужчин с пути, предписанного исламом, и ввергают их в ужасные искушения. То ли из страха перед женщинами, то ли из ненависти ко всему женскому лидеры Талибана часто отказывались давать интервью женщинам-журналисткам.

Еще с весны 1994 года, когда загадочные талибы впервые появились на свет, чтобы захватить Кандагар, и затем устремились на север и в сентябре 1996 года захватили Кабул, я писал о феномене Талибана, много раз побывав в твердынях талибов — Кандагаре, Герате и Кабуле. Мне всегда было интересно понять, кто они, что ими движет, кто их поддерживает и как они пришли к своей предельно жестокой интерпретации ислама.

Вот и еще один сюрприз талибов, одновременно и кошмар, и подарок для репортера, — ужасное событие, заставившее меня затрепетать от страха и предвосхищения. За время войны я повидал немало смертей, но это нисколько не делает зрелище гибели человека легким. Видеть же, как смерть становится развлечением для тысяч людей, символом исламского правосудия и торжества талибов, было еще тяжелее.

Талибы сначала отказались пустить нас на стадион, но затем позволили мне войти при условии, что я буду смирно стоять у кромки поля и не буду ни с кем разговаривать. Гретхен Питерс тоже проскользнула было внутрь, но была быстро изгнана группой перепуганных вооруженных охранников-талибов, которые подталкивали ее в спину прикладами своих Калашниковых.

К середине дня все места на стадионе были заполнены, и больше десяти тысяч мужчин и мальчиков заняли все проходы и постепенно выливались на футбольное поле. Дети показывали свою смелость, выбегая на поле, пока сердитые стражники не выпихивали их прочь за кромку поля. Казалось, все мужское население города в сборе. Женщинам запрещалось показываться на любом публичном мероприятии.

Внезапно гул толпы смолк, и на поле появились две дюжины вооруженных талибов в пластмассовых пляжных сандалиях, черных тюрбанах и мужском варианте шальвар камиз. Они бежали вдоль кромки поля, расталкивая заигравшихся детей стволами автоматов и крича на толпу: «Тихо, молчать!» Толпа вскоре повиновалась, и щелканье сандалий талибов осталось единственным звуком, который был слышен.

Затем, как по команде, несколько двухдверных пикапов Datsun — любимый транспорт талибов — выехали на футбольное поле. На одном из пикапов был укреплен маленький громкоговоритель, похожий на те, что стоят на сотнях мечетей в Афганистане и в Пакистане. Пожилой белобородый человек в одной из машин встал во весь рост и начал речь. Кази Халилулла Ферузи, судья созданного талибами Верховного суда Кандагара, говорил больше часа, рассказывая народу о достоинствах Талибана, преимуществах исламского наказания и истории разбирательства данного дела.

Абдулла Афган, молодой человек двадцати с небольшим лет, якобы несколько раз украл лекарства у Абдула Вали, фермера, жившего в одной с ним деревне, неподалеку от Кандагара. Когда Вали стал сопротивляться, Абдулла застрелил его. После нескольких недель поисков родственники Вали отыскали Абдуллу, арестовали и отдали на суд талибов. Абдуллу судили и приговорили к смерти — сначала Верховным судом Кандагара, а затем в апелляционной инстанции — Верховным Судом Талибана. Это был процесс без адвоката, когда обвиняемый заранее считается виновным и должен сам защищать себя.

В соответствии с талибской интерпретацией шариата, убийца должен быть казнен семьей убитого, но лишь после того, как судья в последний раз обратится к родственникам с просьбой пощадить убийцу. Если родственники соглашаются, то семья убитого должна получить «цену крови» — денежную компенсацию. Но вытекает ли такое толкование из шариата или из пуштунвали — племенного кодекса поведения пуштунов — этот вопрос не дает покоя многим мусульманским законоведам как внутри, так и вне Афганистана.

