Черное солнце

Ирина АРБЕНИНА

ЧЕРНОЕ СОЛНЦЕ

* * *

Русский фотограф Локтев разложил перед ней содержимое заказанного ею портфолио…

Юлсу ахнула. Неужели это она?!

В таинственных черных глазах девушки на фотоснимках была такая манящая глубина…

Прекрасное лицо… Удивительное тело… А эти оголенные плечи принадлежали, пожалуй, самой соблазнительной красавице в мире, а вовсе не обиженной девочке, которую еще недавно наказывала миссис Дэвиде, учительница физкультуры школы в Милфилде.

— Вы засияете, как солнце, — очень серьезно сказал ей Локтев. — Можете поверить моему чутью.

Причем очень скоро.

Он сказал это без обычных льстивых улыбочек, подобающих фотографу, торгующему продуктом своего труда.

— Как солнце, — повторил он.

* * *

— Элизабет, погляди!

Черепаха выползла из воды и медленно, оставляя за собой борозду от многопудового туловища, двинулась к камням.

— Какая прелесть! Настоящая гигантская черепаха!

Майкл и Элизабет принялись разглядывать гостью.

Черепахи водились на этом острове, но никогда не появлялись в восточной его части, где обычно Стрэндлсеры останавливались перекусить.

— Ого, смотри, еще одна!

Ночью к привычному шуму прибоя, плеску и шороху набегающих на камни волн прибавились какие-то новые звуки, похожие на тяжелую возню.

Элизабет показалось во сне, что палатка вздрагивает, словно от порывов ветра или толчков волны.

Майклу ничего такого не казалось, потому что, в отличие от жены, он спал как убитый… Зато обычно просыпался первым…

Утром, когда Стрэнджер расстегнул палатку и высунул голову, его взору предстало фантастическое зрелище.

Все пространство между скалами, где супруги, как всегда, поставили палатку, было заполнено черепахами. Они давили, налезали друг на друга тяжелыми панцирями…

— Куча-мала! — пробормотал растерянный Майкл.

К полудню дело стало совсем плохо.

Солнце разогрело каменистый остров. Камни раскалились, и черепахи, которые уползли далеко от воды, уже не могли к ней вернуться, потому что путь преграждали тела их собратьев.

Черепахи высыхали и поджаривались прямо на глазах.

— Откуда они? Зачем лезут на берег?! — в недоумении восклицала Элизабет.

Майкл только пожал плечами.

Весь день, пока солнце не село, дав наконец спасительную возможность передохнуть от жестокого жара, Стрэнджеры носили воду в пластиковых бутылках из-под минеральной воды и поливали самых ослабевших животных.

Черепахи вытягивали головы из-под панцирей, жадно ловя спасительные капли. Морщинистая их кожа казалась потрескавшейся от солнца.

Считается, что пресмыкающиеся не ведают эмоций… Но тут Стрэнджерам почудилось, что в мучениях бессловесных тварей есть что-то от страданий разумного существа, против воли запрограммированного на какую-то неотвратимо мученическую миссию: существа, которые, предчувствуя заведомую гибель, тем не менее не могли отклониться от намеченного курса. Будто что-то их гнало на эту верную смерть, и они не могли не подчиниться… Ползли и ползли!

Стрэнджеры смотрели на гибель черепах и понимали, что они, помогая, лишь продлевают агонию несчастных.

К ночи Майкл и Элизабет Стрэнджер совсем сбились с ног… А черепахи все прибывали… Маленький островок, на котором Стрэнджеры обычно проводили свои уик-энды, напоминал уже место съемок фильма-катастрофы.

* * *

Посреди ночи в одной из обшарпанных серых пятиэтажек поселка Октябрьский-27 зажегся свет.

Глава семьи ворочался, стонал во сне, и женщина, проснувшись, включила ночник.

Очевидно, у мужчины был жар… Тело его извивалось в судорогах, лицо потемнело и блестело от пота.

