Соперники

«Не иначе, как прорвало где-то русло главного арыка», — подумал Сабырбек и направил лошадь по берегу, вдоль арыка.

Главный арык оказался в исправности. Сабырбек не обнаружил размоин, но русло пустело прямо на глазах и вскоре на обнаженном дне начали поблескивать в темноте осклизлые, мокрые камни.

«Неужели на канале стряслась какая беда?» — мелькнула вдруг мысль.

Тут Сабырбек не на шутку встревожился.

— Не дай бог! — прошептал он.

Катастрофа на канале в эту пору — большое несчастье. На ремонт потребуется много сил и времени, а поля останутся без воды.

Несмотря на темноту, Сабырбек пустил коня рысью. Вот и канал. Здесь устроены шлюзы, распределяющие воду по главным арыкам двух соседних колхозов. Сабырбек быстро привязал лошадь к кусту, а сам взобрался на дамбу.

Что за чудо! Он стоял на мостках и не верил собственным глазам. Шит, регулирующий доступ воды в главный арык Сабырбека, был опущен до отказа. Вода наглухо закрыта! И вся она устремилась в соседний арык Каратая. Его щит был поднят высоко над поверхностью воды. «Что это значит?» — недоумевал Сабырбек. Никогда ему еще не приходилось видеть такое. Бурный поток, устремленный в арык Каратая, заглушил его шепот.

— Нет! — говорил Сабырбек самому себе. — Не может быть! Это какое-то недоразумение!..

Он спустился к лошади, нащупал гаечный ключ, прикрепленный к седлу, и, вернувшись, принялся поднимать щит своего шлюза.

Не успел Сабырбек провернуть гайку на один поворот, как вдруг рядом с ним раздался властный окрик:

— Не тронь!

От неожиданности Сабырбек вздрогнул. На мостках метнулся угловатый силуэт, похожий на хищную птицу, готовую кинуться на свою жертву. Голова ушла в плечи, руки приподняты, точно растопыренные крылья. Но кто это? Лица не разобрать. Темно.

— Кто ты?

— Не тронь, говорю! Убери ключ!

— Каратай?.. Это ты?..

Ответа не последовало.

— Ты это сделал? Ты взял нашу воду?

— Мне нужна вся вода!

— Какое ты имеешь право!

В два-три прыжка Каратай очутился возле Сабырбека.

— Убирайся, убирайся отсюда!

— Да ты что, Каратай, опомнись!

— Уходи, говорю! Не для себя, для колхоза беру! Уходи! Земля горит, мне нужна вся вода. Не отдам, уходи, пока жив!..

— А нашему колхозу не нужна? Ты вор!

— Я вор? — взвизгнул Каратай. Он бросился к Сабырбеку, выхватил у него гаечный ключ и, отпрянув назад, с силой замахнулся: — На тебе!

Сабырбек успел перехватить руку Каратая. Он собрал всю свою силу, и его пальцы, словно дуги капкана, медленно сжали кисть Каратая. Наконец ключ с плеском упал в воду.

Но Каратай не думал сдаваться. Нет, он будет драться до последнего вздоха. Каратай теснил Сабырбека на край мостков. Сейчас он столкнет его в воду. Сабырбек понял это и, ухватившись за металлическую стойку, не давал сдвинуть себя с моста. Чтобы не упасть, они невольно прижимались друг к другу — лицо к лицу, глаза к глазам.

А кругом ночь, тишина, ни звука, ни души. Только вода шумит в створах шлюза да луна, поднявшись на цыпочки, с любопытством поглядывает из-за хребта на приникших друг к другу в недобром объятии людей.

Сабырбек не видел искаженного лица Каратая, его налившихся кровью безумных глаз, он слышал только его исступленный, хриплый голос:

— Не отдам! Не отдам воду!.. Эта ночь моя!.. Посевы горят!..

Каратай слабел. Улучив момент, Сабырбек оттолкнул его от себя.

— Ни с места, Каратай! Не подходи!.. Эх, ты! До чего дошел. Вот ты, значит, как за первенство, за урожаи борешься? Кто я тебе?..

— Ты мне враг! — задыхаясь прохрипел Каратай, глотая воздух широко раскрытым, как у рыбы, ртом. — Ты мне враг! — повторил он еще раз. — Ты завидуешь мне, ты хочешь совратить мою жену… Ты следишь за мной, а потом, под видом критики, позоришь, унижаешь меня на людях… Но меня не проведешь… Теперь я знаю, чего стоит твое первенство на поливах, ты брал по ночам нашу воду!..

