Помоги проекту - поделись книгой:
Сейчас ей вздумалось поговорить о своем деде, Александре Сергеевиче Пушкине. Конечно, она не могла его знать, его убили, когда ее отцу было всего четыре года. Сейчас же она устроила мне на эту тему самый форменный допрос. - Скажи, здесь все возятся со мной, потому что я внучка Пушкина? - Да?! - она стукнула меня по руке сложенным веером, - Когда я спросила о Пушкине у Александра Васильевича Тамбовцева, ну знаешь, старенький такой дедушка, так он мне ответил - Пушкин наше все. - Как это все?!
Я вздохнул, - Понимаешь, Оля, большое видится на расстоянии... И, кроме того, я старый солдат и не знаю слов любви...
- Тоже мне старый, - на этот раз она ткнула веером меня прямо в грудь. - Больно же! - В следующий раз бронежилет на свидание одену, - и вовсе не старый, а совсем молодой. Это Александр Васильевич старый, и Игорь Петрович, который доктор. Да, а почему его все профессором называют?
- А потому что он и есть профессор, - отмахнулся я, - Ольга пойми, если ты хочешь поговорить о литературе, то это не ко мне... Не умею я об этом. А про твоего деда сказать могу только одно, до него земля наша была пуста и по ней бродили рыкающие звери именуемые пиитами, завывая что-то невразумительное. Ничего из написанного до твоего деда читать нормальному человеку невозможно. Он для русской литературы, как Адам для человечества, первый показал, что писать можно простым общеупотребительным языком, и это хорошо. Рыкающие звери, конечно, вымерли не сразу, но после Александра Сергеевича будущего у них не было. Извини, если что не так сказал, но для меня, например, ты не внучка великого поэта, а просто "милая Оленька", и это тоже значит, что ты мое "Все". Ведь без вас, женщин, нам мужчинам все одно, что жить, что помирать.
- Спасибо, - привстав на цыпочки, она неожиданно чмокнула меня в щеку, - Я это запомню. А теперь, - она посмотрела на меленькие дешевые китайские часики на своей руке - наверняка это подарок Ирины, - тебе пора, уже час дня. - Прощай. - она еще раз чмокнула меня в щеку, да так ловко, что я не сумел увернуться, и побежала по направлению к госпиталю. Отбежав метров на двадцать, она обернулась. Лицо ее было мокрым от слез, - И помни, Игорь, милый мой, я буду тебя ждать, если надо, то всю жизнь!
В комнату, любезно предоставленную мне комендантом города Никитиным, дежурный милиционер - здоровенный грек в расшитой желтой тесьмой жилетке, с роскошными черными усами и глазами навыкате, ввел человека, с которым мне сегодня придется сразиться. Естественно, в переносном смысле, а не врукопашную. Физически Андрей Иванович Желябов меня бы, пожалуй осилил. Все же мне было уже 58 лет. Да и болезней - вагон и маленькая тележка. А он - 26-летний крепыш, который, наверное, запросто согнул бы пятак и завязал в узел железный прут.
Вообще, будущий главарь цареубийц выглядел весьма импозантно. Передо мной стоял хорошо сложенный, осанистый мужчина, высокого роста, с широким лицом, а не овальным и худым, каким изображали его на поздних рисунках. У него были вьющиеся темно-каштановые волосы и такого же цвета окладистая борода. Небольшие, глубоко сидящие карие глаза смотрели на меня немного насмешливо. На устах его была добродушная, снисходительная улыбка.
- Присаживайтесь, господин Желябов, в ногах правды нет, - сказал я, делая жест конвоиру, чтобы тот вышел и оставил нас наедине.
- А где она вообще есть-то, - пошутил Желябов, - господин..., не знаю, как вас зовут.
- Можете называть меня Александром Васильевичем, - ответил я своему визави. - Впрочем, мое имя и отчество вам ни о чем не говорит.
Желябов внимательно посмотрел на меня, - Александр Васильевич, а ведь вы не жандарм и не полицейский, - вдруг сказал он. И, немного подумав, добавил, - И вообще, мне кажется, что вы не из России - уж говор у вас какой-то... Словом, не здешний...