Более двадцати мужчин — родственников убитого присутствовали на поле, и кази обратился к ним. Поднимая руки к небу, он призывал их пощадить Абдуллу в обмен на «цену крови». «Если вы пощадите этого человека, вы сможете десять раз совершить паломничество в Мекку. Наши руководители обещают заплатить вам большую сумму из Байтул Мал [исламского фонда], если вы дадите ему прощение», — сказал он родственникам. Когда родственники покачали головой в знак несогласия, стражники направили автоматы в толпу и предупредили, что будут стрелять в любого, кто двинется с места. Трибуны смолкли.

Абдулла, просидевший все это время в другом пикапе, был выведен из машины. В ярко-желтой тюбетейке и новой одежде, с ногами, закованными в кандалы, и руками, скованными за спиной, он получил приказание идти в сторону ворот. Дрожа от страха, он побрел через поле, его цепи бренчали и поблескивали на солнце. Когда он дошел до ворот, его поставили на колени, повернув лицом в сторону от толпы. Стражник шепнул ему, что он может помолиться напоследок.

Стражник передал автомат одному из родственников убитого. Тот быстрыми шагами приблизился к Абдулле, вскинул автомат и с расстояния в несколько футов трижды выстрелил ему в спину. После того как Абдулла упал на спину, палач подошел к его извивающемуся телу и выстрелил в упор еще три раза — в затылок. Через несколько секунд тело бросили в багажник пикапа и увезли прочь. Толпа быстро и бесшумно разошлась. Когда мы ехали обратно в город, тонкие струйки дыма уже поднимались над базаром — в шашлычных и чайханах разводили огонь, готовясь к вечеру.

Страх, покорность, полное истощение и опустошенность после долгих лет войны, унесшей более полутора миллионов жизней, вынудили многих афганцев смириться со справедливостью по-талибски. На следующий день в кишлаке под Кабулом женщина была забита камнями насмерть за то, что хотела бежать из Афганистана с мужчиной, который не был ее кровным родственником. Отрубание руки, ноги или обеих рук или ног — таково обычное у талибов наказание для всякого, кто пойман за воровство. Когда в сентябре 1996 года талибы захватили Кабул, люди сначала приветствовали их как освободителей, но многие жители Кабула, а затем и весь мир отвернулись от них с омерзением после того, как они пытали и публично повесили бывшего президента Наджибуллу, в прошлом коммунистического вождя, жившего в течение четырех лет в представительстве ООН под защитой Объединенных Наций.

После окончания холодной войны ни одно политическое движение в исламском мире не привлекло к себе такого внимания, как Талибан в Афганистане. Для некоторых афганцев Талибан нес надежду на то, что движение, созданное простыми студентами медресе с тем, чтобы принести мир своей стране, может наконец избавить ее от враждующих партий, которые не давали людям жить по-человечески после падения коммунистического режима в Кабуле в апреле 1992 года. Другие полагали, что Талибан быстро выродится в еще одно бандформирование, стремящееся навязать свое деспотическое правление отчаявшемуся афганскому народу.

Пуштунский Талибан выдвинул на первый план вопрос о межэтнических отношениях в многонациональной стране, равно как и другие проблемы, например, соотношение ислама с родоплеменными и феодальными структурами, или вопрос о модернизации и экономическом развитии в традиционном исламском обществе. Понимание Талибана как явления затруднялось еще и крайней секретностью, окружавшей его властные структуры, его лидеров и процесс принятия решений внутри движения. Талибан не издает пресс-релизов, не проводит регулярных пресс-конференций и не делает публичных заявлений о своей политике. Из-за запрета, наложенного на фотографию и телевидение, никто даже не знает, как выглядят его лидеры. Одноглазый вождь талибов Мулла Мохаммад Омар остается загадкой. После камбоджийских «красных кхмеров» Талибан остается наиболее засекреченным политическим движением в современном мире.

При этом Талибан неожиданно открыл новую страницу для исламских радикалов целого региона, достигая своей ударной волной всех соседей Афганистана. Неудивительно, что Иран, Турция, Индия, Россия и четыре из пяти среднеазиатских государств — Узбекистан, Казахстан, Киргизия и Таджикистан — поддержали противостоящий талибам Северный Альянс оружием и деньгами, пытаясь остановить продвижение Талибана. Напротив, Пакистан и Саудовская Аравия поддержали Талибан. Это создало беспрецедентную после окончания холодной войны поляризацию в регионе. Победы талибов в северном Афганистане летом 1998 года и захват ими более 90 процентов территории страны породили еще более сильный региональный конфликт: Иран угрожал вторжением в Афганистан и обвинял Пакистан в поддержке Талибана.