— Да что же это ? Горе ты мое луковое, что же это такое ты сотворил с собой? В озере, что ли, перекупался спьяну ? Застудился ?

В соответствии с обычной простонародной манерой, первое чувство жалости и сострадания в таких семьях всегда принимает форму ругани.

— Ах, чтоб тебя! Ирод ты этакий!.. Без твоих болячек забот, что ли, у меня мало ?..

Разбуженная шумом, в дверь заглянула свекровь:

— Может, грибы были.., того? Плохие?.. Или рыба?

— Ай, отстаньте, мама!.. Грибы как грибы! Все их ели — и ничего.

Октябрьский-27, когда-то закрытый, режимный и хорошо снабжаемый населенный пункт, затерявшийся в дремучей глубине северного полуострова, последние годы был открыт всем ветрам перемен и жил, по существу, на подножном корме. Питался грибами, олениной, рыбой — словом, дарами природы.

— Ой, не знаю, прямо, как корежит его! Даже смотреть страшно! А вспотел-то как!

Женщина наклонилась к мужу и провела ладонью по влажному лбу.

И вдруг в ужасе закричала.

От этого страшного крика даже свекор в соседней комнате мигом выпрыгнул из теплой постели, откуда ему так не хотелось выбираться, несмотря на поднявшийся переполох, и тоже прибежал следом за женой.

— Даш, ты чего ?!

Женщина с искаженным от ужаса лицом протягивала перед собой ладонь.

— Ах ты, блин!..

У пожилого мужчины, взглянувшего на руку невестки, перехватило дыхание. А его жена схватилась за сердце.

Они оба были уже далеко не молодыми, но никогда раньше не знали, что «кровавый пот» — это не только слова. И не преувеличение….

Старики и не ведали, что они могут быть реальностью!

Пальцы невестки, которыми она только что погладила лоб больного, были красными от крови.

Глава 1

«Поражение блондинок» — таков был заголовок на первой странице таблоида.

«Маленькое солнце», «восходящая звезда» — иначе эту девушку папарацци и не называли… Черные глаза… Ослепительная брюнетка… Волосы, как ночь…

Суть новости заключалась в том, что начинающая модель — молодая девушка из России, почти девочка — затмила и Шиффер, и других признанных блондинок подиума… Ей пророчили сногсшибательную карьеру.

Конечно, вера в таблоид невелика: все, о чем пишется, следует поделить на сто.

Но девушка и впрямь была прелестна, чудо как хороша на фотографиях, сделанных папарацци.

Очевидно, он не отставал от нее ни на шаг. Вот моделька мило, по-детски улыбается в объектив. Вот она на улице. Вот на подиуме. А вот — с отцом, преуспевающим бизнесменом.

Жительница Амстердама, Марион Крам, долго разглядывала на газетном снимке девочку-красавицу, которая стояла, склонив голову на плечо улыбающемуся осанистому мужчине…

Марион, усмехнувшись, шариковой ручкой задумчиво разрисовала мужчине седые усы. Полюбовалась на свою работу и, бросив газету на журнальный стол, подошла к окну своего домика-баржи.

Достала, как обычно, крекер и принялась кормить уток.

Мимо проплывал обычный прогулочный кораблик. Тут же защелкали фотоаппараты. Марион Крам подняла голову и улыбнулась. Она всегда приветливо улыбалась фотографирующим ее туристам, проплывающим мимо по каналу…

Прогулочные кораблики проплывали мимо домабаржи много раз в день. Кому-то это могло и надоесть, но не Марион. Если Марион Крам, случалось, попадала в кадр, она все равно всегда улыбалась…

В этот момент — момент фотографирования — она как бы видела себя со стороны. Камеры и фотоаппараты незнакомых людей, любующихся ее домом и картиной ее жизни, как бы фиксировали ее счастье, делали его осязаемым.

