Люди в джунглях

Сари с интересом разглядывала яванку, из-за которой разгорелись такие страсти.

— Я говорила Кариму, будут неприятности, если он возьмет меня с собой, — рассказывала та. — Но он не решился оставить меня в Таракане. Там все мужчины бешеные. И вообще мужчины всегда сходят с ума но мне. Мой прежний муж сидит в тараканской тюрьме, хотел заколоть одного, который посмотрел на меня.

У нее резкий голос, смеется она жестко и деланно.

— А! От нас самих зависит вести себя так, чтобы мужчины не дрались из-за нас, — важно произносит Сари.

Все это верно, будь обстановка другая. Но Сари еще не жила в лесном лагере, и она говорит мне, что но этой яванке сразу видно, какая она потаскуха.

Я позаботился выставить надежную охрану на ночь. Приказываю начальнику лагеря: если вернется кто-нибудь из пропавших, его нужно немедленно схватить, а будет сопротивляться — связать по рукам и ногам. Охранниками назначили самых сильных, вооружив их парангами. Сам я отправился на охоту.

В лагере в это время гостили несколько даяков, которые поднимались на своей пироге вверх по реке. Они пошли со мной. Сари тоже предпочла пойти с нами, чем ждать в лагере с его напряженной атмосферой.

Движемся по реке. Я сижу на носу лодки, прикрепив фонарь себе на лоб. Уже на первой прибрежной поляне слышим троекратный громкий крик оленя.

Я не знаю другого звука, который заставил бы сердце охотника биться с такой силой. Кровь стучит в висках, руки сжимают ружье. Конус света рыщет по зарослям.

Однако с лодки мне не удается обнаружить отсвечивающих глаз. Тогда я выхожу на берег и углубляюсь в кустарник. Сари следует за мной. Скоро мы оказываемся в таких густых зарослях, что кругом ничего не видно.

Вдруг крик олеин всего в нескольких шагах впереди нас. Треск кустарника говорит о том, что он поворачивается, чтобы бежать. Что это? Да их тут, кажется, два, но, хотя они ломятся сквозь кусты где-то совсем рядом, в этой гуще я ничего не могу разглядеть. Мелькнули зеленые глаза! Вскидываю ружье и посылаю вдогонку заряд волчьей картечи. Слышно тяжелое падение и хрип. Скорее туда!

На земле лежит огромный олень. Его красивые рога привели Сари в восторг. Я решил, что она от радости скачет на одной ноге, но ошибся. Сари, продираясь сквозь заросли, наступила на большую колючку…

Эту колючку Сари, наверно, никогда не забудет. Из-за пее она осталась в лодке, когда мы несколько выше по реке опять вышли на берег выслеживать оленей. Вместе с даяками я двинулся по известной им старой тропе, которая вела к заброшенной расчистке в джунглях.

Одиночество Сари скрашивал небольшой фонарь, а чтобы не было страшно, она напевала про себя песенку.

Просидев так в лодке с четверть часа, она услышала, как кто-то пробирается сквозь кусты к берегу. Сначала подумала, что это я возвращаюсь, но, не видя моего фонаря, забеспокоилась. Может быть, олень? А вдруг медведь… «Отвяжу-ка я лодку и оттолкнусь от берега», — сказала себе Сари. Но тут послышался голос, и на свет вышел какой-то человек. Он замер на месте и уставился на нее. Сколько он так стоял, Сари не знает. Наконец пришелец забормотал что-то по-явански.

Сари умела говорить на этом языке.

— Ты кто? — спросила она.

— Нет, ты не Тина. Я думал, это Тина разыскивает меня. Я хочу что-то показать Тине. Я так для нее постарался! Это Аллах помог мне. Аллах мне помогает, потому что я всегда молюсь ему. Аллах! О Аллах, лаиллах-аиллалах!

У него были такие страшные глаза, что Сари оцепенела от ужаса. Она сразу поняла, что перед ней стоит пропавший яванец. Было очевидно, что он не в своем уме. В довершение ко всему она увидела у него в руке нож.

