Оранжевый туман

Глава одиннадцатая. Жизнь кончается не завтра

Здесь автор хотел бы сделать небольшое отступление и дать для неискушённого читателя предельно краткий обзор ряда эпизодов экстремальной политики весны и лета 2006 года, которые так или иначе повлияют на поступки героев.

Самым крупным событием того лета был июльский саммит «Большой восьмёрки» в Санкт-Петербурге.

Подобная встреча в верхах в России проходила впервые. На неё съезжались главы семи наиболее экономически развитых государств, и в качестве приложения — лидер крупнейшего сырьевого придатка мировых держав.

В связи с саммитом принимались беспрецедентные меры безопасности по всей стране. Надолго осталась в памяти оппозиционеров операция «Заслон», когда вся мощь силовых структур по всей стране была брошена на то, чтобы не позволить экстремистам, в том числе потенциальным, добраться до Петербурга.

Интерес со стороны спецслужб к известным по политическим акциям гражданам, от либералов до коммунистов и националистов, вырос ещё весной, а к началу июля достиг апогея. Задержания проводились не только в Петербурге, но и практически во всех городах вплоть до Дальнего Востока, людей снимали с поездов и самолётов.

Лишь незначительному количеству противников правящего режима удалось тогда добраться до Северной столицы и принять участие в акциях протеста.

Саммит проходил с пятнадцатого по семнадцатое июля. Как только именитые гости разъехались, схлынула и волна репрессий.

Да, это было главное событие, будоражившее в то лето умы политического актива, но не единственное.

Примерно в начале июня в выходящие малыми тиражами патриотические газеты непонятными путями просочилась информация, что в августе в Нижегородской области состоятся военные учения «Торгау-2006» с участием войск НАТО. В сообщениях упоминались географические названия Саваслейка и Мулино.

Однако, в отличие от либералов, благодаря которым получила резонанс операция «Заслон», у тех, кого встревожила эта новость, не было ни доступа к средствам массовой информации, ни материальных ресурсов, а «малая пресса», как московская, так и нижегородская, достойной огласки подготовке к появлению натовцев на территории России дать не могла.

Радикальная патриотическая оппозиция собирала свои скромные силы.

Но ещё в мае, до того, как стало известно о Мулино, по всей стране от Владивостока до Калининграда прошла беспрецедентная пропагандистская акция «Россия-НАТО: объединяя усилия». Как писала накануне правительственная «Российская газета», «За 15 дней натовские эксперты, политики и дипломаты, а также их российские коллеги, двигаясь на Восток до Калининграда, будут объяснять, о чем советуются Россия и НАТО и к чему это может привести. 12 мая они окажутся в Новосибирске, а далее: 13 мая — Екатеринбург, 15 мая — Самара, 17 мая — Волгоград, 18 мая — Москва, 22 мая — Мурманск, 24 мая — Псков, 26 мая — Калининград».

Реализация этого проекта вызвала немногочисленные, но активные протесты патриотически настроенных граждан. Самой яркой из них стала попытка срыва натовской пресс-конференции в Новосибирске, едва не закончившаяся задержаниями пикетчиков.

Тем временем плоды оранжевой революции пожинала Украина.

Двадцать седьмого мая в порт Феодосия вошёл американский военный корабль «Advantage». На берег начали выгружать запечатанные контейнеры с оружием для предстоящих летом совместных украинско-натовских учений «Си Бриз-2006».

Город охватили массовые манифестации протеста. На следующий день крымчане заблокировали порт, и началось острое двухнедельное противостояние.

Одним словом, год был непростой и весьма насыщенный событиями.

* * *

Их было трое. Их арестовали в апреле за нападение на национальной почве на каких-то торговцев с Люблинского рынка и теперь проверяли на причастность к убийству дворника Абдулкеримова в ноябре минувшего года. Один из них дал признательные показания по этому эпизоду, и теперь, после праздников, всем троим предстояли очные ставки с ранее арестованным сообщником Виталием Нецветовым.

Как утверждали случайные свидетели случившегося, уже или ещё не спавшие в столь неурочный час жители окрестных домов, наблюдавшие за происходящим во дворе из зашторенных окон, нападавших было четверо, так что теперь у следователя сходилось количество обвиняемых.

Случайных свидетелей было трое — мужчина с девятого этажа и семейная пара с двенадцатого. Ни Виталика, ни вновь арестованных они с уверенностью опознать не могли, поскольку на улице было темно, лиц они с большой высоты не разглядели и не запомнили.