- Ай да молодца! - подумал я, - умен, умен - очень жаль, что такой человек подастся в убийцы. - А вслух сказал, - давайте договоримся, Андрей Иванович, не на все ваши вопросы я могу дать ответ.
- Я отвечу вам тем же, Александр Васильевич, - добродушно улыбнувшись, сказал мне Желябов. - Ведь наша беседа - не допрос? Следовательно, я, так же как и вы, волен отвечать на ваши вопросы, или нет?
- Естественно, - ответил я, только я знаю о вас столько, что у меня совершенно нет надобности клещами вытягивать из вас признания, скажем, о ваших контактах с "чайковцами", участии в "хождении в народ", и о ваших товарищах, которые, так же как и вы, были арестованы за попытку пропаганды социалистических идей.
Желябов перестал улыбаться, и посмотрел на меня настороженно. - А вы ведь, Александр Васильевич, действительно знаете очень многое... Скажите, откуда вы?
Я посмотрел прямо в глаза своему собеседнику. - Если я скажу вам правду, Андрей Иванович, то вы мне не поверите, и посчитаете за сумасшедшего. Но знайте, я хочу предупредить о пагубности вашего пути, и об опасности того, чем вы займетесь в течение ближайших нескольких лет.
- Гм, - задумчиво сказал Желябов, - и в чем пагубность моей революционной деятельности? Я и мои товарищи, считаем, что наступило время социалистических преобразований в России, и пропагандировать идеи этих преобразований - святое дело.
- И много мужиков и фабричных рабочих разделяют ваши идеи? - поинтересовался я, - ведь именно они чаще всего и сдавали вас полиции.
- Я понял, что народ наш для этих идей еще не созрел, - с горечью сказал Желябов. - Надо искать какой-то другой путь для борьбы с самодержавием.
- Речь идет о терроре? - поинтересовался я. - Помнится, господа Чернышевский и Зайчневский уже пробовали призвать мужиков "к топору". И что у них из этого вышло?
- Нет, террор - это не наш метод борьбы. - Все террористы для меня враги более, чем монархисты. Путь террора слишком ответственен.
Я не удивился, услышав эти слова от самого известного в российской истории террориста. В 1877 году Желябов думал именно так. Лишь в ходе "процесса 193-х" он познакомился в тюрьме с "фурией террора" - Софьей Перовской, дочерью бывшего губернатора Санкт-Петербурга. В настоящее же время Желябов больше уповал на пропаганду социалистических идей в народе.
Между тем Желябов мало-помалу разгорячился, и стал вещать, как будто он находился не под арестом, а на собрании кружка народников.
- Да, террор - это путь в никуда, - сказал он, - Но история движется ужасно тихо. Надо ее подталкивать. Иначе вырождение наступит раньше, чем опомнятся либералы и возьмутся за дело... Теперь больше возлагается надежд на "подталкивание" истории...
- Но если толкать историю в загривок, - сказал я, можно дождаться того, что она обернется, и в ответ треснет кулаком вас в лоб. - Ведь, допустим, вам удается поднять народ на бунт. Бунт побеждает - царя свергли, правительство разогнали. Что дальше?
- Дальше мы, революционеры, передадим власть народу, - с пафосом заявил Желябов. И пусть народ сам установит форму правления.
- Это что-то вроде французских санкюлотов, только на наш, российский манер? - осторожно спросил я.
- А хотя бы и так, - с вызовом ответил мне Желябов. - Чем вам не нравится Национальное собрание и слова: "Libertе, Еgalitе, Fraternitе!" - "Свобода, Равенств, Братство!"?
- Эх-хе-хе, - вздохнул я, - Андрей Иванович, вы просто не знаете - что стоила Франции та самая революция. А если подобная революция, не дай Бог, произойдет у нас, то с учетом русской натуры и нашего размаха, погибших во имя революции будут считать миллионами.
- Все перемены связаны с неизбежными жертвами. Павшие во имя свободы заслужат уважение и вечную память у благодарных потомков, - воскликнул Желябов.
- Андрей Иванович, а вы лично, ваша семья, ваш сын, которой еще совсем кроха, готовы ли оказаться в числе миллионов, которые падут "во имя свободы"? - спросил я.
Желябов вздрогнул. Похоже, что он раньше как-то не задумывался над тем, что я ему сказал.