Ей хотелось закричать. Сари боялась, что сейчас сама потеряет рассудок. Внутри у нее все сжалось, она покрылась гусиной кожей. Не иначе этот сумасшедший пришел убить ее…

И вдруг Сари словно окатило ледяным душем. Буря в мозгу улеглась, сознание прояснилось. Будто кто-то другой внезапно вошел в ее тело it безраздельно подчинил его себе.

— Почему ты не идешь спать, Карим? — сказала на. — Ведь уже ночь.

— Я сейчас лягу. Только сначала я должен тебе показать. Пошли!

— Мне надо стеречь лодку. Я не могу уйти.

— Лодку? Лодку?.. Ты пойдешь со мной!

— Не могу.

— Идем!

Он протянул руку в ее сторону.

Хотя Сари за секунду до того ни за что на свете не решилась бы сдвинуться с места, она поднялась, спокойно вылезла из лодки, взяла фонарь и последовала за Каримом.

Они вошли в прибрежные кусты. Боль в ноге забыта. Сари ощущает только непонятное холодное спокойствие.

То, что она увидела, пройдя несколько десятков метров, не произвело на нее в ту минуту никакого впечатления. Потом ей делалось дурно от одного воспоминания.

На суку висел труп исчезнувшего макассарца. Живот вспорот, внутренности вывалились наружу, голое окровавленное тело исколото ножом. Страшное зрелище… Сари не сомневалась, что ее настоящее «я» упало бы в обморок от страха.

— Правда, здорово? — говорил Карим. — Видишь, какой Халим красивый. Это я сделал. Вот обрадуется Тина, когда увидит его! Я могу еще сделать таких для нее, сколько захочет! А ведь он сам повесился. Испугался меня.

Карим вонзает нож в свою жертву.

— Ребята уже приходили сюда посмотреть на него. И все говорят, что я правильно сделал. А ты что скажешь?

— Конечно, Карим, ты сделал правильно. А теперь пойдем за Тиной, пусть она тоже посмотрит.

— Да-да. Хорошо, что ты пришла. Один я не найду дороги в темноте. И потом я не знал…

— Мы поплывем на лодке, Карим. Нельзя идти через джунгли ночью. Вот так, садись первый. Я отвяжу лодку. Бери весло, я не умею грести… Дай-ка мне твой нож, Карим. Придется перерезать веревку. Никак не могу развязать.

Карим послушно отдает Сари нож. Она сразу же чувствует себя бодрее, однако тут сверхъестественное спокойствие начинает оставлять ее. Она делает вид, будто пилит ножом веревку, а сама все время говорит, говорит с Каримом. Потом Сари не могла вспомнить, о чем она говорила и сколько все это длилось. Ей показалось, что прошла целая вечность, прежде чем она, наконец, увидела в кустах свет моего фонаря.

— Карим, сиди тихо. Сюда идут люди. Это к тебе, наверно…

— Нет-нет! — кричит Карим. Он вскакивает на ноги и хочет выпрыгнуть из лодки. На него опять нашло буйство.

Но теперь Сари уже не боится.

— Назад! — кричит она. — Назад! Перевернешь лодку!

Карим подчиняется и несколько секунд стоит неподвижно. Тут подоспеваю я.

— Вот Карим, а вот его нож, которым он убил Халима, — говорит мне Сари.

Кажется, Карим приготовился дать нам отпор. Мы с даяками бросаемся на него. Всю дорогу до лагеря даяки держали его на дне лодки. Когда мы доехали, Карим был в таком исступлении, что пришлось связать его.

Несколько дней спустя Карима отправили в Таракан.

Сари не считала свой поступок подвигом. Она понимала, что мгновенный прилив храбрости еще не дает ей повода кичиться. Просто Аллах помог ей в трудную минуту.

Позже мы узнали, что Карима лечили в больнице. Разум постепенно возвращался к нему, но он так ничего и не вспомнил из того, что натворил в приступе буйного помешательства.

Счастливый Карим!..

Зато Сари, наверно, никогда не забудет эту ночь.

Ибаны

Граница между северной, английской частью Борнео и голландским Борнео проходит чуть севернее Нунукана, деля пополам остров Себатик. Так что всего несколько морских миль отделяют меня от английской территории. Еще дальше вдоль побережья, в двадцати милях к северу лежит маленький городок Тавао. До него гораздо ближе, чем до города нефти Таракана.