Обход квартир нижних этажей расположенных поблизости подъездов следствию ничего не дал — все, у кого окна выходили во двор, в ту ночь спали, ничего не видели и не слышали.

Виталика наконец-то повезли на следственные действия.

Его подельником оказался коротко стриженный молодой человек лет восемнадцати по имени Максим Васильченко, который, как выяснилось, жил в нескольких кварталах от его дома.

Он искоса бросал на Виталика недобрые взгляды, предполагая, что перед ним специально подосланный провокатор.

В ответах на вопросы Максим путался, неуверенно говорил, что был в ту ночь в Люблино и драку помнит, но сам ножом никого не бил и вообще был без ножа.

На Виталика он смотрел с подозрительностью недоумением.

— Давно Вы знакомы с Нецветовым? — спросил его следователь.

— Я вообще не знаю, кто это такой, — ответил Максим.

— Нецветов, а Вы Васильченко давно знаете?

— Я его в первый раз в жизни вижу.

— По-Вашему, Васильченко был среди нападавших на Абдулкеримова?

— Не могу сказать точно. Я не запомнил их лица.

Это была правда. Лиц их Виталик не помнил, но продолжал твердить правду с упорством обречённого.

— Ты вообще кто такой? — спросил Васильченко, когда им разрешили задавать вопросы друг другу.

— Говорю же, случайно мимо шёл.

Из скрипучего принтера на полированном деревянном столе один за другим выползали листы протокола.

«С моих слов записано верно. Мною прочитано. Васильченко».

«С моих слов записано верно. Мною прочитано. Нецветов».

Когда их вели по длинному коридору следственного управления, Васильченко скосил взгляд на Виталика.

— Слышь, ты… Ты откуда вообще взялся?

Виталику это стало уже надоедать.

— Случайно попал, и всё, — ответил он ровно и коротко.

Васильченко смотрел на него, пытаясь понять, что происходит, и не находя ответа. Он-то знал точно, что Нецветов в нападении на Абдулкеримова не участвовал — но, как ему казалось, будь Виталик подсадным, он вёл бы себя иначе. Виталик же всё отрицал.

В последующие дни прошли очные ставки Виталика с двумя приятелями Максима Васильченко. Вели они себя по-разному, признавали факт знакомства друг с другом, но знакомство с Нецветовым оба категорически отрицали.

Виталик снова заявил, что видит этих людей впервые в жизни.

* * *

Любины глаза Артюхин определил для себя как «спокойно-серые».

Серые, спокойные и внимательные — да, так, пожалуй, будет точнее.

Несколько секунд он смотрел на неё изучающе.

— Догадываетесь, зачем я Вас пригласил?

— Совершенно не представляю.

— Но какие-то мысли у Вас на эту тему есть?

— Я не знаю.

Она отвечала уверенно, не смущаясь никаких вопросов, связанных с её оппозиционной деятельностью. Единственное, что пугало Любу, когда она шла к Артюхину — не спросит ли он её о том, что она делала ночью в Измайловском парке. Это была единственная тема, которой она ждала с внутренним напряжением. На все остальные вопросы можно было отвечать спокойно и вести себя естественно.

— Хорошо. Вы собираетесь ехать в Санкт-Петербург?

— Зачем? — не поняла Люба.

— Вы наверняка знаете, что июле будет саммит Большой восьмёрки. Нам известно, что многие члены радикальных молодёжных организаций собираются ехать в Петербург и устраивать там несанкционированные акции. Мой долг — предупреждать вас о возможных последствиях.

— Я не состою ни в одной организации.

— Это нам известно. Тем не менее. Планируете ли вы туда ехать?

«О себе говорит во множественном числе», — с усмешкой подумала Люба.

— Ещё не решила, — ответила она, — я не могу знать своих планов на два месяца вперёд.

— Логично, — согласился Артюхин, — однако очень не советую Вам туда ехать. Обстановка нагнетается уже сейчас — что же будет в июле? Вы себе представляете, какие будут меры безопасности, когда соберутся главы восьми ведущих государств? Вы там пикнуть не успеете, не то что устроить какую-то акцию. А вот провокации возможны вполне, в том числе с непредсказуемыми последствиями. Вы девушка неглупая, в МАИ учитесь, так что прислушайтесь, Любовь Никитична, будьте благоразумны, не ездите в Петербург. Я Вас по-хорошему предупреждаю.