- Андрей Иванович, а ведь накануне ареста вы в Одессе занимались нужным и полезным делом - помогали славянам - жертвам турецкого террора на Балканах. Скажите, что подвигло вас на это занятие?
- Я всегда был на стороне гонимых и униженных, - сказал Желябов. - Поэтому мое участие в деятельности Одесского комитета помощи славянам я считал и считаю делом достойным, и заслуживающим уважение.
- Не хотели бы вы продолжить свою работу здесь, в Константинополе, - неожиданно для Желябова, спросил я. - Если бы вы знали - сколько здесь находится людей нуждающихся в помощи. Сколько сирот и беженцев, сколько изломанных войною судеб. Вы могли бы здесь с вашей энергией и умом достойно потрудиться на благо людей. - Как вам это предложение?
От неожиданности Желябов вздрогнул. - Но я ведь арестован, и вскоре предстану перед судом, - растерянно сказал он.
- Думаю, что с властями Российской империи мы этот вопрос уладим, - сказал я. Против Югороссии вы никаких преступлений не совершали, поэтому здесь вы будете на свободе.
- Югороссии? - удивленно спросил Желябов. - А что это за государство такое, я о нем ничего раньше не слышал.
- Югороссия, Андрей Иванович, это недавно образованное государство на территории бывшей Османской империи, отвоеванной у турок. Разве вам в Одесской тюрьме ничего об этом не рассказывали?
- Ходили какие-то слухи, - задумчиво сказал Желябов, но толком никто ничего так и не понял. - А кто у вас царь?
- А у нас нет царя. Время военное, и верховная власть в нашем государстве принадлежит адмиралу Ларионову. С Российской Империей у нас доверительно-союзные отношения, так как воюем мы с общим врагом. Ну, а более подробные сведения о нашем государстве вы узнаете позднее.
- Чудны дела твои, Господи, - растерянно пробормотал Желябов. - Выходит, что ваше государство - вроде САСШ или Французской Республики?
- Вам будет трудно многое понять из наших порядков. - ответил я, - но скажу вам точно, что вы будете удивлены многим, увиденным у нас. Для многих, кто попал на территории Югороссии, порой кажется, что они оказались в новом, невиданном доселе мире.
- Александр Васильевич, - задумчиво сказал Желябов, - могу ли я обдумать ваше предложение. Вы прекрасно понимаете, что согласившись с ним, я взвалю на себя некие моральные обязательства. Я должен точно знать, не будет ли мое пребывание здесь нарушением моих жизненных принципов.
- Хорошо, - сказал я, - вы сейчас пройдитесь по древнему Царьграду, и посмотрите своими глазами на нашу жизнь. У нас тут еще пока неспокойно, кое-где резвятся разбойнички, поэтому я дам вам в сопровождение из наших бойцов...
Я достал из ящика стола радиостанцию, и вызвал коменданта Никитина. - Дмитрий Иванович, это Тамбовцев. Кто там у нас сейчас свободный из морпехов? Кукушкин.., - Пришлите его ко мне, для него есть небольшое поручение... Хорошо, жду! - подняв глаза, я увидел, что Желябов смотрит на меня удивленным, ничего не понимающим взглядом.
Минут через пять мы с Желябовым лицезрели "явление Христа народу". Кукушкин, несмотря на летнюю жару, был подтянут и застегнут на все пуговицы... Только вот следы помады на щеке был неуставным, - Вызывали, тащ капитан? - козырнул он мне с порога.
- Вызывал, товарищ сержант, - усмехнулся я в бороду, - но, между прочим, помаду после поцелуев надо вовремя стирать с лица...
- Виноват, тащ капитан, - сержант достал из кармана шелковый платочек (подарок Мерседес, подумал я), и протер им щеку, это случайно, исправлюсь.
- От случайностей бывает, что и дети рождаются, - наставительно сказал я, и показал на несколько ошалевшего от всего увиденного и услышанного Желябова, - Вот, возьмите пару ребят половчее и пройдитесь с этим товарищем по городу, пусть посмотрит, что тут у нас и как.
- А кто он такой, тащ капитан? - Кукушкин посмотрел на Желябова, - какой-то он подозрительный.