В первый год на Нунукане я раз в два месяца бывал в Тавао. Затем эти визиты стали более редкими. Дел у меня там почти никаких не было, поскольку все равно приходилось регулярно бывать в Таракане. В Тавао я ездил скорее поразвлечься.

Тавао лежит в глубине отороченного пальмами голубого залива. Маленький пирс заканчивается внушительной красной коробкой пакгауза. А в начале пирса стоит самое большое здание Тавао, в нем ратуша, почта, банк, контора резидента[10] и полицейское управление. Вокруг дома расстилались английские зеленые газоны, окаймленные живой изгородью с ярко-красными цветами. Перед зданием — высокий флагшток с английским флагом, у ворот стоит полицейский с винтовкой и шашкой. Под крышей из пальмовых листьев всего один этаж, тем не менее дом кажется внушительным и изысканным. Видимо, осознает, что служит резиденцией верховной власти и администрации Северного Борнео.

Кокосовые пальмы простирают свои листья над всеми домами Тавао; здесь же они почтительно расступились, освободив место для правительственного здания с его газонами и полицейским.

Направо от ратуши раскинулась китайская часть города: несколько десятков лавочек и ресторанов, небольшие лодочные верфи, рынок, ремесленные мастерские. И над всем этим высятся пальмы.

Налево — европейская часть. Здесь дом резидента, окруженный приличествующими сану хозяина садами и газонами; так называемый рестхауз — нечто вроде гостиницы; наконец, маленькое бревенчатое бунгало с лиственной крышей, принадлежащее трейдеру — торговому агенту. И те же пальмы. Высокие, стройные пальмы, которые с утра до вечера даруют спасительную прохладу. Редко мне доводилось видеть такие высокие пальмы, как в Тавао.

Когда я приезжаю в Тавао, все европейцы — иначе говоря, резидент и трейдер — собираются в рестхаузе, чтобы выпить со шведским гостем стаканчик джина.

Престранный тип этот трейдер — уж не помешанный ли? Он владеет небольшой лавчонкой, торгует мануфактурой и порнографическими открытками. Уверяет. что иногда закупает лес; однако мне ни разу не удалось застать его за работой. С ним живет экономка-китаянка, которая ведет хозяйство и обещает ему родить наследника.

Трейдер слывет ясновидцем. Он может без конца рассказывать о своих встречах с нечистой силой. Даже, в рестхаузе, когда он спит сном праведника под москитной сеткой, ему по ночам являются привидения. Сомневаться в правдивости его слов не приходится: посторонние люди не раз слышали шаги привидений, крадущихся к его ложу. Странно только, что все эти привидения напоминают женщин, преимущественно даячек. По разве бедный трейдер виноват, что даже нечистые духи подчиняются зову пола!

Резидент — человек совсем другого склада; у пего острый ум, тело словно высечено из камня. Хотя он ужо больше двадцати лот живет в тропиках, он по сей день остался истым англичанином. Объясняется это, должно быть, тем, что он женат на англичанке и никогда не сближался с восточными женщинами.

Вот история, которая ярко характеризует его.

Вместе с подчиненным ему сержантом полиции, малайцем, резидент отправился ловить двух сбежавших преступников-яванцев. Ему донесли, что беглецы скрываются в заброшенном лагере лесорубов.

Преследователи вышли в путь ночью. Рано утром они добрались на лодке до лагеря и увидели беглецов — те спали у костра.

— Я займусь тем, который лежит справа, а ты тем, что слева, — скомандовал шепотом резидент.

И они бросились на спящих. В этот миг яванцы проснулись и вскочили на ноги. Отъявленные буяны и бандиты, совершившие не одно убийство, они знали, что им нечего терять, но зато есть шанс ускользнуть, если они отобьются. Их паранги лежали наготове. Завязалась схватка.