— Спасибо, я приму Ваше предупреждение к сведению, — ответила Люба.

Артюхин смерил её долгим оценивающим взглядом.

— Вы тоже идеалистка? Как и Нецветов?

— При чём тут Нецветов? — быстро переспросила девушка, и промелькнувшее в её глазах беспокойство не могло укрыться от пристального профессионального взгляда майора Артюхина.

— Да пока, собственно, ни при чём, — он неторопливо выкладывал на стол чёрную папку со множеством бумаг, — приходилось с ним общаться. Интересный он человек. Доигрался он, а жаль. Так и не понял, что все идеалисты рано или поздно свернут себе шею. Не думайте, мне совершенно искренне жаль Нецветова. Не понимаю только, зачем он убил таджика. Не подскажете?

— Виталик пишет, что он его не убивал.

— И Вы ему верите?

— Верю, — ответила Люба без колебаний.

— Ладно, — Артюхин удовлетворённо кивнул, — пусть так. Вы считаете, что у него есть перспективы освобождения?

— Не знаю, — пожала плечами Люба.

— Сами-то Вы чего от жизни хотите? Чем думаете в дальнейшем заниматься?

— В каком смысле?

— Вы же умный человек. Вы же понимаете, что революции не будет. А жизнь свою надо так или иначе устраивать. К нам на заметку Вы уже попали. Это для Вас, можно сказать, первый сигнал. А Вам институт заканчивать надо. Думайте сами, я уже Вам достаточно много сказал.

Люба смотрела на него с плохо скрываемой враждебностью и молчала.

— Политика — вещь сложная, — сказал Артюхин примирительным тоном, — в ней встречаются разные обстоятельства и самые неожиданные союзы, и не всегда бывает понятно, как правильно поступить. Согласны?

— Возможно.

— Как бы Вы отнеслись, Любовь Никитична, если бы я предложил Вам более тесное взаимовыгодное сотрудничество?

— Хотите сделать из меня провокатора? — спросила Люба.

— Ну зачем же так грубо? Мне кажется, мы могли бы с Вами найти общий язык.

— Не могли бы, — ответила она резко.

— Ну что же, на нет и суда нет. Последний момент, Любовь Никитична. Вы же переписываетесь с Нецветовым по почте? — произнёс Артюхин то ли утвердительно, то ли вопросительно, не глядя ей в глаза и делая вид, что усиленно что-то ищет в чёрной кожаной папке, хотя документ, который он хотел показать девушке, был у него приготовлен заранее.

— Да, а что, нельзя? — ответила она с вызовом.

— Ну почему же… Закон не запрещает. Переписывайтесь, пожалуйста. Я уточнил к тому, что Вы должны знать почерк Виталия Георгиевича.

— Знаю, — кивнула Люба.

— Прошу Вас ознакомиться, — Артюхин спокойно и буднично, с ничего не выражающим лицом протянул ей расписку Виталика.

Текст был написан его рукой — в этом у неё не оставалось ни малейших сомнений. Внизу листа бумаги стояло число — 18 октября 2005 года — и подпись Виталия Нецветова.

Строчки поплыли у Любы перед глазами. Она медленно подняла взгляд на Артюхина.

— Я не верю Вам, — сказала она очень тихо.

— Я не прошу Вас верить мне, Любовь Никитична. Поверьте Вашему другу. А сейчас можете идти. Я думаю, сегодня у нас с Вами не последняя встреча.

Люба не пошла коротким путём к метро «Чистые Пруды», а петляла переулками центра Москвы наугад, всё ещё зачем-то сдерживая слёзы и не думая о том, куда идёт.

Лучи весеннего солнца отражались в лужах на асфальте, и бензиновые пятна в них переливались всеми цветами радуги.

Упав без сил на скамейку в сквере возле метро «Цветной бульвар», Люба наконец позволила себе закрыть лицо руками в голос разрыдаться. Рядом больше не было чужих, а из прохожих, к счастью, никто её не трогал.

Она не знала, как ей дальше жить и для чего.

Несколько раз звонил мобильный телефон, но девушка не брала трубку.

Часа через полтора, выплакавшись, она поднялась и медленно, как будто ей это было физически тяжело, пошла к метро.

Войдя в свой подъезд, Люба автоматически повернула ключ в замке почтового ящика на первом этаже. Она всегда проверяла почту два раза в сутки, утром и вечером, и сделала это по привычке, хотя уже сказала самой по себе, что больше ждать писем не будет.