- Это вы, товарищ сержант, подозрительный, - усмехнулся я, - а он - Желябов. - Вам известна эта фамилия?
Но, как ни странно, мои слова не произвели на Кукушкина никакого впечатления. Я подумал с досадой, - Вот она, нынешняя молодежь, "поколение сникерсов и пепси", жертва ЕГЭ. Мой современник, сразу бы узнал "героя-народовольца". А тут - ноль внимания. Кукушкин лишь задумчиво почесал затылок, и неуверенно спросил, - товарищ капитан, у нас там был, вроде, полузащитник "Анджи" с такой фамилией. - Или нет?
Потом он поддернул ремень калаша на плече, - Ладно, товарищ Желябов, раз уж товарищ капитан приказывает, устроим вам экскурсию по городу.
Уже из-за двери донесся его довольный басок, - Только вы не отставайте, а то тут народ такой, что зазевался - и чик ножиком по горлу, а потом - на шашлык...
Зажав рот рукой, я захихикал. Эту байку наши морпехи рассказывают всем "экскурсантам", как они говорят, "из империи", которых доверяют их попечению. Это чтобы "овечки не разбредались".
Только вчера от этих причалов в море ушла крейсерская эскадра Макарова. Он пока не тот солидный адмирал, которого мы знали по учебникам. Это недавний боцманский сын Степка Макаров, только-только произведенный в капитан-лейтенанты. Шкиперская бородка, которую он сейчас отпускает, делает его похожим на юношу, который хочет казаться старым морским волком. Я думаю, что будущий Степан Осипович будет хорош и без бородки. Дня через три-четыре, когда его "пароходы активной обороны" приступят к охоте за призами, англичане в голос взвоют от такого счастья. Ну, а мы сейчас готовимся к тому, что бы этот крик перешел в истошный визг. Короче, наша цель Суэцкий канал, самая ценная зарубежная недвижимость Британской империи после Индии. - Почему недвижимость? - А вы попробуйте его сдвинуть с места!..
Портовый кран аккуратно опускает в трюм нашего БДК "Калининград" последнюю из десяти ротных БМП-3Ф. Греко-русско-турецкий мат густо висит в воздухе. На причале своей очереди дожидаются три БТР-80 и один "Тигр". Угрюмый взводный, старший лейтенант Давыдков из комендантской роты, стоит рядом со мной. Вообще-то он больше всего похож не на Давида, а на того самого, который Голиаф. Мы там наведем порядок, и уйдем выполнять следующее задание. А им там оставаться "постоянным составом". От этих массивных мускулистых ребят, несмотря на то, что они одеты в общевойсковой камуфляж, так и пахнет краповыми беретами и спецназом "вованов". Если мы волки, то они псы-волкодавы. Серьезные ребята.
Но, надо торопиться... БДК с выделенными нам в подкрепление уланским полком и двумя артиллерийскими 4-х фунтовыми (по-нашему, 87-мм) батареями уже вошли в Босфор, и встали на якорь напротив бухты. Еще до заката конвой должен пройти Дарданеллы. Груженые снаряжением бойцы по трапу поднимаются на борт. Скрипят блоки крана, цепляющего стальными стропами первый БТР. Так и слышится визгливый вопль автовладельца из моего времени: "Краску, краску не поцарапай, скотина!".
- Господа офицеры?! - оборачиваемся и видим "чудо в перьях". Иначе не назовешь этого господина в голубом мундире, отделанном шнуром, бранденбурами, финтифлюшками, с шапкой, верх которой был почему-то квадратный... Короче, мечта вражеского снайпера. А господин берет под козырек и представляется, - Полковник Жданов Владимир Петрович, 10-й Одесский уланский полк, господа. Позвольте узнать, с кем имею честь?
- М-да, - думаю я про себя, - так вот ты какой, "голубой улан". Надеюсь, хоть дело свое ты знаешь? - а вслух, как-то параллельно, прикладываю руку к козырьку защитного кепи, - капитан морской пехоты Рагуленко Сергей Александрович. - А сам, пока Давыдков представляется, думаю, - Наверное, мы кажемся ему такими же дикими, как и он нам. Наша форма отдаленно похожа на ту, что носит сейчас местная пехота, но только отдаленно. Сходство разве что в головных уборах. Ну, какой дурак решил ввести в русской армии в качестве головного убора кепи? Наверное, во всем виноваты ветры либерализма, занесли заразу. Правда, фуражка при полевой офицерской форме - тоже дурь невероятная. Если надо одеть каску, то непонятно, что делать с фуражкой. Под погон ее не засунешь, и поверх нее каску не оденешь. И кроме того, сразу подсказка снайперу или разведчику - вот он хер официр.