Ведь пока человек не расскажет другим, как он хорошо живет, или пока — и это особенно важно! — другие не объяснят ему, как он замечательно живет — «Повезло же тебе!» — человек, существо вечно капризное и недовольное достигнутым, своего счастья не понимает.

Уточки опять в изобилии сплывались к ней под окно домика-баржи. Марион кормила их раскрошенным крекером и улыбалась…

Туристы особенно любили такие сентиментальные кадры. Из раскрытого окошка полуигрушечного домика-баржи белокурая славная фрау кормит милых маленьких уточек.

Щелкнул ли чей-то фотоаппарат и в тот момент, когда Марион Крам, улыбаясь и кроша крекер, обдумывала свои дальнейшие действия?

* * *

— Откуда столько ос?

Любимая свекровь Ани Светловой, Стелла Леонидовна Старикова, натягивала на окна свежую марлю и громко возмущалась:

— Просто ненормальное количество!

— Не «ненормальное», а аномальное! — уточнил Федор Андреевич, приятель Стеллы Леонидовны и дачный сосед Стариковых-Светловых.

Федор Андреевич появился на ведущей от калитки дорожке точно в назначенное время. Поскольку именно в это время Петя Стариков, Анин муж, уезжал на работу в Москву и частенько прихватывал его с собой. Подвозил вечно рвущегося «по делам» в душную летнюю столицу старого ученого Соколовского.

— Ну, ладно, пусть аномальное! — согласилась с поправкой Стелла Леонидовна. — Но просто, как перед концом света, эта осиная «аномалия»!

— Может быть, мы их вареньем привадили? — заметила Аня.

— Да нет, они всюду, эти осы. И в магазине, и на станции, и в лесу.

— А на высокотравье вы, Анечка, обратили внимание? — поинтересовался у Светловой Федор Андреевич.

— Как тут не обратишь!

Травы в это лето, действительно, были нечеловечески высоки. То есть выражение «трава по пояс» тут явно не подходило. Какой там пояс! Это был бы уже пояс не человека, а великана.

И это простая трава! А чертополох, а репейник?

Борщовники высились, словно деревья в гигантском доисторическом лесу, где вот-вот должны были появиться динозавры…

— Да что мы знаем, собственно, о земном шарике, на котором обретаемся? — заметил даже на пенсии склонный к научному анализу Федор Андреевич. — Знаем мы, по сути, не больше мошки, которая уселась на спину могучему зверю. Зверь этот гигантский только вздохнул во сне. Даже не рыкнул, не потянулся, не пошевелился, а только поглубже вздохнул — и уже целые города взлетают вместе с выдохом вулкана.

— Точно! Точно! — поддакнула Стелла Леонидовна.

— Чудненькая тема! — Анин супруг допил в беседке кофе, приложил к губам салфетку и встал из-за стола.

— Вкусно? — Аня и Стелла Леонидовна хором намекнули на блинчики.

— Очень!

— А чего молчишь?! Слова восхищения и признательности просто клещами из тебя приходится вытаскивать!

— Неблагодарный, невнимательный, невоспитанный… Каюсь, каюсь и припадаю в раскаянии к коленам…

— А еще говорят, например, что земное ядро продолжает расти. Растет себе да растет… — Федор Андреевич был не очень доволен, что все стремились отвлечься от столь важной темы. — Станет большим, и кожица — поверхность земли! — лопнет.

— И, если соберетесь варенье варить, обязательно абрикосового сварите! — попросил своих женщин Стариков.

Петя собирался на работу и был занят лишь тем, как бы не опоздать, а не какими-то там катаклизмами, появлением динозавров и ростом земного ядра.

— А вы, Петя, согласны с такой постановкой вопроса? — Федор Андреевич все же не мог не попытаться вовлечь в дискуссию и зятя.

— Извините, Федор Андреевич, но я как-то не люблю о катаклизмах.

— Фу, какой вы скучный!

— Гнев начальства, милый Федор Андреевич, — когда опаздываешь, — близок и осязаем… Реален!