— Что ты несешь? — Сабырбек ухватился обеими руками за отвороты плаща Каратая, подтянул его к себе и, пристально глядя ему в глаза, словно мог в темноте разглядеть в них что-нибудь, горько усмехнувшись, покачал головой. — Теперь понятно! — с расстановкой произнес он. — Я ухожу. Но запомни, твои арыки не выдержат такого напора воды… Слишком многого ты захотел… Ладно, когда-нибудь поймешь… Не я тебе враг. Ты сам себе враг!..

Сабырбек ушел, а Каратай долго еще провожал взглядом его белеющую в ночи парусиновую гимнастерку.

Сабырбек не чувствовал себя побежденным. Он ушел как победитель, расправив плечи, с гордо поднятой головой.

А Каратай стоял подавленный. Тело ныло, перед глазами плыли мутные круги. Он почувствовал себя вдруг слабым, всеми брошенным. Он даже чуть было не крикнул вслед уходящему Сабырбеку: «Остановись, возьми свою воду!», но, опомнившись, зажал ладонью рот. Сейчас ему необходимо было убедить себя в своей правоте, ему нужно было какое-то ощутимое удовлетворение. Но чего-то Каратаю для этого не хватало, он это чувствовал и мучился… Он сбежал по склону дамбы к воде, присел на корточки и начал пригоршнями жадно пить, приговаривая при этом:

— Нет, я докажу! Теперь вода в моих руках… За ночь все будет полито… Только бы побольше воды… Кто посмел сказать, что я вор? Я не вор!.. Они уже по пять-шесть раз полили… ничего с ними не случится за одну-ночь… А нам нужна вода сегодня, много воды… И сейчас еще веет керимсал… Врешь, Сабырбек, нам мало воды, нам надо больше в два, в три раза больше… Врешь, я проведу воду к Трем Холмам, пущу ее по своим старым арыкам… Закрою все отводы и буду гнать всю воду, всю на кукурузу…

Так он сидел, покачиваясь над водой, и бормотал точно в бреду. А вода по арыку неслась так стремительно, что в глазах у Каратая рябило. Воды было много, так много, как в половодье. Она распирала берега и, казалось, подставь ладонь — ее выбросит из русла. Вода любит свободу! Попробуй приложи ухо и услышишь, как она подтачивает, гложет берега и уносит с собой рой невидимых глазу песчинок.

Но мысли Каратая были далеки от этого.

Когда он вспомнил, что вода уже на подступах к Трем Холмам, что она пойдет сейчас на поля и что люди расставлены там еще с вечера, он рывком поднялся и затрясся от беззвучного смеха. Теперь надо действовать…

4

Ночью по узенькой тропинке, среди густых зарослей кенафа, идет женщина. Белая косынка сбилась на затылок, ворот платья не застегнут. Женщина спешит куда-то. Это Канымгуль. Она то и дело опасливо озирается и прислушивается к чему-то.

Прямо из-под ног вдруг выпорхнул задремавший жаворонок. Канымгуль вскрикнула и порывисто прижала к груди узелок. Она очень испугалась, но узелок не выронила. В узелке еда для Каратая. Ведь он уехал сегодня голодный.

Впереди кто-то пронзительно закричал:

— Каратай! Прорвало. Вода уходит… Каратай, скорей, Каратай!

Испуганная Канымгуль побежала на крик. У размытого арыка суетились люди. Трудно было разобрать, кто именно. Но Каратая Канымгуль сразу узнала. Вон он стоит пригнувшись, посреди промоины, по пояс в воде. Вода хлещет, как кровь из горла прирезанной лошади, и, вырвавшись из заточения, бесшабашно несется вниз, в ложбину, отрывая от берега глыбы грунта. В шум потока порой врываются крики.

— Дерн давай! Неси камни!..

Никто не заметил, когда пришла Канымгуль, но никто не удивился ее появлению. Прямо по воде она бросилась к Каратаю, тот мельком глянул на нее и тут же приказал:

— Дерн, дерн давай, живей!..

Что было дальше, Канымгуль точно не смогла бы рассказать.

В голове гул, сон или явь — не разберешь. В руках у Канымгуль кетмень. Она то и дело падает. Дерн не отделяется от земли, его надо отрывать ногтями. Пласты очень тяжелые, но Канымгуль тащит их, не бросает. Она несет дерн, прижимая его к груди, как ребенка. А какой страшный Каратай, он не говорит, а хрипит…

Невдалеке кто-то закричал:

— Что? Что случилось?

— Караул, на помощь! Берег разносит…

От людей идет пар, мускулы напряглись — железом не перебьешь. Канымгуль шатается от усталости и боли в руках. У других тоже, наверно, руки не слушаются. Почему-то она ощущает во рту солоноватый вкус крови. Ногу придавил сорвавшийся камень. Канымгуль присела, вода по горло. Больно, ох как больно. Закричать, — может, полегчает… Нет, нельзя, надо подняться, надо помочь Каратаю. Что-то треснуло. Сломался кол, который только что вбил Каратай. Зачем он так гадко ругается? Зачем он рвет на себе рубаху?!. В глазах красные круги…

— Не выйдет! Ничего не выйдет!..