Вот так мысли и мечутся у меня в голове, когда мы разглядываем друг друга. Полковник с одной стороны, и капитан с поручиком, с другой. Только вот полковник той армии, что в эту войну ничего героического свершить еще не успела, зато "косяков", особенно на Кавказе, успела упороть предостаточно. Достаточно вспомнить только Баязет, где наши бомбовым ударом спасли кучу народа, и помощь наших кораблей в подавлении мятежа в Абхазии. После того, как корабельная артиллерия превратила турецкий десант в форшмак с яйцами, седобородые старейшины наперегонки помчались изъявлять покорность и клясться в верности Белому Царю. Знают ведь, суки, что ничего им не будет, даже не выпорют. Царь у нас, точнее у них, хоть и настоящий, но добрый. Временами, даже слишком.
Ну да ладно, не об этом сейчас речь. Наши подвиги, по местным понятиям, действительно зашкаливают, и полковнику очень неудобно, что нас, по местной классификации, обер-офицеров, не подчинили ему для выполнения задачи, а поставили, как равных партнеров для взаимодействия. Ну что же поделаешь, у нас главнокомандующий всея сухопутными силами, тоже всего лишь полковник, Бережной Вячеслав Николаевич. А верховная власть носит звание контр-адмирала, что по табелю о рангах приравнивается к армейскому генерал-майору.
Полковник Жданов первым прерывает затянувшуюся паузу, - Ну что же, господа, приятно познакомиться, надеюсь, что наше боевое содружество будет плодотворным.
Мы, конечно, тоже надеемся, и жмем ему руку. Но, хрен его знает, что там будет в этом Египте. Египтяне они и в наше время не по-детски чудили на ровном месте, ну а сейчас они вообще еще дикие. Наши начальники надеются договориться с хедивом, но сдается мне, что все эти надежды построены на песке. Хедив так же договороспособен, как и нильский крокодил...
- Владимир Петрович, - говорю я полковнику, - если вы знаете о цели нашего похода, то давайте договоримся так... В начале дела моя рота захватывает и расчищает плацдарм, обеспечивая высадку вашего полка. Вам ведь еще надо будет вывести лошадей, заседлать их, построиться в эскадронные колонны, и так далее. К тому времени поручик Давыдков со своим взводом займет контору Суэцкого канала, и захватит тамошних обитателей. В боевых действиях при захвате канала вам участвовать не придется. Английские и колониальные войска мы разоружим и без вас, - я расстегнул планшет, и показал полковнику карту. Два ваших эскадрона и одна батарея будут высажены на азиатском берегу канала, еще два эскадрона и вторая батарея - на африканском. Сразу же обеспечьте конное патрулирование. Если обстановка сложится нормально, то моя рота почти тут же вас покинет - у командования есть для нас еще работенка. Берегитесь бедуинов - это еще те отморозки. Не знаю, что вам наговорили перед выходом из Одессы, но, ни в коем случае не доверяйте хедиву - эти ребята предают доверившегося так же легко, как пьют кофе по-турецки. Не хотелось бы нам потом мстить за вас, действуя, как Наполеон при Яффе...
Увидев ошарашенное лицо командира Одесских улан, я успокоил его как мог. - Уважаемый Владимир Петрович, мы конечно постараемся не допустить ничего подобного, но и вы не рискуйте почем зря. А то ведь предки этих людей в прошлом были самыми обычными разбойниками с большой дороги, и теперь их потомки понимают только один аргумент - силу. Там еще есть феллахи, преимущественно копты-христиане, но до них еще надо добраться...