Резидент быстро справился со своим противником, стрестрелив ему плечо из пистолета. Но сержант не захотел воспользоваться пистолетом, он выхватил из ножен клеванг (короткая индонезийская сабля). Противник легко отбил первый натиск и сумел ранить сержанта в левую руку. Тот стал осторожнее. Развернулся самый настоящий бой по всем правилам фехтовального искусства. Видимо, яванец прежде служил в армии. Хотя его паранг был намного короче, чем клеванг сержанта, он успешно отбивал атаки. Ему удалось ранить полицейского в левое плечо; в свою очередь тот чуть не перерубил ему левую руку.

Бойцы ожесточались все больше и больше. Из руки яванца хлестала кровь, но он бился, как раненая пантера.

А резидент невозмутимо наблюдал за схваткой, изредка отходя в сторону, чтобы не мешать бойцам; совсем как судья на спортивной площадке.

Но потеря крови подорвала силы яванца. Он ослабел, и малаец страшным ударом клеванга рассек бандиту череп.

Победитель долго не мог прийти в себя, он тяжело дышал, дрожа от возбуждения. Наконец вымолвил:

— Сэр! Почему вы не помогли мне?

— Да ты что, дружище! Разве можно было испортить такой бой!

Видимо, эти особенности характера резидента и побудили его передать в мое распоряжение мандура[11] Анама и его людей, хотя они только что совершили зверское убийство.

Я зашел в китайскую лавчонку сделать кое-какие покупки. Вдруг за моей спиной кто-то заговорил на диалекте саравакских даяков:

— Вы туан бесар[12] с Нунукана?

Обернувшись, я увидел рослого пожилого мужчину. На круглой голове — широкополая английская фетровая шляпа, из-под которой на меня смотрят небольшие, на редкость пронзительные глаза. У индонезийцев считается невежливым пристально смотреть в глаза собеседнику. Так поступают только тогда, когда сердятся на человека. Поссорившись, два малайца первым делом, скрещивают взгляды. Кто заставит противника потупиться, выходит победителем в споре.

Молча смотрю на него. Лишь после того как он опускает глаза, спрашиваю:

— Кто ты такой? Что тебе надо?

— Я мандур Анам. У меня здесь двадцать человек Я хочу, чтобы туан бесар взял нас с собой на Нунукан и дал нам работу.

— Тебе приходилось бывать раньше на лесоразработках?

— Нет. Но мы быстро научимся. Валить деревья умеем и с остальным справимся, если туан нам скажет, что надо делать.

— Сколько же вы хотите получать за работу?

— Туан заплатит нам столько, сколько мы заслужим. Мы привыкли зарабатывать больше, чем яванцы и даяки!

Саравакские даяки — или ибаны, как они себя называют, — гордый и смелый народ. Они высокого мнения о себе и не скрывают этого. Анам был типичным ибаном. Убедиться в этом несложно: у всех представителей этого воинственного племени шея украшена особой татуировкой. Кроме того, они часто покрывают все тело красивыми узорами.

— Ну пойдем, посмотрим твоих людей, Анам.

Они сидят на берегу у пирса, ждут. Полицейский — он же таможенный чиновник — не подпустил их к моему боту.

Впервые вижу таких молодцов. Рослые, стройные; чеканные лица, смелый взгляд — ни одна женщина не устоит. Одежда — чават, набедренная повязка. У каждого на боку меч; скромные пожитки лежат в плетеных ротанговых коробах, стоящих возле пристани.

— Пусть туан поможет нам выехать. А то охранник не пускает нас к боту, — говорит Анам.

— Это мы уладим. Я возьму вас с собой на Нунукан, если обещаете работать как следует и если вас устроят мои условия.

— Мы согласны, туан!

Подхожу к полицейскому и прошу разрешения провести ибанов.

— Резидент приказал мне не пропускать их, туан. Они, кажется, убили кого-то, — отвечает он.

— Это правда? — обращаюсь я к Анаму. — Вы в самом деле кого-то убили?

Анам невозмутимо отвечает:

— Ну да. Нам потому и надо поскорей убраться отсюда. Иначе хлопот не оберешься. Нам только на Нунукан попасть, а там уж никто с английской стороны нам не страшен. Лишь бы перебраться через границу.

«Но если за вами числится убийство, вас отсюда вряд ли выпустят», — думаю я про себя.

— А кто из вас убил? Или его уже взяли?

— Мы не хотим говорить — кто, туан. Будем отвечать все вместе.