Сердцевиной этого регионального противостояния является борьба за огромные нефтяные и газовые кладовые в лишенной доступа к морю Средней Азии — единственные нетронутые энергетические резервы современного мира. Не меньшее значение имела ожесточенная конкуренция между государствами региона и западными нефтяными компаниями за то, кто будет строить высокоприбыльные трубопроводы, необходимые для передачи энергии на рынки Европы и Азии. Это соперничество стало Большой игрой нашего времени — возвращением к Большой игре между Россией и Британией за контроль и лидерство в Средней Азин и Афганистане.

С конца 1995 года Вашингтон усиленно поддерживал американскую компанию Unocal в ее намерении построить газопровод из Туркмении в Пакистан через Афганистан, находящийся под контролем талибов. Но в Большую игру вступил новый, неожиданный игрок. Это случилось в тот самый день, когда я приехал в особняк муллы Мохаммада Хасана, губернатора Кандагара, чтобы взять у него интервью. Идя по дороге следом за вооруженными стражниками-талибам и, я вдруг окаменел. Из приемной губернатора вышел седовласый красавец-бизнесмен, одетый в безупречный голубой пиджак с золотыми пуговицами, желтый шелковый галстук, и в дорогих итальянских туфлях. Его сопровождали два других бизнесмена, безупречно одетые, с толстыми портфелями в руках. Они выглядели так, как будто заключили сделку на Уолл-Стрит, а не вели переговоры с бандой исламистов в пыльных закоулках Кандагара.

Это был Карлос Бульгерони, президент корпорации Bridas, аргентинской нефтяной компании, которая с 1994 года вела тайные переговоры с Талибаном и Северным Альянсом о постройке того же самого трубопровода через Афганистан. Bridas жестоко соперничала с американской компанией Unocal, а в иске, поданном в калифорнийский суд, даже обвиняла Unocal в том, что она украла у них идею.

Целый год я пытался понять, зачем аргентинская компания, никому не известная в этой части света, собирается вкладывать деньги в таком рискованном месте, как Афганистан. Но и Bridas, и Unocal скромно помалкивали. Бульгерони совершенно не хотелось быть замеченным журналистом в момент, когда он выходит из приемной лидера Талибана.

Он извинился и сказал, что корпоративный самолет ждет его в аэропорту, чтобы лететь в Мазари-Шариф, столицу Северного Альянса.

По мере обострения борьбы за трубопроводы и Запад, и исламский мир забеспокоились и о другом — действительно ли Талибан собирается провести в жизнь свою агрессивную, воинствующую и бескомпромиссную версию ислама, заставив афганцев жить так, как, по их разумению, жили на Аравийском полуострове во времена Пророка Мухаммада. Кроме того, на Западе опасались расширения афганской наркоторговли и того, что Талибан предоставлял убежище международным террористам вроде Усамы бин Ладена, возглавляющего организацию Аль-Каида, которая взорвала в августе 1998 года американские посольства в Кении и Танзании, что привело к многочисленным жертвам.

Помимо сказанного, эксперты размышляли, не является ли «возвращение к истокам ислама» в версии Талибана исполнением пророчества некоторых американских интеллектуалов, которые предсказывали, что после окончания «холодной войны» воинствующий мир Ислама противопоставит себя Западу, и начнется новая «холодная война», новое столкновение цивилизаций.[4]

Быть в центре подобного конфликта — совсем не в новинку для Афганистана. Талибан — просто последний в долгой цепи завоевателей, вождей, проповедников, святых и философов, которые промчались по афганскому коридору, разрушая прежние цивилизации и религии и утверждая новые. Древние цари полагали, что Афганистан находится в центре мира, и эта точка зрения дожила до сих пор. Знаменитый индийский поэт Мохаммад Икбал назвал Афганистан «сердцем Азии», а лорд Керзон, вице-король Индии в начале двадцатого века, определил Афганистан как «капитанский мостик Азии».[5]

Мало в какой другой стране география настолько повлияла на историю, политику и характер народа. Геостратегическое положение Афганистана на перекрестке дорог, соединяющих Иран, Аравийское море и Индию, а также Среднюю и Южную Азию, определило значение его территории и горных перевалов, начиная с ранних арийских нашествий 6000 лет назад. Каменистая, неровная, засушливая и пустынная почва рождала лучших в мире бойцов, а вид величественных гор, зеленых долин и фруктовых рощ, наполненных плодами, издавна вдохновлял поэтов.

Много лет назад старый мудрый афганский моджахед рассказал мне историю о том, как Бог создал Афганистан. «Когда Аллах создал весь остальной мир, у Него осталась большая куча ни на что не годного мусора, разных кусков и обрезков. Он собрал все их вместе и сбросил на землю. Так получился Афганистан», — сказал старик.

Современный Афганистан занимает 245 000 квадратных миль. Горный хребет Гиндукуш разрезает ее на северную и южную части. Хотя в двадцатом веке народы сильно перемешались, но приблизительно можно сказать, что к югу от Гиндукуша большинство составляют пуштуны и некоторые народности, говорящие на иранских языках, а к северу от него живут персидские и тюркские народы. Сам Гиндукуш населен говорящими по-персидски хазарейцами и таджиками. В дальнем северо-восточном углу, в горах Памира, которые Марко Поло называл «крышей мира», сходятся границы Таджикистана, Китая и Пакистана.[6] Недоступность Памира обуславливает отсутствие связи с разнообразными и экзотическими народами, населяющими его заснеженные высокогорные долины.

В южных предгорьях Гиндукуша лежит Кабул, в соседних с ним долинах находятся самые плодородные земли страны. Западный и южный Афганистан является восточной оконечностью Иранского нагорья — плоской, голой и сухой земли, с немногими городами и редконаселенной. Большую часть этого края афганцы называют «регистан», или пустыня. Исключение составляет оазис Герат, который еще 3000 лет назад был центром цивилизации.

Севернее Гиндукуша начинаются степи и пустыни Средней Азии, тянущиеся на тысячи километров к северу до самой Сибири. Испытав на себе суровость климата и ландшафта, тюркские народы северного Афганистана отличаются столь же суровым характером, из них выходят самые неустрашимые воины. На востоке Афганистана лежат горные цепи поменьше, в том числе Сулеймановы горы, протянувшиеся вдоль границы с Пакистаном. По обе стороны их живут племена пуштунов. Здешние перевалы, в том числе знаменитый Хайберский проход, многие века открывают завоевателям путь к плодородным долинам Индии.

Только 10–12 процентов земли в Афганистане пригодно для сельского хозяйства, и большинство участков, многие из которых расположены на горных склонах, требуют приложения огромных усилий для их обработки. До 1970-х годов процветало кочевое животноводство — разведение коз и длинношерстных афганских овец, и племена кочи каждый год откочевывали на многие сотни миль по Пакистану, Ирану и Афганистану в поисках хороших пастбищ. Хотя война с Советами в 1980-х годах разрушила культуру и жизненный уклад кочи, но животноводство остается необходимым для выживания обедневших фермеров. Вчерашние афганские кочевники — это сегодняшние торговцы и водители грузовиков, образующие социальную базу Талибана и основной источник его доходов.

Дороги и караванные тропы были сердцем Афганистана с незапамятных времен. Его земля, не имеющая выхода к морю, была перекрестком Азии, местом встречи и полем битвы двух великих цивилизационных воли — персидских империй на западе, основанных на городской культуре, и тюркских кочевых империй на севере, в Средней Азии. В результате Афганистан весьма богат археологическими памятниками.

Для этих двух древних цивилизаций, попеременно затмевавших друг друга величием и завоевательным порывом, контроль над Афганистаном был жизненно необходим. В одни времена Афганистан был буфером, разделявшим эти две империи, в иные — он оказывался коридором, по которому их армии двигались с севера на юг или с запада на восток, собираясь вторгнуться в Индию. На этой земле расцветали древние религии — зороастризм, манихейство, буддизм. Балх, чьи руины до сих пор можно видеть в нескольких милях от Мазари-Шарифа, является, по мнению ЮНЕСКО, одним из древнейших городов на земле и был местом расцвета буддистского, персидского и тюркского искусства и архитектуры.

Именно через Афганистан паломники и купцы, шедшие по древнему Шелковому Пути, донесли буддизм до Китая и Японии. Завоеватели проносились по этой земле, подобно метеорам. В 329 году до н. э. македонцы под предводительством Александра Македонского, завоевав Афганистан и Среднюю Азию, пошли в поход на Индию. Греки оставили после себя новое, полное жизни Греко-Бактрийское царство и цивилизацию в горах Гиндукуша — единственный пример исторического синтеза европейской и азиатской культуры.

К 654 году н. э. войско арабов прошло через Афганистан и достигло реки Оке, или Амударьи, на границе со Средней Азией. Они принесли с собой новую религию — ислам, который со своей проповедью равенства и справедливости быстро распространился по всему региону. Будучи частью империи Саманидов, правивших в 874–999 годах, Афганистан пережил возрождение персидской литературы и искусства. Династия Газневидов правила в 977–1186 годы, захватив индийский Пенджаб и часть восточного Ирана.

В 1219 году Чингисхан во главе монгольских орд пронесся по Афганистану, разрушив города Балх и Герат и оставив за собой горы трупов. Но и монголы внесли свой вклад, создав современных хазарейцев — результат браков между монголами и местными племенами.

В следующем столетии Тимур, или Тамерлан, как его называют на Западе, потомок Чингисхана, создал: новую обширную империю от России до Персии, которой он правил из своей столицы в Самарканде, на территории нынешнего Афганистана. Тимур захватил Герат в 1381 году, а его сын Шахрух переместил столицу империи Тимуридов в Герат в 1405 году. Тимуриды, будучи тюрками, обогатили персидскую цивилизацию тюркской кочевой культурой, превратив Герат в один из наиболее культурных и утонченных городов мира. Такое смешение среднеазиатской и персидской культур имело огромное значение для Афганистана. Столетием позже император Бабур, потомок Тимура, посетил Герат и написал, что «во всем обитаемом мире нет города, подобного Герату».[7]

В течение последующих 300 лет восточные афганские племена периодически вторгались в Индиго и основывали обширные индо-афганские империи. Афганская династия Лоди правила в Дели с 1451 по 1526 годы. В 1500 году потомок Тимура Бабур был изгнан из своей родины в Ферганской долине. Тогда он сначала завоевал Кабул в 1504 году, а затем и Дели. Он основал династию Великих Моголов, правившую Индией до прихода англичан. В то же время Персия переживала упадок, и Герат был завоеван узбекскими ханами Шейбанидами. Но к шестнадцатому веку западный Афганистан снова оказался под властью персидской династии Сефевидов.

Череда вторжений породила сложную смесь народов, культур и религий, что сильно затруднило образование афганской нации. В западном Афганистане преобладали говорящие на персидском, или дари, — таково название афганского диалекта фарси. На дари говорят и хазарейцы в центральном Афганистане, которые, переняв у персов шиизм, стали самой большой группой шиитов на территории, населенной по преимуществу суннитами. На западе таджики, хранители древней персидской культуры, также говорят на дари. В северном Афганистане узбеки, туркмены, киргизы и другие народы говорят на тюркских языках Средней Азии. А пуштунские племена юга и востока говорят на своем собственном языке пушту, смеси индийских и иранских языков.

Именно южные пуштуны создали современное государство Афганистан в момент, когда персидские Сефевиды, индийские Великие Моголы и узбекские Джаниды переживали в восемнадцатом веке период упадка. Пуштуны делятся па два больших союза племен, гильзаи и абдали (позднее называвшиеся дуррани), которые часто соперничали друг с другом.