Пока мы разговаривали, кран опустил в трюм последнего "Тигра". Как только его расстропили где-то в глубине трюма, на "Калининграде" хрипло взвыл ревун. - Извините, господин полковник, погрузка закончена, и нам пора отчаливать. Если вас ждет катер - рекомендую поспешить, если нет - то добро пожаловать на борт. А в море мы сумеем переправить вас на "Саратов".
- Спасибо господа, было приятно познакомиться, честь имею, - мы тоже откозыряли, и полковник развернулся, и вразвалочку, походкой старого кавалериста, направился к дальнему причалу. Его голубой мундир ярким пятном выделялся на фоне выжженной до желтизны окружающей природы. Да, здесь даже специальные егерские роты не приучены пока к маскировке. Идти в такой форме в бой, в наше время - чистое самоубийство. Мы с Давыдковым еще какое-то время смотрели полковнику вслед. Сможет ли один уланский полк заставить хедива уважать силу русского оружия. Без нашей помощи, скорее всего, нет. Впрочем, поживем - увидим...
За всеми текущими делами, как внутренними, так и внешними, я совсем позабыл о нашем наполовину госте, наполовину пленнике, Желябове. И был немного удивлен, когда мне напомнили о нем. Точнее, о его желании снова встретиться со мной. Прикинув, что у меня сегодня после обеда будет свободен часок-другой, я пригласил его прогуляться со мной по султанскому парку. В непринужденной обстановке и разговор становится более раскованным и откровенным.
Желябов пришел в парк в сопровождении хорошо знакомого мне сержанта морской пехоты Кукушкина. Похоже, что они уже успели сойтись накоротке и стать приятелями. Во всяком случае, обращались друг с другом по имени и на "ты". Смотрелись они тоже весьма импозантно. Желябова переодели в камуфляжку, и он сбрил свою знаменитую бороду. Словом, со стороны это выглядело так, будто два здоровенных морпеха, оживленно беседующие о чем-то, подошли ко мне, сидящему на скамеечке укрытой от палящего солнца кроной деревьев, и нежащемуся под дуновениями слабого морского ветерка. Вообще-то в таком климате врачи рекомендуют гамак в тени деревьев и послеобеденный сон. Сиеста-с! Но, боюсь, нам такая роскошь еще пока не по карману.
Подойдя ко мне, Игорь Кукушкин козырнул, и доложил, - Вот, тащ капитан, Андрюха хочет с вами о чем-то переговорить. - потом, сержант вздохнул, и уже видимо от себя добавил, - Александр Васильевич, вы ничего не подумайте, он парень хороший, только в голове у него еще та каша, за один день не разгребешь. Но он, ничего, умный и сам все поймет. А что не поймет, так мы ему поможем.
Я посмотрел на "генерала от революции". Желябов индифферентно глядел куда-то в сторону, делая вид, что все сказанное о нем Кукушкиным к нему не относится.
- Спасибо, Игорь, можешь идти, - сказал я, - а мы тут с Андреем Ивановичем побеседуем о делах наших скорбных.
Кукушкин снова вскинул руку к кепи, и, увидев мелькнувший в отдалении белый халат и черненькую головку своей любимой, чуть ли не бегом помчался на незапланированное свидание. А я предложил Желябову присесть рядом со мной на скамейку.
- Итак, Андрей Иванович, я вас внимательно слушаю, - начал я беседу с "главным террористом России". - Вы имели время и возможность ознакомиться с нашей жизнью в освобожденном от турок Константинополе. - Каковы ваши впечатления?
- Александр Васильевич, - задумчиво сказал Желябов, - я понял, что вы люди из другого времени. - Нет, нет, - воскликнул он, заметив, что я нахмурился. - Никто из ваших людей мне об этом не говорил. Просто я сам догадался, видя вашу технику, вооружение, а самое главное - отношение друг к другу. Мы поступаете, думаете, живете совсем по-другому. Я не был в Европе, но в Одессе полно иностранцев. Вы и на них не похожи. Не знаю, откуда вы, и как сюда попали, но глядя на вас я понял, что, наверное, и мы должны стремиться сделать наш мир, и отношения между людьми такими же, как и у вас.
- Андрей, простите, если я буду вас так называть - я все-таки старше вас вдвое, - вы правы в одном - мы, действительно, "не от мира сего". Волею Всевышнего мы попали к вам из 2012 года. - Зачем? - я и сам не могу еще понять. Видно, нам нужно что-то сделать в вашем мире такое, что спасло бы нашу страну и весь мир от тех страшных событий, которые произошли в нашей истории в ХХ веке.