— Что не выйдет?

— Старый арык, что старая рубаха: здесь залатаешь, там прорвется…

— Замолчи!

— Может, умереть прикажешь?

— Умри!

Снова борьба! Вода — немой враг. Она выискивает невидимые щели и разворачивает брешь, ее не остановишь, она уходит… Помощники Каратая злы на него, они его ненавидят…

— Что за арыки! Будто лесом заросли. Тут не то что вода, и человек не продерется!

— А куда смотрели мираб и председатель? Не могли прочистить…

— Это всё проделки Каратая. Пропадет вода, ни нам, ни им… Ворованная похлебка в желудке прокисает…

Канымгуль была как в бреду, в голове стоял гул, но эти слова она расслышала ясно. Что это значит? Что мог сделать Каратай?

Кто-то зло выкрикнул:

— Довольно, закрывай воду!

Кто-то побежал в сторону шлюза. Каратай выскочил и преградил путь бежавшему.

— Стой!.. Не смей закрывать!.. Я отвечаю!..

— Чем ты ответишь? Чужой водой, что ли? Разрушенными арыками?

Каратай молчал. С кетменем в руках он грозно надвигался на посмевших ему возразить поливщиков. Тут только до Канымгуль дошел смысл услышанных прежде слов, тут только она поняла, что наделал ее муж.

— Кто разрешил бросить работу? — задыхаясь от злобы, проговорил Каратай, вплотную подойдя к столпившимся поливщикам.

— Закрой воду! Отвечать за твое воровство мы не намерены!

— Не закрою! — заорал Каратай и, обезумев, замахнулся кетменем.

Но кто-то успел подставить свой кетмень. Звякнуло железо, в темноте брызнули искры.

— Ты что?!

Поливщики навалились на Каратая и вырвали у него из рук кетмень. Каратай отбивался кулаками, на нем трещала мокрая рубаха, он падал от ударов и снова поднимался, разъяренный и страшный.

— Вали его, вяжи!

Все это произошло так неожиданно, что оцепеневшая Канымгуль только сейчас пришла в себя.

— Не трогайте его! Не бейте! — кинулась она к дерущимся, расталкивая их, и повисла на шее у Каратая, мотаясь из стороны в сторону. — Уходите, уходите отсюда! Вы не виноваты, вас никто не обвинит, сам будет отвечать! — выкрикивала она. — Уходите, оставьте его! Не бейте!

— Не мы начали, он сам полез!

— Ладно, мы уйдем, но этого так не оставим, разберемся где надо!

Угрожая и ругаясь, поливщики пошли через поле на дорогу.

— Вернитесь! Вернитесь назад, кому говорю! — рванулся Каратай, разжимая руки Канымгуль и отпихивая ее от себя.

Но люди уходили, не отзываясь.

Молча, со всей силой сжимала Канымгуль Каратая в своих объятиях. Он тоже молча, с остервенением сбрасывал с себя ее руки, толкал в грудь, но она снова и снова припадала к нему, цепляясь за его одежду.

Когда не стало слышно голосов поливщиков, обессиленный Каратай смирился.

И стало тихо вокруг, будто после грозы. Остывала горячая, душная ночь. Остывала сухая земля. Со стороны арыка тянуло терпким запахом молочая. Сонно, лениво квакали на канале лягушки-полуночницы. По темным зарослям колючек бродила беглая верблюдица с верблюжонком. Протяжно и нежно звала она его за собой и похрустывала, пережевывая колючие стебли.

Все было как всегда, будто ничего в жизни не изменилось. И только рядом, в нескольких шагах от Каратая, клокотала в черной промоине вода, шумным, непокорным потоком уходила она вниз по ложбине. А он стоял, понуро опустив плечи, и все еще тяжело дышал. Канымгуль слышала, как колотилось его сердце. Вот снесло в арыке остатки запруды, и вода зашумела еще громче и злее.

— Разве я для себя? — ни к кому не обращаясь, произнес Каратай упавшим голосом. — Я для колхоза. Воды нет. Земля горит…

Чувство безмерной жалости к мужу захлестнуло Канымгуль.

— Что ж ты наделал? — негромко сказала она.

Каратай вздрогнул, оторвал от себя руки жены и с силой отстранил ее.

— Уходи! — угрожающе проговорил он. — Уходи отсюда! Кому говорю!

Канымгуль молча повернулась и пошла, срывая на ходу метелки курая. Она теребила их нервными пальцами, выбрасывала и снова срывала. А Каратай постоял еще немного и побрел к шлюзам…

* * *

Сколько времени прошло — неизвестно, но скоро наступит рассвет.