Ну, а что касается вас, Андрей, я не хочу, чтобы такой умный и талантливый человек, как вы, закончили свою жизнь на виселице. Ведь вы с вашей энергией и способностями можете принести много пользы людям.
- На виселице, - изумленно пробормотал Желябов, - так вы знаете, что со мной произойдет, точнее, что произошло в вашем прошлом?
- Знаю, - ответил я, - вы возглавите террористическую организацию, целью которой будет убийство царя. И вы, точнее, ваши товарищи, убьете 1 марта 1881 года Александра II на набережной Екатерининского канала Санкт-Петербурга. За что будете приговорены судом к виселице.
- Значит, террор, - задумчиво сказал Желябов. - Мы с товарищами обсуждали этот вопрос, но я всегда категорически был против террора. Что же со мной произошло?
- Вас сумели убедить, что единственный путь изменить что-то в обществе - это убивать тех, кто стоит у руля власти. Но это в корне неверно. Если общество готово к переменам, то терроризм избыточен, если не готово - он бессмыслен.
- Очень хорошо сказано! - воскликнул Желябов, - я полностью согласен с вами.
- К сожалению, это не мои слова, - ответил я, - ваш современник и коллега по "Народной воле" Лев Тихомиров после цареубийства, совершенного вашей группой, разуверился в правильности пути, по которому вы шли, и эмигрировав в Европу, и выпустил там брошюру под названием "Почему я перестал быть революционером". Фраза, которая вам так понравилась, это цитата из его брошюры
- Лев Тихомиров, - Желябов наморщил лоб, - я кажется слышал это имя. И что же он еще написал?
- Вот, например, эти замечательные слова о тех, кто любит говорить от имени народа: "Конечно, со стороны можно услышать множество фраз о "возвращении власти народу". Но это все не более как пустые слова. Ведь народ об этом нисколько не просит, а, напротив, обнаруживает постоянно готовность проломить за это голову "освободителям". Только отчаянный романтизм революционеров позволяет им жить такими фикциями и третировать русскую власть, как позволительно третировать власть какого-нибудь узурпатора. Русский царь не похищал власти; он получил ее от торжественно избранных предков, и до сих пор народ, всею своею массой, при всяком удобном случае показывает готовность поддержать всеми силами дело своих предков".
Желябов задумался. Я понимал, что одним махом он не сможет избавиться от своих нравственных и моральных установок. Но пусть он хорошенько подумает над сказанным мною. Чтобы дать дополнительную пищу для его размышлений, я снова заглянул в листок с еще одной цитатой из брошюры Тихомирова.
- Вот, Андрей, послушайте, что сказал ваш соратник: "Я не отказался от своих идеалов общественной справедливости. Они стали только стройней, ясней. Но я увидел, что насильственные перевороты, бунты, разрушение - это все болезненное создание кризиса, переживаемое Европой, - не только не неизбежно в России, но даже и маловероятно. Это не наша болезнь. У нас это нечто книжное, привитое, порожденное отсутствием русской национальной интеллигенции. Но не придавать ему значение тоже не следует. Конечно, наше революционное движение не имеет силы своротить Россию с исторического пути развития, но оно все-таки очень вредно, замедляя и отчасти искажая это развитие".
Про себя я заметил, что здесь Лев Тихомиров несколько заблуждался - нашлись таки силы, которые сумели своротить Россию с ее исторического пути развития, и доказать, что революцию у нас могут совершить так же просто, как и в Европе. Только с учетом нашего размаха, разрушение от подобного развития событий будет на несколько порядков больше, чем в Европе. Но весь парадокс в том, что после совершения революции, для построения социализма, пришлось вернуться фактически к абсолютной монархии. Круг замкнулся. Стоило ли свергать самодержавие, если оно по сути есть естественная форма правления над огромными российскими просторами? Не знаю, скорее всего, нет.
Только всего этого я говорить Желябову не стал. Нельзя все сразу вываливать на и так смятенный ум человека XIX века. Его мозг может просто не выдержать этого.
Поделиться книгой: